Чистилище

Осень в третьем поясе здорово отличалась от осени в центре. Там-то уже давным давно и дожди зарядили, и деревья облетали с куда большим рвением. Скорее всего и северо-восточные ветры подсобляли тому, чтобы погода была предельно неуютной. Сайрус скучал по той осени. Она навевала на него странное созерцательное настроение, и он мог сидеть над чашкой кофе бесконечно долго, любуясь горизонтом. Это просто здорово получалось в его бывшей квартире, в которую Сайрус в порыве непонятной остромодности въехал: она располагалась в новехоньком и очень недешевом небоскребе, хорошо хоть в значительно менее приметном здании номер два и всего лишь на восемнадцатом этаже. Зато там был совершенно роскошный вид на горизонт. И осень смотрелась просто замечательно за остромодными панорамными окнами. Дождь то сыпался как из сита, то хлестал упругими струями по окнам; Сайрус приоткрывал их, чтобы еще и слышать этот невероятный, монотонный и многоголосый шум – дождь, город, мало города, много дождя; он мог бесконечно наблюдать за тем, как размывается дождем линия горизонта, отмечал, как тускнеет день, как наливается свинцовой мглой ночь. И все это было незаметно на первый беглый взгляд, но на второй – на третий – о, как очевидны были измены, как они были насыщены! И этот сырой воздух, в котором, казалось, надо было плыть, и влага в нем, которую можно было черпать пригоршнями, и невероятный запах осени в центральном поясе – все тот же сырой, древесный, каменный, неотвратимый... Да даже в пятом поясе осень была живописная, хоть и длилась жалкие две-три недели. Сайрус не заметил свою первую осень там, а когда пришел сезон дождей и он с наслаждением выдохнул: «Ну наконец-то осень», – аборигены, закутанные в джемперы-жакеты-кардиганы, утепленные ботинками, удивленно осмотрели его и, поколебавшись, просветили чужака, комфортно себя чувствовавшего в банальнейшей форменной рубашке, что это вообще-то зима. Ко встрече второй своей осени в пятом поясе Сайрус подготовился куда более основательно, и она не подвела его, словно застенчивая провинциальная учительница младших классов, недоуменно моргая, радостно розовея, мужественно сдерживая слезы восторга от общения с кумиром. С дождями Сайрусу не повезло в ту осень – они были редкими и невзрачными, что ли. Но этот запах осени – сырой, не могущий, а может, и не желающий определиться, хочет ли он намекать на угасание всего и вся, или все-таки на возрождение, каменный, пыльный, запах отзеленевшей травы – он побаловал его, пусть совсем недолго, как любопытный и молодой еще, не злой совсем камышовый кот коснулся его лапой, испугался и удрал. В третьем же поясе осень была такой же унылой, как и сам пояс. Это было нечто невнятное, то ли сыпавшееся, то ли планировавшее с неба. До дождя не дотягивало, для тумана слишком ощутимо, ветер напоминал шерсть плешивой собаки – его порывы напоминали пораженные паршой клочья волос и никак не злобные порывы там, на севере. Небо – та часть, которую можно было рассмотреть – было неоднородно-серым и висело ни низко и ни высоко, не желая ни угрожать обрушиться, ни оторваться и унестись куда-то далеко. Люди одевались под стать такой вот осени, и не в силах определиться с сезоном, они бездарно мешали зимние и летние вещи; они были нервными, неуравновешенными, злыми и упорно отказывались внимать голосу разума. Да еще и квартира была расположена совершенно неудачно. В престижном районе, мать его. В доме, втиснутом между такими же высотками и тут же загороженном еще одной. В этом престижном, мать его, районе хотели жить слишком многие, и у слишком многих, как выяснялось, были деньги, которые они готовы были заплатить за сомнительное удовольствие поселиться в улье. Но квартира была служебной, вроде как положенной ему по контракту, и Сайрусу очень не хотелось привлекать внимание праздно любопытствовавших обывателей к своим финансовым возможностям, переселяясь в жилище по своему вкусу. Это в центре на его пристрастия внимания не обращали – там хватало людей с невероятными причудами, экзальтированных до патологии, но даже к таковым относились снисходительно: пусть самовыражаются, если для них в этом заключается смысл существования; а здесь простым мимолетным взглядом не отделаешься, здесь очень любили обсасывать детали. Может, позже, когда за Сайрусом закрепится определенная репутация, когда к нему привыкнут достаточно, можно будет и жилье себе по своему вкусу подыскать, и побаловать себя чем-нибудь... этаким. А пока все, что ему оставалось – это изморось за окном, тень от возвышавшихся зданий и желание получить хороший массаж лица, а то казалось время от времени, что мышцы вокруг рта чуть ли не судорогой сводит, до такой степени часто приходилось морщиться. Джоуи обещал нагрянуть в гости; как всегда с ним, он поставил Сайруса в известность, и судя по звукам, доносвшимся из динамиков коммуникатора, он уже околачивался в какой-то забегаловке в паре кварталов от Сайруса. И Сайрус полулежал на диване, уперевшись ногой в журнальный стол, лениво помаргивал, время от времени делал еще глоток из чашки с кофе и пытался смотреть какую-то фигню – то ли парламентские дебаты, то ли буф и бурлеск. Чем старше он становился, тем больше нивелировалась разница, как выяснялось. В отличие от Сайруса, тосковавшего по нормальной, пристойной осени, Джоуи умудрился попасть под настоящий дождь. Он впихнул Сайрусу в руку пакет с провизией и взялся снимать куртку, отряхиваться и негромко проклинать проклятую погоду, проклятое межсезонье, проклятые сопли с неба и все остальное. – У тебя есть во что переодеться? – внезапно замерев, развернулся он к Сайрусу. – Что уставился, я сырой как ондатра. Сайрус вздохнул, сослал его в ванную и пошел за одеждой. Усевшись за стол и набросившись на еду, Джоуи ныл в перерывах между поглощением очередной порции съестного, что совершенно забыл, как выглядит небо. – Нет, ты представляешь, Сайрус, чтобы посмотреть на него без облаков, приходится ехать аж на самый край света, это ли не безобразие? – Люксовый курортный городок на побережье океана – это край света? – усмехнулся Сайрус. Джоуи ухмыльнулся, пожал плечами с невинной миной на лице и ухватился за бокал. – Не такой он и люксовый, если честно. Но сходит вроде. А ты сам понимаешь, советник юстиции невероятно высокого второго класса Смит не может жить среди плебса. Поэтому и появляется там время от времени. А вот отдыхает для души и для облегчения счета наш дорогой советник в совсем ином месте. И чтобы выяснить, в каком таком месте отдыхает наш уважаемый Джон, да еще и Джозия Смит-Вурчестер собственной персоной, мне пришлось ехать еще за энное количество километров. – М-да? И где же он обитает? – задумчиво спросил Сайрус, вспоминая карту. Поселок, в котором ошивался Джоуи, был престижным, да. Проблема в том, что в 312 округе в том квадрате он был единственным престижным поселком. Остальные считались местностями поплоше. – Дорогой Сайрус, – елейным голосом начал Джоуи, и Сайрус довольно прищурился: чтобы Джоуи – да не выяснил? – У тебя совершенно разные представления с Джонни-Джозией Смитом о том, как следует проводить свободное время. Кстати, дорогой Сайрус, а ты вообще в курсе, что свободное время должно быть и у тебя? Или ты так и горишь на работе с утра и до утра? – Тлею скорей, – скривился тот. – Вернемся к нашим баранам. Джонни-Джозия Смит, в замужестве Вурчестер, обладает своими представлениями о свободном времени, которые мешают ему заиметь виллу в приличном курортном поселке. – Ага, там есть одна, но его жены, которую та упрямо сдает, чтобы и вилла вроде как была, и обходилась не так чтобы сильно накладно. Кстати, сдается 330 дней в году. А сам Джонни-Джозия очень любит проводить время и соответственно оставлять офигенные бабки в четвертом поясе. На курортах, которые предпочитают не рекламировать свое существование, где можно заказать разные рекреационные вещества, входящие в зеленый список закона о наркоте. А также в желтый, а если клиент доказал свою надежность – так еще и в красный. – Да что ты говоришь? – усмехнулся Сайрус. Торжествующее выражение на лице Джоуи померкло. Он моргнул, обиженно оттопырил губу, а затем начал подниматься. – Ты знал?! – заорал он. – Нет, ты правда знал, твою же растуды за ногу! Ты знал, и вместо того, чтобы сказать мне об этом прямо, ты хороводы водишь?! Ты! Ты!!! – Ну ты же добрался туда самостоятельно. – Сайрус поднял бокал и отсалютовал им. – Так все-таки, чем Джонни Смит развлекается в том вертепе, помимо желтых и красных рекреационных веществ? – Да мелочи. – Джоуи успокоился, но продолжал дуться. – Любит переодеваться бабой, любит, когда его порют. Любит отсасывать у мальчишек. Чем моложе мальчишка, тем больше он готов за него платить. В общем, ничего сильно криминального. Сайруса перекосило. – Да ладно тебе из себя гиацинт строить, – Джоуи только рукой махнул. – Совершенно безобидное развлечение. Не Норманн какой-нибудь, у которого под дверью бригада реаниматологов дежурила. Помнишь ведь? Сайрус скривился и кивнул. – А тут безобидные минетики почти совершеннолетним. Нифига интересного для прокуратуры. – Джоуи печально вздохнул. – Для второго канала тоже. – Сайрус потянулся за бутылкой. – Только испачкаться. Джоуи почесал нос. – Но у меня есть знакомые на паре каналов здесь, – заулыбался он. – Ну знаешь, таких, – он неопределенно повертел руками. – Желтеньких. И про тестя его тоже кое-что интересное. Как раз для них. Сайрус хмыкнул и налил вина себе и Джоуи. – Я там когда по этому поселку бродил, мне пара вещей в голову пришла. Сколько вообще зарабатывает федеральный судья? Или вот, Джонни-Джозия Смит. Или федеральный прокурор. Много, не спорю. Но и не миллионы. Или я чего-то не понимаю? – Ты говоришь это счастливому главе нескольких фондов, члену правления многих предприятий, владельцу нескольких пакетов акций и бонов, которые обеспечивают мне очень и очень приличный доход. Моя прокурорская зарплата что здесь, что в центре... – Сайрус пожал плечами. – Ее могло вообще не быть. К примеру. А ведь есть еще относительно легальные способы заработать немного на бриллиантовые сережки любовнику вроде лекций, книг, пособий и прочей шушеры. Теоретические консультации по предмету – дело куда более скользкое, но тоже приемлемое. – Относительно? Относительно легальные? – оживился Джоуи. Сайрус вздохнул. – Как правило, – медленно начал он, – решение о том, рассматривать ли внепрофессиональную деятельность как легальную или маргинально легальную, зависит от кадровой микрополитики, скажем так. – С вашего позволения, – Джоуи благочестиво сложил руки на груди, – я переведу это на нормальный язык. На это могут закрывать глаза или наоборот – могут снести голову. Зависит от того, что и как испытывает начальство к субъекту. – Примерно так, – согласился Сайрус. – Что-нибудь еще узнал? – Да ничего существенного, мать его, – буркнул Джоуи. – Как и везде. Дома здоровущие, машины крутые, детки учатся в дорогих университетах. Это скорее для финансовой службы интересно, чем для меня. – Он посидел, пожевал губы. – Кто такой Макс Рейли, ты в курсе? Или это слишком мелкая добыча для тебя? – Отдельно – да. Вместе с остальными – почему же? – Я разговорился с одним врачом. Служит в скорой помощи. У этого Рейли двое детей и жена. Которые удивительно неуклюжи. Они втроем делают его отделению годовую норму бытовых травм. То есть причины травм как бы вроде соответствуют, но док очень сильно удивлялся такому постоянству и тому, что в семье ничего, ну ничего не делают, чтобы это как-то предотвратить, что ли. Ну знаешь, курсы какие по обучению навыкам, что ли. Я пытался подкатиться к госпоже Рейли, но... – Джоуи покачал головой. – Могу дать запись. Сайрус кивнул. – Ты и этому не удивлен? – усмехнулся Джоуи. Тот в ответ пожал плечами. – Когда этот Рейли выходит на службу, показатели травм точно так же выстреливают. Возможно, это соответствует его профилю. – Ты с ним не знакомился еще? – Пока нет. Но, Джоуи, личные дела могут быть подчищены. Либо изначально составляться так, чтобы соответствовать инструкциям. Едва ли в них найдется что-то достойное. Джоуи вздохнул. – Ты не в курсе, как там Лу Мендес? – угрюмо спросил он. – Пока еще в лазарете. Вроде уже в общей палате, – ровно ответил Сайрус. – И Джоуи, я еще раз повторяю, твое посещение было всего лишь поводом. Не было бы тебя, был бы кто-то другой или что-то другое. – Ты не понимаешь! – взвился Джоуи. Он поднялся, вышел из-за стола, подошел к окну, вернулся к столу. – Так объясни. – Сайрус посуровел. Джоуи посмотрел на него и отвернулся. – Потом как-нибудь. Он опустился на стул. – Я еще раз хочу с ним поговорить, – мрачно сказал он. – То есть я понимаю, что это скорее всего выльется в такую же фиготень. Но я хочу с ним поговорить. Просто встретиться. Сайрус до хруста сжал челюсти. – Хочешь? – процедил он. – Не должен? Джоуи понял на него виноватые глаза. – Хочу, – жалобно сказал он. Сайрус отшвырнул салфетку. – Идиот, – хлестнул он, резко вставая. – Сайрус, черт побери, – вскочив, заорал Джоуи, – что в этом плохого? – Кроме того, что мальчишка снова загремит в лазарет? Прямо даже не знаю. – Так придумай вменяемый повод, в конце концов! – рявкнул Джоуи, топнув ногой о пол. – Я должен придумывать тебе повод, чтобы ты мог насладиться свиданием с... – Сайрус запнулся, подбирая слово. – С твоим объектом воздыхания? Уволь, я не намерен быть еще и сводней. Он встал и ушел в гостиную. Джоуи плюхнулся рядом с ним на диван. – То есть ты отказываешься помогать, – буркнул он. Сайрус не соизволил ответить. – Ну и ладно, – пробормотал Джоуи. – Доканчивать ужин тоже не будем? Сайрус покосился на него. Джоуи преданно смотрел на него почти круглыми глазами и усердно изображал раскаяние на лице. Сайрус тяжело вздохнул. Джоуи, подумав, принес только бокалы. После десяти минут молчания – миллионы лет для Джоуи – он решился зайти с другой стороны: – В штаб-городе есть фонд один, я с его директрисой разговаривал насчет Лу Мендеса и его дела. – И что за фонд? Защиты комаров от ласточек? – А? А, – Джоуи засмеялся. – Ну да, метафорично выражаясь, такой. Они занимаются помощью заключенным. Разной. Юридической в том числе. Она слышала о деле Лу Мендеса и в принципе не против оказать необходимую поддержку. Если что. – Что за фонд, Джоуи? – терпеливо повторил Сайрус. – Чтобы я мог оценить степень шарлатанства конторы. – Да он так и называется. Фонд помощи несправедливо заключенным. Директриса – Соня Кромер. Они вроде даже добились пересмотра нескольких дел в суде. Успехов у них, конечно, мало, но кое-что они могут. Сайрус нахмурился. – Я боюсь представить, что это за шарага. Наверное, две комнаты в полуподвальном помещении и директор, который одновременно и секретарствует, и ведет бухгалтерию, и убирает, – скривился он. – Нет. На четвертом. В мансарде. Но две комнаты. И убирает не она, а секретарша, – радостно ответил Джоуи. – Но хоть что-то, в конце концов. Сайрус закатил глаза. В соответствии с результатами точечной проверки генеральный прокурор Клиффорд-Александер направил на дорасследование четыре дела, на повторное расследование – аж восемнадцать. В тридцати случаях лицам, проводившим расследование, были вынесены взыскания, а двум – даже выговор. О чем он и сообщил на планерке в понедельник утром. Прокурор Серпухоф вошел в состав комиссии по изучению деятельности пенитенциарных учреждений и даже возглавил подкомиссию по изучению деятельности ПУОР 311/3/079-288. У него самого это назначение восторга не вызвало, но то, что большой начальник был удовлетворен, привело его в радостное настроение. И помимо этого, генпрокурор отдал распоряжение создать комиссии по изучению деятельности прокуратур в пяти рандомно отобранных округах, включая и тридцать девятый. Советник Ратклифф связался с Сайрусом уже через декаду после начатой проверки. Он был доволен. Разумеется, бесконечные годы на государственной службе научили его никогда не показывать своих эмоций, но Сайрус знал его достаточно давно, чтобы знать: старик Ратклифф был доволен. Он все задавал и задавал вопросы о том, что еще Сайрус узнал, что еще он собирается проверить и как, попросил его в который раз не забывать старика и делиться с ним своими сведениями. Он повторно предложил свою помощь, и Сайрус изобразил задумчивую паузу. – Если вы считаете, что с моей стороны не будет слишком самонадеянным обращение к вам с помощью... – протянул он. – Напротив, дорогой Сайрус, напротив, – бодро воскликнул генпрокурор. – Я с огромным удовольствием подсоблю вам. Более того, я считаю, что данное обстоятельство выглядит как раз в духе некоторых, эм, тенденций в Конфедерации, знаете ли. Он сделал многозначительную паузу. – Вы имеете в виду тенденции, направленные на ограничение конфедеративности? – улыбнулся Сайрус. – Должен признать, я был ранее вынужден крайне осторожно высказывать мое недоверие к конфедеративности. Но я всегда считал, что это – мертворожденный конструкт, и думаю, что не буду слишком самонадеян, если отмечу, что все время существования Конфедерации как субъекта государственного права именно это и подтверждает. – Да-да, дорогой коллега, помню-помню. В вашей монографии, только не упомню, в которой, вы как раз более чем убедительно объясняли, почему «кон» оказывается медленно действующим ядом для вполне жизнеспособной федерации, – охотно подхватил Ратклифф. – Должен признаться, советник Клиффорд очень эффективно применяет ваши теоретические выкладки в своей практической деятельности. Сайрусу удалось не оскалиться – он все еще был зол на отца. Но что его работы находят практическое применение, да еще на таком уровне, наполнило его злорадством – да, но и раздражением. Казалось бы: радоваться надо, что сам советник Клиффорд пользуется его трудами. Ан нет, именно это обесценивало его успехи. Действительно, где бы был Сайрус, если бы не старая гвардия, которая всегда оглядывалась на отца, когда давала молодежи в его лице дорогу? Догадывался ли об этом Ратклифф, оставалось при нем. Ну да, он цепко оглядывал Сайруса своими поблекшими глазами. Ну да, пауза затянулась. – К моему удовлетворению, должен признать, – как ни в чем не бывало, продолжил Ратклифф. – Дорогой Тристран удивительно ловок, и он очень последовательно и при этом очень ненавязчиво проводит в жизнь те изменения, которые и позволят нам наслаждаться федеративностью в ее столь громадном виде. Вы не находите, дорогой Сайрус? – Если и есть человек, способный провернуть это малой кровью, так это советник Клиффорд, – натянуто улыбнулся Сайрус. – Да-да. Так что за помощь вам понадобилась? – Я не сказал бы, что речь идет о необходимости, – снова улыбнулся Сайрус, но на сей раз свободнее, тоньше и – чего греха таить – насмешливее. – Тем более вы сами отметили, что и для Центра это может оказаться удобным. Мы можем обойтись своими силами, прекрасно можем обойтись. Но мне хотелось бы привлечь для экспертной оценки и для составления замечательных, ядовитых, остроумных заключений по нескольким делам советника первого класса Тиборка Такоша. – Такоша?! – у Ратклиффа сел голос. – Зачем? – Потому что мне импонирует его стиль? – развеселился Сайрус. – Ах, мой дорогой мальчик, я никогда не привыкну к вашему чувству юмора. – Ратклифф покачал головой. – С другой стороны, то, что Такош будет в третьем поясе, будет значить только одно: Такоша не будет в Центре. Вы уверены, что вам нужен именно он? – Дорогой советник, – ухмыльнулся Сайрус. – Как я уже говорил, в третьем поясе достаточно своих экспертов, и некоторые из них очень ловки. На худой конец я мог бы обратиться за помощью к коллегам из соседних поясов. Четвертый, к примеру, гордится своими криминалистами. Во втором замечательные процессуальщики, и некоторых вы даже переманили в центр. Это ведь тоже будет считаться сотрудничеством в духе федеральности без этой невразумительной приставки «кон», не так ли? – он замолчал, предоставляя старшему товарищу высказаться. Генпрокурор Ратклифф молчал, изучая лицо Сайруса – а тот знай себе ухмылялся едва заметно и не отводил взгляд. – Но вы остановили свой выбор на этом Такоше. – Наконец произнес он. – Именно. Потому что мне доставляет удовольствие изучать его отчеты. Они великолепны, вы не находите? Ратклифф поморщился, но кивнул. – Его невозможно удержать в полпути от цели. Сайрус снова замолчал, поджидая реакции Ратклиффа. – Это да. – Неохотно признался тот. – Прет напролом, как носорог. Сайрус решил расщедриться на пояснения: – Точно. И не оставляет вне внимания ни комплектность материальной базы, ни компетентность сотрудников. Я могу требовать от них более ответственного отношения к своей профессии, но я от них далеко, и сдается мне, что до тех пор, пока их не натыкает носом в свое собственное дерьмо такой крокодил, как Такош, они так и будут считать, что достаточно подготовлены, чтобы нормально делать свою работу, а я всего лишь придираюсь. – Андрей Делани был бы тоже неплох, – предположил генпрокурор Ратклифф. – Ну да. Но он невероятно скучен, – усмехнулся Сайрус. – И помимо того, что Такош будет находиться вне пределов Центра добрый месяц и наслаждаться гостеприимством граждан третьего пояса, у вас, да и у меня появится отличная возможность порассуждать на тему федеративности и конфедеративности, похвалиться сотрудничеством и посмотреть на свои организации со стороны. Генпрокурор Ратклифф задумчиво шевелил губами. – Разумеется, я понимаю, что советник Такош может быть бесконечно полезен и в центре. И он наверняка будет полезен там. Но почему бы не дать возможность другим людям отдохнуть от этого плюющегося скорпиона? – весело предложил Сайрус. Ответом ему был непроизвольный смех Ратклиффа. – Мой дорогой мальчик, я не представляю, зачем вам понадобился Такош, но так и быть, я направлю его в командировку в ваш пояс. «Мой дорогой мальчик» не дрогнул. Но любви к генпрокурору это дурацкое обращение не добавило. Впрочем, он заполучил Тиборка Такоша. Что может быть лучше? Прокурор Серпухоф в сопровождении двух коллег снова направлялся в ПУОР 311/3/079-288. На сей раз с совершенно иным списком полномочий, с совершенно иными полномочиями доступа и с правом прямой связи с судьей пояса с целью получения постановления на арест. Директор Вурчестер, наученный горьким опытом, лично встретил его у поста и лично вызвался проводить в помещение, которое администрация ПУОР сочла возможным предоставить господину прокурору. Он был невероятно, просто до отвращения вежливым, изо всех своих сил пытался предугадать пожелания комиссии сверху. Прокурор Серпухоф вроде и не возражал особенно, но с куда большей увлеченностью обменивался фразами со своими коллегами, нежели с Вурчестером. Директор Вурчестер открыл дверь помещения – неплохо обставленного помещения, даже с миникухней и автоповаром. Прокурор Серпухоф оглядел его. – Замечательная комната отдыха. Вы уверены, что хотите предназначить ее для нас и лишить комфорта ваших сотрудников? Директор Вурчестер забормотал, что никто не против, что вы, что вы, все только рады понести лишения во имя светлой цели. – Вот как? Неплохо. Благодарю вас. – Помолчав, оглядев комнату еще раз, прокурор Серпухоф обратился к своему коллеге: – Тео, ты пока проверь на инфобезопасность, антивор активируй, все такое. – Затем он повернулся к директору: – Ну что ж, теперь идем в наши рабочие помещения? Вконец дезориентированный, директор Вурчестер вынужденно признал, что это, собственно говоря, и есть рабочая комната. – В которой только один стол, отдаленно похожий на рабочий? У вас странные представления о функционировании проверяющих комиссий. – Сухо сказал прокурор Серпухоф. – Я могу рассчитывать на нормальный кабинет, в котором мы можем работать? Да, и если вы приставите к нам пару помощников, ну, знаете, «подай, принеси, проводи, сделай кофе», мы будем благодарны. Правда, Тео? – Правда, Денни. Директор Вурчестер рявкнул на своего помощника, чтобы тот быстро сообразил что-нибудь. – Вот и отлично, – задумчиво глядя мимо Вурчестера, сказал прокурор Серпухоф. – А пока я хотел бы получить доступ в медиа-хранилище. Эксклюзивный доступ. И желательно, чтобы все остальные его лишились. Это, кстати, входит в мои полномочия. Там, во втором разделе, кажется, пятый пункт. Директор Вурчестер промокнул лоб и затылок платком и выдавил, лихорадочно оглядывая помещение: – Я думаю, если вы подождете полчасика, мы сможем... – Господин директор, немедленно, – ровно сказал прокурор Серпухоф. – Или мне стоит связаться с федеральным судьей и получить ордер на опечатывание медиа-хранилища и выемку всего его содержимого? «Немедленно» в понимании директора Вурчестера вылилось в двадцать четыре минуты. Но прокурор Серпухоф был снисходителен: едва ли на территории ПУОР обитало слишком много способных инфоинженеров. А если и были, то проблемы, которые возникнут перед директором Вурчестером, не пойдут ни в какое сравнение с теперешними. И кажется, директор понимал это очень хорошо. Прокурор Серпухоф не скрывал, что не настроен на общение, но горит желанием, просто-таки рвется в бой воцариться в медиа-хранилище часов этак на много. Тео стал рядом с ним и сказал: – Денни, все окей, антипрослушка стоит, антивор тоже. Прокурор Серпухоф был доволен. Директора Вурчестера начинало колотить. Что с ПУОР творилось что-то неладное, заметили даже в блоке С. До этого блока все вести и новшества доходили со значительной задержкой, если доходили вообще. Охранники впервые на памяти Лу вели себя почти прилично. Рейли был сослан в отпуск: верней, другие охранники сказали, что Рейли в отпуске, и иначе, как «сослать», это назвать не получалось – слишком поспешно, без пояснений, без выступлений Рейли о том, как он проведет шикарные недельки на берегу, начинавшихся что-то за два месяца до отпуска. Дивным образом даже режим соблюдался, их уже не поднимали в два часа ночи, а позволяли спать до шести утра. А самым примечательным было то, что их даже кормили нормально. Лу подозрительно смотрел на овощное рагу. Обычно это было что-то совсем другое, что-то ужасно несъедобное, но вроде как жутко питательное. Блок С давно уже сидел на странной диете, состоявшей на львиную долю из личинок насекомых, которых разводили в специально оборудованных инсектариях обитатели блоков Р, У и П. Ходили слухи, что начальство ПУОР получило какие-то офигенные бабки под разработку новых диетологических комплексов, которые были бы основаны на принципе «минимум себестоимости – максимум питательности». Насчет питательности Лу сомневался: после каш из таких насекомых и есть хотелось, как после пустого чая, и аллергии случались слишком часто. Хотя и порции им давали не так чтобы слишком большие. И еще: после нескольких семестров в виртуальном университете Лу знал наверняка, что эксперименты, если это, конечно, эксперименты, проводятся иначе. Организуются иначе. Участников набирают иначе. У участников, в конце концов, разрешения спрашивают, что ли. А не ставят в известность. С другой стороны, все в том же виртуальном университете Лу и узнал, что инсектодиета – это что-то вроде надежды на счастливое и откромленное будущее человечества на перенаселенной планете, даже выкладки встречал, что по питательности, содержанию протеинов и прочей муры эти самые насекомые просто золотое дно. Ну и естественно директор Вурчестер разглагольствовал на медиа-платформах, втирая доверчивым лохам, какие они молодцы, что и о будущем радеют, и развивают новые перспективные отрасли, сотрудничают с НИИ и вообще альтруисты. Звучало все это для человека, вынужденного обеспечивать директору возможность бахвалиться, как минимум неприглядно. Лу думал было написать жалобу в ту же санитарную инспекцию. Но цензура явно не дремала. Что он барахтался, добиваясь пересмотра дела – так пусть его, это совершенно бесперспективно, пусть развлекается. А любая попытка как-то бросить тень на то, что происходило в ПУОР, каралась беспощадно. Как бы там ни было, он смотрел на ту фигню, которую плюхнули ему на тарелку пару минут назад, и собирался с духом попробовать ее. Она выглядела неприглядно – в темечке у Лу даже зашевелились смутные воспоминания, которые навеяла эта фигня, что-то совсем далекое, покрытое хлопьями иных, истлевших воспоминаний. Остальные уплетали за обе щеки, только что не давились, а Лу все не мог решиться и приступить к обеду. И к его невероятному изумлению, когда выяснилось, что ему не хватило ровно двух минут, чтобы вычистить тарелку, охранник бросил: «Доканчивай давай поживее». А не наорал и не приказал встать и строиться. Следующим сюрпризом был допрос, на который его повели. В административном корпусе, но не в стандартной комнате для свиданий, а по коридору в противоположной стороне, в котором вроде как только администрация и обитала. Комната была куда больше, чем та, в которой Лу немало времени провел. Куда просторней. И в ней сидел тот прокурор, который не гнушался называть его по имени. – Добрый день, – вежливо сказал Лу, зайдя. – Добрый день, – поприветствовал его прокурор Серпухоф. Встать он не встал, глупо было бы, но вел себя более чем любезно – что-то, с чем Лу был почти незнаком. Прокурор Серпухоф не сводил с него глаз все то время, которое Лу шел к стулу, усаживался и ждал, опустив голову, когда его прикуют. – Спасибо, – ровно произнес прокурор, обращаясь к охранникам, – я позову вас, когда закончу допрашивать заключенного. Когда дверь закрылась, прокурор Серпухоф улыбнулся Лу. – Не хотите кофе? – легко предложил он. – Нет, спасибо, – выдавил Лу, пристально глядя на него. Прокурор Серпухоф хмыкнул, принялся изучать его. – Это совершенно не будет ни к чему вас обязывать. Я не отказался бы сам от чашечки, а пить ее в одиночестве на глазах у другого – не комильфо, – сказал он наконец. – Даже если вы отмолчите все время допроса, я все равно не буду считать, что не стоило угощать вас. Так как? Сахар, сливки? Лу молчал. У него к горлу подступил комок. Он кивнул. Прокурор Серпухоф оказался настолько подлым, что даже розетку с конфетами пододвинул. Лу было стыдно, но он послушно брал еще одну конфету, и еще одну и при этом тихо благодарил прокурора, что тот не требовал немедленно отвечать на вопросы – что он вообще не спешил их задавать. Расспрашивал – да. О персонале. О медицинском обслуживании. Об информационном обеспечении. Интересовался микроклиматом, отношениями с другими заключенными. Любопытствовал, вроде как небрежно, не замечал ли Лу, что к другим отношение куда более снисходительное, чем к нему, и не отмечал ли он случаев злоупотребления полу– и нелегальными веществами. Лу казалось, что он идет по свежим яйцам, и за каждое раздавленное наказание неизвестное, но очень неприятное. Он и старался говорить как можно более неопределенно – кто его знает, вдруг Серпухоф установил какую-нибудь штуку типа дистанционного полиграфа или вообще сканера мозга и записывает еще и его мысли. Атмосфера в кабинете становилась все более напряженной, Лу нервничал все больше, а прокурор Серпухоф наоборот расслаблялся. Даже снизошел до шуток. И как бы мимоходом поинтересовался о Рейли. Лу застыл и уставился на него. – У вас долгоиграющая история взаимоотношений, – любезно пояснил прокурор Серпухоф. – И многие вещи, очень многие факты в ней кажутся сомнительными на второй взгляд, а на третий так и своей противоположностью. Вы один из немногих, кто сталкивался с ним не просто часто – регулярно. И, скажем так. В отчетах Рейли вы предстаете просто патологично агрессивным человеком, а заключения когнио-психологов одно за одним утверждают, что вы далеко не агрессивны. Совсем не агрессивны даже. И я почему-то склонен верить именно им, хотя бы потому, что мы уже второй раз беседуем, и вы ни разу не попытались на меня напасть. Лу откинулся на спинку стула и попытался выровнять дыхание. – Лейтенант Рейли отстранен от исполнения своих служебных обязанностей и отправлен в бессрочный неоплачиваемый отпуск до выяснения обстоятельств. Если действия комиссии будут признаны закономерными и дело дойдет до разбирательства в третейском суде палаты, что мне кажется почти бесспорным, а возможно и в суде округа, на что я надеюсь, то это ПУОР только выиграет. Но для этого мне нужны показания. Скажем, о последнем инциденте, последствия которого я имел удовольствие наблюдать воочию. Если же местные обитатели предпочтут молчать, то лейтенант Рейли вернется. Что это значит, вы понимаете? – Я... – Лу облизал губы. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. – Кроме Рейли... – он тут же поправился: – После него будут другие. – Не спорю, – недовольно бросил Серпухоф. – Все дерьмо аннигилировать невозможно. Но это не значит, что вообще ничего делать не стоит. Ну так как? Лу замер. Это было соблазнительно: говоришь «да» и вперед: рассказывать, что и как тут вытворяли, где после этого оказывались заключенные и как себя чувствовали. Только восемь с лихвой лет он провел в ПУОР, и это был первый раз, когда хоть кто-то делал хоть что-то. – Мне нужно подумать. – Глухо сказал он. – Подумайте, – охотно отозвался прокурор Серпухоф. – Мы проведем здесь всю эту декаду, и я не исключаю возможности, что еще и следующую захватим. Я приглашу вас ближе к концу нашей командировки. Лу кивнул. – Еще кофе? – вежливо предложил прокурор Серпухоф. Лу покачал головой. – В таком случае я вызываю охрану. Это был совершенно странный жест – предупреждать Лу, низшего из низших в ПУОР, что он – прокурор, член какой-то страшной комиссии, человек, бесспорно облеченный властью – собирается делать. Более того, прокурор Серпухоф оказался настолько двуличным, что убрал вторую чашку, ту, которая стояла перед Лу, и придвинул розетку с конфетами к себе. Он невозмутимо распорядился отвести заключенного в свою камеру и пригласить следующего. Лу семенил по коридору, придерживая цепь, которая соединяла ручные и ножные кандалы, и делал это механически, уже давно не отдавая отчета. Она и не мешала ему. Почти. Блок С казался особенно убогим после той комнаты, после того окна. Лу оглянулся, убедился, что эта проклятая внешняя дверь снова захлопнулась за ним, и подошел к окну. Оно было расположено неприлично высоко, да еще и замызганным было, тусклым, застекленным охрененно толстым стеклом, да еще и зарешеченным. Что там за ним творилось, можно было только догадываться. И все равно Лу не мог отказать себе в маленьком кусочке радости – подойти, заглянуть в него, выглянуть из него, убедиться, что там все-таки есть жизнь. И что она все-таки стоит того, чтобы сражаться за нее. Осень опускалась на ПУОР отвратительной безвкусной и оттого еще более мерзкой кашей, словно пыталась притвориться, что она и есть зима. Уже и среди заключенных находились такие, кто отказывался от прогулок. Лу не мог. Он промокал до нитки, потому что во внутреннем дворе и спрятаться толком было негде, но за удовольствие постоять под открытым небом он готов был и бронхитом поплатиться. Тем более пока проносило. Он стоял у стены, откинув голову назад, подставив лицо дождю, время от времени слизывая с губ капли, и пытался создать в себе настроение умиротворения. Но внутри клокотали бесчисленные эмоции, и эту похлебку становилось трудней удерживать внутри. Он согласился дать показания Серпухофу, отлично осознавая, что ему это припомнят, и тот умотал в свой далекий федеральный штаб-город, пообещав вернуться непосредственно для допроса. Вот, уже второй месяц возвращается. – Ведьмак, – выскочил во двор охранник. – Да твою же мать, быстро в камеру и переодеться в сухое, бегом! Шевелись, дьявол тебя забодай, шевелись! Он от усердия даже дубинкой его в спину тыкал. Лу огрызнулся, что идет так быстро, как может, его проклинали на чем свет стоит и подгоняли, подгоняли. – Да в чем дело-то? – спросил он у охранника, шагавшего размашистым шагом, убегавшего вперед и вынужденного поджидать Лу, который так быстро передвигаться не мог. – Начальство, – зашипел охранник. – И если ты там чего... – Он затряс дубинкой у него под носом. – Министр, что ли? – усмехнулся Лу. – Хуже, – выплюнул охранник. – Пошел давай, шевелись! Лу снова вели по административному коридору. В нем царила угнетающая тишина, даже жутко становилось – как повымирали все. – Так что за начальство? – не выдержал Лу перед дверью. – Федеральный генпрокурор, – просвистел охранник и постучал в дверь. Лу ввели туда, и он уставился на человека, сидевшего за столом. У него перехватило дыхание: этот ублюдок, восседавший там, напомнил ему никого иного – ублюдка Бьюкенена. Такой же не по-человечески гладкий, безупречный, безэмоциональный, эффективный. И глаза у него были похожие – водянистые. Холодные и острые, как алмазы. Охранник отрапортовал, что заключенный С338569 прибыл. – Спасибо, – невероятным, ровным, отполированным, четким, бархатным голосом сказал этот ящер и встал. – Вы свободны. По телу Лу волной прошла дрожь. Испарина выступила. Ящер изучал его – словно внутренности взвешивал. – Добрый день, господин Мендес, – любезно сказал он. Лу начало трясти.