О чём молчит Двалин...

      А как хорошо начинался день: с добротного, сытного завтрака, упаковки припасов, с погрузки их на пони. С чудесного солнечного утра и мягкой травы под ногами, так что шагать по ней было легко и приятно, как по цветастым коврам в покоях Дис… Пока мы не добрались до опушки, вступив в тень леса.       Тут же оказалось, что всё погруженное на пони мы сейчас же понесём на себе, а животные возвращаются домой. Вместе с Таркуном. Вот ведь хитрый старик. Вроде как оказал услугу уже тем, что с комфортом до леса проводил и тропу указал. Тушканчик фигов балрога ему в пятку. И лес-то какой, — сплошной полумрак и кусты. Добро б хоть с птичками или ягодами, — так нет, одни сучья да колючки. Хорошо, что осень, а то б ещё и от комарья с гадюками спасу не было. Интересно, сколько идти через него. Судя по Одинокой, что мы видели с Каррока на горизонте, — не меньше трёх-четырёх дней. И ещё столько же, когда лес кончится. Хотя, разве можно быть в чём-нибудь уверенным? В нашем-то положении да в нынешнее-то время…       Точно. Ни в чём быть уверенным нельзя. Хорошо хоть, что тропа никуда особо не скрывается, да и через кусты не приходится продираться. А то б ещё больше поистрепались. Но душно-то как! Как в бане. Такое ощущение, что эту самую баню на весь лес и устроили. Только предварительно всю воду, что нанесли, выпарили. А я им — что, рыба? Жабрами дышать должен? И так, словно ушат воды за шиворот влили. Если тут зверьё какое есть или орки с варгами забредают, — нас по запаху можно с закрытыми глазами искать. И чувство такое, словно из-за каждого куста, с каждой колючки, да и сверху тоже, чьи-то глаза смотрят. Вроде вблизи — светляки да паучки, мелочь сплошная, а ощущения, как-будто под прицелом отряда лучников пробираешься. Мерзкий лес, не зря Лихолесьем и Чернолесьем прозван. Дори с братьями вон попробовал песню спеть для поднятия духа, да только ещё более жутко стало. И то верно, нечего местное Лихо будить. Хорошо бы, чтоб оно здесь одно жило, а не семейством, или того хуже — племенем.       А на счёт трёх-четырёх дней я погорячился. Пятый день идёт, только подлесок кончился, буковый лес пошёл. Не так душно, но сумрачно. И деревья уходят вверх высоченными ровными колоннами, только вместо неба — почти чёрные кроны. И паутина то и дело свисает. Толстая такая, липкая. Дни отсчитываем длительностью переходов, да ночью — разница лишь в том, что и стволов в сумраке не разглядишь. Туман-не туман, сумерки сплошные. И глаза из темноты всё время. Не светлячки-паучки какие, крупнее волчьих будут. И что-то странное всё время творится. Тут Фили буквально за шиворот поймал, — с тропы попробовал сойти, да не сойти — побежать, с криком «Мама, ты нас догнала!» и к деревьям, где глаза эти из тьмы мелькнули. Насилу с Кили удержали. Зато потом Кили в другую сторону чуть не рванул. Потом сказал, что с испугу, а уж что именно привиделось — смолчал. Только часа два потом тихий шёл, и за руку Фили держался, не отпускал. Не успел дух перевести, — Торин…       Узбад налетел со спины с воплем «Как ты посмел?!», аж сшиб на землю и придавил своим весом, чуть не придушив, хорошо, что позади него шёл Дори. Он его и оторвал от меня. Потеряли, наверно, с полчаса, наконец, Торин успокоился и пришёл в себя, перестав дёргаться, ругаться и плеваться. Оглядел всех ошалевшим взглядом, на дне которого всё ещё плескалось безумие и полыхали молнии ярости. Хрипло спросил:       — Где Нори?       Гномы, что сгрудились было вокруг нас, на секунду расступились, пропустив рыжего откуда-то сбоку. Узбад свирепо посмотрел на него, снова всех оглядел, увидел недорослика, перевёл дух и рявкнул:       — Что столпились?! Вперёд! Чем быстрее мы выберемся из этого проклятого леса, тем целее будем! И не сходите с тропы!       Дори аккуратно поднял Торина, потом они уже вдвоём поставили на ноги меня, и старший из братьев Ри побежал вперёд, где на краю тропы застыл Ори, балансируя на какой-то кочке, остекленевшим взглядом уставившись куда-то во тьму. Успел…       — Сильно я тебя? — тихо спросил узбад.       — Ну, не придушил, и то ладно, — откликнулся я, — что случилось-то? И Нори при чём?       — Нори точно ни при чём? — уточнил он таким тоном, что я даже засомневался, не подступает ли снова только что ушедшее безумие.       — Точно.       — Это хорошо. Тогда забудь. — Он хлопнул меня по плечу. — Привидится же всякое… Проклятый лес… За принцами чаще смотри.       Как в воду глядел. Когда стало совсем темно, и даже тропу под ногами приходилось искать почти на ощупь, я у снова увидел Кили, сходящего с тропы, скидывающего с себя капюшон, рубаху, кольчужку, с радостным криком «Река! Впереди чистая вода!» И Фрерин там, рукой машет, зовёт… Да балрог с ней, с тропой, если этот оболтус сейчас вляпается неизвестно куда в темноте! Но не догнал. Кто-то сбил меня с ног (да сколько ж можно!) и заломил руки.       — Кили! Вернись! — я безуспешно пытался вырваться, но безрезультатно, пока не выбился из сил, обречённо видя, как фигура младшего принца окончательно растаяла в паутинном сумраке леса.       — Кили?! Где Кили?!       — Да здесь я, дядь Двалин! Тебе тоже всякая дрянь привиделась! — звонкий голос над ухом… Точно, он.       — Значит, всё в порядке?       — Всё, всё, — басит над другим ухом узбад, — оклемался? Можно отпускать? Медленно отпустил руки, убрал колено со спины…       — Хватка у тебя, Торин, как у медведя, — я еле шевелил затёкшими плечами.       — Твоей чета, — буркнул он в ответ. — Река близко. Надо переправу искать, вплавь, Беорн говорил, нельзя. Почище этого леса заколдованная.       И впрямь река. Только воду не разглядеть. И так-то вокруг царит сплошной сумрак, а тут ещё белёсая туманная дымка, под которой скорее угадывался чёрный смолянистый глянец воды, но не увидать. Тем более берега противоположного. Всё тонет в этом сумрачном мареве. Как только Бильбо смог разглядеть лодку на той стороне, для меня загадка в темноте типа тех, о которых недорослик рассказывал после Мглистых гор. Но главное, что Фили тоже что-то увидел, и даже в конце концов, раз на десятый, наверно, зацепил эту лодку верёвкой и подтащил к берегу.       Переправа прошла почти удачно, если бы не Бомбур. Мы с ним переправлялись последними, и он держал верёвку, по которой остальные тянули лодку, и, хвала Махалу, он держал её крепко. Мы уже были у самого берега, когда Бомбур вдруг вывалился из лодки, и её понесло течением прочь. Хорошо, что лодку задержала вовремя коряга, и мне удалось дотянуться до рук Торина и Дори, которые меня и втащили наверх, пока остальные вытягивали за верёвку Бомбура.       Толстяк спал. И спал он беспробудно. Хорошо, что верёвку как держал крепко во время переправы, так и держал, видимо, заснул мгновенно. Это его и спасло, но сон был настолько глубок, что что бы мы ни делали — всё было тщетно. И надолго это или нет, мы не знали. Торин скомандовал перераспределить все припасы и сделать носилки для Бомбура. С одной стороны припасы у нас уже изрядно поредели, и проблем с их переноской возникнуть уже не могло, но с другой стороны до выхода из леса путь не близкий, а с дичью тут явно не густо. Мы, правда, ни разу не рискнули поохотиться на загадочных обладателей глаз, которые сопровождали нас везде, но, честно говоря, не очень-то и хотелось. Но нести Бомбура?! Он вообще оказался в самом выгодном положении: идти не надо, есть не надо, и эти жуткие глаза, выглядывающие отовсюду, не раздражают. А тут ещё и паутина стала не то что попадаться чаще, как до реки, — так, свисала кое-где, иной раз была натянута между деревьями, но сейчас ею было опутано всё, лишь тропа представляла из себя некоторое подобие туннеля, относительно свободного от этой липкой гадости.       Так прошло ещё несколько дней. Последние два мы уже почти не ели. Зато удалось разбудить Бомбура, и его уже стало не нужно тащить на себе. Но приходилось выслушивать бесконечные сетования, зачем мы его разбудили, и рассказы о том, какая еда ему приснилась.