О чём молчит Двалин...

      Тропа под ногами становилась всё менее заметной, а темнота вокруг всё более непроглядной. От усталости уже хотелось просто упасть, всё равно где. Недорослик пару часов назад слазил на верхушку дерева посмотреть, далеко ли до края леса, так ничего утешительного не сказал — конца не видать, и где мы — вообще не понятно. Идём на честном слове и приказе Торина. Сам понимаю — надо. Но толку от этого понимания — совершенно никакого. Молодые гномы совсем нос повесили: как же, великие подвиги, битвы, слава, а тут — тьма и паутина. И жрать охота, сил нет. Бомбур ещё всё время бухтит. Ещё немного, и я, честное слово, сам от него откушу! Балрог ему в пятку! Вон, даже какие-то огоньки начали мерещиться меж деревьев. И пение. Сплю что ль на ходу? Странные сны нынче. Ну, да что может сниться голодному гному? — эльфийский пир с песнями и вином, льющимся рекой. Прямо просыпаться не хочется, так бы и свернул туда, и хрен с ней, тропой этой дурацкой, надоела уже по лесу петлять. Спаааать… Какое милое наваждение, какой чудесный сон, и как мягка трава под ногами…       Трава?!       — Торин!!! Где ты?! Где все?! Мы потеряли тропу!!!       Рядом, перекликаясь между собой, в потёмках бродили остальные, одурманенные таким же мороком, кое-кто всё ещё не мог сбросить с себя оцепенения колдовского сна, кто-то, спохватившись, пытался вновь найти тропу, которая загадочным образом не находилась, как-будто нарочно ускользая от нас. И только паутина, кажется, становилась всё гуще и гуще, словно разрастаясь сама по себе, ну, и сверху спадая новыми петлями. Мы даже перестали от неё отмахиваться, что стало ещё одной ошибкой, возможно даже более роковой, чем потеря тропы. Толстые нити, которые, когда мы от них отмахивались и срезали, просто падали под ноги и не казались липкими, вдруг начали буквально обвивать нас, связывая по рукам и ногам, заворачивая в жуткие коконы, так что требовалось много труда, чтобы пошевелиться и, тем более, хотя бы частично освободиться от этих мерзких пут.       Не прошло и часа, как мы оказались полностью связаны по рукам и ногам и подвешены за ноги к ветвям деревьев. Разглядеть что-либо из этого положения не представлялось возможным, даже дышать было трудно, как-будто воздух почти не проходил сквозь паутину. Совершенно случайно напротив глаза у меня оказалась маленькая щель, и я смог разглядеть только три висящие рядом со мной фигуры — одну невообразимо толстую, по-видимому, Бомбура, одну — с торчащим из паутины носом — характерной чертой Фили, и третью — поменьше ростом, скорее всего — Балина. Откуда-то сбоку доносилась брань Бифура и, чуть громче, он, видимо, дольше всех продержался против паутины, и его не так сильно замотало, чтобы совсем заглушить звук, — Торина. Надежды на благополучный исход таяли как сугроб под апрельским солнцем, особенно когда я в свою щель разглядел паучков, сплетавших эту паутину. Даже не знаю, что лучше, — попасть к ним на зуб или чтоб дракон спалил…       Каждая из этих жутких тварей был ростом с двух-трёх гномов, и в их намерениях не пришлось сомневаться, особенно когда челюсти одного из них сомкнулись у меня на лодыжке… От мгновенного отрыва ноги меня спас добротный гномий сапог с кучей железных пряжек и накладок, что сильно озадачило тварь, жаль ненадолго, но тут раздался голос недорослика, который, о чудо, оказался свободен. Я не мог его разглядеть, но, судя по поведению пауков, он им сильно досаждал. Не знаю уж, как они его не видели, но время от времени я замечал во тьме блик от его кинжальчика, который впивался то в одного, то в другого паука. Что ж, он делал всё, что мог, жаль, что для нас этого было недостаточно.       Наконец, у него получилось даже освободить нескольких из нас, обрезав эту мерзкую паутину. Дело пошло быстрее, потому что освободившиеся гномы разделились: одни тоже вступили в бой с пауками, другие занялись остальными. В конце концов, когда все уже были свободны, а пауков заметно прибавилось, и стало понятно, что лучшее, что нам уготовано — смерть в бою с мерзкими чудовищами (ну, хотя бы не сдохнем, бесславно запутавшись в паутине), пришла помощь. Неожиданная и на удивление своевременная.       Эльфы налетели на пауков как… ну, наверное, как не так давно орлы на орков, разя этих тварей с быстротой молнии и с такой же смертоносностью. Я впервые видел эльфов в ближнем бою, раньше как-то не доводилось, завораживающее, надо сказать, зрелище. Они были изящны, стремительны и одновременно текучи, как, даже не вода, а раскалённый мифрилл, перетекающий из формы в форму по велению мастера… Я даже чуть не пропустил паучью атаку сбоку, спасибо Торину, — вовремя подоспел, вдвоём отбились…       Но на этом наши злоключения не закончились, и эльфы, вместо того, чтобы оказать своё гостеприимство, взяли нас в плен. Нет, имели, конечно, на это право, всё-таки мы шли через их земли, без спроса, без пошлины… Без какого-либо договора? — ну так, извините, для заключения хоть какого-нибудь соглашения надо сначала пройти (ну, и что, что мы не собирались его заключать?) Всё равно могли бы быть и повежливее. Мы же с ними воевать не собирались…       Я знаю — нам ничего не сделают. Эльфы всё-таки не орки, не то что не убьют, даже пытать не станут, надеюсь во всяком случае. Всё, что грозит, — так, повызывают пару раз по одиночке на допросы и снова запрут в темницах. Ни жизни, ни чести ничего не угрожает. Но сомнительна безопасность узника, сомнительна и бесполезна. Прав был Беорн: местные эльфы гораздо менее мудры и намного более опасны и вероломны. Из их подземелий вряд ли будет возможен побег без посторонней помощи, а её точно уж ждать неоткуда. И недорослик неизвестно ещё где потерялся. То ли в лесу, среди пауков и деревьев, то ли в здешних коридорах. Хотя я не стал бы слишком рассчитывать на него — удача непостоянна, а враг коварен.       И меня беспокоит Торин. Очень беспокоит. Слишком долог был взгляд короля эльфов в его сторону, слишком пристален. С него, наверное, и начнут. Знать бы ещё, как эти остроухие будут допрашивать. В Ривенделле я слышал, что эльфы могут разговаривать без слов, читая мысли друг друга. Как бы не вызнали, не прочли бы чего лишнего… Особенно за молодняк боязно: Кили, Фили, Ори и Бофура. Пусть последний и не так молод, но оболтус тот ещё. У Фили мозгов и то поболе будет, хоть и разница у них лет шестьдесят, не меньше… Только бы узбад не вспылил, сгоряча не натворил дел, а то сидеть нам в местных подвалах — не пересидеть.       Ну, хоть накормили. Правда не слишком сытно, но с мясом. Для тюрьмы неплохо и весьма. Места себе не нахожу. Торина до сих пор не привели. Изверги. Надеюсь, всё-таки обойдутся без пыток. Хотя я за последние три или уже даже четыре часа уже ни в чем не уверен. Ори в глубине моей, точнее, нашей с ним кельи, испуганно жмется в дальний угол. В самом деле, камер в темнице у них мало. Может, просто не принято брать пленных? Или оставлять этих самых пленных в живых? В бешенстве пинаю решётки. Хорошо сделаны, добротно. В углу на одном из прутьев замечаю клеймо: Фундин из Эребора. О, Махал, к чему такие насмешки?! Мне никак не выломать тюремную решётку, выкованную моим отцом! Хочется наорать и набить какую-либо остроухую морду. Или то, до чего дотянусь. И чтоб их эльфийская спесь слетела как листва с деревьев по осени. А пока в бессильной ярости можно только разбить кулак о каменную стену. Что я незамедлительно и делаю. Интересно, слышали ли эти надменные своды такую отборную ругань на кхуздуле? К моему голосу присоединяется Дори, потом Нори и Оин. Похоже, спать сегодня местной страже не придётся. Ничего, пусть и им жизнь медом не покажется.       Вот и Торин, наконец-то. Уставший, голодный, злой.Очень злой. Слышу, как Балин из соседней кельи спрашивает:       — Ну как там переговоры?       — Я послал его на ishkhaqwi ai durugnul! Его и всю его родню. — Торин одновременно и зол и горд. Немного печален и отрешенно-спокоен. Хотя, скорее, просто опустошен и вымотан. Похоже, разговор с эльфийским королём оказался слишком тяжёл. Чтобы посмотреть на него пришлось вжаться в стену и почти прилипнуть к решетке. И то можно разглядеть только дверь его кельи, руки, то есть кисти рук со сплетёнными пальцами, устало лежащие на решётке и вьющиеся волосы. Видимо, он стоит, опершись на дверь и прислонившись лбом к железным прутьям. Точно дело плохо. Словно эхом моим мыслям прошелестел голос Балина:       — Вот и всё. Никакой надежды. Поход окончен…       Странно, на левой руке узбада нет наруча, так что видно запястье с какими-то странными ссадинами. Даже не пытаюсь думать, отчего они. Наступившая было тишина вновь взрывается бранью на кхуздуле и грохотом железа. Понимаю, что это я, только когда наказывает усталость и отрешенность. А из своего угла вылезает Ори и протягивает мне фляжку. С каким-то травяным пойлом. Интересно, как сохранил? Пойло неприятно горчит, но жажду утоляет… Сегодня, пожалуй, уже никого не вызовут, а вот завтра… Завтра…       Ори трясет меня за плечи, вытряхивая из сна как давеча эльфы трясли ножи из одежды Фили. Эльфы!!! Фили?! Точно. Фили увели к королю эльфов ещё до завтрака, почти на рассвете, уже часа два тому как. Да что же это такое-то?! Добропорядочного кхазада поднимают ни свет ни заря, пожрать не дают, тащут на допрос? И какие они эльфы после этого?!       Завтрак, кстати, только что принесли, так себе, надо сказать, завтрак. Ужин лучше был, может, сэкономить решили на довольствии пленных? Вот и Фили привели. Парень шёл, пытаясь выглядеть неприступным и спокойным, но было видно, что еле крепится. Хорошо, что его в одну келью с Балином поместили, брат умеет говорить так, что если и не утешит, то хоть успокоит. Бомбур очередной раз проснулся после заколдованной реки. Смел свой завтрак и Бифура. Под сводами пещеры снова зазвучала брань на кхуздуле. Бифур не говорит ни на каком другом языке, даже на всеобщем. Всех троих, включая Бофура, забирают сразу, следом приходят за Нори и Дори. Не иначе владыка перепоручил допросы своим подручным. Интересно, всех ли? Аааа… Не интересно. Следом тут же вытащили меня. Прямо к нему. Как нехотя хмыкнула местная старшая стражница (не пойму я этих остроухих, разве ж можно женщин к такой работе допускать?!) — «Его величество лично допрашивает только избранных. Ты можешь гордиться, гном…» Заррраза рыжая. Ещё и Кили глазки строит. Так и крутится вокруг его кельи. Мне хорошо видно, хотя чтоб словом-другим перемолвиться да совет потихоньку дать — далековато, громко говорить нужно, зато просматривается хорошо, для крайнего случая иглишмек вполне удобен.       По пути в тронный зал осматриваюсь. Любопытно же, красиво. А вдруг больше не удастся посмотреть, запрут нас в этих клетках на веки вечные, и больше ничего никогда не увидишь? Весь дворец — это огромная великолепная пещера с кучей залов, арок, переходов и мостиков. Даже не верится поначалу, что всё это вырезано из камня — как будто залы поддерживают не колонны, а десятки деревьев, и потолки — не каменные своды, а сумрачная листва лесной чащи. «Осторожнее головой верти, а то ненароком шею свернешь, гном» — вот ведь ехидна рыжая. Но правда, как мальчишка засмотрелся на местное диво, впечатляет, совсем забыл о солидности, почтенному гному подобающей.       Стены пещеры уходят ввысь и смыкаются над головой подобно переплетающимся ветвям деревьев во вчерашнем лесу. Зал же состоит из нескольких разной величины площадок, соединенных между собой изящными ажурными мостиками. Вся архитектура тонкая, но нет в ней той причудливости, что в Ривенделле, той некоторой даже нежности, наоборот, за каждой изящной линией кроется сила и какая-то хищность… Я всё-таки засматриваюсь и, наконец, спотыкаюсь об очередную ступеньку, чуть не падая перед незамеченным ранее троном. Надо же, конфуз какой, я, родич и личный телохранитель Торина, чуть не брякнулся на колени перед каким-то эльфийским королем, причем не потому что так надо, а только из-за своей невнимательности! Ужас!..