О чём молчит Двалин...

      И снова — Mine, atta, nelde… — точильный камень раз за разом проходит по лезвию топора, скрежеща и высекая искры. Металл на кромке становится тонким, почти неразличимым, и лишь при касании остро и глубоко режет кожу. И не только кожу, разумеется. Ну, для того и точен. Вроде, хорошо уже. Оставить или ещё провести? Лучшее - оно завсегда враг хорошего.       — Mine, atta, nelde… — я перевожу дыхание и внимательно оглядываю топор, где-то мелькает едва заметный радужный блик. Ах, ты ж балрога разъедрить твою! Так и есть — зазубрина от встречи с орочьим ятаганом осталась, значит, надо ещё доводить.       — Mine, atta, nelde… — вжжжик, шварк, вжжжик, шварк… Коридоры змеятся и извиваются, обтекая углы, и, вздыбливаясь в неверном свете факелов, расходятся торопливыми шагами и медлят тяжёлой поступью. Чёрные душистые косы Дис ловят очередной блик и исчезают в поворотах, оставляя уверенный запах дорогих благовоний из далёкого Харада и нежный оттенок корицы. Опять пироги с яблоками пекла…       — Mine, atta, nelde… — вжжжик, шварк… Звяк, скржжж, — поворачивается ключ в замке, и Фрерин, крадучись, входит в комнату, держа перед собой целую стопу фолиантов из сундука старого Гронга. Бум, шмяк! Растудыть!!! Шелест пергамента, две книги в кожаном переплёте с железными и бронзовыми накладками падают на ногу неудачливому нарушителю ночного режима, он прыгает на другой ноге, шёпотом ругаясь и гневно пыхтя, пока не получает по шее от Торина за то, что всех разбудил…       — Mine, atta, nelde… — Торин вскакивает среди ночи с именем младшего брата на устах, всклокоченный, бледный, с горящим взором. Я сгребаю его в охапку, силой укладываю обратно, попутно замечая, что подушка мокра насквозь, надо сменить, это хорошо, значит, жар спадает, вот только лихорадочный бред не желает никак выпускать его из своих цепких щупалец. Морщусь и стискиваю зубы. И представляю, как режу эти самые щупальца ножом и отрываю их от Торина… Странно, как будто подействовало, и серая пасмурная пелена в его глазах уступает место - нет, не голубому и безоблачному, а темнеющему и предгрозовому, но зато осмысленному взгляду… И губ касается лёгкая, почти невесомая улыбка, — Двалин, живой…       — Mine, atta, nelde… — вжжжик, шварк… И воспоминания нанизываются на нить действительности как сапфировые бусины ожерелья Дис. Они с Торином очень любят сапфиры и синие и голубые цвета, подтрунивая над моим линялым зелёным капюшоном, который хорош лишь для того, чтобы в нём сидеть в засаде в каких-нибудь колючих зарослях…       — Mine, atta, nelde… Кажется, всё, нигде ничего не искрит, кромка лезвия ровна и идеальна. Я откладываю в сторону топор, и ничто не сравнится с удовлетворением от хорошо сделанной работы. Теперь можно приниматься за второй.       — Mine, at… — короткий смешок возвращает в реальность так неожиданно, что я вздрагиваю и роняю точило, но Торин странно тих и серьёзен, даже не улыбается:       — Знаешь, иногда я думаю, что в этом мире должно быть что-то вечное и непреходящее, из детства и юности и, обязательно, до самой старости. Например, печеньки Дис и то, как ты точишь свой топор.       Подозреваю подвох, но никак не пойму, в чём. Оглядываю комнату, вроде всё нормально, в углу вон Кили дрыхнет, когда только пришёл и успел заснуть? Торин проследил за моим взглядом, рассмеялся:       — Вон, Кили тоже так думает, он и в детстве под твой вжжик-вжжик засыпал лучше, чем под Балиновы сказки.       — Давно ты тут? — бурчу в ответ я.       — Да уж больше часа, — Торин откровенно потешается, — мимо тебя можно мумакилов водить. Ладно, потом доведёшь до совершенства. Пойдём, ты мне нужен.       Рывком вскакиваю на ноги, и только что доведённый до ума топор с жутким грохотом падает на пол. Кили ворочается и сонно спрашивает:       — Эй, вы чего?       — Тихо ты! — шикает Фили. — Спи, рано ещё. У Двалина топор упал.       — Аааа… — Кили сонно закутывается в плащ брата по самый нос и снова мерно сопит. Я удивлённо озираюсь. Где Торин? И почему Фили?       — Дядь Двалин, я тебя что, разбудил?       Разбудил. Да, пожалуй. Стряхиваю оцепенение и начинаю соображать в яви. Фили поднял меня среди ночи наверняка не просто так, значит…       — Что случилось?       — Что-то странное. Пойдём. Торин там.       Он не договаривает, но я уже слышу, точнее, чувствую кожей, как воздух наполняется глухим яростным рыком, словно отдалённым громом, когда грозы ещё не видно, а тревога уже свила в груди гнездо и принялась высиживать птенцов. Киваю — мол, понял. И мы тихо, крадучись, выходим в коридор.       Яростный глухой рокот обретает свойства нормального звука и становится всё более похожим на рык, в котором можно уже даже расслышать паузы и интонации, ничего хорошего, правда, не сулящие ни разговаривающим, ни идущим туда. Да, в сокровищницу.       — Я - не мой дед!!! И у тебя нет власти надо мной!!! — сквозь грозный рёв и гулкое эхо, многократно усиливающее каждый звук и, кажется, даже каждый жест, уже различимы слова… Но слова, произносимые лишь Торином. И мы с Фили не видим и не слышим его собеседника. Лишь лёгкий «Ох» откуда-то справа сверху.       — Фрерин? Что это?       — Тссс! Чтобы Он нас не заметил только! Лучше нам уйти…       Его заглушает новый вопль Торина:       — И не смей мне указывать! Мы примем бой!       — Фрерин! С кем он?       — С самим собой, точнее, с безумием! Не место нам здесь. Или придётся тоже бороться с Ним.       Стараемся не шуметь, но не следуем за призраком, зазывающим нас к выходу из сокровищницы. Он досадливо мнётся в дверном проёме, не желая выходить без нас, но и опасаясь оставаться здесь долго.       — Фрерин?       — Это наследное безумие рода Дурина говорит с ним. И раз уж мы одного рода, нам оно тоже может явиться!       — Даже тебе? — да, бывали его слова и правдивыми, но слепо доверять покойному кузену у меня оснований точно нет.       — Даже мне! — он рассерженно шипит, и его очертания становятся расплывчатыми и слегка дрожат. — С Ним не справиться никому из нас!       — Даже Торину? — балрог твою разъедрить, как же хочется этому… призраку набить морду.       — Даже Торину. Хотя ему это может удасться. Теоретически, — ехидно добавил он по слогам мудрёное слово. — Он, во всяком случае, узбад. А мы все — нет.       — Да! Никакого долга! — снова выкрикнул Торин, заглушая последние слова покойного брата. — Никаких людишек! — и, немного тише: — Никаких эльфов!       Даже с нашего места, почти от двери, что выше на добрый десяток локтей, чем стоит узбад, видно, что он разговаривает с кем-то, кто значительно выше него и всё время быстро меняет положение. И как только у Торина голова не кружится? Хотя нет. Похоже, кружится. И глаза устают видеть то, чего никак не можем увидеть мы. И сам он он уже до крайности измотан и держится лишь на своём упрямстве. Краем глаза замечаю ужас и удивление во взгляде Фили. Я выталкиваю его за дверь силой и захлопываю её. Кажется, улавливаю вздох облегчения Фрерина, но не уверен. Хотя больше его рядом не вижу.       Торин снова мечется по залу, швыряется золотом и камнями, хохочет и рычит что-то нечленораздельное. И пусть мы уже забаррикадировали главный вход, завалили ворота, приготовили камни для метания в осаждающих… Но это не решает вопроса «а что потом?» Да и состояние узбада всё больше заставляет сомневаться, в своём ли тот уме все ещё. Даже нас.       Наконец, Торин падает на колени с криком «Моёёё!!! Золото!!!» И как будто драконья тень, несущая всем гибель, снова нависает над ним. Я не выдерживаю, туман в голове становится гуще и темнее, и, перехватив топор, с боевым кличем спрыгиваю вниз, на золотые и драгоценные россыпи слитков, монет, безделушек… И ошарашенно озираюсь. Тени нет и в помине. Только воздух тяжёлый, спёртый, что тяжело дышать и…       — Торин…       — Чего тебе ещё?       Он вдруг становится совершенно спокоен, даже отрешён, и абсолютно не расположен говорить с кем бы то ни было. Да и видеть, если честно — тоже. Последние дни окончательно изменили его. Он и так после дома Беорна, точнее, даже после Ривенделла, всю дорогу был ужасен, придирчив и зол, а тут уж и вовсе как с цепи сорвался.       — Грядёт война.       — Я знаю. Мы ждём Даина с его войском. Если ты не заметил, вОроны всё время носят наши письма.       — Заметил. Но там, снаружи, ещё и люди. И им нужна наша помощь.       — Что мне до каких-то людишек?! Нам тоже нужна помощь, нам тоже не легко! — узбад равнодушен и едок. Пожимает плечами и презрительно кривит губы.       — Но они остались без крова накануне зимы и по нашей вине тоже.       — Пусть идут в лес. Какое мне дело? Мне без разницы!       — Но ты же обещал им помощь!       — Мало ли что я кому обещал! Обстоятельства изменились!       — Торин! Сыны Дурина всегда держали своё слово! Как ты можешь?       — Стало быть, ты тоже продался этим пропахшим рыбой торгашам за их плесневелые тряпки?! — на него вновь накатывает гнев.       — Ты прекрасно знаешь, что нет! — я почти срываюсь, и снова туман в голове становится темнее и даже багровеет, усилием воли пытаюсь его разогнать, но это становится сделать всё сложнее. Такое чувство, что в голове узбада - тот же туман, только значительно плотнее и ещё хуже.       — А знаю ли? — прищуренные глаза горят злобой, буравят насквозь. — Аркенстон до сих пор не найден! Может, это ты его выкрал? Чтобы продать или обменять? Вот только на что? В мире нет ничего, что могло бы иметь хоть половину, даже десятую часть его ценности!       — Есть, Торин, есть… Ты, я, наша дружба, Кили и Фили… Честь нашего народа. Даже Аркенстон не может быть дороже чести!       — Аркенстон дороже всего! — тон, не терпящий возражений, камень и металл голоса снова будят многократное эхо высоко под сводами сокровищницы… Мне кажется, или в речи узбада слышатся змеиные ноты? И у тени его — шипастый хвост? Или это лишь моё воображение шутит со мной дурацкие шутки, и ноты в голосе — это от непривычной акустики в зале, а хвост — не более, чем тень от старой мантии Трора?       — Ты становишься слишком похож на своего деда, брат.       — Я — не мой дед! — рык снова сотряс своды сокровищницы. Я пытаюсь сохранить хоть какие-то крупицы спокойствия, хотя...       — Но делаешь те же ошибки! Мы в Эреборе! Дракон мёртв, да балроги с этим камнем! Мы уже доказали своё право на владение Одинокой! Осталось расплатиться с долгами и жить…       — Чтоооо?!!! Да я не отдам ни монеты этому сброду! Не дождутся! Надо лишь найти Аркенстон, и мы докажем им всем!       — А тебе не приходило в голову, что Смауг мог сжечь его? Тебе не хуже меня известно, как горят алмазы! Может, все наши поиски не имеют смысла? — я врал. Да, я врал. Как ни странно, ни на что не надеясь, и уже зная, что по большей части Торин прав. По крайней мере в том, что касается Аркенстона. Но видеть друга и брата, разговаривающего с кем-то или чем-то, что сводит его с ума — выше моих сил.       — Даже думать не смей! Мы найдём его, перенесем золото в нижние хранилища, а уж обороняться здесь можно вечно!       — Без запасов еды? Без воды? Торин! Опомнись! Это золото не портится от времени! Если Эребор возьмут в осаду — мы не сможем даже на склоны вылезти птиц пострелять! Нам нужна пища! Вода! Всё, что осталось здесь со времён пришествия дракона — стухло, высохло или сожрано плесенью! Уже весть о смерти дракона достигла самых отдалённых уголков Средиземья, и сюда соберутся многие воинства, а наши топоры и мечи, как бы ни были хороши, не сдержат натиска всех желающих поживиться нашими сокровищами!       — Ты считаешь меня дураком?! Я уже позаботился и о помощи, и о боевой силе. И все твои опасения напрасны. А сейчас иди и ищи! Мне нужен Аркенстон!       — Ты уверен? Сейчас нам нужны запасы еды и воды, а не какой-то камень. Иначе мы долго не протянем. Твои племянники…       — Заткнись! Всё, что я делаю, я делаю ради них! Чтобы после меня Фили смог занять трон Эребора! Чтобы мой род не был прерван!       — И поэтому ты хочешь уморить их голодом? Торин! Очнись! Ты всегда был мудрее любого из нас! Ты всегда знал, что самое дорогое — это семья и твой народ!       — Ты хочешь сказать, что я глуп? Что я больше не могу быть узбадом? Уж не хочешь ли сам занять моё место?! Или прочишь на него Кили?! Имей в виду: этот номер не пройдёт! Кили никогда не бывать узбадом! Ни один род кхазад не признает полукровку!       — Ты знал?! — я аж похолодел. Интересно, а про остальное он тоже знает?..       — Конечно! Только слепой бы не заметил! А ты у нас слепой? Или думаешь, что хитрее меня? Ты всерьёз считаешь, что можешь обмануть мои глаза и уши?       — Я никогда не обманывал тебя!       — Только не договаривал, хочешь сказать? Уйди с глаз моих! Пока я не убил тебя за измену! Уйди…       Торин побрел меж гор из золота и самоцветов, понурившись и что-то бормоча себе под нос. И тень его в неверном свете факелов с длинным шипастым хвостом двинулась за ним следом. Да, хвост, наверное, чудится мне от мантии… Но откуда тень перепончатых крыльев на стенах? Или… Упаси Махал, драконами не рождаются?..       Я выбежал за дверь, почти задохнувшись. В голове гудел колокол и стучали сотни наковален. Родовое безумие Дурина, похоже, было совсем рядом и готовилось нахлынуть на меня так же, как и на Торина, но… Фили брызгает мне в лицо из своей фляги. Раз, другой, снова… Подносит к губам. Пью чуть затхлую старую колодезную воду жадно, словно добрый эль в июльскую жару.       — Он совсем плох, дядь Двалин? — взгляд старшего племянника немного растерян и грустен. Думаю, как ответить.       — Нет. Он борется. Пока ещё борется.       — Дядь Двалин, — он замолкает надолго, и я понимаю, что следом пойдёт просьба. Молча жду. Правда, и сил особо разговаривать тоже нет. Он, наконец, продолжает. — Дай мне слово. Дай слово, что выполнишь мою просьбу. Тьфу ты, балрога тебе в печень! И этот туда же.       — Я обещаю, что не буду просить убить меня или Кили. Даже если нас тоже постигнет участь дяди и не обойдёт стороной семейное проклятье. Но сначала дай слово, что сделаешь, о чём попрошу!       Упрямые нотки в голосе, так похожие на Торина и Дис. Но взгляд не дядьки, — отца взгляд. Серый, но светлый. Решительный, но без мрачного огня. Светла душа парня, ой, светла… Но ведь знаю — не отстанет. Упрям как истинный гном. Да.       — Хорошо. Чего хочешь?       — Я знаю про Кили. И что Махал примет в свои чертоги полукровку, только если тот выполнит своё главное предназначение. Иначе мы после смерти не встретимся. Никогда. Поэтому… Обещай, что спасёшь Кили любой ценой! Пожалуйста!       И этот туда же. А если я не смогу? А если… Но и отказаться… как?!       — Я обещаю сделать всё, что в моих силах. Лишь бы его спасти.       — Спасибо, — он выдохнул это почти невесомо, но счастливо, как будто это открывало для него что-то такое, неизмеримо важное и нужное, и, когда он шёл впереди меня, казалось, что принц стал выше и крепче, словно в эту минуту он окончательно повзрослел…