О чём молчит Двалин...

       Народ Дурина — в смысле, наш народ, — уже не бедствовал, поэтому мы могли себе позволить устроить большой праздничный пир в честь свадьбы дочери узбада. Припасы частично закупались заранее, в крайнем случае велись переговоры, чтобы все самое свежее и вкусное было поставлено в чертоги в означенный день и час. Жизнь кипела и бурлила. Я пытался вернуть себе былую форму, но несмотря на все мои старания и тренировки, а также работу в кузницах, я все равно еще не мог наверстать упущенное. И все разминочные бои и борцовские поединки были ужасно коротки и заканчивались победой Торина, чего не было уже довольно давно. Да и к свадьбе пришлось готовиться и мне тоже. Оказывается, я должен там быть не просто дорогим гостем, а послом жениха. Вот ведь угораздило ему дважды жизнь спасти, теперь вот отдувайся.          Ну, с подарками дело то решилось быстро, хотя и делалось медленно и тщательно, ибо обязан я был по обычаю (ну, раз посол жениха) выковать для молодых свадебные браслеты и всякие побрякушки для волос. Так еще и надо же разучить специальные гимны свадебные, которые мы должны исполнять с послом невесты — сиречь с Торином. Хорошо хоть, что мы сызмальства и играть на всякой музыке учимся. Хотя тут-то я только на виоле и преуспел. Хотя еще немного на волынке умею, но этот инструмент не для свадеб, да и мало кто его даже среди наших любит. Ну, в общем и целом, приготовления к свадьбе были для меня даже хлопотней, чем если б я был женихом. Очень утомительные были эти два месяца, но оно того стоило.        Ну, и пир выдался на славу. Я во всяком случае таких  праздников еще не разу в жизни не видывал. Трайн сидел во главе стола, а справа от него мы вчетвером: Торин, Дис с женихом и я. А дальше уже и почти все остальные родичи, начиная с Балина (как же, брат у него недавно на ноги встал, должен же кто-то проследить, чтобы не перепил, не переел и в непотребном состоянии бороться или драться не полез), воины, мастера, гости от людей и послы. Только Торин временами тяжело вздыхал.        Оказалось, что этот роскошный пир — едва ли жалкое подобие тех, что обычно давались тогда, когда наш народ жил в Одинокой Горе, и что он ни в какое сравнение не идёт с временами процветания.          Зато Дис была восхитительна: красное с золотом и рубины ей были очень к лицу. Я даже в какой-то момент позавидовал Одги, потому что она и так то была красавицей (ну, уж не чета какой-нибудь длинноногой тощей эльфе с замороженным выражением лица), а тут и вовсе была хороша, не говоря о редкостно золотом для гномок характере. И печеньки пекла отменные. В общем, как Торин ни бухтел, как Балин ни ворчал, а я счёл праздник удавшимся. А что: все радовались, песни пели, кто-то даже лихо отплясывал… Чем не праздник?        Многие песни я слышал впервые. И женские провожальные, и мужские напутственные. Ну, да ведь на свадьбах у нас редко гуляют. Зато просто праздничных песен у нас много, но особенно я любил эту: Нальём-же чарки мы полней Рубиновым вином И песнь за молодых скорей На радостях споём. Бей барабан, вино пьяни А гном танцуй быстрей Колено, выпад, каблуки… Будь, друг мой, веселей.        Нет, ну как за мной Балин не следил, но Торин своего таки добился, подливая мне регулярно, даже из какого-то личного королевского кувшина (вино было отменным, я даже засомневался, что наш тёмный гномский эль — лучшее пойло в Средиземье), так что набрался я на пиру основательно. Не до беспамятства, конечно, но на ногах держался не шибко твёрдо, и почти висел на крепком плече Торина, когда мы возвращались в покои, горланя песни. Спать совершенно не хотелось, а почему-то тянуло поговорить по душам (это я сейчас о себе написал?) и любить весь мир (ну, не весь, за странно небольшим исключением, но благодушие для меня было редкостное). Да и с Торина словно слетела эта странная тоска, отравлявшая его во время пира. Осталось только какое-то напряжение, которое, знай я друга похуже, и не заметил бы вовсе. Хотя, все же не заметил, точнее, не разгадал, да и не до того было.       Соображение было не в лучшем состоянии и работало явно в каком-то отдельном от разума месте. Поэтому я до конца так и не понял, что же происходит, пока все не произошло. В голове была совершеннейшая каша, перед глазами все плыло: от чуть влажного пронзительно-синего взгляда Торина, его плеч, исчерченных шрамами, до аксамитового темно-зеленого расшитого золотом покрывала… Непонятная доселе мысль, сорвавшаяся с моего языка фразой с вовсе уж диким смыслом: «Чё ты меня как красна девка добра молодца обхаживаешь?» — сам поразился своему внезапно охрипшему голосу, но додумать несмотря на ответ «Можно подумать, что тебе не нравится или ты против» неожиданно бархатным тоном — не удосужился, то ли от винных паров, то ли ещё от чего… Кажется, было сумасшедше хорошо, разум молчал, и мысли не тревожили ни его, ни душу… Ну, не помню я, что же там… здесь произошло и как оно… И зачем…        Голова наутро болела так, что мне казалось, что мозгам в ней места явно не хватало, и они лежали с ней рядом, присохшие к подушками и не собирающиеся от них отскребаться. Хотя под неусыпным оком Балина я вроде не особо и перебрал вчера… Рядом, даже можно сказать у меня на плече, спал Торин. Тоже нагишом. (Что?! Хотя я и проснулся то больше от холода). Покрывало валялось за кроватью, одеяло тоже. Простынь была заляпана  кровью в нескольких местах. Ах, да, кажется, помню, как кто-то даже вскрикнул от боли? Не я. Торин?!          Мало того, что замёрз, но тут меня ещё и словно в снег с головой засунули. А потом в топку. Даже голова начала работать в обычном (какой он, к балрогу, «обычный!»-то?!) порядке, то есть соображать смог, и ладно. Хотя и неладно это все, далеко неладно… И… Где были мои мозги? Как я вообще мог?! И как теперь в глаза смотреть тому же Торину?!       Последний вопрос я, похоже, задал вслух… Торин пошевелился, провёл пальцами по моей щеке, потом по шее, потом по груди, обрисовывая все изгибы татуировки, потом…          -Торин, ты с ума сошёл?!   Он приподнялся на локте, опершись на меня горяченной ладонью, посмотрел мне в глаза. Со странной, то ли довольной, то ли счастливой улыбкой ответил:          -Да. И давно. Это только ты, мой дорогой Двалин, можешь себе позволить быть слепым и глухим.   — Но это же неправильно! Ты будущий узбад, ты должен жениться, детей растить… Любая гнома…        — Мне не нужна! — королевские интонации обдали металлом.- Во-первых, я люблю тебя, а не кого-то другого. Во-вторых, у меня в сердце есть место для Дис, но не то, которое определяет наш обычай, будь он неладен, и если она любит этого юнца, то пусть так и будет. И в-третьих, до сих пор об этом знал только Глойн и мог догадаться ты, хотя куда тебе было по твоей юности и наивности, но ты же, а не кто-то другой выхаживал меня после Азанулбизара! Короче, я не могу иметь детей.- Закончил он неожиданно и горько.- Отец не знает. Он объявил свою волю нам с Дис, давая разрешение на ее свадьбу, и я женюсь, если у неё будет дочь. Если сын- он не должен наследовать трон, потому что его отец не король, и даже не потомок рода Дурина. Понимаешь? Это все равно  что ловушка. И клятва скреплена кровью — не нарушить. А я не хочу, понимаешь?! Не хочу!         Он неожиданно уткнулся мне в плечо и, нет, не зарыдал, ещё чего не хватало, но затих. Хотя ненадолго. Только голос его был этих и глух:          -Я узнавал. В Этом нет ничего странного, у нашего народа так мало женщин, что короли женятся на сестрах, а простые мужчины ищут понимания друг у друга. Просто у нас не принято кричать об этом на каждом углу и рассказывать первому встречному. И поэтому мало кто считает это предосудительным. Я знаю, что не оставляю тебе выхода, но ты же меня простишь?       Да к балрогам весь здравый смысл! Когда твой король, лучший друг, брат, смотрит на тебя безумно-синими умоляющими глазами… Король, который никогда, никого не просил…          — Торин…        Я сам прижал его к своей груди, запустив пятерню в иссиня-черные растрепанные волосы…        Ловушка? Проклятое безумие старшей ветви рода Дурина, заразившее представителя младшей ветви? Пусть так. Может, если я разделю его удел, то его цена будет не так высока? Время покажет…         Его ладонь на моём плече и горячее, сбивающееся как в лихорадке, дыхание… И как будто из далека слова:          — О, Махал, пусть у Дис рождаются только мальчики…