***
Утро началось неожиданно приятно, старые друзья приходят редко. Учитывая, что это вообще один человек, которого тут ждут и которому всегда рады. Забини выглядел не таким, как с их прошлой встречи: уставший вид, осунувшееся лицо, впалые щёки, смуглое лицо казалось мрачнее чем обычно. Не будь они внешне настолько разными, он уверен, поставь их души рядом, они — точная копия друг друга. На то, чтобы залатать их дыру в общении, не хватит даже недели. Как же он скучал. Малфой всем видом пытался показать, что он вполне в порядке, возможно, даже отпугнул от себя друга. Забини надеялся на привычно искренний разговор, ведь по-честному, ему больше не с кем было разделить всё внутреннее гноение, которое трепало. Но, кажется, поделиться чем-то хочет не он один. Распирающего молчания хватило ненадолго. — Ужасно выглядишь, Малфой. — Спасибо. Хотел сказать тебе то же самое, — он попытался выдавить улыбку. — Зачем позвал? После нашей последней встречи я отходил от головной боли сутки, не меньше, Малфой так пить нель… — излияние души было перебито вскинутой рукой вверх, означающей, что говорить будет ясно не он. — Хочешь повеселиться? — В смысле… — Он вглядывался в глаза блондина, надеясь найти в них ответ. — Вчера ночью я провёл время в компании, — Малфой задумался, как правильнее подать информацию, которая вряд ли понравится слушателю. — Отгадай загадку. Потрёпанная Поттером выскочка, позорно сбежавшая к подобным ей, — он закончил это и небрежно окинул взглядом потолок комнаты в поисках здравомыслия. — Ты… — единственное, что смог выдавить из себя Забини, кажется, его ноги перестали слушаться, а сердце забилось сумасшедшим ритмом. — Я? Ты думаешь, я — подстилка Поттера? Феерично. Тут без вариантов простое, женское, маггловское, отвратное имя. — Грейнджер, — парень произнёс это шёпотом, словно стены сейчас разнесут эту новость по всему магическому миру. — Она самая. Всё ещё живая, гриффиндорская блядь. У меня там, — он уставился на пол. Его голос был настолько спокоен, что Блейзу хотелось ему вмазать. Видимо, Драко не понимает, что делает, не понимает, что говорить это нельзя даже самым близким, хотя бы ради их блага. Это опасно. — Ты редкостное мудачьё, Малфой! Зачем тебе иметь груз двести на своих плечах… — парень заметно подбирал слова, чтобы возразить, убедить. Его безысходность мысли отразилась на разочарованном лице. — Я хочу покончить с этим… со всем этим. Тебя не достало, Забини, что твоя жизнь в руках какого-то неврастеника, который ставит тебя как фигурку на доску? Мне плевать, что будет, когда он узнает. Я хочу принадлежать самому себе, я не пешка в его охуенно-захватывающей игре, — он говорил настолько внушительно, что сам не поверил своему голосу, дыхание перехватило. — Для этого здесь и находится эта грязнокровная сука, владеющая нужной информацией. — Каждое слово давалось с трудом, именно сейчас он открывает себя человеку, который пятнадцать минут назад превратил в пепелище семью предателей буквально в двух кварталах от его дома. Так хотелось кому-то доверять. Он же всё ещё друг. А мысль о том, что друзья кончились, и остались только оболочки прошлого, вдребезги и без сожаления разбивало его доверие. Забини молча смерил взглядом друга, внимательно уставился на свои ботинки, перекатывая услышанную информацию в своём сознании, как бы рассматривая со всех сторон, и снова провёл сканирующим взглядом по Малфою. Оба хотели высказать всё, что вертелось на кончике языка, но почему-то молчали. — Не делай из себя гробовщика, — наконец блондин решил нарушить молчание. Подошёл к окну и сел на подоконник. — То есть? — Этот взгляд. Ты только что измерял какой ящик подойдёт для меня, после того как ты расскажешь всё Волдеморту. Забини опешил, неужели он мог подумать… Их взгляды встретились, Малфой был спокоен, как же бесило его холодное отношение ко всему. Куда делся тот взрывной слизеринец, которого легко завести с пол-оборота? — Как ты мог подумать? Ты знаешь, что бы ни случилось, я готов помочь. Семьи у меня всё равно не осталось, за что мне тут держаться? В воздухе повисла обречённость. И вправду, за что им держаться и бороться? Мать Забини уничтожили как ненужное пятно на белом платке. Малфой вспомнил тот день, когда его друга насильно привели и кинули напротив матери, которая была жутко искалечена. Лорд обещал отпустить её, если тот наконец примет метку. В противном случае их семья вымрет. Волдеморт обманывал, Малфой знал это и ничего не сказал. Стоял, смотрел на своего друга и ждал. Как последняя падаль, не заслуживающая, чтобы Блейз теперь вообще с ним разговаривал. Эта картинка вспыхнула в сознании, но бледнолицый резко тряхнул головой, выбрасывая её обратно в старые закутки памяти. — Значит, не сдашь? — В голосе появилась нотка сомнения, которую он сразу подавил в себе и спрыгнул с подоконника, внимательно вглядываясь в тёмные глаза собеседника. — Значит, не сдам. — Неловкая, кажется, неуместная улыбка появилась на лице.***
За окном стемнело, большая комната залилась прискорбным серым светом. Луна не спешила спасать на этот раз, лишь маленький полумесяц, света которого хватало разве только на расстояние одного метра. Забини ушёл, пообещав наведаться на следующей неделе. Он понимал, что друг сейчас не в самом разговорно-способном состоянии. Блейз так и не научился справляться с послевкусием убийства, ему всё давалось тяжело. Он поражался, как Малфой мог забыть какую семью убил, пятнадцатую или двадцать пятую. А он, в свою очередь, хоть и не со свойственной ему тактичностью, но старался не задавать лишних вопросов. Сострадание им было обоим неприятно. Проще молчать. Он вспомнил о сострадании, когда коснулся взглядом стакана с водой, стоящего на прикроватной тумбочке. Глупый эльф оставил его здесь. Обещал же принести ей воды, запретил домовику помогать ей, только лишь смыть кровь и обработать запястья. Можно и этого не делать. Слишком удобно устроилась, Грейнджер, пока я рискую всем, ради твоего ненужного сердцебиения. С этой мыслью он взял стакан в руки и сделал большой, жадный глоток, хотя пить совсем не хотелось.***
Видит Мерлин, он спускался в течение пяти минут, перебарывая желание развернуться и уйти каждый раз вставая на ступеньку. Ещё минута ушла на то, чтобы не разбить стакан ей об голову, когда она отвернула своё лицо, почувствовав его присутствие. Почему не поручить это домовикам? Опустив стакан, он упёрся ладонью о её колено, опять в поисках взгляда за непроницаемой чёрной повязкой. Девушка резко отвернулась, нервно двигаясь на стуле. Это напомнило его вчерашнего, его, сквозь омерзвление касающегося изуродованной женской руки. Неужели ей тоже… Да как она смеет! Он схватил её подбородок и насильно развернул лицо к себе. Худое, бледное, без следов вчерашней грязной крови. Так гораздо лучше. Затем взял стакан с водой и прижал к Грейнджерским губам, запрокинув непокорную голову чуть выше. Она сжала губы, пыталась вырвать свой подбородок из грубых пальцев, но захлебнулась водой. Стакан упал на пол, обрызгав брюки. Драко спрятал руки в карманы, по максимуму сдерживая свой порыв устроить из ослабленного тела избитую, бесчувственную куклу. Поднял стакан и поставил на одинокий комод в самом углу комнаты. Здесь не было ничего, кроме стула с пленницей, обшарпанного комода и молодого человека, задумчиво проходящего от комода к окну, от окна к комоду, не замечая ни кромешной тишины, ни того, что происходило снаружи. — Малфой, это ты? Её голос повис в воздухе и уколол самой большой иголкой, прямо под кожу. Теперь и он решил сыграть в молчанку. Говорить, желания не было, уходить почему-то Драко не торопился. — Отпусти меня, Малфой. Я знаю, что кроме тебя сюда никто не придёт, — это звучало пугающе, обречённо. Даже ему стало не по себе, пришлось остановиться напротив стула и внимательно посмотреть на человека, который столь умно констатирует факты. — Я просила дать возможность уйти к своим родителям, ты промолчал. Я прошу тебя отпустить меня обратно домой, ты снова молчишь. Что тебе нужно? — голос дрожал, но она подбирала каждое слово, боясь сказать не то. Было ощущение, что она обращается к умалишённому человеку, который сам не знает, что ему нужно. Драко сел на пол, уперевшись в шершавую стену, созерцая свой объект под названием «совесть». Ей на секунду показалось, что в комнате вовсе никого нет. Она отчаянно повертела головой в жесте несогласия и снова опустила. Разум Малфоя подкидывал красочные картинки дома Грейнджер: разбитые зеркала и упавшую люстру прямо на тело её отца. Застывшее мёртвое лицо грязнокровной матери, выражающее ужас и сожаление. Лежащую у лестницы гриффиндорку. Он не знал, что направится именно в их семью, был просто конкретный адрес. Имена знать необязательно, это лишнее. Пусть это учит Забини. Он давно перестал записывать, кого и когда придётся убить. Но меньше всего ему хотелось зайти в этот дом, к девушке, которая весь его юный возраст мелькала перед глазами с Поттером, дарившим всем надежду. А потом эту надежду растоптали. Она сбежала, не дав ему шанс попытать судьбу и спасти себя. Сначала он нашёл Уизли, проследив за Джинни, огромным комком слёз и переживаний о сдохнувшем Поттере. Она как последняя дура не замечала ничего в двух метрах от себя. Поймать Уизли оказалось несложно. Привезти Уизли в свой дом, как он тащил всю грязь с улицы к себе (он окинул взглядом Гермиону), в надежде что сейчас выйдет на след, такой долгожданный, спасительный след. Но снова нет. Последняя надежда таилась в грязнокровке. Малфой откладывал их встречу, каждый раз находил отговорки, что не желает посещать маггловский мир. Каким бы грязным и нелепым ни стал мир волшебный. Но то утро перевернуло всё, как только встретились их глаза, как только он переступил порог этого дома, зайти в который боялся столько месяцев. Всё сложилось, это неслучайно. — Ты пока не готова к разговорам, Грейнджер. Ещё не время, — тихим голосом он заговорил против своей воли, наблюдая за тем, как девушка испугалась. Он не помнил сколько минут или часов сидел молча, уставившись на паркет.