***
Если ей и хотелось когда-то испариться на том самом месте, где приходится стоять, то сегодня это было бы как нельзя кстати. Страх буквально ощущался руками и отрывался кусками на память. Шагнув через камин, она словила с десяток взглядов, каждый из которых вонзился гвоздём в тело. Корсет сдавил рёбра до такой степени, что они могли стереть лёгкие в порошок, а неудобный каблук зацепился за камень, и она почти полетела лицом в пол, если бы её не подхватила ловкая и сильная рука. — Прекрасно, начнём сразу с провала, — Малфой шикнул настолько тихо, что она смогла это прочитать только по губам. Просто соберись, возьми себя в руки. Ты сможешь. Когда от этого зависит твоя жизнь, ты обязана. Эта мысль дала толчок, и она, откинув гладкие волосы назад, улыбнулась уголком губ, изобразив самую презрительную ухмылку, которая была свойственна Пэнси, пожалуй, у неё вышло даже намного холоднее. — Вечер добрый. — Забини подошёл первым и осмотрел её оценивающим взглядом, по которому она сделала вывод, что образ вполне совпадает с оригиналом, и смогла спокойно выдохнуть настолько, насколько позволял корсет. Чёрное платье было по случаю длинным и одновременно блядско-коротким. Да, Пэнси умела совместить в себе всё несовместимое. Задняя шлица спадала вниз мягким шёлком и касалась середины каблука, а спереди подол казался настолько коротким, что еле прикрывал середину бедра и будь это её тело, она давно бы сгорела от стыда. Огромная гостиная, скупо освещённая бликами от свеч, вмещала в себя три десятка Пожирателей, многих из которых она могла с прискорбием признать, что видела не раз и пожалела, что не имеет при себе волшебной палочки. Гермиона прошла к столу с напитками и, взяв стакан воды, сделала жадный глоток. Вспотевшие пальцы скользили по стеклу, а на плечи давил груз неуверенной в себе девушки, которая тонет под напускной уверенностью Паркинсон. Взгляд Забини пронизывал объект за её спиной, объект, именовавшийся Малфоем, её Малфоем. Убийцей, с которым она делит постель, дышит ночью одним жарким воздухом, касается его тела и позволяет владеть собой, подобное представление вогнало её в отвращение и страх, чего было больше сложно понять. Она осеклась, что все на неё смотрят. Видимо, ожидая, что при встрече она ведёт себя иначе, нежели отшвыривая его руку и удаляясь в сторону. Обернувшись к нему и почти коснувшись носом поднятого подбородка, в надежде избежать его прикосновения, она не прочитала ничего подобного на его лице, кажется, он был даже рад такому поведению. Но из-за пленительной близости к своему врагу девушка машинально отпряла назад. Его самодовольство иногда вело опасную игру с жизнью. Страх толкал на провал. Немая мольба, чтобы никто не услышал, как громко стучит её сердце, но один в зале это чувствовал отчётливо, и это был Малфой. Все его внутренности прожигало желание вырвать этот орган жизни, чтобы знакомое тело обмякло и упало, как мешок с гнилью. Грейнджер протянула свои длинные руки и опустила их на напряжённые плечи, притягивая к себе, ближе, щекой к щеке, вдыхая запах холодного тела, пороха и парфюма. Рон никогда не пользовался парфюмом, она не привыкла… Алые губы шептали ему в ухо, делая вид, что слова пронизаны чем-то страстным: — Сотри своё снисходительное выражение, иначе они убьют нас прежде, чем я сделаю шаг назад, — она сказала это нежно, сквозь улыбку, хотя оба они понимали, что шёпот на ухо и касание губ холодной мочки уха, которое доставляло ему разряд гнева по всему телу, было необходимым манёвром с её стороны. Он смотрел на Гермиону и видел только Пэнси, все в комнате перестали существовать, потеряв фактуру и цвет. Если бы не шёпот, он почти мог свихнуться в полном ощущении Паркинсон около себя. И самое страшное он уже представил, как берёт палочку и проворачивает её лёгкое, никакой магии, зверское воздействие собственными руками. Гермиона, ставшая теперь на порядок выше, могла смотреть ему в глаза, не поднимая головы, и прекрасно читала в них отвращение, но в иной степени как привыкла видеть. Что-то зверское, резкое, в самую глубину. Оказывается его взгляд, выражающий полную пустошь, может быть разным, разительно разным. Она обернулась к стоящим, и Пожиратели сделали над собой резкое усилие, предавшись разговорам и отодрав от неё взгляд. Малфой скрылся из виду так же быстро, как она смочила губы в стакане с водой, чтобы смыть касание к чужому телу, чувствуя предательство себе тем, что губы помнили холод кожи. Жутко неудобные туфли успели натереть ноги за минут десять, пока их обладательница просто стояла около камина и показывала всем своим видом, что ей безразличен каждый. Забини следил за ней постоянно, словно боясь, что она вскочит на стол и заорёт во всю глотку кто такая. К ней направлялся высокий мужчина, смотревший на её ноги и изредка поглядывающий на лицо, словно её тело расчленено, и внизу была самая интересная его часть. Не стоило труда понять, что Паркинсон — девушка нетяжелого поведения, но соответствовать этому ради мнимого обещания Малфою, это уже слишком. Она резко рванула в компанию пятерых стоявших у стены и мрачно обсуждавших что-то Пожирателей, затем скрывшись за серой колонной, направилась в другую сторону зала. Как же это глупо. Кошки-мышки, причём я одна мышь среди голодных потрошителей. Она уже жалела обо всём и хотела найти Забини, чтобы тот хотя бы объяснил, что это за парень, который целенаправленно шёл к ней, и что это за женщина, которая навязчиво часто смотрит в её сторону, и что это за… Её внутренний мысленный ураган запнулся и разлетелся вдребезги, когда она увидела колдографию, висящую в самом тёмном месте за колонной. Почти у входа в другую комнату. Стерев нарост пыли, она разглядела того Малфоя, которого помнила на предпоследнем курсе школы. Мать и отец по обе стороны от него, нежно прижимающие к себе. Глаза Нарциссы выражали материнскую любовь, а лицо Люциуса — нестерпимую гордость за сына. На неё смотрели те, кого она старалась забыть после случившегося в этом самом доме. Только сейчас она осознала, что именно здесь могла умереть, когда все эти трое стояли и смотрели, как над ней измывается их родственница. Горький комок образовался в горле, и она попыталась прогнать эти воспоминания. Живые, дышащие, с бьющимися сердцами, смотрели на неё так, как никогда не позволяли себе смотреть на грязнокровку в своём доме. Покинув волшебный мир, она заставляла себя верить в то, что когда человек умирает, то душа испаряется и лопается, как мыльный пузырь. Ничего не остаётся, только жалкая оболочка, сгнивающая за несколько лет без следа. Так было проще, потому что она бросила Гарри, оставила мёртвого и холодного. Не хоронила его, не смогла сделать шаг, чтобы увидеть лицо покойного, проще было думать, что он исчез. Просто вышел и забыл вернуться, навсегда. Но если сейчас друг наблюдает за ней вопреки надеждам, что это не так, то ей страшно стыдно перед ним. Предать уже мёртвого Гарри, означало плюнуть на их дружбу, загрести себя в его яму под названием «разочарование». Кто-то подошёл сзади и опёрся ладонью о стену в нескольких сантиметрах от рамки с колдографией. — Интересно, правда? — мгновенное попадание голоса, словно парень с улыбающейся фотографии вышел и встал позади неё. Дыхание на затылке вводило тело в неконтролируемое оцепенение. Гермиона не могла повернуться и посмотреть на него, поскольку он не предоставил такой возможности, зажав её между стеной и своим телом. Поворот означал, что придётся столкнуться с его лицом, это не входило в планы. По голосу было понятно, что у него эта колдография не вызывает никаких эмоций, или он надеется их скрыть, в полной уверенности, что никто ничего не знает о кончине Малфоев. — Я вот смотрю и думаю, что за искажение на твоём лице? — Она провела пальцами по его изображению и стукнула ногтем в стекло, в место его улыбки. Раздражение оттого, что он всегда так резко лишал собственного пространства, разрывало в ней огромную занозу. — Я вот думаю, что если стеклом этой рамки перерезать твоё горло, из которого исходят неприятные мне звуки. — Драко провёл средним пальцем по её шее, ощущая, как она неловко сглатывает слюну, комом вставшую в горле, и резко убрал руку, захлебнувшийся воспоминаниями, как касался этой шеи прежде. Она схватилась за рамку, сорвала её со стены, преднамеренно ударив ему локтем в живот, отчего Малфой отпрянул назад и ударился спиной о колонну. Это дало возможно развернуться и словить на себе бешеный взгляд. — Малфой. Опомнись. — Он не слушал её, что бы она ни говорила, он был сейчас не в таком состоянии. Его семья на фото, улыбающиеся родители и он, за несколько лет до того, как всё это потерял. Она, которая сгубила всё, трогает своей рукой их лица, стирает пыль и глумится над улыбкой. Последней улыбкой, которая касалась его лица… Драко даже не уверен, остались ли для маски радости у него хоть несколько подходящих мимических мышц. Ему казалось, он разучился так выглядеть. — Параноидальная тварь… — его непроницаемый взгляд врос в неё. — Не смей. — Я же не… — В шаг возле неё, длинные пальцы, вырвавшие рамку из рук, порезав ладонь нескончаемо длинной полосой, и кровь, капающая ему на ботинки. Прерывистое дыхание, горячее до обжига её щёк. Она вся натянутая струна. Дотронешься — и она зазвенит. Взгляд замораживает всю кровь в организме, и тело становится пунцовым, глубокий порез на руке не чувствуется, боль серых глаз проникает в её зрачки и захватывает разум. Уши буквально слышат каждую каплю крови, упавшую на пол, погружая в транс. Осознание, что он делает, приходило слишком медленно, чтобы отойти от девушки, просто оторвать глаза от её лица. В глубокой задумчивости он не слышал, как Забини что-то шипел ему в спину, как пытался залечить руку Грейнджер, на что та резко убежала словно ошпаренная. Ничего вокруг, только он и два мёртвых человека рядом, отец и мать, прошедшие сквозь него и застрявшие между сердцем и пустотой.***
Грейнджер схватила огневиски и выпила залпом два стакана подряд, но опьянение не приходило, сердце билось так, что могло затонуть в глотках горячительного напитка. Ей хотелось этого. Рука потянулась за белоснежной салфеткой с инициалами Д.М., символично. Она ненавистно её сжала, останавливая кровь. — Слушай, как я давно тебя не видела, — писклявый голос вдарил ей в уши, и она чуть не выронила стакан с огневиски, который прижимала к губам больше минуты, рассматривая отражение в серебряной чаше. Невысокого роста, зеленоглазая блондинка требовала к себе пристального внимания, потому что она была явно знакомой Паркинсон, и это усложняло её нахождение рядом, столь близкое и бестактное. Спасибо, Малфой, за подробный инструктаж. Сделав донельзя большой глоток и поставив стакан на тумбочку, Гермионе рано или поздно пришлось ответить. — Прости, я… у меня не было времени, — она уловила изменения в лице собеседницы сразу после слова «прости» и добавила, — иногда время можно провести с гораздо большей пользой, чем… — холодность во взгляде была свойственна Паркинсон, поэтому она просто провела им по собеседнице, мысленно разрезая её напополам. — Я понимаю, — блондинка многозначительно устремила взгляд к Малфою и попыталась улыбнуться, всем своим видом показывая, что она в курсе их отношений, ожидая подробного рассказа. — Сомневаюсь… — голос Паркинсон придавал ответу мерзкую окраску, но в мыслях была лишь печаль. — Почему ты не отвечала на мои письма? Я не могла с тобой связаться уже несколько недель. Гермиона не знала, что сказать. Начать с того, что её подруга давно мертва и тот самый Малфой, на которого блондинка возлагала столько надежд в их отношениях, был прямым или косвенным убийцей. — Почему бы тебе не написать Малфою, если ты так уверена, что я была с ним? — она сама не поверила в то, что сказала и сделала глоток огневиски, который разъел верхнюю губу, и та болезненно покраснела. — Ты что?.. — девушка перешла на шёпот, — это только тебе дозволено разговаривать с ним так, а если я… да что тебе объяснять, ты всё знаешь. Хоть мы и подруги, но моя жизнь мне дороже, я вообще подумала, что он тебя… — Блондинка побледнела, но моментально придя в равновесие, улыбнулась, поймав себя на мысли, что ошибалась. — Ходили слухи. Ничего ты не ошибалась. — Что заставляет вас… — она передёрнула плечами от холодности собственного голоса, — нас, бояться того, кто раньше не вызывал уважения, как самый слабый. Блондинка с широко распахнутыми глазами смотрела на неё так, словно та задаёт вопрос как её имя, видимо, такой элементарный ответ, который не требовал объяснения. — Ты сегодня забавная. — Девушка похлопала её по плечу и расценила подобный вопрос как шутку. — Я думаю, нам не стоит больше пересекаться… — её перебил неестественный смех компании справа и пришлось оглянуться на них. — Пойдём. Тебе нужно развеяться, ты какая-то странная сегодня. Грейнджер хотела отказать, но девушка схватила за локоть и настойчиво потянула в сторону пятерых молодых людей и двух женщин, которые при их виде ещё громче стали обсуждать что-то. Как бы она хотела, чтобы её уши потеряли способность слышать, но фразы об убийстве и хвалебных репликах со всех сторон разрывали её на части. Ещё немного и она не сможет молчать, ещё немного и она свернёт себе шею, чтобы не быть причастной к этому обсуждению. Её новоиспечённая знакомая ехидно улыбается и смотрит на неё в ожидании какой-то реплики или одобрительного кивка. Похоже, Паркинсон была не прочь поживиться такими историями и подкинуть парочку своих. Гермиона, ожидая помощи, молча кинула молящий взгляд в сторону Малфоя, который заметив это благодаря собственной упрямости, демонстративно завёл беседу с рыжеволосой женщиной, причём так неожиданно, что та побледнела от внезапного обращения и схватилась за стену рукой. — А если завтра вам скажут убить друг друга? — Все взгляды обратились к ней и наступила жгучая тишина. Это было так чертовски по Грейнджерски, выделиться и попасть в самую задницу сей ситуации. — В смысле? — Блондинка схватила её за руку и развернула к себе лицом. — Если мне завтра скажут свернуть тебе шею, как думаешь, что я сделаю? — девушка громко сглотнула и, не отрываясь, смотрела на псевдо-Паркинсон. — Я приду к тебе ночью и медленно обхвачу пальцами твои хрупкие кости, чувствуя каждый позвонок, проворачивая медленно и бесконечно верно, следуя приказу, — она удовлетворенно прикусила губу и наслаждалась взглядами, полными страха. Вот так вот за раз она вырвала их радость и нарисовала то, что они тщательно старались не вспоминать и отрицать. — Я так и думала. Вы слишком слабы. Гермиона развернулась на носочках и медленно прошлась по залу, усевшись в дальнем кресле, слыша шёпот в спину. Настроение не улучшилось, но гордыня воспевала ей песню. Простой человек тоже имеет свою магию, это магия слова, которым можно ранить и растоптать. У неё есть у кого учиться… Она бросила взгляд на часы, осталось продержаться около тридцати минут, позже заметила в душном зале Малфоя, который оперевшись о серую стену, смотрел в огневиски, почти готовый завести беседу со стаканом от напускной скуки. Если кто-то удостаивался его взгляда, то это было на уровне «Что здесь за грязь под моими ногами». Ничего общего с той фотографией, каменное лицо неживого человека. Чёрный костюм сидел идеально, под пиджаком виднелась синяя рубашка, ворот которой был неестественно ровно выглажен, мрачные цвета делали и без того бледную кожу пугающей. Глаза изучили его запястья, фамильные запонки на рукавах, видимо, доставшиеся от отца. На секунду представив, с какими мыслями он мог брать что-то из вещей отца, зная, что их истинный хозяин больше никогда к ним не прикоснётся. Она болезненно сглотнула… Незнакомый мужчина, шедший к ней через весь зал, внезапно погрузился в рядом стоящее кресло и просканировал её взглядом, полным вопросов. Пришлось оторвать своё внимание от более интересного объекта, которого хотелось отравить, к объекту скучному и плоскому. — Ты странная, Пэнс. — Отчего же? — Она заёрзала на месте и выпрямила спину, будто проглотив горячий меч. — Если ты думаешь, что Малфой нас заметит… Это глупо. Он не видит ничего дальше своей работы. Я просто хотел поговорить. Она ухмыльнулась, теша себя тем, что великолепному Пожирателю изменяла собственная девушка, и он ничего об этом не зная, верил в своё превосходство даже над непостоянством Паркинсон. — Давай поговорим. — Она схватила его руку и нежно сжала кончиками пальцев, абсолютно не смотря в его сторону. — Ты хочешь умереть прямо здесь? — Его рука неловко пыталась высвободиться, но он не сильно старался, озираясь по сторонам в надежде, что никто не заметит. — Знаешь, в какой-то степени я уже мёртвая. — Она повернула лицо к оппоненту и, прижавшись подбородком к своему плечу, натянуто улыбнулась. — Ты сумасшедшая. — Его взгляд застрял на обнажённых ногах, до приличия надолго, и скрывать это он не пытался. Потом его внимание переключилось на Малфоя, и лицо растянулось в ликующей улыбке. Словно он кинул Аваду в спину Пожирателя, ничем не поплатившись в ответ. — Тебе нравятся сумасшедшие? Ты давно спишь со мной? — Она закинула ногу на ногу, ощущая острый приступ тошноты от сидящего рядом и от собственного тела. — Ты пьяна. Тебе нужно отдохнуть. — Отведёшь меня в спальню родителей Малфоя и трахнешь на их кровати? — непонятный гнев на собственное тело и то, что он не отрицает ни одного её выплеска, говорил о том, что Паркинсон делала именно это. Предавая Малфоя, она ещё и изменяла ему физически. Почему-то её стало душить платье и поглощать ярость. Она абсолютно уверена, что не имеет права испытывать жалость к этой семье, но загубить в себе чувствительность не в силах даже под оборотным зельем. — О чём ты… — неловкая улыбка и его большой палец поглаживает её запястье, явно не просто дружеское прикосновение. — О том, как Малфой пользовался пользованной игрушкой, — Гермиона сказала это громче разумного и стоявшие рядом Пожиратели обратили свой взгляд к ним, что заставило брюнета покраснеть и вырвать, наконец, свою руку. — Что ты такое говоришь, Паркинсон, — неловкий смешок вырвался из губ, но Грейнджер накрыло. Она хотела отомстить здесь абсолютно каждому и начинала с малого. — Каково это, знать что спишь с той, которая в фаворитах у человека, способного убить тебя прямо сейчас. — Она вскочила на ноги и еле устояла на каблуках, но не отвела гневный взгляд от парня. — Ты сумасшедшая. — Он попытался встать, но лёгкая ладонь толкнула обратно в кресло, преграждая путь. Брюнет потянулся за палочкой, и тут она почти поняла, что поступает глупо, но показать, означало открыть свой страх перед всеми. Её дикий смех разорвал последние частички Грейнджер внутри, и тело приобрело не только повадки, но и разум Паркинсон, сногсшибательное безумие, которое могло загубить сейчас всех, включая её саму. — Я думаю, его стошнит, когда он узнает… — Почти, — окаменелый голос ударил в спину. Поток её фраз оборвало одно слово, и она, не решаясь обернуться, стоит на месте, сжимая окровавленную салфетку и чувствуя, что рана опять начала кровоточить. — Вон из моего дома. Шум в зале стоял от лёгкой музыки и гогота присутствующих, но после громогласной фразы все оторопели и застыли, что восковые фигуры под угрозой огня. Их взгляды на секунду встречаются, и во взгляде Малфоя читается молчаливая ярость. По её спине пробегает панический холод. — Я не желаю больше повторять. Встали и пошли нахер, каждый. — Он достал из кармана палочку, но держал её опущенной вниз. Каждое слово отчеканено, опалено сталью и воткнуто в присутствующих, во всех. Первым встал парень, который минуту назад желал получить от Паркинсон порцию мести для Малфоя. Каждый второй притронулся к палочке, каждый десятый вскочил с места и попятился к двери. — Приём окончен. — Он схватил Грейнджер за руку и толкнул за колонну. — Спасибо за приятный вечер, дорогие друзья. Забини сделал несколько шагов в его сторону, пытаясь что-то изречь, но Малфой перебил его, выплюнув: — Я сказал, ВОН! Тогда Гермиона почувствовала ужас, тело покрылось холодной испариной, а корсет уже перекрыл полностью весь кислород настолько, что пришлось схватиться рукой за стену и замереть. Она с надеждой устремила взгляд на Забини, но тот, даже не посмотрев в её сторону, двинулся к выходу. Последняя надежда уходила, даже не вспомнив о ней, и Гермиона поняла, что почти теряет сознание. Он наградил псевдо-Паркинсон долгим взглядом, и она почувствовала, как щёки вспыхнули, но глаз не отвела, несмотря ни на что, показывая, что ей всё равно. Прижавшись спиной к спасительно-холодной колонне, с другой стороны от безжизненной подружки, чтобы не видеть её лица, он поднимает палочку кверху и, слабо выкрикнув заклинание, гасит свет во всём доме. Они оба утонули в темноте помещения, не произнеся больше ни звука…