***
Идея водить за нос Малфоя с каждым последующим часом пути казалась неправильной, зачёркнутой, ошибкой. Только вот вырвать это, как листок из тетрадки, скомкать и выкинуть, к сожалению нельзя. Именно благодаря этому она уже тридцать минут вторит про себя любые вспомнившиеся стихи, песни, заумные определения, и всё ради того, чтобы не слышать ни единого упрёка. — Ты уверена, что я не покроюсь волдырями от этой идиотской кофты? — Он закатал рукава кардигана уже в четвёртый раз и обратно расправил их. Потрясающе мягкий на ощупь, кофейного цвета кардиган. Вообще, она бы сама его согласна надеть. Осталось отобрать у Пожирателя палочку и кинуть Круцио в недовольное лицо. «…You’ll take a ride through the strangers Who don’t understand how to feel…» — Сначала ты сотрёшь в кровь кожу о футболку, думаю, до кофты дело не дойдёт. После хлопка ещё никто не выживал. «…I don’t turn on the radio Coz they play shit, like… You know…» — Напомни мне, пожалуйста, когда я согласился вырядиться как убожество и толкаться среди магглов на этой засраной улочке? «…And now that, that is all over All we’ve got is the silence…» — Возможно, сразу после того, как получил инъекцию хамства, внутримышечно. — Постой! — он крикнул так, что двое мужчин, идущих впереди и о чём-то активно споривших, обернулись, одарив его изумлённым взглядом. — Остановись! Затормозив на шаг впереди него, она развернулась как смерч в своём самом адском проявлении. — Что?! Кроссовки откусили твой палец, и дальше ты поползёшь на локтях? Он смутился и снова закатал рукава, не сводя с неё взгляд. — Кажется, у тебя большие проблемы, что это? — Он кончиками пальцев убрал ей волосы за ухо и внимательно разглядывал висок. — Что там? — Она невольно прикоснулась руками ко лбу и попыталась нащупать проблему. — Там огромная вмятина. Я начинаю думать, не повредилась ли ты умом. Грейнджер развернулась и ринулась вперёд, ускорив шаг за пределами возможного. Через секунду подвернула ногу, наступив на внушительных размеров булыжник, что не помешало ей одарить Малфоя взглядом, переполненным неимоверного бешенства. Стать более раздражительной по шкале собственного умения она не смогла, больше некуда. Каждый второй, кто встречался им на пути, был угрюмым, изучающим асфальт на предмет хорошего настроения, существом. От этого создалось чёткое ощущение, что они находятся в волшебном мире, который повержен, пожёван и выплюнут. Но нет, это всего лишь идущие с работы, университета, школы люди, жизнь которых обременена разве что их собственным нытьём. Фонари начали включаться один за другим, освещая недовольные лица довольно подчёркнуто. Она не желала увидеть хоть кого-то знакомого, он не желал видеть вообще. — Они знают, что с моими родителями? — Гермиона интересуется, знает ли кто-то, что он убил её самых близких людей и начинает ненавидеть себя за это. — Кто, они? — Люди. — Ах, люди. Нет. По сводкам, вы просто выехали. Дом остался вашим, — голос, пропитанный безразличием. — Если кто-то будет около дома, мне нужно как-то тебя представить. — Малфой не котируется теперь? Что, слишком просто? — Чего же не Питер Паркер? — Кто? — Проехали. Надо придумать что-то более нормальное. Он пожал плечами и замедлил шаг, уставившись на соседнюю улицу, где двое придурков цепляли третьего. — Мне дела нет. — Замечательно, будешь Вуди. Очень подходит, просто один в один как… — А, то есть хочешь лечь в глазах своих соседей под табличкой «невменяемая»? — …дятел, — прошептала она в сторону. — Что? — Нет-нет, тогда какое имя? Он заглянул в газету мимоидущего мужчины, вытянув шею подобно змее, и прочитал первую строчку «Самое умопомрачительное возвращение Стиви». — Окей, называй меня Стиви, — выкрикнул он в сторону мужчины и тот ускорил шаг, будто Малфой начал до него домогаться самым непристойным образом. — Дурдом. Хочу вам представить, это… Стиви? Так зовут соседскую собаку и моего хомяка, который умер на втором курсе, пока я была в Хогвартсе. — Символично. Я тоже сдохну от твоих интересных рассказов о живностях. — Отлично. Как хочешь. Дорогу помнишь? Такое ведь не забывается, правда? — Предполагаешь, что я запоминаю каждые встречи с тобой с особой полюбовной тщательностью? — Не идиотничай. Она остановилась напротив неработающего маленького фонтана. Дно покрыто мусором так, что в нём можно затонуть, камень потрескался и обкололся. Жалкое зрелище, заставившее её остановиться и словить непонимающий взгляд Малфоя. — Когда я была маленькая, мы вылавливали монеты из воды прямо голыми руками и покупали на них клубничные жвачки, это было… — Кажется, у меня сейчас кровь пойдёт из ушей. Он спрятал руки в карманы, но с места не сдвинулся, наблюдая за тем, как Грейнджер наблюдает за своим прошлым.***
Дом стоял как прежде, что было оскорбительным. Ей десятки раз снилось, как она сюда возвращается и вокруг только пепелище, потому что это не справедливо стоять так, будто твои хозяева выехали погостить загород и вот-вот вернутся. Она сердилась на дом, на фонари, которые до сих пор горят, хотя папа менял в них лампочки уже больше трёх месяцев назад и на себя, за то, что привела сюда убийцу. Малфой шёл рядом и молчал, она была ему благодарна за эту тишину. На секунду она представила, что будет после того, как Джинни не придёт после того, как раскроется её глупейшая ложь. И всё ради чего? Чтобы посмотреть на пережитки и растеребить рану до гноения. Она готова отдать многое, чтобы ампутировать эту часть души, изнывающую и превращающую жизнь в невыносимый ад. Но если есть хоть одна маленькая надежда на то, что всё можно спасти, она не сдастся. Больше никогда. Её пальцы поскользили по почтовому ящику, который разваливался от писем и всем своим видом указывал, что она бездушная ленивица, неспособная его опустошить уже столько месяцев. Она наклонилась, чтобы достать почту, Малфой прошёл мимо, направляясь к дверям. Пальцы выгребали десятки писем, квитанций, рекламных буклетов. Возможно, она и осталась бы там с рукой, поглощённой почтовым ящиком, как неудачное подобие Алисы в стране чудес, но до боли знакомый голос вдарил в уши. — Вы кто такой? — Малфой встал около двери и смерил парня недоверчивым взглядом. Его голос был намеренно громче обычного, он хотел, чтобы Грейнджер слышала. — Я так рад, что ты вернулась! — парень кричал Гермионе, что застыла с письмами в руках, намеренно не замечая ни Малфоя, ни его слов. — Адам. Я… я не думала, что ты… — Улыбаясь как дурочка, она подбежала к нему, еле сдерживаясь, чтобы не обнять. Не при Малфое, только не при нём. Никаких чувств. — Что ты… ночуешь на её коврике, я полагаю, — продолженная не им фраза, едкое хамство, смягчившееся натянутой улыбкой, которая позволяла принять это за шутку. — Ты нас познакомишь? — Адам внимательно рассматривал Малфоя на предмет скрытой взрывчатки или сибирской язвы. — Не обязательно. — Он даже не посмотрел на Гермиону, полностью контролируя каждое движение незваного гостя. Адам представлял собой среднестатистического маггла. Малфой именно так и рисовал их у себя в голове. Среднего роста, с тёмно-русыми волосами, что были коротко подстрижены, и клетчатая рубашка серого цвета, выглаженная наспех. Его карие глаза могли выжечь на лице Малфоя дыру, и он почти чувствовал плавление воздуха между ними. В общем, обычный середнячок, который ничего из себя не представляет. А возможно, ему просто хотелось так думать. Параллельно он сравнил его с собой, словно в нелепом соревновании, кто заслуживает место на троне рядом с так-себе-Грейнджер. После таких мыслей ему захотелось открыть черепную коробку и проветрить, там, кажется, мозги начали увядать. — Это Стиви. Стиви, а это Адам, мой хороший… друг. Малфой протянул руку и с неимоверным энтузиазмом потряс его ладонь вверх-вниз, чуть не выдернув сустав. — Насколько давно вы знаете друг друга? — спросил Адам. Такой презрительный голос, как будто он спрашивает, не трахались вы сегодня утром и последующее время, пока я был влюблён в тебя? Девушка перевела взгляд на Малфоя, но тот был полон спокойствия, даже позавидовать можно. Конечно, это же не его жизнь разрушилась в этих стенах. — Слушай, — многозначительно улыбнулся он, — с первого дня школы. — Так долго? — нескрываемое удивление отразилось на лице. — Она мне никогда о вас не рассказывала. — Было необязательно, Адам… Грейнджер возилась с замком, который необходимо смазать, потому что ключ отказывался поворачиваться. — Странно, я о ней рассказал всем своим друзьям и даже знакомил с родителями, — нахальная улыбка не сходила с лица, рукой он приобнял Грейнджер за плечи, сжав так, что она почти подавилась. Ключ упал на пол, а дверь, словно насмехаясь над всеми, с жутким скрипом открылась. — А я знаю её год, и всё это время вас ни разу не видел. — Адам поджал губы, входя первым. Ещё никто не входил сюда после… Она взглянула на Малфоя, и тот, моментально убрав руку в карман, последовал за незваным гостем. Два незваных гостя в её доме, в один вечер — это уж слишком. — А чем вы занимаетесь? — Адам многозначительно посмотрел на них. — Оргией, конечно. Драко сиял от плоского юмора, Гермиона потёрла фарфоровую статуэтку, думая кого ударить первым: Адама, что говорил с явным намёком на несуществующую измену, либо Малфоя, всячески это доказывающего. — Ладно. — Драко взглянул в глаза Адаму. — Если серьёзно, я работаю в клининговой компании. — Но получилось совсем несерьёзно. Грейнджер прикусила ноготь большого пальца, чтобы не улыбнуться. Но осознав, что этот юмор ещё больше ранит, чем веселит, пошла на кухню, стараясь не оставаться в прихожей, которая напоминала больше, чем нужно. Адам проводил её взглядом. Он кричал, я никогда не общался с такими уродами, но, кажется, информации он поверил. — Трёшь полы в офисах? — Что-то типа того. Оттираю грязь. — Золушка? — Знаешь, ты тоже в какой-то степени гря… На кухне она поставила чайник, предварительно отскоблив от него пыль и высохший осадок от воды на дне. Немедленно вернувшись в гостиную, девушка застала немую ненависть мужчин. И сразу две пары глаз впились в неё в надежде, что она кого-то должна выгнать. — Адам, мне кажется тебе пора… — Она нервно заламывала пальцы и опустила взгляд. — Я вас отвлекаю от важных занятий? — вопросил Адам, протерев пыль на полке и разглядывая её на пальцах. Она не хотела понимать, о чём он, пусть уходит и думает, что хочет. Но Малфой, кажется, воспринял слова на свой счёт. — Например? — резко спросил он, голос сделался нервным. Таким голосом обычно начинают самую грандиозную перепалку и что больше убивало, дак это то, что Адам принял этот дурацкий вызов. — Да ладно, я же не дурак. Сколько вы знакомы? С детства? Это даже смешно, но она не говорила тебе, что хотела залезть к другим в постель? Его мерзкая ухмылка озаряло лицо, что на самом деле было напряжено до единого мускула. — Адам! — Я так полагаю, в твою постель? — Малфой шагнул к идиоту-Адаму, и Грейнджер еле удержалась, чтобы не схватить его за рукав. Адам что-то прошипел, практически не раскрывая губ. И она была рада, что не способна расслышать ни слова, хватит с неё мерзких фразочек. Хуже обиженного мужчины, может быть только обиженный мужчина, который сам придумал себе тысячу и одну причину. Она развернулась и пошла прочь в свою спальню вверх по лестнице, как делала в детстве, когда ругалась с мамой. Только когда перестала доноситься их речь, она спокойно выдохнула. Добравшись до своей постели, которую заправляла последний раз несколько месяцев назад, девушка упала лицом в пододеяльник, так моментально, что ударилась носом о вполне мягкий матрас с дикой болью. Шаги вверх по лестнице отдавались гулом в ушах, и она накрыла голову подушкой. Хлопок входной двери заявлял, что кто-то, наконец, ушёл из её дома. — Втайне тебе всегда нравились придурки? Уизли, теперь этот, как его… Ожидать, что ушедшим был Малфой — это маразм. Услышав его голос, она поняла это в полной степени. — Заткнись. — Они проходят специальное обучение в школе кретинизма? — Заткнись. Она обхватила подушку руками, готовая ударить в любой момент. — Что ты делаешь? — Заткнись. — Это стрёмная мания по отсталым мужчинам меня напрягает. — Нет, ничего подобного. — Зачем, ты это исполняешь? — Заткнись. — Если ты не прекратишь закрывать мне рот, я спущусь вниз и попрошу его вернуться. — Пожалуйста, уйди. Он молча прошёл в комнату, оглядываясь по сторонам, рассматривая фотографии на полках, снимок, где она в обнимку с тем самым Адамом, потом пару фотографий не совсем трезвых девушек, и всё это в бежевых мягких рамках. Малфой застонал, изображая, что его сейчас стошнит. — А ты не хочешь на секунду представить, что самоутверждаться за счёт дебилов вокруг, не всегда является верным выбором? Она сжала челюсти так, что череп мог хрустнуть пополам. Злость распирала её, и она с трудом удержалась, чтобы не выпихать его за дверь, причём входную. Бессмысленная затея, сравни того, чтобы попросить смерть подождать ещё час, пока она приведёт себя в порядок. Грейнджер сползла с кровати, аккуратно подтянув плед на место, и вышла из комнаты, не проронив ни слова.***
Она спустилась и, разобрав корреспонденцию, пошла в комнату отца, дабы положить всё необходимое на стол, как он сам делал раньше, и почему-то казалось, что всё получится как раньше, будто он сам это сделал. И в дверь застучат, и родители вернуться из дальней поездки, самой далёкой и страшной. — Где Уизли? Его слова ударили в спину, и тело стало ватным, внезапно ощущая поразительную усталость. — Она опаздывает. — Неужели? — Правда. — Гриффиндорцы не врут, мне кажется, ты поступила не на тот факультет. Стены комнаты вдруг начали давить на неё, как ладони с четырёх сторон. Хотелось возразить, но нечем. Развернувшись от книжных полок, она упёрлась руками в край пыльного стола, единственного предмета, который разделял двух ненавидящих друг друга людей. — Возможно… — Значит, она не придёт? — Значит. — Ты издеваешься, да? Я пёрся сюда в этом дерьме, — он схватил свою футболку и сжал хлопковый материал в кулак, — и ты меня прокатила? — Скорее да, чем нет. Он больше ничего не говорит, схватил ножницы со стола и изуродовал полированную поверхность рваными линиями. Это не просто стол, это стол её отца, это любимый стол её отца. Он режет сейчас её воспоминания, он чувствует, что действует правильно, наблюдая за её реакцией. Молча смотрит на неё, как на ничтожество. Тишина возрастает вместе с его гневом, с каждой секундой становясь переполняющей, невыносимой. Малфой запрыгнул на стол, что разделял их, и спрыгнул, оказавшись возле неё. В руках по-прежнему были ножницы, которые он сжал с такой силой, что остриём поранил ладонь, не замечая того. В его глазах бесы, она не успела заметить, как он оказался ближе комфортной зоны. А она чувствует себя отлично, только когда видит его с расстояния пяти метров. Кажется, он испытал то же самое и отстранился, ровно настолько, чтобы смерить своим холодным взглядом. — Без этой штуковины ты мне больше вообще не нужна, я надеюсь, ты понимаешь? — Он воткнул ножницы в сантиметре от её лица и провёл ими вниз, от скрипучего звука её тело покрылась мурашками отвращения. — Давай, я только этого и жду. Сделай мне приятно, Драко, — она попыталась изобразить голос Паркинсон и это было ударом в живот, который невозможно стерпеть. Ему ничего не стоило отрезать уголок воротника её чёрной блузки и притронуться металлом к тонкой шее, надавливая остриём, заведомо медленно, царапая мягкую кожу, слыша, как она сглатывает слюну, вставшую комом в горле. Ещё одно движение, и нет проблемы. — Ты не понимаешь, что ты делаешь… — А по-моему, это ты. — Она попыталась отойти назад, но книжная полка позади дала понять, что бесполезно. Холодное остриё ножниц у шеи мешало разговаривать, его дыхание прямо в лицо заставляло бояться против воли. — Вспомни себя. Ты бы подошёл когда-то ко мне так близко? Прошлый ты обходил меня за три метра в страхе замараться. — Ты считаешь себя грязной? — Нет. Это ты считаешь меня грязной. Страх сменялся безрассудством. Успокоить — его не входило в её планы, разозлить и получить удар остриём в горло, стало целью номер один. Первой и последней. — Проницательно. — Я никогда, слышишь, никогда не буду помогать тебе. — Тягучее никогда в его губы, склонившиеся над ней в мерзкой ухмылке. Ухмылке, что выражает превосходство. — Допустим, тебе нравится быть убогой. — Что-что? — Морально разлагаться. Тебе нравится портить всё, что я пытаюсь сделать. Тебя устраивает стоять в стороне и наблюдать, как умирают не только твои родители, но и друзья, соседи, просто люди, дети… умирают все, а ты живёшь. Тебя это не угнетает? — Прекрати. Остриё ножниц по-прежнему вонзалось в её шею, но Малфой, кажется, забыл об этом, надавливая всё сильнее. Она рукой закрыла его рот и молча попросила заткнуться, но, почувствовав влажность его губ, моментально отдёрнула руку в сторону, чем изрядно его повеселила. — Если бы у тебя была магия, если бы ты не сбежала, выбросив чёртову палочку, разве я бы смог убить твоих родителей? Смог сражаться с той Грейнджер, которая знает на одно заклинание больше, чем я всегда… сколько бы я ни учился. Но ты предпочла струсить, и это не я виноват в смерти твоих родителей, потому что убил их. Виновата ты, потому что не пыталась защитить. — Зачем… Все слёзы уже давно выплаканы. Как жаль, что нельзя также истерзать сердце, научить его стать каменным и никогда не болеть. — Где маховик времени, Грейнджер? Не шути со мной, я могу не только делать больно физически. Я могу добить другим способом. И у тебя отвратительный вкус в одежде. Я, пожалуй, задушу себя этим кардиганом, когда мне станет скучно. Она была в ярости, каждое слово отдавалось взрывной волной в организме, хотелось плакать, выть, орать. Но она послушно стянула с него кофту, так дёрнув, что он пошатнулся и чуть не воткнул ножницы ей в артерию. Обоюдное издевательство над вещами. — Он не у Джинни, он у меня. — Отдай. — Забери. Несколько раз он открыл рот, чтобы заговорить, но слова не приходили. Затем он направил ножницы вниз и вспорол её блузку. Пуговицы посыпались на пол посмертным гимном, и ткань оголила грудь в белоснежном белье. Как маленький бунт против его чёрного правила. На шее кулона не было, это его ранило куда больше, чем голый вид ненужного тела. — Как скажешь. Пальцами она ухватилась за ворот его футболки и, резко дёрнув, порвала покладистый материал, отчего Малфой пошатнулся и прижал её своим телом к книжным полкам, по обе стороны от её головы посыпались книжки, гулко ударяясь о пол. — Ты же трус, Малфой, ты не сможешь меня убить. Тогда ты останешься совсем один. Ты трус… Ты всегда им был. Холодный металл по оголённой ключице, потом чуть ниже, останавливаясь у бюстгальтера. Между ног волной растеклась слабость. — Я запредельно тебя ненавижу. Ты не смеешь раскрывать своего рта, пока я тебе не позволю. Грейнджер обхватила пальцами его руку и вдавила ножницы себе в кожу, оставляя колотый след, из которого медленно начала сочиться кровь. Еле уловимая хватка за отрезвляющую боль, которая не помогала. — Тебя же сейчас стошнит, смотри. — Она наблюдала за тем, как кровь сочится из раны и капает на пол, оставляя маленькие дорожки на теле. — Ты даже этого боишься. Всё закончится кровохарканьем в туалете. Я всё слышала тем утром, Малфой. Тебя когда-нибудь вывернет от меня, насмерть. Потому что ты повёрнутый на отце, закомплексованный, жалкий… Он притронулся рукой к кровоточащей ране, марая пальцы о тёмную кровь, подушечками ощущая стук сердца, выпрыгивающего сквозь тело. — Дрянь. Гермиона вдруг поняла, что ей не хочется терять это прикосновение. Он пристально смотрел в её покрасневшее лицо и поднёс пальцы к своим губам, растерев по ним кровь. — Это убеждение? Она подалась вперёд, прижимаясь к нему ещё сильнее, прикасаясь губами к окровавленным пальцам на его губах, медленно опробовав каждый. Если он сейчас уберёт свою руку, то поцелуй будет неизбежным. Он не сможет, она была уверена, что он покажет слабость. Пальцами он провёл по её губам и, схватив за подбородок, врезался губами в её, стукаясь зубами, ощущая её слегка обветренную кожу и отсутствие дыхания. Ножницы выпали из онемевшей руки. На мгновение он отстранился, облизнув свои губы и стараясь не смотреть на неё. — Отойди от меня. — Слова куда-то в область его шеи, обжигающим дыханием. Он ладонью прикрыл ей рот и посмотрел в глаза, пытаясь найти какой-то протест, крошечное сомнение, но она их закрыла. — Не думай, что я хочу тебя, — прошептал он в свою руку, что по-прежнему ощущала тепло её губ. — Я никогда не хотел тебя и не захочу. Глубокое дыхание передавалось от одной к другому. Губы их не двигались, оставаясь запредельно близко друг к другу. Его пальцы сквозь её запутавшиеся волосы, и заколка, упавшая на пол. Член, упирающийся ей в живот, противореча собственным словам о полном нежелании трахнуть. Её пальцы, грубо сжимающие его волосы в кулак, притягивая к себе всё ближе. Тело инстинктивно погрузилось в эйфорию, и она ногой обвилась вокруг его ноги, потонув в моменте близости, в полном ощущении, что она знает как действовать. — Я скорее умру, чем позволю собой воспользоваться, Малфой. Ложь номер двадцать пять за последнюю минуту, причём самой себе. — Я сам убью тебя, если что-то между нами будет. Сквозная правда. Она невольно застонала, когда его пальцы задрали юбку и коснулись внутренней стороны бедра. Острее чем сейчас она ещё никогда его не презирала, но тело подводило всё больше: желание запретного, желание моментального здесь и сейчас, чтобы он не смел останавливаться. Кончиками пальцев он касался её плеч, лопаток, поясницы, оставляя после себя печати: Малфой, Малфой, Малфой. Она попыталась оттолкнуть его, возвращаясь в реальность. Пыталась, пыталась, намеренно слабо. — Ты не хочешь меня. Пожалуйста, скажи, что я нужна тебе. Я хочу быть кому-то нужной. — Никогда. Я хочу тебя… ты не нужна мне. Он схватил её руки, вдавливая тело в доски, и поднял их над её головой, прижимая запястья к книжным полкам. Она стояла лицом к нему, полностью открытая, безоружная, в белом бюстгальтере и постыдно задранной юбке, позволяя навалится на себя, и ощущать предательскую влагу между ног. — Скажи, что ненавидишь меня, — слова в его рот, напрямик внутрь. — Я ненавижу тебя, Грейнджер. Не останавливайся, Грейнджер. Языком она коснулась его губ, оставляя только ей понятный символ и целуя нижнюю губу. Он стиснул прядь её волос в кулаке, ту, которая мешала целоваться уже минуту, и грубо потянул голову в сторону, открывая себе доступ к шее. Лишь один жаркий влажный поцелуй в шею, после которого останется след. И это буде хуже, чем синяк, это будет признак его позора. Каждое его прикосновение, как горячая игла, обжигало и оставляло нестерпимую боль на каждом сантиметре кожи. Она почувствовала, как он остановился, и закрыла глаза, ожидая, что он опомнился, а она, кажется, не хотела этого, желая поставить себе тысячу синяков за то, что мечтала, чтобы он продолжил. Одна его рука оказалась на уровне её лопаток, мягко ограждая от впивающихся в спину книжных полок. Вторая по-прежнему сжимала прядь волос, отклоняя шею в сторону, заставляя чувствовать дискомфорт. Он губами коснулся её уха и замер, подбирая слова. — Грейнджер… — чужой голос человека, который бежал стометровку секундой ранее. Сбивчивый набор букв из её имени. Отстранился, он закрылся в свою коробку, гробовую и непробиваемую. Не было ни злости, ни влечения. Пустая оболочка, что отошла от неё в сторону, постукивая пальцами по чёрному столу и двигаясь в направления дверей, остановилась. Это оболочка именовалась Малфоем. Не тем, кто наставил ей синяков и порезов, не тем, кто целовал её в шею. А иным, дурацки-неправильным человеком, смотрящим в стену, как будто в комнате вовсе он один. Таких не бывает в природе. Нельзя жить без чувств. — Посмотри на меня. Он попытался, но не смог, по-прежнему буравя взглядом стену позади её спины. — Или посмотри на меня или уходи из моего дома. Пальцы помнили тепло её тела, мягкость вспотевшей кожи, что липла к нему, словно врастая. Проще сломать каждый палец, проще простого выломать кости, лишь бы не помнить. Он стоял у того самого стола, через который буквально перелетел несколько нескончаемых минут назад. Он смотрел на неё, не моргая, не отвлекаясь на то, как кровь из его руки безвозвратно замарала белый ковёр под ногами. Смотрел и смотрел не на неё, а в неё. Глубоко застряв и желая вырваться, чтобы вдохнуть. Её руки дрожали, неловким движением она подхватила с пола свою рваную блузку и накинула на плечи, даже не пытаясь прикрыться. Скольких он видел голыми? Сколько из них что-то почувствовали, когда были с ним близки? Когда его вывернет наружу после осознания с кем у него было сейчас… Она упала на колени и сгребала пальцами пуговицы, бесполезная пустота, такая же, как дырки в бежевом стеклярусе. Пальцы скользили по белому ворсу ковра и чувствовали тепло от шерсти, что было необходимо охладевшим рукам. Дверь закрылась. Он вышел, не хлопнув, не сказав ничего, ей казалось, что он даже не дышал. Ей хотелось, чтобы он не дышал.