***
Стол в его спальне был завален непрочитанными письмами, к которым он, возможно, вообще никогда не прикасался. Пахло разлитым виски и отсыревшими сигаретами. Если б Забини привели сюда несколько лет назад, то с полной уверенностью он мог заявить, что Малфой в этом помещении не то, что жить, даже заходить бы не стал. Блейз прошёлся по разбросанным конвертам, пытаясь найти место, куда можно сесть. Такого блага не оказалось. Его карие, покрасневшие от бессонных ночей глаза уставились на Драко в надежде разорвать тяжёлое молчание. — Я тут… — Малфой оглядел комнату, как будто в первый раз её видит. — Я решил, что поддерживать порядок — это весьма глупое занятие, если можешь откинуться в любую минуту. Зачем тратить время? Малфой накинул на плечи пиджак, разбитое окно давало о себе знать: холод бил в позвоночник. Застегнув аккуратно рубашку, тем самым стирая последний признак увлечённости Грейнджер, он подошёл к подоконнику, на котором стояла незаконченная бутылка огневиски и разлил её в два стакана. — Будешь? — Не поворачиваясь к другу, блондин сделал жадный глоток, прожигая им горло. Отличная попытка выключить голову. Браво, Малфой. Забини оставался на месте, желание тратить время в пустом трёпе у него сегодня не было. Смутно он понимал, что сейчас будет и поэтому шёл с полным ощущением жертвенности, а потерять это чувство, означало испортить необходимую «процедуру». — Давай начистоту. Чем мы сейчас занимаемся? Зачем ты меня позвал? — Дружеский припадок. — Драко наигранно улыбнулся и вытолкнул стакан в окно, предавая стекло смертоносному асфальту. — Собрание, Малфой, было… — Мулат ступил к окну и взглянул через спину собеседника, наблюдая за тем, как прохожие пялятся на разбившийся предмет, но заметив их обоих в окне, ускоряют шаг и почти бегом удаляются в противоположную сторону улицы. — Меня на нём не было. Думаешь, я не знаю, что это значит. Я тебя умоляю. — Безносый урод клевал мне мозги. — Драко не решался повернуться к нему и смотрел вполоборота, что, видимо, Забини сильно раздражало, он это чувствовал. Рассвет еле заметен, однотонное серое небо давило на психику без того неустойчивую. Через пару недель начнётся осень, и всё будет куда более ужасающе, чем сейчас. Перекатывая горлышко бутылки между пальцев, Малфой вдруг отставляет её в сторону и резко разворачивается к другу лицом. — Что ты сделаешь, если я сейчас запущу в тебя Авадой? — говорит он как можно увереннее и достаёт палочку из кармана, направляя её в пол. Лицо Забини мрачнеет. В эту секунду он кажется слишком взрослым, будто Малфой разговаривает не с ровесником, а с человеком, прожившим лет на десять дольше его. Это слова тому причиной, поведение, его дружба, уничтожающая последнего человека, которого никак нельзя уничтожить, иначе отомрёт собственная часть. — Ну, где твоя палочка? Что ты сделаешь? — он повторяет свой вопрос уже более громко, опасаясь, что первого раза Блейз просто напросто не расслышал. Лицо Забини каменеет, не выражая никаких эмоций. Ветер ударяет Малфоя в спину, и вспотевшее тело чувствует неприятные колючие объятия, подобно огромным ладоням, толкающим его в сторону друга, чтобы Драко не медлил и прикончил его. Он направляет палочку на Забини, сначала в лицо, а потом медленно устремляет её кончик на уровень сердца. — Ну же, где твоя палочка, ты должен бороться! — его голос срывается на крик. — Прекрати. — Забини делает шаг навстречу, и палочка упирается прямо в грудную клетку. — Мы оба знаем, что так нужно. — Если, а если… — А если у тебя ничего не получится с камнем, то я умру. — Блейз закатывает глаза, объясняя элементарную истину. — Но я предпочитаю вариант воскрешения. — Глупо верить в то, чему нельзя верить. — Ты же веришь: мне, Грейнджер, своей матери. А мы, так скажем, персонажи не из привлекательных. Веришь Грейнджер? Он шутит. Да в последнее время можно верить только Генри и то с натягом, потому что он привязан к хозяину не из-за пылкой преданности. Драко всё это порядком начало раздражать. Эта глупая вера и непонимание, что ему просто не пережить, если ничего на самом деле с этим раздробленным камнем и омертвевшим временем не выйдет. Всё это подведёт черту под его собственной жизнью. Да, он верил матери, да, он каждую ночь перечитывал её письмо, вслух, про себя, потом снова вслух, заставляя удостовериться, что это не ложь, что всё элементарно. Он исправит смерти, которые произошли вокруг него, приберётся в этой жизни и сотрёт память всем и вся, кто попытается вспомнить о тех злодеяниях, к которым пришлось приложить руки. Но что, если не получится? Что тогда? — Я не убью тебя. — Единственная фраза, которая срывается с губ. — Тогда они убьют нас всех. — Забини посмотрел себе под ноги, точно пол стал стеклянным, и он способен разглядеть, как Грейнджер мечется по кухне. Малфой сделал то же самое. — Ты хочешь, чтобы её убили? — Больше всего на свете. — Драко злился, что друг настолько слепой, раз думает, что Грейнджер является каким-то там рычагом к его благоразумию. — Значит, ты придурок. — Значит. — Ни на что не способный, жалкий подросток. — Мне перевалило за двадцать, причём давно. — В умственном смысле это незаметно. — Блейз сжал кулаки и с вызовом посмотрел на Драко, тот закипал подобно чайнику, который оставили на плите и забыли затушить огонь. Забини знал слабые стороны друга, он мог играть на них тысячу сонат одновременно. Драко настолько устал, что его порой передёргивало. Он купился на эту незамысловатую уловку, и палочка вновь устремилась в Забини настолько резко, чётко, уверенно - месяцы тренировок не прошли даром. Древко было продолжением руки, слилось с ним воедино. — Круцио, — одними губами произносит Малфой, и ноги Забини подкашиваются, он падает на пол и начинает неестественно извиваться. Словно его кости не имеют больше целостности, поломаны, он пытается сдержать крик, и вместо того из груди выходит рык, самое страшное, что им обоим приходилось слышать в жизни. Малфой отводит от него палочку и, хватаясь ладонью за подоконник, пытается прийти в себя, словно это он секундой ранее направил заклинание в свою сторону, а не на друга. Забини смотрит на него, вытирая ладонью лицо, изо рта течёт кровь, он прикусил язык, когда пытался принять заклятие молча. Их этому учили. — Поднимайся! Живо! Ты должен сделать со мной подобное, борись! Забини поднимается, это выходит далеко не с первого раза, но он подползает к стулу, опирается на него и пытается принять устойчивое положение. Стоит неподвижно, ожидая нового удара. Лицо у него такое, словно его только что пытались повесить на хлипкой люстре, но добившись судорог, сбросили на землю, показывая: жизнь можно как отнять, так и поиграть с ней. Малфой подлетает к нему, толкает в плечо. Забини теряет возможность устоять на ногах, падает на ковролин вместе со стулом и снова пытается встать. — Твою же мать! Ты что, типа святой? Поднимайся, сука! — он уже хрипит. — Я жду… — Драко хочет толкнуть его снова, но Блейз выставляет левую ладонь вперёд. — Хватит… Ну что же ты делаешь? Ты должен сражаться, ты должен убить меня, чтобы я не посмел сделать это с тобой. Иначе… иначе у меня нет другого выбора, я не хочу. Слышишь! Тупое ты дерьмо, я не хочу этого. Я не смогу жить после этого. Я не смогу… — У нас нет выбора, его никогда не было. Дак сделай же что-то, что по-настоящему будет ненапрасным. — Забини оттолкнулся от стула и встал напротив Малфоя. — Ты хочешь оставить меня одного со всем этим дерьмом вокруг? Самое лёгкое — это сдохнуть, ты понимаешь?! — Малфой. — Ты выбираешь самый лёгкий исход событий. Это… — Малфой! — Забини одёрнул пиджак, желая принять смерть в подобающем виде, а не как побитая собака. — Ты обманул меня, тем самым дав надежду и лишив матери. Ты смотрел, как меня обманывал костлявый выродок, молча, с удовольствием, с местью за то, что твоих родителей уже нет. Я простил, слышишь?.. — Он посмотрел на Малфоя, взгляд которого стал мрачнее прежнего, на лице появилась гримаса ужаса, видимо, Драко до последнего думал, что Забини ничего не вспоминает. — Я простил тебя, потому что у меня больше никого не осталось. Будь добр, оторви свой худощавый зад от стула под названием «страх» и сделай то, что должен. Иначе ты никогда не вернёшь мою мать, иначе я навсегда останусь твоим мёртвым другом, ясно? Малфой закинул голову вверх, изучая потолок, скрывая взгляд, опасаясь, что Забини прочитает в нём нечто запретное, принадлежащее только ему. Пальцы плотно обхватили палочку, сожми он сильнее, и та переломится. Его спина выпрямилась, а взгляд устремился на Блейза. Хотелось сказать: «Прости меня, если ничего не получится». Но взгляд кричал: «Я ненавижу тебя». Не было желания запечалиться в памяти друга таким никчёмным, требующим внимания, как маленький ученик Хогвартса, а не взрослый парень, у которого перед глазами промелькнули сотни безнадёжно искалеченных жизней. Это было самым мучительным молчанием перед самым неправильным поступком в жизни. — Авада Кедавра! — крик срывает с его губ, и он готов вечно повторять это заклинание, вечно истязать своего бывшего, уже друга. Навсегда. Неистовая вспышка зелёного света полыхнула по воздуху, уши заложило, будто нечто невидимое сдавило воздух вокруг и понеслось на Забини, парень упал на колени. В этот раз крик не удалось сдержать, боль пронзила его и терзала каждую кость, а затем каждый орган, пока не добралась до сердца и не сжала его, как огромный кулак смерти, сильно, крепко, безвозвратно. В комнате стало до противности тихо, слышалось его собственное дыхание и тишина в лёгких Забини, что значило: у него всё получилось. У него просто не могло не получится, он занимался этим каждый день, несколько часов в сутки, истребляя каждого, на кого ткнёт костлявый палец Лорда. Правда в этот раз произошло нечто особенное, в этот раз он по-настоящему искренне сожалел. — Трус! — и он скорее шипел, чем орал. — Ты навсегда останешься жалким, трусливым дерьмом! Он не желал вспоминать, как подошёл к нему, как пощупал пульс, словно ожидая, что именно Забини может выжить после смертельного заклятия. Тело оставалось нетронутым, абсолютно до противности живым, казалось, мулат спит и видит какой-то спокойный, давно желанный сон. Черты лица выпрямились, пальцы на руках расслаблены и неподвижно прижаты к полу. Малфой мечтал о таком сне с момента смерти матери, но подарил его другому человеку, не заслуживающему подобного. Хотелось никогда не вспоминать, как его ноги пинали уже мёртвое тело, долго, грубо, из последних сил переламывая кости, которые уже никому не нужны. Как он в глухом отчаянии упал на колени, опустив голову на покалеченное тело, пытался зареветь, честно пытался выдавить из себя хоть одну слезу потому, что так положено, это необходимо, но ничего не вышло. Боль оставалась внутри и покидать не собиралась, никогда. — Ты доволен? Теперь ты доволен? — Драко касается его век и пытается закрыть глаза, чтобы больше не видеть это карее предательство, которое смотрело на него, даже когда их хозяин был уже мёртв. Стоя на коленях, он заламывал свои пальцы, в надежде переломать каждый, чтобы больше никогда не было желания взять волшебную палочку. — Что мне теперь делать? Что мне теперь делать? Когда произнесённая фраза застывает в воздухе и, кажется, больше никогда не выветрится, когда рот пересыхает, потому что он повторяет: «Что мне делать?», уже раз в двухсотый, словно мантру, которая не имеет завершения. Он встаёт на ноги, наконец, зная ответ на вопрос.***
Она слышит их крики, слышит, как Малфой что-то требует, а Забини ни черта не отвечает, слишком странно, слишком невыносимо для её ушей. Она бежит, бежит со всех ног по коридору до лестницы, сердце бьётся как сумасшедшее, и ей кажется, что она вот-вот закричит сама, или зарыдает как идиотка, или запнётся на лестнице и свернёт шею. Драко что-то снова кричит, она уже не может разобрать слов, ей уже наплевать. Вот она спустилась к входной двери, выбежала на улицу, предав своё влажное лицо холодному воздуху. Прислоняясь спиной к монолитной двери и опускаясь на пол, до тех пор, пока колени не прижимаются к груди. В горле сжимается комок, который мешает вдохнуть через рот, а нос заложило из-за слёз, дышать становится невозможно. Сердце непрерывно колотится, стараясь работать не то за свою хозяйку, не то за убиваемого человека. Щелчок замка, и дверь толкает её в спину, она падает на коленки и проезжает по мокрому деревянному порожку, собирая тысяча и одну занозу. Грейнджер поднимается с колен и, сжав виски ладонями, молчит, пытаясь заставить свой пульс успокоиться. От прошлого утра ничего не осталось, казалось, что её глупое возбуждение было несколько столетий тому назад. Даже Малфой, смотрящий на неё с немой мольбой, чтобы она хоть что-то сказала, не приводил в чувства. Её дурацкие волосы ниспадали на глаза, а липкие от слёз щёки добавляли эффекта обречённости. Наконец она приходит в себя и, с трудом оторвав взгляд от человека, на которого больше никогда не сможет смотреть, шагает из-под навеса, отдаваясь холодному дождю. Умывая лицо, руки, которые в грязи, и душу, которая в чёрном гуталине от пережитого. — Забини просто не понимает на что идёт. Это… — Малфой неуверенно начал и замолчал, плотно сжав губы. Минуту или полчаса они стоят в тишине. Её тело, кажется, пропиталось ненавистью к этому человеку. Как в дурацком кошмарном сне, нужно убежать, взять и проснуться, а не выходит. Ни черта. — Не понимал. — Малфой спускается к ней, не решаясь подойти ближе чем на метр. Белые волосы от влаги теряют свою утреннюю растрепанность, промокая почти моментально. — Что? — Не понимал. В прошедшем времени. Теперь его уже нет, нет никакого Забини, его не существует? — выкрикнула Гермиона и зажала рот рукой, как будто слова были грязными, непозволительными. Кромешная тишина, долговечная пауза. Она разворачивается к нему лицом и врезается в серые глаза своими почерневшими от горя зрачками. Его щека почти ощущает пощёчину, которую она не решается отвесить, потому что ей мерзко прикасаться к нему. — Ну же, скажи мне какой я ублюдок! — Тыльной стороной ладони он вытирает капли дождя с глаз, пытаясь разглядеть её выражение лица. Туман вокруг мешает сделать даже это. Грейнджер молча подходит к нему и продолжает безотрывно смотреть. В душе Малфоя существовали обширные области, в которые он никому не позволял заглянуть. И она была уверена, что последние пару дней они с неимоверной скоростью разрастаются. Ей удалось побороть в себе желание думать об этом. — Не молчи, скажи мне. — Он хватает её за плечи и начинает трясти как обезумевший. — Скажи! Её тело, дрожащее от холода и накатившего ужаса, чувствует острую необходимость отделаться от этого человека и спокойно умереть. Но она не может себе этого позволить, не сегодня, не сейчас, не при нём. Жалость губит её сердце и подталкивает к оправданию Малфоя, но разум намного сильнее, никакой жалости он не заслужил. Никогда. — Нам нужно найти камень, — голос делает сосредоточенным, властным и твёрдым. — Тебе необходимо убрать тело. Она пытается стряхнуть его руки с плеч и направляется в дом, оставляя позади себя массу невысказанных аргументов и невменяемого человека, остолбеневшего под проливным дождём от её внезапного хладнокровия.***
Он идёт на несколько шагов впереди и постоянно оглядывается, с опасением, что Грейнджер потеряется или решит бросить его. Её лица он разглядеть не может, и это ещё больше раздражает. — Не тормози. — Отстань и иди, пока я не врезалась в твою спину. — Гермиона спотыкается и, полетев всем телом вперёд, утыкается ладонями ему в лопатки. — Мразь. — Он разворачивается и, схватив её за плечо, толкает вперёд. — Падай на кусты, а не на меня. — Словно в ответ на его гадкое поведение сверкнула молния, и он с любопытством посмотрел на ту, что стояла впереди него и пыталась заставить себя двинуться дальше. Её спина была прямой, тёмные влажные волосы свисали непослушными прядями, сжатые тонкие пальцы в надежде подавить гнев подрагивали. Под ногами шуршали сырые листья, они оба подскользнулись по меньшей мере раз десять и это за прошедший час пути. Малфой всегда любил ночь, но, видимо, сегодня об этом можно забыть, темнота угнетала и добавляла мрачности мыслям. Впервые за всё время он пожалел, что у Грейнджер нет палочки, и у него ответственность не только за свою жизнь. — Как тебе вообще удалось встречаться с женщинами, по-моему, они были слепыми. — Девушка вновь оступилась и ухватилась за ветку покосившегося дерева. — Ну ты же повелась. — Драко толкнул её в спину, безмолвно командуя идти быстрее. — Напомни мне, когда это было? — Гермиона обернулась и гневно посмотрела на него, жаль взгляд был адресован впустую, в темноте он не смог разглядеть даже её силуэт. — Сегодня. Утром. — Да ладно. — Она закатила глаза и молча выругалась. — Да. — Это ты меня поцеловал. — Проверял, убьёт меня это или нет. — И как? — Мозг, кажется, отмирает уже сейчас. За спиной послышался шорох, и они оба замерли в бесплодном ожидании нападения или встречи с нежеланным обитателем леса. Хотя Амбридж заверила Малфоя, что всё в округе под её контролем и ему не стоит сомневаться в собственной безопасности. Конечно, в безопасности… Все же слушают недоразвитую потаскушку Волдеморта, если бы она только знала, что добиться всеобщего уважения не так-то просто, посадив свой зад на ещё неостывшее кресло директора школы. — Мне было бы гораздо приятнее идти на подобное с адекватным человеком, который способен хотя бы на минуту пользоваться разумом. — Ты о сексе? Да там ума много не нужно. Кончиками пальцев он подтолкнул её в лопатки, в этот раз более аккуратно, не желая быть причиной той травмы.Тащить на себе поломанную Грейнджер в его планы ну совсем не входило. — Я о… — Грейнджер остановилась, подавляя желание ударить его и, поравнявшись с ним, схватила за руку, — я о камне. — А я о сексе. — Драко попытался освободить свою ладонь, но после недолгой манипуляции в ответ сжал её руку. — Вот почему между тобою и Гарри любая девушка выбрала бы его. — Труп? — Нет, Гарри. — Ну, он же труп. Любая девушка хочет долбиться с трупами? Ты это пытаешься сказать? — Ты невыносим. Паркинсон — героическая девушка; общаться с тобой больше чем одну минуту в сутки невозможно. — Будто я смогу видеть рядом с собой какую-нибудь особу дольше, чем раз в своей жизни. Я умру со скуки. Он был рад, что у них появилась какая-то тема для разговора помимо постоянного выноса мозгов и мыслей о дурацком камне. Ещё ему хотелось сказать о Забини, но затрагивать настолько щекотливую ситуацию он не решился. — Долгие отношения — это любовь. — Я против чего-то определённого. Серьёзные отношение ну прямо не моё, Грейнджер. — Парень замолчал, ожидая её нравоучений, но пауза нелепо затянулась, пришлось продолжить. — Представь только: мгновения мертвеют на следующее утро. Ты проснулся с девушкой, которая весь вечер улыбалась тебе, отдала своё тело, тепло, возможно, даже сердце. Напоила страстью и сразу стала пустой, неинтересной. Омертвевшей. — Секс — это не любовь. — Интересная теория. Молния сверкнула неистово ярко, и он смог наконец разглядеть девушку, идущую рядом с ним, впервые за несколько часов их пути удалось увидеть её глаза. Она была уставшей, измождённой, но всё равно слишком хрупкой и необходимой. Бледная кожа омывалась каплями дождя, брови хмурились, выражая вечное неодобрение или осуждение, или что-то ещё, но это было так дорого, так привычно, что он почти собрался улыбнуться, но вовремя опомнился. Глаза блеснули в ослепительной вспышке. — Ты думаешь, мы умрём? — Нет, — сказал он неуверенно. — Нет. Если кто из нас умрет, то это я. Ты не притронешься к камню, кто-то же должен потом написать об этом, поведав о великом Малфое, — он попытался засмеяться. Грейнджер крепко сжала его руку, указывая на то, как ей страшно. — Ты веришь, что они сейчас с нами? — Кто? — Твои родители, мои родители, Гарри… — Она почувствовала, как Малфой закатил глаза, и улыбнулась, зная, что достала его этим именем. — Поттер точно с нами, иногда мне кажется, что он между нами, и мы держим его за руки. Ага, — перебил её Малфой, — чувствуешь? Гермиона улыбнулась ему, но не разглядев лица, просто представила, как он сделал то же самое. — Мне бессмертие не грозит, я думаю. Вечные муки, пожалуй. — Ты веришь в твоё чёрное предназначение? Это банально. — Это слишком горько. Они стали осторожно спускаться с горы, трава под ногами скользила, и он так крепко держал Грейнджер за руку, что пальцы у неё приобрели синеватый оттенок от недостатка крови. Её ноги разъезжались в разные стороны, она пыталась ухватиться за его плечо или рукав, или талию, за всё что угодно лишь бы отогнать страх. Всякий раз, когда Грейнджер касалась Малфоя, его пробивал жуткий страх, как бы не упустить её руки, чтобы она, не дай бог, не упала и не исчезла в этой мгле. — Как ты объяснил Амбридж, зачем тебе необходим Запретный лес? — спросила она, почувствовав плотную землю под ногами. — Обменялись любезностями. Я сказал, что мне нужен воскрешающий камень, чтобы сдохла она и её ублюдочный Волдеморт. И это розовая размазня, не поверишь, сама меня почти за рукав привела сюда. — Очень весело. — Я тоже так думаю. Но я придерживался второго плана и залил ей, что это Волдеморт приказал найти пару ушлёпков, которые тут скрываются. Ещё немного и мне показалось, что она пойдёт со мной. Тогда пришлось бы и тебя убить, думаю, она бы не обрадовалась, увидев воскресшую грязнокровку. В письме мать указала, что подобрала воскрешающий камень и еле удержала себя от того, чтобы не воспользоваться им. В тот день, когда соврала, что Поттер мёртв, в тот день, когда её слова оказались пророческими, пусть и не сразу. Когда Малфой узнал о смерти Гарри, первое, что он почувствовал, это боль, а потом гнев, сменившийся ненавистью. Тогда он ещё не знал о камне, о том, что мать, кажется, от той самой страшной даты безоговорочной победы Волдеморта ожидала собственной смерти. Сколько сил нужно иметь, чтобы знать, когда придёт твой конец и готовиться к нему. Любовь к матери в его сердце всегда была чем-то особенным, но сейчас она растопилась ещё и уважением. — Ты не хочешь сказать мне, где этот камень? — Нет. Девушка резко высвободила свою руку из его ладони и направилась в чащу, Малфой осторожно свернул за ней следом, опасаясь, что она свалится в овраг, но останавливать не стал. Теперь на разговор она была явно не настроена, а он шёл, молча по пятам, словно серийный убийца за жертвой. Их благоговейное молчание нарушил её шёпот: «Чёрт!», когда её волосы зацепились за ветки деревьев, такое крохотное ругательство, но ему было приятно слышать это именно из её уст. Возможно, никто не умел так чувственно выражать своё негодование, как эта хрупкая задира. — А если бы ты шла рядом со мной, то Люмос мог спасти твои космы от ловушки. — Малфой попытался с ней поравняться. — Ненавижу лес! Ненавижу всё это. — Если у тебя психическое расстройство, то нужно предупреждать заранее, — слова пронеслись ещё более скептически, чем он ожидал. — Заткнись. — Да ты опять просто трусишь. Что, хочешь сбежать, чтобы от тебя ничего не зависело? Ну, конечно, ты всегда любила это делать, — продолжал он холодно. — Давай, покажи истинную Грейнджер, ту пугливую маггловскую моль, которой стала. Она остановилась, уставившись на его палочку, излучавшую блёклый свет, схватила за сжатые пальцы и направила свет ему в лицо. — Ты уверен в этом? — голос её прозвучал настолько жёстко, что он почувствовал неловкость. — Ну так иди ты в задницу, слышишь! Я сейчас пойду в первую попавшуюся яму и сверну себе шею, делай всё один! Раз ты считаешь, что знаешь меня. Задело её каждое слово, произнесённое его монотонно-недовольным голосом. Возможно, потому, что это правда отчасти, а она настолько колючая и несъедобная, что внутри всё потухло и сгнило в минуту. Но ещё хуже было то, что ей обидно слышать такое именно от него, сейчас-то она вполне могла сделать что угодно ради него, но, видимо, это нужно было ей самой. Он никогда не станет воспринимать грязнокровку, как человека, заслуживающего элементарного уважения. Сама себя она уже давно не уважала. Драко ещё не успел ничего сказать, чтобы заткнуть её глупую ярость, как она рванула вперёд, с невероятной скоростью, словно они не шли по забытому богом месту уже несколько часов. — Я вижу тебя как стекло, насквозь. Напрочь, любую твою мысль, шаг, слово, — бросил он ей в спину, с надеждой, что каждое слово подобно дротику вонзится под плащ. Малфой пытался устоять на месте, заставить себя поверить в абсолютное безразличие к этой девчонке, но не удержавшись бросился вслед за ней. Чувствуя усталость, оледеневшее тело, которое не хочет его слушаться, шальные нервы, бегающие под кожей. — Ты ничего не знаешь обо мне… — Гермиона отстраняется от него, безвозвратно ускользает в темноте, скрывая дрожь. — Ты никогда и ничего обо мне не знал. Он бегал достаточно быстро, выносливость вообще его конёк, как часто потешалась Паркинсон, но найти в темноте Грейнджер оказалось невозможным. Спиной он откинулся на дерево и, уперевшись руками в колени, пытался отдышаться, смачно сплюнув накопившуюся в глотке слюну. Хотелось выкрикнуть её имя, но он плотно сжал губы, убеждая себя, что это к лучшему. Маховик времени в правом кармане, письмо матери с подробным описанием захоронения камня в левой руке, и глупейшее желание бросить всё это, чтобы отыскать девушку, которая ополоумела, в мыслях.