***
Его пальцы проникли ей под плащ и прижимали как можно сильнее, вдавливая в себя, чтобы кости срослись между собой, и больше никогда их тела не находились по отдельности. Девушка обхватила его руками, нечаянно прикоснувшись ладонью к карману промокшего пиджака. Дрожащие пальцы нащупали маховик времени и камень, побрякивающие между собой, даря губительное ощущение скорого расставания. — Ты кое-что украла. — Шёпот бил ей в висок, опасаясь, что такие драгоценные слова пролетят мимо неё. — Что? — Она пыталась улыбнуться, но горе, окутавшее их, запрещало пошевелить даже мышцы лица. — Мои мысли. Карие глаза плотно зажмурились, проигрывая это маленькое признание, пробуя слова на вкус, цвет и форму. Как бы ей хотелось остаться тут навсегда, разучиться двигаться и залиться мраморным камнем, изображая памятник неразлучных, увлечённых друг другом людей. Но каждая её мечта разбивалась о громадную плиту нависшего над ними события. Малфой молчал, вспоминая один из их последних вечеров, который пропал впустую из-за его глупости, неуверенности, страха. Всему самому мрачному, что плодилось у него в душе, с каждой секундой, в катастрофически огромных масштабах. В тот вечер он вернулся домой слишком поздно и, не произнеся ни слова, удалился в свою комнату. Именно в то мгновение нужно было всё сказать. Именно в ту секунду он осознал, что между ними что-то не так. Страх разрушить их ненависть друг к другу был настолько велик, что склеил губы между собой. Всегда когда она рядом, привычная головная боль начинает удваиваться, виски хочется сдавить до хруста. — Скажи. Что я сделала не так?! — Крик, разрезающий его молчаливое пространство. — Ты ничего не сделала. Отойди от дверей. — Скажи мне, я чувствую, что виновата. Я больше не могу молчать. Мне не с кем говорить, я схожу с ума в этом проклятом доме! В твоём проклятом доме… Он сгибается пополам и зажимает коленями голову, желая раздавить череп. — Сейчас я разговариваю с тобой, и ты должна слушать каждое моё слово. — Он закрыл глаза. Хрупкая спина прислонилась к дверям. Он мог поклясться, что слышит стук её сердца. — Я не хочу говорить с человеком, разговор с которым скоро забуду. Это бессмысленно. Малфой мечтал о её грубом ответе, стуке в дверь или выкрику: «Пошёл к чёрту!». Но она по-прежнему стояла там, за этой деревянной преградой и молчала. Это убило его. Вот и теперь он уже жалеет о сказанном так же, как тем вечером, ему нужно было удалиться, оградить себя от её общества, предотвратить ранение, не говорить лишнего, не давать надежду на то, что сотрётся из их голов уже завтра. — Всё будет хорошо. — Девушка почувствовала тяжёлые мысли и приложила прохладную руку к его влажной щеке, нежно погладив, словно стряхивая ненужный груз с головы. Он смотрел на неё. Грейнджер почувствовала, что он твердит то же самое: «Всё будет хорошо». — Я знаю, ты думаешь, что мы всё забудем. Всё, что было между мной и тобой… — Она хотела сказать «нами», но знала, что это может его ранить. — Я не хочу ничего забывать, слышишь? — произнесла она в темноту. Впервые во влажном воздухе ему стало сложно дышать. Лёгкие забирали в себя кислород и обманом утаивали внутри, не давая выдохнуть. В его груди разрасталась огромная гнойная рана, не позволяющая почувствовать себя настоящим, по-настоящему живым. — Я не могу быть мужчиной, которого вижу рядом с тобой. — Он так же неожиданно замолчал, как и заговорил секундой ранее. В тусклом свете палочки карие глаза нашли серые, и оба они затонули в печали. Влажные губы девушки открывались и закрывались, ему захотелось прижаться к ним своими губами и вдохнуть те слова, которые она не может произнести. — А если мне противна одна лишь мысль, что это закончится, а если… — Она встала на носочки и влажным поцелуем коснулась уголка его рта, вкладывая в этот невинный жест все чувства, которые переполняют её с избытком. И оттого, как она это сделала, у него остановилось сердце, он его больше не чувствовал. — Потому что у нас нет выбора. Его никогда не было, — он ответил так тихо, что она не сразу поняла, расслышала ли верно. Ему хотелось орать на дождь, который смыл секундное прикосновение неуверенных губ, всё сложнее становилось контролировать горький ком в горле, лишающий возможности говорить в той тональности к какой привык. — Люблю. Слышишь, я люблю… — Его пальцы вовремя закрыли дрожащие губы, плотно прижавшись к обветренной коже, не позволяя произнести ни имени, ни краткого уточнения кого именно она любит. Самые страшные слова в его жизни, все, кто хоть раз произносили их, были либо потаскушками с улицы, либо близкими людьми, которые один за другим пали от проклятий подобно карточным домикам. Безвозвратно изничтоженные судьбы людей, губы которых хоть раз произносили «люблю» в его сторону. — Признание проблемы — первый шаг к её излечению. — Он смотрит на неё своими серыми глазами, которые чуть насильно приковывают внимание. Слёзы из её глаз капают на его пальцы и смешиваются с дождём. Они оба знали, что будет завтра. Каждый думал о своём. Грейнджер уткнулась носом ему в плечо и вдыхала знакомый сыроватый запах, а он смотрел в небо и ощущал как между ним и женщиной, которая ему нужна, встал кто-то третий. Это недосказанность. Захлестнувшее их обоих желание сделать вид, как будто ничего не происходит. Всё что было ему нужно — остаться одному, не позволив ей сказать больше ни слова об их несуществующих отношениях. Он отдал ей палочку на всякий случай (если ничего не получится) и заставил поклясться, что она ни при каких обстоятельствах не последует за ним. Его пугало не то, что есть возможность увидеть, как Малфой сдохнет, или как его кишки вылетят на пожухлую листву, он вообще смутно представлял, что бывает, если собственноручно испоганить временную дорожку. Больше его волновало, что не будет шанса всё сделать правильно, если два карих глаза будут с болью наблюдать за ним, призывая оставить всё как есть. Втайне он тоже хотел этого отчасти, но загубил эти мысли. Он оглянулся на Грейнджер, беззвучно прошептал: «Всё будет в порядке». Хотя никакой уверенности в этом не было, и быстро удалился в самую глубь леса. Взяв с неё клятвенное обещание, но всё равно где-то глубоко надеясь, что она вернётся, остановит его, скажет, чтобы он всё бросил и просто был с ней. Драко понимал как это глупо и ненавидел себя за это.***
Запредельно холодно. Его пальцы немеют. Кончики уже не чувствуются. Руки становятся свинцовыми, неподъемными, словно пристёгнуты от чужого тела, и ноги, до самых ступней. Кажется, что тело больше не препятствует, оно абсолютно не его, хочется вышагнуть из этого абсурдного костюма, этого единственного доказательства, что он Пожиратель смерти. Смерть — это максимально ущербное ощущение. Он представил всех, кто был ему дорог и просто тех, кого имел смелость убить, кажется, эти души роем кружили над ним в надежде разорвать на куски. Испытывая боль во всём теле, его руки повиновенно сжимали маховик времени. Пальцы начали чернеть. Он весь оцепенел, сердце, бешено стучащееся, перестало работать, стукнув последний раз минуту назад, а может, вечность назад. Ему ужасно холодно, необходимость дышать пропала. Тело перестало слушаться, окончательно став бесполезным сосудом для души, он попытался разжать пальцы, но они остались вжатыми в маховик времени. Взглядом по раздроблённым останкам камня внутри сосуда, на свои почерневшие руки, на сияние вокруг, такое зверское, что всё остальное разглядеть становится невозможным. Всё это, кажется, уже не имеет никакого смысла, всё это к нему не относится. Вот теперь ему уже не страшно. Он теряет опору под ногами и падает, ударяясь затылком о землю. Череп приземляется на камень и слышится неприятный хруст. Он умирает.***
Всё исчезло, рухнуло, рассыпалось перед её глазами. И неважно, что всё осталось неизменным: деревья, небо, воздух, порванные клочки конверта с его отпечатками пальцев. Каждая частица привязанности, которая принадлежала ему, взорвалась изнутри, полопалась, как пузырьки в стакане с содовой. Видимость близкого — необходима, привычного — лишь вызывала насмешку: «Сожми окостеневшими пальцами, и всё рухнет на землю, рассыпчатое и зыбкое, как песок». Власть над мыслями утеряна, они идентично миру вокруг, растаяли и бьют по поверхности черепа, желая вылиться мимо, чтобы тут же стечь под асфальт случайными обрывками прошлого: его руки на изнывающих запястьях, его руки на лопатках, чтобы спина не оцарапалась о полки книг, нелепые разговоры до утра. Мне никогда не понять, что ты чувствуешь, никогда… Я не такой мёртвый, как ты думаешь… Ты особенно мне противна, особенно сегодня, сейчас… Я запредельно тебя ненавижу… Грейнджер не находила себе места в просторном белом кабинете. Белые стены, мебель, бумаги, её платье. Рон над ней подшучивал каждый раз, оказываясь здесь, а Грейнджер изо всех сил пыталась не выглядеть дурой. Разве можно сказать, что чёрные оттенки её пугают, что она боится, боится напоминания о чём-то сокровенном, скрытом, о том, чего не должна помнить. Жалюзи на окнах плотно укрывали помещение от солнечного света, хотя сейчас был уже вечер, она никогда не открывала окон, создавая ощущение прошлой темноты, к которой привыкла до дрожи в пальцах. Родители очень долго не могли её выпустить из-под своей опеки. После случая одним из самых обычных вечеров, как она обняла их и прорыдала полночи на плече у отца. Ничего не ответив на их мучительные расспросы, девушка подверглась их желанию записаться на приём к психологу. После слов: «Я, кажется, скучаю по убийце, который приносил мне платья мёртвых женщин», психолог отказалась предоставлять свои услуги, спутано сказав что-то невнятное её родителям. Тем вечером Гермиона впервые улыбнулась, осознав насколько нелепы бывают люди, которые не знают ничего о её настоящем мире. Собрав по минимуму вещей, она сказала, что уезжает к Гарри и Джинни. Неожиданно ей предложили хорошую работу в Министерстве, какую именно она не уточнила, потому что никакой работы не было. Если бы они только знали, что их дочь живёт на съёмной квартирке в пригороде, а Гарри с Джинни ни разу не переступали порог её дома, ведь ей стыдно показывать свои апартаменты. Комнатка на двенадцать метров, маленькая кухня и чердак, заваленный старыми книгами из-за того, что крыша постоянно протекает и приходится чем-то жертвовать. Полумна помогла ей найти работу. Подруги трудились в благотворительном фонде Министерства, помогая разграбленным и пострадавшим волшебникам восстановиться после Великой победы над Волдемортом. Грейнджер нравилась такая работа, нравилось чувствовать друзей под боком, и то, что никто из них не вспомнит о её предательстве. Все были живы, всё было в порядке, вот только у неё, у неё… что-то не клеилось. Сразу после переворота временного цикла голова должна была вычиститься подобно самой сияющей комнате, но вот не случилось. По ночам её терзала мысль, помнит ли ещё кто-то, что было с ними в прошлом, или она одна настолько неудачница. Её скорбь по ушедшему была сильнее любых таблеток и не поддавалась укрощению. В том месте её сердца, что она освободила для нового чувства к человеку, который этого не заслуживал, возникла чёрная дыра. Ранение, излучающее подвальный холод. На рабочем столе красовались серебристые рамки с улыбающейся троицей, родителями, обнимающими её за плечи, Долгопупсом и Лавгуд, смеющимися над её неумением фотографировать и слегка размазанными в фокусе. Полумна схватила одну из фоторамок и вывела Гермиону из кокона мыслей. — А почему эта рамка пустая? — Огромные голубые глаза внимательно изучали рамку на предмет скрытых тайников. — Я ещё не придумала, что туда поместить, — она отозвалась слишком быстро, словно заучила это ответ на случай чего-то подобного. Пока подруга перебирала бумаги, Гермиона вовсе забыла о её существовании, потонув в ворохе мыслей. Кабинет Полумны был по соседству и имел ту же планировку. Несмотря на это девушка предпочитала проводить время в обществе Гермионы, поэтому часто её зелёная, цвета изумрудного раствора комната, пустовала. — Мне кажется, я заметила у тебя фото под папками бумаг, может, это оно? — Девушка потянулась за папками, но Грейнджер прихлопнула бумаги ладонью. Полумна заёрзала и попятилась назад, словно разрушение пространства Гермионы было для неё непростительным. — Я просто думала, это она… — Белые, почти прозрачные пальцы плотно сомкнулись на серебристом металле рамки в немом извинении. — Нам пора. — Нам пора, — повторила Полумна и двинулась к выходу, прихватив зачем-то с собой фоторамку. Её плечи были опущены, а взгляд рыскал в поисках опасных мест в комнате. В этот момент она походила на клептоманку. Грейнджер крикнула, что сейчас догонит. Поспешно вытащив фотографию, она кинула портрет в ящик стола, уставившись на изображение, не задвигая шкафчика. Обхватив себя за плечи, девушка смотрела вниз. С фотографии улыбался Малфой-младший, человек, который пытался ударить, утопить, удовлетворить, чего он только не предпринимал по отношению к ней… Вглядываясь в сероватые глаза, ей стало жутко, что она хранит такую улику от своего прошлого именно здесь. Внутри стало пусто, темно и грязно. Тело похолодело, накинутый пиджак не согревал. Любезно занеся стакан воды и пару вкусностей с уже начавшейся вечеринки по поводу встречи всех отделов Министерства, Гарри влетел в комнату, притом утащив за собой Рона, который не мог больше двух секунд находиться в этой белоснежной гробнице (так он прозвал её кабинет несколько месяцев назад). — Может, пойдём уже, а? — Рон огляделся и поёжился. — Ещё минуту. Полумна уже там. Кто-нибудь наконец сказал, что ей следует переодеться во что-то менее, менее… — Она замолчала, пытаясь подобрать слово. — Тебе не нравится её болотное платье? — Рон театрально удивился, изобразив руками щупальца. — Ты ничего не понимаешь, девчонка! Гарри улыбнулся и сделал глоток воды из стакана Гермионы, чуть не убив себя за это. В горле у него пересохло ещё несколько минут назад, когда его окружили с расспросами, как теперь себя чувствует мальчик, благодаря которому все сегодня здесь собрались. Честно сказать, он это всё ненавидел и мечтал свалить домой с Джинни. У них точно нашлось бы много занятий поинтереснее. — Малфой будет на этой встрече тоже. — Гарри отпил ещё немного воды, поэтому не заметил, как Гермиона переменилась в лице. — Ему удалось промыть мозги Министерству магии; он спонсор программы по восстановлению города от нашествия Пожирателей смерти. Удачно устроился, правда?.. Чего ты так смотришь, вот же. — Парень указал кивком на письмо, лежавшее перед ней. Грейнджер мяла в руках белоснежную бумагу, пытаясь сосредоточиться и прочитать написанный от руки размашистый текст, который Гарри прислал ещё утром, видимо, там-то и было предупреждение о неожиданных гостях. Но уловить смысла сейчас она не могла, в голове гудело лишь одно: «Он будет здесь». В горле пересохло, и девушка попросила Рона захватить ей бутылку воды в шкафчике, а в голове, словно вихрь, носились одна за другой мысли. А если он меня увидит, он что-то почувствует? Он помнит что-то из прошлого? Вдруг его память тоже не стёрлась? Я не могу находиться с ним в одном помещении. Огромный густо-освещённый зал не имел начала и конца, кругом расставлены столики с напитками, играет живая музыка, и кто-то изрядно подвыпивший уже начинает танцевать. Гарри поглотила толпа, а Рон, ушедший за водой, пропал из виду. Прекрасный тёплый вечер, по крайней мере, именно такую погоду ей описала Джинни, заявившаяся на час раньше, чтобы принести Грейнджер «хоть какое-то нормальное платье». Вместо того, чтобы наслаждаться тёплым воздухом, она стоит в душном офисе, уже совсем стемнело. Ей бы сейчас домой к горячей ванне и кружке чая, или просто лежать, накрывшись одеялом с ног до головы. Но она мучительно улыбается, держит осанку и считает сколько мужчин в красных галстуках, а сколько в синих, переступая с ноги на ногу, чтобы снять усталость от высоченных каблуков, и с самым заинтересованным видом рассматривая фотографии на стенах, отвернувшись от назойливого общества. Выпив в обед две огромных чашки кофе, а сейчас пару бокалов вина, она стала не просто странной, а ещё более нервной и взвинченной, чем можно было себе представить. Разлив содержимое бокала на розовую скатерть, она поспешно утопила в вине белоснежные салфетки, проклиная свои корявые руки. За спиной послышалось обращение к Малфою, и кто-то вежливо представлял ему собравшихся, но знакомого голоса она не расслышала. Наверное, опять делает вид, что ему на всех плевать. Постепенное осознав, что, возможно, ей придётся с ним столкнуться нос к носу, она поспешно скомкала салфетки в кулак и двинулась к выходу. Желание его увидеть преодолевало страх. Бороться бесполезно. — А вот и Гермиона Грейнджер. — Удар в её прямую спину. Она задержала дыхание и замерла подобно памятнику. — Думаю, вы её знаете, из знаменитой тройки, благодаря которой мы всё ещё живы. — Слащавый молодой человек пытался произвести на Малфоя впечатление и говорил неприятно-вежливым голосом. Невысокого роста парень, с зализанными мышиного цвета волосам на один бок, излучал собой успех и самолюбование. Его тонкие пальцы постукивали по циферблату часов, а глаза упоительно смотрели на Малфоя. Неожиданно она ощутила резкий выброс адреналина, и в голову пришло единственное возможное решение — бежать. Она хотела испариться, прикидывая в уме, получится ли сделать вид, что не расслышала, как её представляют, и рвануть в подсобку, запереться там. Налгать Гарри о необходимости разобрать архив или что-нибудь ещё, главное, не встречаться с ним. Она двинулась с места, прикрыв лицо меню, не поворачиваясь к двум мужчинам. — Очень вежливо, мисс Грейнджер, — самодовольный голос Малфоя затерялся в шумном помещении. — Она и в школе была такая, мистер… мистер. — Он пытался вспомнить имя парня, но, видимо, его память не может позволить себе усваивать такую нелепость. — Нелфон. Я — Нелфон, сэр. Ноги её вросли в паркет, она почувствовала этот взгляд в спину, такой привычный, мучающий её ночами. По телу растёкся вязкий холод, и оно отказалось слушаться. Медленно развернувшись лицом к своей страшной пытке, она с неимоверным усилием опустила меню, открыв своё лицо и, встретившись с ним взглядом, словно проваливалась в шахту лифта. — Грейнджер, это наш спонсор. Глупо вас представлять друг другу, но всё же… Формальности, ох уж эти формальности… — Нелфон что-то говорил о вкладах, бла-бла-бла, о великодушии четы Малфоев, бла-бла-бла, о том, как он сам не ожидал такого бла-бла-бла. Малфой ничуть не огорчился, что ему не давали вставить слово, изучая взглядом девушку, руки которой сжимали меню, кровавые салфетки и сумочку. Грейнджер же мучила дурнота, которая усиливалась с каждой секундой нахождения в непосредственной близости от этого человека. Бубнёж коллеги обтекал её стороной, как будто невидимый щит заслонял от натужных стараний Нелфона. Вокруг сомкнулся кокон тревоги, а она пыталась уверенно смотреть сквозь него, заслоняемая собственными страхами, поглотившими необъятный мир. — Как ваши родители? — бросил он, когда их оставили вдвоём. Спинами они прислонились к холодной мраморной стене и, держа бокалы в руках, разглядывали толпу волшебников. Грейнджер впервые за вечер почувствовала себя ещё более дискомфортно. — Они… они, — девушка замешкалась, пытаясь уловить, что именно он хочет знать. Смотреть ему в глаза было неудобно, поэтому она лишь неловко покосилась в его сторону, но увидев, что он за ней не наблюдает, выдохнула, — в маггловском мире. — Я в курсе. — Он поймал её взгляд. — Меня интересовало самочувствие. Я изучал ваше дело, когда выделил деньги на восстановление фонтана, на той же самой улице, где они проживают. — Но… Пол под ногами стал шатким, или это её ноги всячески лишали тело равновесия. Она сделала небольшой глоток воды, пытаясь привести себя в порядок. Девушка поперхнулась и, забрызгав платье, рассержено сжала бокал двумя руками, почти раздавив стекло. Спокойствие нырнуло в щель и растворилось. — Это обязательство, не более, — добавил он и ухмыльнулся её непроницаемому лицу. — В вашем районе поселились многие магглорождённые. Параноики уверенные, что со злом не покончено. На секунду ей показалась, что он помнит и чувствует каково ей сейчас. Но нет, болезненные воспоминания их остановки у фонтана коснулись только её (теперь приходилось обходить это место стороной). Он точно ничего не помнит. Держаться так уверенно рядом с девушкой, которая до отвращения близко жила с тобой несколько нескончаемых месяцев, невозможно. Большое жирное ничего. Малфой внимательно рассматривал на развешанные по стенам фотографии Поттера, Уизли и Грейнджер. Заметив, что девушка за ним наблюдает, он резко отвернулся, точно этот вид оскорблял его. Дорого бы она заплатила, узнав, о чём он думает. — Вы молодцы, гриффиндорцы. Мирное небо над головой, все дела… — вскользь бросил он через плечо и сделал глоток огневиски. Она не верила, что может вот так просто стоять рядом с человеком, глаза, губы и пальцы которого оставили на ней зияющие, окровавленные собственной беспомощностью вмятины. Выглядело всё со стороны как репродукция давно забытых дней. Жалкая подделка. Где-то в параллельном мире, где до сих пор главенствует зло. Она могла бы заговорить с ним на повышенных тонах, толкнуть в плечо и вдавить его лопатки в белоснежную стену, чтобы попробовать его губы на вкус, удостоверившись, что ничего не изменилось. Но приходилось стоять на расстоянии вытянутой руки, под названием «он ничего не вспомнит» и сглатывать горькую слюну от невысказанных слов, каждое из которых навеки будет погребено вместе с её телом. — Вам скучно? — Её голос зазвучал до противности бодро. — А что, я плохо играю веселье? — На его лице бродила лёгкая усмешка. — Просто вы такой… — Какой? — Он подошёл к девушке и заставил смотреть снизу вверх, довольствуясь своим превосходством. — Мне очень интересно, мисс Грейнджер, какой я в глазах самой известной женщины волшебного мира. — Его ухмылка была горькой, будто слова имели привкус лимона. — Вы отстранённый. Брови Малфоя поползли вверх, и он утвердительно прикрыл глаза. — Проницательно. Каждое его слово проникало в уши с неестественным удовольствием. Она могла признать себе, что ничего большего невозможно желать, необходимость его тембра была дырой катастрофических размеров в её душевном коконе. Совместных бесед, которые не кончались бы кровопролитием, у них никогда не было, она скучала по этому. Каждое его слово ложилось отрицательным грузом потери, сбивая дыхание. Сердце колотилось о рёбра в желании вырваться и упасть ему на руки. — Помогайку? — Она порылась в сумочке и достала конфету. На секунду ей показалась, что в его взгляде что-то поменялось, но он скривил губы в натянутой улыбке и посмотрел на неё как на больную. — Как хочешь. Она откусила конфету и половинку зажала в кулаке. Серые глаза внимательно наблюдали за её губами, а потом за тем, как пальцы медленно открывали и закрывали сумочку. Дурацкая попытка. Ты посмешище. Помогайку? Ага. Санитаров в палату. Спятившая. Нужно уйти отсюда немедленно. Ничего не объяснив, она лишает себя его общества, продвигаясь к выходу и через раз моргая, чтобы стряхнуть нависшую угрозу разреветься у всех на глазах. Сердце отдаётся гулом в ушах, и она перестаёт слышать музыку. Вспотевшее тело излучает аромат её парфюма, который начинает душить своей навязчивостью. Девушка врезается в Гарри и видит, как его губы шевелятся, а лицо обеспокоено. Видимо, она действительно отвратительно выглядит, но объяснить что-то внятное не в силах. Грейнджер обернулась в надежде, что Малфой ушёл и больше не стоит около той чёртовой стенки. Но он пристально наблюдал за ней всё это время, и её взгляд заставил его быстро отвести глаза в сторону.