Вдребезги

***

      Сидя на ступеньках у входа в собственный дом, она комкала в руках бумажку, исписанную неровным почерком. В её карих глазах читался ужас загнанного зверя. С кем поговорить? Кому открыться? Приди она к Оливии и скажи, что человек из прошлого, которому она готова вырвать своё сердце и кинуть в ноги, пришёл к ней сам, вырвал и выбросил, даже не взглянув. Почему именно я? Именитый вопрос крутился как надоедливая пластинка. Уперевшись руками по обе стороны от себя, чувствуя холод каменных ступеней и биение пульса, отдающего в пальцы, она запрокинула голову к небу, вглядываясь в серость.       Грейнджер написала два отчёта. Один из них, скребя и противясь всем сердцем, пришлось положить на стол директору, а вот второй, с уже породнившимся чувством обиды, она собралась отправить Малфою. Если бы кто сторонний оказался в подобной ситуации, она посоветовала бы попридержать свой нрав, спокойно всё обдумать и прийти к выводу, что этот человек не достоин даже написанной запятой, но когда дело касается своего покалеченного самолюбия, всё принимает иной оборот.

Не знаю, прочитаете ли вы это или сожжёте. Отчасти моя надежда направлена на то, что это письмо вас заденет. Отчасти, что вы не получите его. Хотя в любом случае отправив его, я уверена, что пожалею. Ваше поведение в доме мистера Дерека было для меня чем-то противоестественным, всё, что между нами произошло, стало страшным сном в моей голове, лента которого прокручивается теперь каждую ночь перед моими плотно закрытыми глазами. Зачем вы залезли мне в голову? Зачем вы пропитали своей слюной мой рот? Отныне я проклинаю свои губы, свой разум и сердце, которое ответило вам. Ответило на вашу издёвку. Вы социопат. Вы ничтожество, которое изуродовало меня. Вы дьявол и целуетесь вы как дьявол. Оставляя без души. Унижение и боль, доставленные мне от вашего письма директору, от того письма, которое было зачитано на общем собрании при всех. ПРИ ВСЕХ. То письмо, заставившее меня вылететь из кабинета в желании покончить с собой, лишь бы не думать о позоре, который нанесён мне. Зачем этот скрытый смысл? Эти завуалированные фразы, про то, что я ваша шлюха. Если бы вы были хоть немного мужчиной, разве бы так поступили? Вы изнасиловали мою душу. Мне жаль, что каждый день вы просыпаетесь собой. Я бы застрелилась.

***

      Стук в дверь. Этот резкий, тройной сигнал сжатых длинных пальчиков о белое дерево.       Нет-нет-нет, только не это.       Приложив правую ладонь к двери, а левую с искорёженными пальцами спрятав за спину, он прикрыл глаза, мысленно призывая себя успокоиться. Не только у неё может быть такой стук, не только она придумала знаменитый тройной сигнал, выдающий с головой обладателя. Сделав резкий вдох, он распахнул дверь, погрузив измотанное тело в холод.       Там, в бледном свете луны и скудного освещения, которое исходило этажом выше из его спальни, стояла она. Паркинсон. Черный короткий плащ нараспашку, короткое коричневое платье, выдающее всё тело на его обозрение, длинные прямые волосы спадали на плечи, подрагивая от ветра. Не дожидаясь приглашения, она переступила через порог, положив руки ему на плечи, чтобы заставить смотреть только на себя.       — Это ещё что? — спокойным голосом спросил Малфой, закрывая двери и пытаясь отстраниться от женских рук.       Паркинсон вцепилась в него своей кошачьей, с виду нежной хваткой, прижимаясь щекой к его плечу. Ему хотелось получить ответ, а пришлось закрыть глаза, чувствуя теплоту женского тела, слыша, как на пол падает её плащ. Юрким движением она заставляет обнять в ответ так, что своими холодными пальцами правой руки он чувствует голую спину, видимо, откровенность платья была гораздо сильнее, чем он успел заметить. Внутри закипало тошнотворное ощущение, его тело нуждалось в женском внимании, но всегда было мало, всегда чего-то не хватало, кого-то… Но сегодня будет Паркинсон, спасибо и на этом.       — Ты совсем пропал. Я по тебе соскучилась, — произнесла она в ворот рубашки.       — Это не ответ на вопрос. Кто тебе сказал, что ты можешь здесь появляться? — он не спрашивал, он утверждал.       — Не будь колючим, — её руки прижимали к себе неистово сильно, словно она боялась, что Малфой передумает. — Я скучала по тебе. По нам. По нашим встречам. После смерти Волдеморта ты стал какой-то чужой, разве нам было плохо вместе? Скажи мне.       — Я уже говорил.       — Да, говорил… Мы больше не может спать друг с другом, потому что у тебя никогда не встанет на… Это было неоправданно. За что?       — Почему же ты не договорила? У меня никогда не встанет на лживую тварь.       — Нет. Не говори, — она прижалась губами к его губам, а он почувствовал запах сладких духов и прикрыл глаза.       Чёрные волосы, словно змеи, спадали на плечи и еле прикрываемую материей платья грудь. Он пытался этого не замечать, но для этого необходимо было погасить свет и выйти вон, а у него не получалось.       — Ты никогда, никогда не принимаешь отказов.       — Наверное, потому что мне никто не может отказать, — схватив пальчиками ворот рубашки, она потащила его к дивану, — даже ты…       Оказавшись на нём, Малфой приложил много усилий, чтобы они просто сидели рядом, просто молчали и просто не испытывали друг к другу влечения. Он ненавидел её, и это была веская причина, чтобы подавить возбуждение, а не то, что ему было страшно стирать отпечаток поцелуя Грейнджер со своих губ, вовсе не поэтому.       — Ты любишь кого-то другого? — повернувшись к нему, она поцеловала в губы несмотря на лёгкий протест, оставляя красную помаду на его подбородке.       — Нет. Что за?.. Как ты можешь такое говорить?       — Я только для тебя. Возьми меня, попробуй меня… — произнеся это, она вновь поцеловала его, ловко перебираясь на колени таким привычным и быстрым движением. Как делала это раньше. Короткий материал платья задрался по самые бедра, выдавая чёрное кружевное белье.       Правой рукой он погладил её по спине, словно кошку, которая сделала нечто хорошее и, поднявшись выше к шее, расстегнул пуговицу платья. Ткань медленно скатилась с плеч при помощи самой Паркинсон, оголяя прекрасную грудь в чёрном белье.       Зачем мне отказывать от неё. Ради кого?       Люблю. Слышишь… Я люблю, раздался вдруг голос из несуществующего прошлого.       Обе его ладони вдруг легли на плечи Паркинсон и сжали с такой силой, что девушка вскрикнула. Отстранив её от себя на более безопасное расстояние, он вгляделся в её лицо.       — Драко, милый… — губы брюнетки распухли от возбуждения, она облизнула их, оставляя влажность, поблескивающую от тусклой лампы. — Что с тобой? Мерлин! — её взгляд упал на изломанные пальцы. — Что ты с собой сделал?!       — Что-то не так? — искалеченными пальцами он прикоснулся к её щеке, заставляя брюнетку привыкнуть к неприятному ощущению.       — Просто скажи в каких мы отношениях сейчас. Просто дай мне понять, что я нужна тебе… — она убрала его руку от лица, аккуратно прикоснувшись к запястью. Вид изломанных костей её явно не прельщал, от этого Малфою стало даже смешно, но он сдержался.       — Мы не в каких отношениях. У нас их нет.       — Но я люблю тебя, Драко. Ты нужен мне, — проговорила Паркинсон, нелепо смотревшаяся в привычной обстановке пустого дома. — Если ты никого не любишь, тогда почему не можешь стать обратно моим? Как всегда. Как было раньше.       — Я никого не люблю. Считай, что просто у меня изменились вкусы в женщинах.       — Скажи, кто лучше меня? Кто лучше той, с которой ты просыпался и засыпал в доме своих родителей, — в её глазах появилась злость. — Кто лучше той, которая исполняла все твои прихоти в постели, включая синяки на запястьях и шее, кто? — её голос перешёл в более властный тон.       — Ну она явно не пойдёт на такие жертвы. Мы даже никогда не спали вместе. В смысле секса. И теперь уже вряд ли сможем.       — Значит, она существует, значит, это не просто изменившийся вкус, значит, это определённая женщина?       — Нет. Она не сравнится с тобой. Не думай о ней, — он ответил, глядя на её грудь, затем на губы.       — Тогда трахни меня, прямо сейчас. Я докажу тебе, что ты ошибся с выбором, — прорычала она, прижимаясь губами к его скуле, оставляя влажный след, пока пальцы нащупали брючный ремень.       — Прежде ты расскажешь мне, как трахалась с нашими общими знакомыми в спальне моих родителей, — он перехватил её пальцы на ремне и отшвырнул её руки от себя. — Может быть тогда я и трахну, вот только не до синяков на шее, а до удушья.       — Но… но это неправда, — сказала Паркинсон чуть быстрее, чем следовало.       — Какая же ты красивая, — он приподнял пальцем её лицо, — для шлюхи.

***

      Прочитав её письмо, он сначала хотел написать ответ, затем порвать его, а вскоре оделся и пошёл в Министерство. Просто потому, что не знал, где ещё её искать. Чего добивался, то и получил, как и всегда. Чёртов продуманный мудак.       Он шёл быстро, шёл, потому что бег может разорвать сердце, ведь оно и так билось слишком дико для привычного отсутствия ритма. Билось не останавливаясь, потому что страшное ощущение: если прямо сейчас всё внутри подавлено, каково будет, когда быстро передвигающиеся ноги в поле зрения сменятся темнотой, поглотившей его, задумайся Малфой хоть на секунду над своими поступками. Жалкий, озлобленный, неуверенный в своём выборе и почти готовый развернуться обратно. Чернота заберёт его с собой, потому что чернота — это он.       Не тормозя взглядом на ком-то дольше секунды, потому что не переживёт, рассмотрев хоть одного влюблённого человека, хоть одного человека, который не настолько опаршивел, как он сам.       Столкнувшись с кем-то плечом, но не останавливаясь. Мужчина что-то крикнул ему вслед, а плечо загорелось от боли, но и это теперь не приносило удовольствия. Потом снова куда-то свернул. И тут представил её слёзы и тут же сложился почти пополам, потому что скорбь ударила его в лицо и оказалась не просто невыносимой, а леденящей. Нет, он ни в чём не виноват, нет, она не покончит с собой и не станет ненавидеть его, она любит его, она что-то определённо чувствует к нему. Он знает, он хочет это знать, даже если это не так. А это определённо уже не так.       Его чувства к ней разрастались и одновременно затухали, сейчас, когда он сделал ей больно не физически, а куда хуже. Необходимость в ней разливалась чёрной растопленной глиной. Словно стакан, дурацкий маленький стакан, наполненный до краёв, колотый, дырявый, больше не умеющий хранить что-то живое, уже почти опустевший, готовый вдребезги разбиться. Содержимое капает на носы чёрных ботинок — прямо в эту секунду.       Оказавшись в Министерстве, он даже не понял, когда успел подняться на лифте к её этажу, только голос незнакомого парня вышиб из вакуума.       — Где я?       — Мистер Малфой, всегда поражался вашему чувству юмора. Вы в Министерстве, должно быть, к Мисс Грейнджер? — невысокого роста, полноватый мужчина, явно забывший расчесаться с утра пораньше, внимательно разглядывал Малфоя своими карими глазёнками из-под густых бровей. Конечно, когда ещё увидишь сына Люциуса в таком состоянии.       — А я думал, что аду. — Дождь капал с его волос на пол.       — Ха-ха-ха, вам направо, третья дверь, она сейчас у директора.       — Спасибо. — Он двинулся влево, затем слова дошли до него и, развернувшись в правый проход коридора, парень провёл пальцами по прикрытым дверям. — Наверное.       — Она сейчас как раз уходила сдавать отчёт о проделанной работе. Я слышал, у вас всё прошло хорошо, — мужчина кричал из-за угла удаляющейся фигуре Малфоя.       Что он имел в виду? Он тоже видел это письмо? Каждый видел это письмо? Теперь каждый захочет «поработать» с ней? Чтоб ты сдох, Малфой. Чтоб ты сдох.       Найдя необходимый кабинет, он прислушался к звукам, исходящим из-за приоткрытой двери. Прижавшись к ней ладонями, он попытался замедлить дыхание. Мягкий голос Гарри, пытающегося вести допрос Гермионы в завуалированной форме. И она. Её всхлипы. Слёзы. Рваное дыхание.       — Это не ад. Это хуже… — прошептал он в дерево, и дверь скрипнула от его касаний.

***

      Отвернувшись к окну, жадно разглядывая вид невысоких зданий, озера и пролетающих мимо сов. Вид свободы, вид, который она может вобрать в себя, если выпрыгнет прямо сейчас. Но голос Гарри вернул в реальность.       — Почему ты вылетела из кабинета? — Парень сидел за столом, не поднимая на неё взгляд.       — Тебе уже доложили?       Ветер из распахнутого окна и приоткрытой двери образовал жуткий сквозняк. Её тело в чёрном кружевном платье ниже колена промерзало с удвоенной силой. Если бы она что-то чувствовала, конечно. Распущенные волосы развевались по ветру.       — Что он такого там написал? Что он сделал? — Гарри замолчал, подбирая слова. — Что ты так…       — То, что он — Малфой, — его фамилия вызывала боль в горле, — этого недостаточно?       Ей послышалось, что скрипнула дверь, Гарри тоже посмотрел в сторону источника звука, но затем, набравшись смелости, взглянул на неё. Ох, кому как ни ей знать этот взгляд. Я спасу тебя, не зная от чего. Я умру, не зная за что.       Это он нас всех спас, дурачок. Это он теперь имеет право убивать меня снова и снова, ведь я должна ему. Мы все должны ему.       — Пожалуйста. Он может тебя обидеть, он может быть высокомерным. Да нет, не может быть, такой он и есть, — его руки сжали лежащий на столе листок.       — Гарри…       — Ты должна быть с ним осторожнее.       — Гарри.       — Ты не должна забывать, какой он человек.       — Гарри!       — Ты…       — Гарри, хватит! — она закричала так громко, что тот влип в свой стул, не ожидая подобного, — пожалуйста… Мне так больно. Ты не видишь, что мне больно? Почему на мне платье с длинным рукавом, высоким воротом, по самые колени подолом, всё чёрное. Я же ненавижу чёрный, ты что забыл?! На мне его следы. На мне его ДНК, во мне его ДНК. Без секса. Ни разу никакой близости между нами. А чувство, будто наоборот. Будто каждую ночь он имеет меня. Получает что-то от моей боли, а я ничего взамен. Я не мертва. Я хуже. Он выпил меня. Я нуждаюсь в его следах, в его руках, в его отпечатках на мне. Он же правый. Я шлюха.       Между ними повисло молчание. Она хотела выйти отсюда как можно скорее, он хотел проснуться, потому что Гермиона не может кричать на него, она самая разумная и рассудительная из всех его друзей.       — Ты больше никогда не будешь иметь с ним ничего общего, — он встал с места и слишком быстро подошёл к ней, словно перебарывая в себе страх перед опасностью.       — Позволь мне самой решать, — хрупкая рука коснулась его чёлки, поправляя волосы, словно мать.       — Дай мне это письмо, я засуну эту бумагу в его задницу.       — Не нужно. Он ни при чём.       — Ты оправдываешь его?       — Нет, — она глубоко выдохнула. — Гарри.       — Да что ты заладила! Если бы кто-то приставал к Джинни, я бы того размазал по стенке. Ты для меня тоже как Джинни, ты мне даже больше. Ты мне как сестра. И если к тебе кто-то будет…       Ладонь Гермиона накрыла его рот. Её губы то открывались, то плотно смыкались, нижняя явно начинала дрожать. Слова приходили постоянно, но все были не те.       — Ты хочешь сказать, что я никому не нужная? Брошенка… — её голос дрогнул.       — Я не… Ты не так меня поняла, — Гарри схватил её за руку, ту самую, которая ещё хранила тепло его губ. Вид плачущей девушки всегда вызывал у него панику. Вид плачущей Грейнджер вызвал потерю речи. — Ты… Мы… Я…       — Ты считаешь, что Рон меня бросил. Значит, я послушно раздвину ноги перед Малфоем, потому что меня не защитит великий Гарри Поттер? — слеза огромной каплей скатилась по щеке и упала на пол, она точно слышала её удар о паркет.       — Нет, но…       — Нет, — Гермиона вырвала свою руку из его руки. — Нет, но ты подумал так.       Попятившись к дверям, она наспех вытерла слёзы, размазав по щекам тушь и помаду, вышедшую за грань губ. Вот теперь её точно изнасиловали, причём все. Друг, его тишина в ответ и собственное сердце, ищущее выход из тела.       Гарри рванул за ней, буквально пересёк зал заседаний в два шага, но девушка оказалась быстрее, распахнув двери, поспешно выбежав из кабинета и ударившись в кого-то высокого и промокшего. Подняв заплаканные глаза вверх, она столкнулась взглядом с тем, кого меньше всего ожидала увидеть.       — Грейнджер! Стой! — выскочивший следом Гарри врезался в неё, припечатывая её тело в промокшее пальто Малфоя.       Немая, глупая сцена длилась точно минуту. Для Малфоя это была секунда, для Гарри — реально минута, а для Грейнджер — час.       — Мисс Грейнджер?       — Что ты здесь делаешь? — Гарри хватается руками за воротник его пальто. Малфой невозмутимо смотрит ему в лицо.       — Тот же вопрос.       — Оба успокойтесь, — она по-прежнему находится лицом к Малфою, и манипуляции Гарри толкают её в тело блондина всё сильнее.       — Я спокоен, — цедит сквозь зубы Поттер и отстраняется от Малфоя, позволяя девушке почувствовать свободный воздух.       — Я думаю, она заметила, — Малфой вытирает мокрые от дождя руки о не менее мокрое пальто и протягивает ей левую ладонь для рукопожатия, ту самую, где пальцы переломаны и имеют неестественную форму и уже синеватый оттенок кожи.       Она внимательно смотрит на его руку, затем поднимает глаза и глядит в лицо, но на рукопожатие отвечать не собирается. На долю секунды всем кажется, что она снова начнёт плакать.       — Что с твоими чёртовыми пальцами?       Малфой не сразу реагирует на реплику Гарри, взгляд Грейнджер приковывает к себе. Молча смотрит на парня в очках, будто хочет съездить ему по лицу. Тот выжидательно созерцает на свою подругу и замолкает.       — Оставь нас, — говорит она Гарри, но в сущности не обращаясь конкретно, надеясь, что они оба примут это на свой счёт и свалят.       — Но…       — Я. Прошу. Тебя.       Парень ещё раз внимательно смотрит на Малфоя, словно этот взгляд позволит запрограммировать того на вечные муки и удаляется по коридору. Он не хотел их оставлять, но Грейнджер звучала убийственно серьёзно. Её нельзя было не послушать.       — Что у тебя с рукой? — она было потянулась к его пальцам, но вовремя остановилась. Он лишь заметил, как её рука дрогнула и неестественно сильно прижалась к телу.       — А что у тебя с лицом?       — Клиническая депрессия. Зачем ты пришёл?       — За тобой.       — Слушай меня внимательно, — она вдруг достаёт из кармана письмо, то самое письмо, которое он написал совсем недавно, о котором уже пожалел в тысячный раз, и промакивает им своё лицо, оставляя на бумаге тушь и отпечатки помады. — Сейчас я уйду, — он хочет что-то возразить, но она не даёт вставить слово. — Сейчас я выйду отсюда и, чтобы больше никогда. Слышишь? Никогда я тебя здесь не видела.       Её рука еле заметно дрогнула, когда она протянула ему же злосчастное письмо, но он не смог взять его, тогда Гермионе пришлось засунуть бумагу в карман промокшего пальто. Теперь она шла в том же направлении, которым минутой ранее воспользовался Гарри.       Не к нему ли, подумал Малфой, но гордость не позволяла больше произнести про неё ни слова, пусть даже в голове.

***

      Пустая комната, чернильно-черное пианино, стоящее поодаль, на клавишах отблескивал сероватый дневной свет. Распахнутые окна, такое несвойственное явление для золотого времени года, ставни постукивали от лёгкого ветра. Судя по картине за окном, а видел он перевёрнутое небо, перевёрнутых птиц и перевёрнутые дома, было весьма морозно. Спина болела от твёрдого бетонного пола, а затылок влип в камень, будто часть его.       Вот так вот лежащего на полу, в груде разбросанной бумаги: исписанной, изорванной, изрисованной. Лежал очень важный человек, для которого Забини собственно и приехал в этот город.       Любезно встретивший Генри помахал рукой из-за пианино. Во второй его руке было две кружки из-под кофе, это парень понял по чёрному дну и по тому, какой запах стоял в комнате. Он знал, что Малфой любитель не совсем нормального образа сна, но кофе после полудня, это признак бессонниц, накопленных разом.       — Кофе без всего, только горячий горький напиток, как пуля в висок. Вот оно и доброе утро. Чтоб все вокруг сдохли, — простонал Малфой, замечая его взгляд в сторону домовика.       Мулат хотел поздороваться, но плотно сомкнув губы, прошёлся по комнате, захлопнув окна и усевшись на пол, напротив друга. Его тёмная кожа источала отдохнувший, умиротворённый отблеск так сильно, что Малфою захотелось потрогать его за руку. Настоящий ли?       — Думал, ты приедешь завтра.       — То есть сегодня, — раздражительно ответил Блейз, порядочно прождав его на вокзале. А тот так и не явился, валяясь в своих почеркушках, раскиданных по комнате.       — Нет. Я читал твоё письмо и помню, что завтра. Понедельник, — двумя пальцам он поднял конверт с почерком Забини и доказательно помахал им несколько раз, после чего рука повиновенно опустилась обратно на пол.       — Сегодня, — мулат нахмурился. — Понедельник уже сегодня.       Малфой сдул листок бумаги с груди, внимательно рассматривая потолок комнаты, если бы он умел ходить по стенам, то непременно расположил на потолке свою кровать, так можно оставаться незамеченным более долгое время, чем на полу.       — Твоя мать мне писала. Она переживает. Как ты? Интересуется.       — И что ты ей ответил? — без особого интереса спросил блондин.       — Что ты в полном порядке.       — Прекраснейше.       Драко приподнялся с пола на локтях и скинул с себя чёрные листы бумаги. Серые глаза, густо украшенные покрасневшими разводами полопавшихся сосудиков, взглянули на Забини.       — А что я должен был ей ответить? Что ты лежишь тут, прогревая пол, с глазами мертвеца, и не выбросился в окно только потому, что лень подняться?       — У меня все более-менее, — произнёс парень, обратно падая на пол, ударяясь затылком так сильно, что послышался глухой хлопок.       — Я вижу, что менее… — Забини захватил одно из писем и попытался прочитать залитый чернилами текст.       — Я прошу тебя, — подняв руку с поломанными пальцами, он призвал к молчанию.       — Но…       — Я прошу тебя замолчать. Пожалуйста, я сам знаю. Только давай сделаем вид, что ты не видел сейчас всего этого. Что и я не видел этого. Никто не видел.       Задавать банальный вопрос о случившемся здесь погроме, трёхдневной небритости и резком запахе немытого тела, вперемешку с сигаретами, разбросанными повсюду (на удивление ни капли алкоголя) бессмысленно. И так ясно. Это из-за неё? Он не хотел знать ответ, потому что Малфой ответит ложью. И ничего настоящего. Сейчас прямо так и скажет, можно не сомневаться.       Подняв письмо к свету, он попытался прочитать, что же такое расписал его друг на сотни листов, валяющихся повсюду.

Пробник письма № 134.

      Нам нужно поговорить. Встреться со мной. Грейнджер, не будь такой богом убитой сукой. Я не виноват в твоей ранимости, я виноват лишь в том, что мне небезразличны твои чувства.

М.

      — И вот это ты отправил девушке? Не будь богом убитой сукой? Думаешь, она ответит?       — Паркинсон отвечала.       — Но она не Паркинсон.       — Да ладно, а я и не знал.       — Почему ты её так называешь, если сам всё изговнял?       — Она ушла потом с Поттером, оставив меня. Я пришёл туда, как последний кретин. Ты бы видел в каком состоянии находилось моё пальто. А она развернула свою задницу и ушла.       — И?       — А если она не просто так ушла к нему?       — И?       — Это же Поттер. Он вообще не её тема.       — Наверное. Потому что он — не ты? — ухмылка на губах Забини ударила Малфоя кулаком в переносицу.       — Вот ты сейчас херню сказал, ясно?