Танец драконов

«—А теперь — закрывай глаза, дитя. Нужно спать. Маленькие сухие ладони сухим деловитым движением подтягивают одеяло до самого подбородка, приминая подушку по обе стороны от лица. Тонкое, траченное молью шерстяное одеяло сползает со ступней, обнажая пятки, и она зябко шевелит пальцами, подтягивая ноги к телу. Жёсткая маленькая подушка с колкими перьями, тонкое залатанное одеяло, сухие, немного нервные руки… вот бы никогда не выбираться из этой постели. — Что, если они вернутся? — Тебе ничто не грозит. Спи спокойно. Голос сухой, бесстрастный, чуть высоковатый: привык командовать и раздражаться, когда ему не подчиняются. Малютке вроде неё — и возражать такому голосу? Даже думать об этом страшно. Но как иначе ей снова услышать это «ничто не грозит»? Может, если Сухие Ладони скажет это ещё раз, она поверит. И, может, сны, что тревожат её, тогда отступят? — Они убили всех, кто там был, — пищит она быстро-быстро, лишь бы не передумать и, испугавшись, не замолчать. — Прежде чем пришли те рыцари. Они знали, что они идут, и убили их, чтобы никто их не освободил. Они и меня собирались убить, просто не успели. Я одна живая осталась. Он говорил, я принадлежу ему, а я живая и не с ним. Он вернётся, чтобы забрать меня. И они придут вместе с ним! Она говорит взахлёб, с надрывом. Под конец почти задыхается и переходит на шёпот, чувствуя на себе пронзительный взгляд неожиданно влажных глаз. Сухие ладони убирают волосы у неё с лица, неуловимо лёгкими движениями касаясь лба, и после долгого тихого выдоха она слышит: — Дитя… Если кто-то захочет забрать тебя… или причинить какой-либо вред, просто вспомни сэра Готфрида Белохвостого. — Это история о рыцаре? — она смотрит во все глаза на усталое лицо Сухих Ладоней и только потому ловит ту едва заметную, печальную улыбку, пока пальцы украдкой смахивают что-то с щёк. — Не совсем, — доносится до неё сбоку. Маленькие руки отодвигают свечу от края тумбочки, пряча подсвечник за стопку книг. Света сразу становится меньше, и на выбеленной стене у её постели вырастают, удлиняясь, робкие тени. — Готфрид родился в королевском замке, в большой мышиной семье, — она чувствует тяжесть в ногах, когда Сухие Ладони подаётся вперёд. Её пальцы ложатся поверх одеяла, и среди теневых холмов на стене вырастает несколько мышат. — Его бедная мать, братья и сёстры пострадали от когтей и клыков Чёрного Ужаса и больше не могли выбираться из своих норок, чтобы добывать пищу. Все они полагались на Готфрида, а он, пусть и был здоровее, быстрее и ловче всех, не полагался только на эти качества… Тени на стене дрожат. Извиваясь, перетекают одна в другую, изображая жмущихся к матери братьев и сестёр Готфрида, и то разрастаются до размеров бесформенного чудовища, тянущего к ним когти, то опадают, выводя на сцену их осторожного защитника. Затаив дыхание, она наблюдает за пляской теней, и голос доброй женщины, давшей ей ночлег, вливаясь в оттопыренное эльфийское ухо, доносится до неё будто издалека. — Наученный горьким опытом своей семьи, Готфрид искал кратчайшие пути к еде по всему замку, всячески избегая встречи с заклятым врагом. Не ведая покоя, он прокладывал всё новые и новые коридоры в стенах и под полом, карабкался по шторам на карнизы, перебирался на потолочные балки, исследовал малейшую трещину и малейший уступ, могущий спасти его от Чёрного Ужаса... Его вылазки нередко приводили его на вершину башни, где под самой крышей жила дочь короля. Когда король умер, принцессе было всего девять, и советники отца, посовещавшись, назначили ей регента из своего числа, лорда Арнгрима. С тех пор прошло уже семь лет, принцессе скоро исполнялось шестнадцать, а значит приближался день, когда ей предстояло взять власть в свои руки. Готфрид ждал этого с нетерпением. Принцесса была добра к нему и всегда приберегала немного еды для его родичей. Взамен Готфрид развлекал её и помогал во всех делах, где могли пригодиться его рост и ловкие, цепкие лапки. И, пусть путь на вершину башни был долог и нелёгок, пусть обитали замка, завидев его, пытались натравить на него Чёрного Ужаса, он никогда не оставлял принцессу надолго. Наконец шестнадцатый день рождения принцессы наступил, и Готфрид, спустившись на кухню, притаился среди узорчатых склянок и горшков, заполонивших полку над очагом. Все основные блюда были уже готовы, а потому с самого утра все слуги были заняты растопкой каминов, расстановкой столов и украшением замка. На кухне оставалась лишь главная повариха, и Готфрид ждал момента, когда она отлучится в кладовку, чтобы стянуть со стола мясные обрезки. Этих обрезков с лихвой хватило бы на пару дней даже его большой семье, а потому он возлагал на них особые надежды. Казалось, миг, когда они сбудутся, вот-вот наступит. Повариха отвернулась от стола и хотела уже направиться в кладовку, как вдруг на кухню вошёл высокий грузный мужчина с красным лицом. Это был лорд Арнгрим. У его ног, потираясь всем своим гибким телом о высокие сапоги, кружил Чёрный Ужас. Готфрид тотчас же отпрянул от края полки, а повариха, спохватившись, поклонилась. — Это завтрак для принцессы? — спросил лорд Арнгрим, указав на поднос, над которым трудилась старая женщина. — Да, милорд, — отвечала она испуганно. — Всё готово. — Велите подать его наверх. Принцесса уже встала и одевается. Повариха снова поклонилась и ринулась исполнять поручение. Взгляд Готфрида был прикован к Чёрному Ужасу, который, задрав чёрный нос кверху, старательно принюхивался и обводил кухню хитрым взглядом чудовищных зелёных глаз. Готфрид снова было попятился, опасаясь, что его заметили, но тут какое-то движение со стороны лорда Арнгрима привлекло его внимание. Бросив быстрый взгляд по сторонам, он отвернул край дублета, вынул из-за пазухи небольшую склянку и вылил её содержимое в бокал принцессы. Сделав своё дело, лорд Арнгрим ушёл, а его питомец остался, подозрительно косясь на стол с мясными обрезками. Стол этот был длинный и высокий, а Чёрный Ужас обходил его с противоположной от Готфрида стороны. Готфрид понимал, что если он сможет преодолеть в прыжке расстояние, разделявшие стол и очаг, и сделает это бесшумно, то Чёрный Ужас не заметит его, пока сам не заберётся наверх. Времени было мало. В любой момент могла явиться повариха со слугой, чтобы подать принцессе завтрак, и тогда, он знал, момент будет упущен. Теперь не пища для семьи, но здоровье принцессы занимало Готфрида больше всего. Он, будучи мышью, не вполне понимал, что такое яд, но обитатели замка в попытке извести его сородичей, часто оставляли в углах и у входов в норки пахучие мешочки и плошки со странной едой. Чутьё подсказывало Готфриду, что к ним нельзя притрагиваться, потому как люди, приносившие их, никогда не желали добра его виду. Медлить было нельзя. Решившись, Готфрид попятился назад до самой стенки и с разбега прыгнул на стол. Ткань рукавички, на которую он приземлился, приглушила звук удара, но он всё равно показался ему слишком громким. Это было опасно: Чёрный Ужас мог его услышать. Быстрее прежнего Готфрид устремился к заветному кубку, слыша приближающиеся голоса кухарки и служанки. Передние лапки тихо царапнули поднос и кубок, когда он, добравшись до цели и выпрямившись, опёрся ими о его поверхность. Зажмурив глаза, Готфрид приблизил нос как можно ближе к напитку и принюхался. Жидкость внутри кубка пахла сладко… слишком сладко. Готфриду этот запах был уже знаком. «Лорд Арнгрим решил навредить принцессе!» — понял он и почувствовал какую-то гигантскую тень, заслонившую для него свет из окна. Глаза его распахнулись и тут же потонули в двух омутах пронзительно зелёного цвета. Огромная чёрная морда Ужаса возвышалась над столом. На опиравшихся на дубовый стол лапах среди шерсти белели острые, как бритвы, когти, покалечившие немало его братьев и сестёр. Их взгляды встретились. Нижняя губа Ужаса шевельнулась, обнажив ряд зубов и кончики острых клыков. Гибкое тело прижалось ближе к столу. Готфрид задрожал и заозирался, ища путь к спасению. — Следует подать его немедленно, — раздался голос кухарки, которая в этот миг вошла на кухню, — и… Ах, ты, негодник! Готфрид бросился прочь. Платок в руках кухарки настиг Чёрного Ужаса, задержав его у стола, и Готфрид успел юркнуть под один из шкафчиков, а оттуда — в дырку в полу. Позади у него раздавались крики и злобное шипение, но он их не слушал. Мчась по узким коридорам, Готфрид думал лишь о своей принцессе и нависшей над ней угрозе. Путь его лежал наверх, на вершину башни, и ещё никогда Готфрид так отчаянно не желал, чтобы он был, пусть опаснее, но короче. — Но что он может сделать? — шепчет она, пока тень храброго мышонка обходными путями одолевает этаж за этажом. — Он ведь такой маленький и совсем один против лорда Арнгрима и Чёрного Ужаса! — Не стоит недооценивать храбрых маленьких мышат, — назидательно произносит Сухие Ладони и щёлкает её по носу. В голосе женщины ей слышится раздражение, и она не смеет больше перебивать. — Слушай дальше, дитя… Когда Готфрид добрался до вершины башни, лорд Арнгрим и Чёрный Ужас были уже там. В своём укрытии под кроватью Готфрид был незаметен, зато сам он видел всё. Принцесса сидела за столом спиной к камину и завтракала, усердно работая ножом и вилкой. Служанка с пустым подносом стояла у неё за плечом. На изящном диванчике напротив расположился Чёрный Ужас, недовольно бьющий пушистым хвостом. Его хозяин, Лорд Арнгрим, разместился на стуле у окна, откуда объяснял её высочеству порядок предстоящей церемонии. Готфрид перевёл взгляд на злосчастный кубок. Он стоял чуть в стороне от тарелки, и принцесса, похоже, к нему ещё не притрагивалась. «Нельзя позволить ей выпить из него», — решил Готфрид и, выбравшись из укрытия, поспешил к столу. — Как только Её Преподобие водрузит корону вам на голову, возьмите в руки… Готфрид поравнялся с очагом и, прошмыгнув мимо служанки, осторожно добрался до резного стула принцессы с высокой спинкой. Притаившись за ножкой, он посмотрел на Чёрного Ужаса. Голос лорда Арнгрима заглушал для того любой возможный шум от мышиных передвижений, взгляд чудовища был прикован к королевскому блюду. Готфрида он пока не замечал. «Надо забраться вверх и как-нибудь опрокинуть кубок», — подумал Готфрид. Но как это сделать? Пышное платье принцессы из тяжёлого зелёного бархата раскинулось по обе стороны от неё, свешиваясь со стула и ложась ровными складками на каменный пол. Уцепившись за подол, Готфрид медленно пополз вверх по складке, стараясь не натягивать ткань, чтобы не привлекать внимание хозяйки платья. Достигнув верхней части её бедра, Готфрид подпрыгнул и забрался на ручку стула позади локтя принцессы. — Очень жаль, что ваш отец не дожил до этого момента, — продолжал вещать лорд Арнгрим. Спинка стула представляла собой резные фигуры псов, поддерживающих корону, и в ней было достаточно проёмов, чтобы Готфрид смог вскарабкаться на самый верх. Служанка стояла по другую сторону от принцессы; взгляды обеих были устремлены к регенту, который в этот момент поднялся со своего стула. Готфрид снова взглянул на своего давнего врага. Пригнувшись к дивану, Чёрный Ужас внимательно смотрел прямо на него, и его глаза казались чёрными. «Одно движение — и он бросится прямо на меня», — понял Готфрид. — Почтим же его память, прежде чем… Рука принцессы потянулась к кубку и обхватила его пальцами. Глаза служанки, бросившей случайный взгляд на спинку стула, внезапно расширились. Раздался крик. Готфрид и Чёрный Ужас прыгнули. После этого всё смешалось. Сила прыжка Готфрида выбила кубок из рук принцессы. Его содержимое выплеснулось, оросив стол и какую-то чёрную массу впереди. Послышался грохот опрокидываемых предметов. Принцесса вскрикнула и вскочила со стула. Где-то разочарованно ахнул лорд Арнгрим. Во всей этой суматохе какая-то сила сбросила Готфрида обратно на пол, и он не видел, что происходит. До его обострённого слуха доносились лишь голоса. — Прошу простить, принцесса, я сейчас же уберу… — Что это на него нашло?.. — Б-был ещ-щё один! — Должно быть, что-то привлекло его внимание, он не нарочно… — Но что это с ним? — В-ваше выс-сочество, смотрите! — Это всё от удара. Я сейчас же унесу его, и вы больше не увидите… — Да стойте же, лорд Арнгрим! Ваш кот, он… мёртв. Тишина, воцарившаяся после этих слов, заставила Готфрида подняться и выглянуть из-за стола. Лорд Арнгрим, стоявший в центре комнаты с Чёрным Ужасом на руках, побледнел и выронил своего мёртвого кота. Принцесса взглянула на него с неодобрением и опустилась следом. — Я… приведу кого-нибудь, — сказал регент и развернулся к выходу. «Если он сбежит, она не узнает, что он пытался сделать», — понял Готфрид и бросился следом. Лорда Арнгрима он настиг недалеко от двери и, прыгнув на штанину, быстро пополз вверх. Вскрикнув неестественным голосом, регент замахал руками и попытался сбросить Готфрида, но собственное брюхо и короткие руки мешали ему это сделать. Регент крутился на месте и верещал; рядом суетились, пытаясь успокоить его, принцесса и служанка, а Готфрид продолжал карабкаться вверх. Добравшись до края дублета, он скользнул внутрь в поисках улики. Скоро его голова нащупала дно какой-то ёмкости. Готфрид рванул вверх, и склянка вылетела из-за пазухи лорда Арнгрима, разбившись у самых ног принцессы. На этот раз принцесса всё поняла. Стражники, которые успели сбежаться на их крики за столом, схватили регента, и дочь короля начала своё правление с двух важных указов: о пожизненном заключении лорда Арнгрима в темницу и о присуждении Готфриду рыцарского звания. С этого момента никто в её замке не смел обижать мышей, а королевские кладовые навсегда открылись для семьи Готфрида… — Он спас её, — она удовлетворённо улыбается. Тени на стене перестают плясать, возвращая её к действительности. — Спас принцессу от лорда Арнгрима и свою семью от Чёрного Ужаса. Внезапная мысль немного омрачает её радость. — Он очень храбрый… этот Готфрид. Подавшись вперёд, Сухие Ладони убирает белые пряди у неё со лба. — Да, дитя. Он храбрый. Но совсем не потому, что ничего не боится. — Сурана вскидывает голову, и добрая женщина ей улыбается. — Готфрид знает, что он мал и слаб, но всё равно бросается спасать принцессу. Потому что потерять друга для него куда как страшнее смерти. Ты понимаешь это? Она, заворожённая, кивает. Сухие Ладони, подцепив пальцами её подбородок, смотрит в глаза. — Страшные люди и другие существа будут постоянно окружать тебя. Некоторые из них… как те, от кого тебя спасли храмовники… захотят причинить тебе вред. Но самый грозный из людей всё же способен проиграть мышонку. Развивай в себе те качества, которые помогут противостоять другим. Будь умной. Будь хитрой. Будь ловкой, дитя. И, столкнувшись со страхом, помни о том, что куда важнее его…

***

Неизвестно, как долго она пребывала бы в состоянии того блаженного забвения, в котором так естественно, предавшись глупым мечтам, строить воздушные замки и не замечать даже ступеней под собственными ногами, если бы винтовая лестница, по которой они поднимались, внезапно не оборвалась у большой дубовой двери и Врен, остановившись, не схватила её за руку. Моргнув, Сурана остановила рассеянный взгляд на чародейке. — Ты эзотерик, не так ли? — спросила та негромко. Сурана, ничего не понимая, кивнула. — А уровень эмпатии? Она смутилась. Прежде никто, кроме Первого Чародея, не спрашивал её об этом. И если Первый Чародей был наставником, которому необходимо было знать всё о её таланте и который самостоятельно, из своих наблюдений, мог делать какие-то выводы, то Врен… «То Врен — что?..» Почувствовав, как зачесалась кисть руки, которую сжимала её спутница, Сурана неловко повела зажатым в чужой ладони предплечьем, опустила глаза и неохотно выдавила: — Очень высокий. Врен, поджав губы, кивнула. — Ирвинг учил тебя, как закрываться? «Закрываться? — ею овладело недоумение. — Да что вообще?..» Сурана бросила озадаченный взгляд по сторонам. Над дверью щедро разливал золотистый свет волшебный фонарь. По бокам виднелись грубоватые пустые кронштейны, оставшиеся тут с тех пор, когда обитатели башни ещё пользовались факелами. Тени от них ложились скелетами рук на стены и убегавшую вниз лестницу. Опустив глаза себе под ноги, Сурана заметила мерцающую полоску голубоватого света, падавшего в узкую щель под дверью. Теперь, когда она окончательно очнулась от мечтаний, её слух снова различал доносившиеся изнутри истошные крики. Кто-то кричал от боли; другой, перекрикивая его, угрожал или задавал вопросы. Слов она не понимала: все их заглушал громкий сухой треск, похожий на разряд молний, — но оба голоса показались ей знакомыми. Она не успела понять, кому могли принадлежать эти голоса, потому как пальцы Врен легли ей на подбородок и снова развернули лицо к себе. — Сосредоточься, — велела чародейка, вынуждая смотреть в глаза. Набравшись смелости, Сурана перехватила её пальцы и отвела их в сторону, в любую секунду ожидая удара или уничтожающего взгляда за подобную дерзость. Ни того, ни другого, однако, не последовало. Врен продолжала удерживать её одним лишь внимающим взглядом, и Сурана запоздало и совсем не кстати подумала, что кожа у неё мягкая и гладкая, как у молодой женщины. — Да, — она тряхнула головой. Зал на вершине башни огласился новым мучительным криком, и кожа у неё на руках покрылась мурашками. Сурана вздрогнула. — Да, научил. Но это непросто. Требуется постоянная концентрация. Даже несколько часов напряжённой работы способны истощить мага, а с того Совета, когда начался весь этот… «Кошмар», — хотела сказать она, но под бдительным взором чародейки стушевалась. Врен приподняла бровь. — Словом, — прочистив горло, — с тех пор прошло уже две недели. Моих усилий… хватало не всегда. Слишком много боли вокруг. Хотя сейчас, надо признать, она чувствовала себя гораздо лучше. Последние два этажа были довольно мирными, а магия Врен, какова бы ни была её природа, вдохнула в неё новую жизнь. Сурана бросила на спутницу ещё один задумчивый взгляд. Аура чародейки отдавала тёмной зеленью и выдавала её собранность, сосредоточенность, готовность к опасности. «Пойму ли я когда-нибудь, каковы её намерения? Кто она? Враг?..» — Придётся тебе собрать все силы, что у тебя есть, — пальцы Врен по-прежнему сжимали её предплечье. Глаза казались почти чёрными из-за зрачков. — Это место, вероятно, видело больше боли, чем любое другое в этой башне, — очередной крик из залы наверху, казалось, подтверждал эти слова. — Сосредоточься на том, кто ты. Отыщи в памяти какое-то место, лицо, событие, — да хотя бы стихотворение — которое послужит тебе якорем. Держись за него. Думай о нём постоянно, — её серьёзность передалась Суране. «Бояться нельзя, — понимала она, — и расслабляться тоже». Не говоря ни слова, ученица кивнула, и Врен распахнула дверь. Снова ступеньки. Выше и уже, чем где-либо в цитадели. Последний лестничный пролёт, извиваясь, поднимался вокруг центральной опорной стойки и выходил на ровную площадку, залитую всё тем же голубоватым светом. Над головой на высоте тридцати футов раскинулся купол башни, укреплённый высокими толстыми колоннами. Образованные ими арки и отходившие от них к центру купола подпорки складывались в красивый сложный узор на самой вершине, похожий на распустившийся цветок лотоса. Лившийся в высокие стрельчатые окна свет подкрашивал его лепестки бледными оттенками жёлтого, оранжевого и розового. «В безлунные ночи сквозь окна должны быть хорошо видны звёзды, — запрокинув голову, подумала она отстранённо. — Видят ли маги, не справившиеся с Истязаниями, в свой последний миг звёзды? Утешает ли их сознание того, что в этом мире, несмотря на всю его жесткость, есть и нечто прекрасное?» Почувствовав на себе нетерпеливый взгляд чародейки, Сурана приподняла подол мантии и опустила ногу на первую ступеньку. Боль. Короткая вспышка ослепительно белого цвета отпечаталась на внутренней стороне век, в глубине зрачков и перед самым мысленным взором. На краткий миг — на целую вечность — она перестала что-либо видеть и, закрыв глаза, едва не закричала от пронзившей виски чудовищной боли. Казалось, кто-то вонзает раскалённые длинные спицы прямо в кость и ввинчивает их глубоко к мозгу. Кости коленей, а затем и ног целиком расплавились, превратившись в лаву, в студень, в безжизненную однородную массу. Её качнуло, и Сурана наугад ткнулась рукой в холодный камень стены. А может, пола? Она не знала. Где она? Как это прекратить? Глотая воздух, Сурана чувствовала, как расползается. Растекается по ступеням лестницы горой скользких щупалец. Мир вокруг неё горел, вопил, пульсировал; истошный крик, налетавший порывами, перестал быть звуком и превратился в лезвие, срывавшее лоскуты лопающейся от жара кожи, пока от неё не остался кровоточащий кусок нарывающего мяса. Обнажённая плоть отзывалась безумной болью на чужие крики. Всё ужасное, что случалось в этом месте за его долгую историю, слилось в единый ком, единый электрический импульс, пронзивший всё её естество и выжегший на изнанке души свою уродливую печать. «Как больно, духи! Все эти люди…» — Похоже, он потерял сознание, — донеслось до неё откуда-то. Из другого мира? Но кто же это сказал? Врен? Каллен? Она сама?.. — Так приведите его в чувство, — приказали в ответ. «Чувство… в чувство… приведите в чувство…» Боль сменилась агонией. Её затрясло. Тёмные сущности, почуяв слабость, устремились к ней. Страх вцепился в пятки, раскроив кожу и распоров мясо до кости. Невежество закрыло глаза мертвенно бледными ладонями. Она услышала, как неподалёку взревела Ярость, и увидела перед лицом кривую ухмылку пробуждающейся Гордыни. «Якорь. Она сказала найти себе якорь». Изумрудный зыбкий мир треснул и рассыпался на осколки воспоминаний. Вот изъеденная ржавчиной лопата отца и небольшая ямка на заднем дворе: в самый раз для её кота. Вот старый плащ с завёрнутым в него телом Уголька. «Попрощайся, Нерия». Вот неприметный холмик над могилкой её питомца, вот она же уже разрытая, вот сладко пахнущий, сильно облезший Уголёк с торчащими наружу рёбрами у них на пороге, вот искажённое ужасом лицо отца. И сам отец — в окружении пустых бутылок… Когти демонов сильнее вцепились в её плоть. «Другое! Нужно что-нибудь другое! Что-нибудь хорошее». Библиотека Круга. Суране двадцать. Стопка тяжёлых книг в её руках заслоняет обзор, скрывая край ковра меж стеллажей. Споткнувшись, она летит на пол, а книги взвиваются вверх и градом сыпятся на голову и вокруг неё. От ударов у неё звенит в ушах, но смех учеников перекрывает даже этот звук. Смесь боли и унижения вызывает только одно желание: спрятать лицо и нестись со всех ног в каморку, но так нельзя. Распластавшись на коленях, она ползает по ковру и пытается собрать старые тома, когда правая рука внезапно сталкивается с другой рукой, и, подняв глаза, она видит Каллена, протягивающего ей «Книгу личностей духов»... Уродливые морды голодных демонов растворились, и из полумрака проступило озабоченное лицо Врен. Оказалось, что Сурана всё ещё стоит у стены, а чародейка поддерживает её за плечи, не давая сползти вниз. — Порядок? — Сурана ограничилась кивком, и Врен снова отстранилась. — Тогда дальше сама. Много от тебя толку, если ты даже стоять прямо не можешь? «Никакого», — мысленно согласилась она и продолжила подъём. Площадка со всем, что на ней происходило, показалась раньше, чем они успели одолеть лестничный пролёт, но Суране всё равно потребовалось несколько минут, чтобы разобраться в увиденном. Первым, что ей бросилось в глаза, была блестящая лысина Ульдреда, отражавшая голубоватое мерцание лириума в купели для призыва. С виду он совсем не изменился: крючковатый нос, крючковатые пальцы, надменный и самоуверенный взгляд амбициозного старшего чародея, достаточно сдержанного и немногословного, чтобы представители разных братств прислушивались к нему и справедливо опасались, — но Сурана видела, что скрывалось теперь под маской человеческого существа, и знала, как мало там осталось от прежнего Ульдреда. Он, по-прежнему не замечая её и Врен, склонился над каким-то бородатым стариком, перебирая потрескивающими между пальцев молниями. Его жертва — бледная, измождённая, трясущаяся — больше напоминала восставший труп, чем живого человека. Лицо покрывали тёмные кровоподтёки, в седой бороде и волосах затесались совершенно белые пряди, шея едва удерживала голову на весу, а плечи и руки безвольно повисли. Прискорбно выглядела и его мантия со следами сажи, крови и блевотины на выцветшем шёлке. «На шёлке?» Сурана внимательнее взглянула на ткань мантии. В неровном освещении зала, под слоем грязи с трудом угадывался алый цвет чародейского одеяния с золотой отделкой на воротнике и рукавах. «Но ведь это же…» С недоверием и ужасом она всмотрелась в лицо старика, отыскивая на измученном лице знакомые черты. Лучше бы им не быть здесь. Его смерть не принесла бы ни ей, ни Кругу ничего, кроме горя, но для него самого могла стать благом. Особенно здесь. Особенно с ним. — Ульдред, — негромко позвала Врен. Маленькие молнии погасли. Старший чародей ненадолго замер, затем медленно выпрямился и развернулся. — А, Врен, — протянул он вкрадчиво, прежде чем окинуть Сурану проницательным взглядом. — Кого же это ты нам привела? — Это… — Ирвинг! — не слушая её, закричал старший чародей, обращаясь к старику. Сурану пробрало холодом. — Поднимайся, старый пьяница! К тебе пришла твоя лучшая ученица! Сердце Сураны, несмотря на все попытки ожесточиться, обливалось кровью. Её учитель, её наставник, её защитник, один из немногих её собеседников… Что они с ним сотворили? Что он сотворил с ним, и как посмел он поднять на него руку? Первый Чародей не поднимал взгляда от каменного пола, на котором сидел. Один лишь взгляд на него заставлял задуматься: видит ли он хоть что-нибудь перед собой и слышит ли, о чём говорят другие? — Хотя подождите, — тёмные глаза Ульдреда снова остановились на Суране, и неприятная улыбка исказила его лицо, — кажется, я напутал. Ведь лучшая ученица Ирвинга — сгинула под Остагаром! Она дёрнулась, словно подстреленная. Насмешки сверстников и младших учеников были унизительны, но однообразны и били, в основном, по поверхностным вещам. Но это… незримая пощёчина жгла щёки и вызывала предательские слёзы на глазах. Как он понял? —… Этот маг даже о ней был невысокого мнения. Что, по-твоему, он думал о тебе? — Эта ученица одолела демона гнева на моих глазах, — вмешалась Врен. — И сделала это довольно ловко. Всё это время она выживала в башне — одна, в окружении других демонов и одержимых… — И что с того? — тон Ульдреда выразил нетерпение. Бросив быстрый взгляд на чародейку, Сурана увидела, как та подавляет раздражение. — То, что нам не нужна Солона Амелл, — проговорила она сдержанно. — Эта девушка эзотерик, невероятно чувствительная к присутствию духов и вполне готовая к Истязаниям. Мне и пары часов хватило, чтобы это увидеть, а Ирвинг в течение четырнадцати лет занимался с ней. Часами. Врен со значительным видом замолчала, и на лице Ульдреда отразилось понимание. В воцарившейся тишине старший чародей одарил Сурану долгим изучающим взглядом. «Почему они вдруг притихли? Что всё это значит?» — Значит, наш благочестивый маг, — двинувшись в обход Сураны, заговорил Ульдред. Она напряжённо заозиралась, пытаясь уследить за его передвижениями, — всё это время вводил Грегора и других старших чародеев в заблуждение, утверждая, что девушка не готова? Он снова появился слева от неё, и Сурана неосознанно подалась вправо. — Маги, демонстрирующие высокий уровень эмпатии, чаще поддаются на уговоры демонов, взывающих к их жалости, — поддержала Врен. — Ирвинг, вероятно, желал защитить её. Мы можем это использовать. — Ты уже рассказала эльфу, что от неё требуется? — Как раз собиралась. Голова у Сураны шла кругом. Так Истязания предполагают сражение с демоном? И Врен считает, что она готова к ним? А Ирвинг не допускал её к экзамену не потому, что недооценивает её магические таланты, а потому, что верит, будто демоны могут использовать её эмпатию, чтобы занять её тело? Безумие какое-то. Вытаскивать учеников ночью из постели и бросать на растерзание демонам? Но ведь далеко не все из них бойцы! Целители, учёные, энтропщики, специалисты по рунам и зельям — все они приносят Башне и магическому сообществу в целом большую пользу. К чему им боевые навыки? Сурана качнула головой. Не время. Ульдред и Врен собираются использовать её в своих целях. Каким образом? Словно отвечая на вопрос, Врен повернулась и обратилась к ней сама: — Я уже рассказывала тебе, что мы не можем выбраться. Кто-то держит оборону перед спальнями учеников, а за ними — хорошо укреплённые ворота, нарочно созданные для того, чтобы маги не могли через них пробиться. Мы можем проложить себе путь боем, но потери с обеих сторон будут велики, и мы перед выходом из башни окажемся обессилены. «Хоть бы вы вовсе не смогли отсюда выбраться». — Мы предпочли бы обойтись без кровопролития, — чародейка, казалось, не замечала её мрачного лица, — но храмовники и другие маги не станут нас слушать. Зато они послушают Ирвинга. — Который не хочет нам помогать. — Думаете, я смогу его переубедить? За кого они её принимают, интересно? Даже если маги, услышав голос Первого Чародея, снимут барьер, а храмовники — откроют ворота, увидев с ним Ульдреда и его компанию, они немедленно их атакуют. Никогда и ни за что Грегор, если он ещё жив, не выпустит шайку магов крови из Круга. А маги крови, в свою очередь, не будут стоять смирно, пока их убивают. «Они сами убьют всех, кто там остался. И сделают это руками Ирвинга и моими. Неужели они и правда рассчитывают, что я поверю, будто после всего, что они учинили в Круге, они хотят обойтись без кровопролития? А может… ждут, что я только притворюсь, будто поверила, чтобы мне сохранили жизнь? Милосердные духи…» — Не нужно никого переубеждать, — запрокинув голову и сжав переносицу двумя пальцами, пробормотал Ульдред. — Просто поговори с ним. Если он отвлечётся на голос существа, которому доверяет, я пробью его ментальную защиту и подчиню себе разум. Она обратила неуверенный взгляд обратно к Врен, но чародейка его проигнорировала. Значит, помощи не предвидится. Задержав дыхание, Сурана развернулась на пятках и двинулась к Ирвингу, спиной ощущая напряжённые взгляды двух чародеев. Того и гляди — продырявят её насквозь. Хотя у неё и так дыра вместо сердца, если она собирается помочь им сломать своего наставника. Ступая вперёд, она стала замечать и других присутствующих. Одержимых, охранявших связанных вместе магов, которые выглядели не лучше Ирвинга, и малефикаров, принимавших, судя по запятнанным одеяниям, участие в издевательствах над ними. Зал оказался таким большим, что они могли вести собственную беседу, не привлекая к себе внимания стоявших у входа Врен и Ульдреда. А у Сураны, благодаря большому расстоянию до цели, появлялась возможность подумать. Она вспомнила печать Первого Чародея на списке, найденном в его кабинете. Как сильно он, готовый отстаивать перед Грегором права каждого своего мага, должен опасаться магии крови, чтобы без разбирательств приговорить стольких учеников к Усмирению? И теперь… его держат здесь уже две недели, а он всё не сдаётся. Защищает разум от влияния из последних сил, но и они вскоре кончатся. И кто тогда помешает Ульдреду захватить власть над ним? «Его они тоже убьют. Когда перестанет быть нужен». Если то, что она читала, правда, то люди, чей разум подчиняют себе маги крови, продолжают всё видеть и чувствовать, оставаясь безвольной куклой в собственном теле. Что почувствует Ирвинг, когда увидит, что она сделала: боль, негодование, презрение? Успеет ли он её возненавидеть, прежде чем всё закончится? «Закончится для Ирвинга, — поправила она себя мысленно. — Для жителей Ферелдена с его смертью всё только начнётся. Но что я могу сделать?.. Почему вы не приходите в себя, учитель? Очнитесь! Разве вы не видите, что вы нужны мне?» Взгляд Первого Чародея оставался пустым. Он не поможет ей, просто не сможет. Он уже сделал всё возможное, чтобы обучить её, чтобы защитить её, чтобы воспитать её. И она либо оправдает его усилия, либо погибнет с остальными. Не пройдя и половины пути, Сурана остановилась и обернулась. — А что потом? — лица чародеев выразили недоумение. Она подошла ближе. — Храмовники уже наверняка послали кого-нибудь в Денерим за Правом Уничтожения. Возможно, уже сейчас, в этот самый момент, Владычица Церкви слушает отчёт о том, что здесь произошло. В их руках все ваши амулеты. Двинетесь ли вы штурмом на столицу или разбредётесь по всему Ферелдену, вас отыщут и перебьют. Даже вас, — она опустилась на одно колено перед Ульдредом, — Гордыня. Врен — она видела это боковым зрением — нахмурилась, но старший чародей остался доволен. Сухие губы его растянулись в улыбке, в глазах на краткий миг отразилось торжество. — А ты и правда кое-что понимаешь, ученик. — У тебя есть другие предложения? — не разделяя восторгов Ульдреда, спросила Врен. «Её так просто не проведёшь. Моя ложь должна быть основана на правде, иначе она не поверит, — она облизнула губы. — Создатель… Первый Чародей… Каллен!.. Что я творю?» — Эту башню построили аввары совместно с гномами, — вспомнила она, поднявшись, — в те времена, когда королевства ещё не существовало, и горцы могли надеяться править землями в низине, — страницы учебников по истории — бесполезных, по мнению некоторых магов — снова зашелестели перед ней, и Сурана почувствовала себя увереннее. — Здесь есть потайные ходы, о которых никто не знает. Я обнаружила их случайно и понятия не имею, сколько их ещё. Но те, кто построил эту башню, знали и должны были отобразить это в своих чертежах: гномы уж точно. И если здесь есть секретные проходы, то может быть и секретный выход. В обход других магов и храмовников. — Сильно сомневаюсь, — скрестив руки на груди и не переставая хмуриться, провозгласила Врен. — Прежде чем Круг Магов занял эту башню, она больше двух веков пустовала. Аламарри здесь столько авваров перебили, что Завеса истончилась, и люди боялись даже близко к этому месту подходить — считали его проклятым. Если у авваров был другой выход, что же они через него не сбежали? Не завись её собственная жизнь от доверия чародеев, Сурана восхитилась бы её познаниями. А также умом и рассудительностью. Почему им не доводилось говорить прежде? Беседы с Врен, похоже, доставили бы ей не меньшее удовольствие, чем чтение книг. Они обе достаточно осведомлены и упрямы, чтобы их споры длились часами. В мирное время она могла бы многому научиться у этой женщины. «Но мирное время для башни закончилось», — и вместо этого она должна её победить. Царапнув ладони полукружиями ногтей, Сурана воззвала к своему голосу, чтобы он не дрогнул, и проговорила: — Потому что у них не было такой цели. К тому времени аламарри во главе с Хафтером изгнали их почти со всех завоёванных земель. Аввары и их союзники хасинды отступали всё дальше к Морозным Горам. Кинлох Холд был одним из их последних форпостов. Лишившись его, они лишались возможности совершать набеги дальше в долину. Они понимали, что должны удержать его, и потому сражались до последнего. На это Врен было нечего ответить, и вместо неё заговорил Ульдред: — Какая разница, существует другой выход или нет? Каким образом он нам поможет? — Башня Круга со всех сторон окружена озером, — расставив руки в стороны, она повернулась на месте, кончиками пальцев обозначая границы Каленхада. Теперь, она видела это мельком, маги на другой половине зала тоже заинтересовались происходящим. Взгляды их были прикованы к ней и её рукам. Хорошо. Хорошо… Пусть смотрят и слушают внимательно, предатели. Даже в этой басне смысла больше, чем в том, что они натворили. — Несколько рек впадают в Каленхад и вытекают из него, но такой реки, которая текла бы из низин в горы, куда аввары могли бы бежать в случае нападения, не существует. А значит, этим путём они не могли бы спастись. Мост же, если он и был цел в то время, был бы занят неприятелем. Остаётся только один способ выбраться. — Под землёй? — усомнилась Врен. Сурана улыбнулась, довольная тем, что её слушают и что ей не пришлось самой произносить это вслух. — Авварам помогали гномы, помните? А они, как известно, не любят выходить на поверхность. Сеть их городов пронизывает весь континент, а выходы с Глубинных Троп находят по всему Тедасу. Один из них может быть совсем рядом с Башней и даже под ней. Внизу полно пещер, которые уходят глубоко в землю. Маги, поселившись здесь, определили их под кладовки, хранилища и архивы: иначе говоря, свалили туда всё, что им мешало в жилых помещениях. Никто толком не исследовал, что там, внизу, может находиться, но я была в части архивов, и видела карты, которые могут относиться к доцерковному периоду. «По крайней мере, эта часть — сущая правда», — подумала она и, остановившись, чтобы перевести дыхание, бросила взгляд на обоих чародеев. На лице Врен был написан скепсис, а у Ульдреда — раздражение. — И снова, — проговорил он недовольно, — как это нам поможет? — Разве не понятно? — удивилась она и тяжело вздохнула. — Если Владычица Церкви даст разрешение на зачистку Круга, храмовники выступят сюда со значительными силами, но размеры отряда, непогода и возможные препятствия на пути только задержат их. Глубинные Тропы же, если знать дорогу, могут за короткий срок привести вас прямо к Денериму. Вы доберётесь туда, никем не замеченные, и, выяснив, где находится хранилище с амулетами, сможете уничтожить его. И уж тогда никто не сможет выследить вас и отнять у вас вашу свободу. — Глубинные Тропы опасны, — возразила Врен. Но Ульдред уже вышел вперёд, оставив её за спиной. — Как и мы, — взгляд существа из другого мира снова остановился на лице Сураны, полный потустороннего знания и осознания собственного величия. — Во время выхода Пустоты, которое вы, смертные, называете Мором, они не так опасны, верно? — Так говорят. — «Во время выхода Пустоты?» — Значит, мы справимся. Но сперва ты, ученик, добудешь мне карты и отыщешь тот выход, о котором говорила. Вот этот момент. То, ради чего она всё и затеяла. Сурана обернулась на пленённых магов и полуживого Ирвинга. «Умная, хитрая, ловкая, — напомнила она себе. — Храбрая, как сир Готфрид». Зажмурившись, она произнесла: — С одним условием. — Условием? — рассмеялся Гордыня и, подойдя вплотную, наклонился к её лицу. — Ты смеешь что-то требовать? — Ничего, что шло бы в разрез с вашими интересами! — «Не пищать. Говорить твёрдо». — Если другой выход существует, я одна могу отыскать его. И если я это сделаю, то Первый Чародей, Каллен, другие маги и храмовники вам больше не понадобятся. Тот, кто по доброй воле решит уйти с вами, сможет это сделать, но все остальные останутся здесь и вы не тронете их, — она вскинула голову и встретилась с ним взглядом. — Обещайте это, и я отыщу выход из Башни. — Конечно, отыщешь. А если нет… — То поплачусь, — договорила она обречённо. Смех воплощённой Гордыни ударил ей в лицо, заставив ученицу вздрогнуть. Крючковатые пальцы сжали маленькую ладонь, и на одно мгновение, заглянув за грань, Сурана увидела когтистую фиолетовую лапу, впивающуюся в её кожу. — О нет, — зашептал демон, и внутренности её в очередной раз покрылись толстой коркой льда. — Вы все поплатитесь.