Танец драконов

С большой осторожностью орудуя щипцами, Сурана извлекла последний, тяжёлый от напитавшей его влаги чертёж из чана с водой и опустила на чистую разделочную доску. Трое лучших стихийных магов из числа приспешников Ульдреда продолжали трудиться над другими пергаментами и даже бровью не повели в ответ на это движение. Судорога напряжения превратила сосредоточенные до предела лица в застывшие бледные маски. На висках, над верхней губой, за крыльями носа поблёскивали капельки пота. Другие капли — уже не пота, но воды — под влиянием их чар постепенно набухали на поверхности листов, как утренняя роса на лепестках, и, срываясь с них, устремлялись к распростёртым над столом ладоням. Там, не доходя немного до самих рук, зависнув над столом и устилавшими его чертежами, они сливались, перетекали друг в друга и снова разветвлялись, образуя небольшие подвижные сферы из чистой воды и раствора. Старая магия. Самая простая. Не требующая сложных формул, заклинаний или воображения, воспроизводящая силы самой природы. И самая сложная. Отбирающая у мага всю энергию, опустошающая и плохо поддающаяся контролю. Доступная многим: ибо многие обнаруживали свой дар, поджигая дома и предметы, — но мало кому подчиняющаяся. Прекрасная, как хаос. И, как хаос, опасная. Завораживающая и пугающая. Дикая. Кому под силу удержать в руках заряд молнии или бушующее пламя? Кто способен оседлать шторм и сдвинуть сами земные плиты? Сурана с опаской покосилась на работу магов. — Не перестарайтесь, — напомнила она им, тревожно поглядывая на бесценные чертежи. — Лучше оставить их немного влажными и позволить досохнуть естественным путём, чем вытянуть всё до последней капли и вызвать трещины. — По-прежнему не понимаю, — проворчала Врен, когда она, предоставив магов самим себе, остановилась рядом с ней возле выхода из кухни, — почему нельзя просто высушить их над камином? Сурана поморщилась. — Эти документы очень старые и очень хрупкие. Резкие перепады температур и влажности могут повредить их!.. Кроме того, пламя будет прогревать листы неоднородно, а уследить за ним будет куда сложнее. На это чародейке было ответить нечего, и в течение нескольких минут они молчали, наблюдая за тройкой стихиариев и течением воды в сферах. — Этот… процесс, — Сурана бросила быстрый взгляд на чародейский профиль, — займёт ещё несколько часов. Я бы хотела воспользоваться этим перерывом, чтобы покормить пленных. — Уйти? — Врен озадаченно сдвинула брови. — Пустить всё на самотёк? Ты меня удивляешь, ученик. Напомнить тебе, что весь этот проект — полностью твоя ответственность? Ты дала Ульдреду — и мне — обещание, что найдёшь другой выход, но решаешь бросить всё в такой ответственный момент? — Ваши подопечные и без меня знают, что делать. Пока они не закончат, от меня здесь не будет прока. Но если вы уверены, что пленников и так покормят, чтобы соблюсти условия нашей сделки, то, конечно, я останусь, чтобы стоять у вас над душой. Уверена, это принесёт много пользы! — Знаешь, что точно не принесёт пользы? — голубые глаза сверкнули ледяным пламенем. — Твоя дерзость. Сурана прикусила язык и перевела отчаянный взгляд с Врен на стихиариев. Водяные сферы под их ладонями продолжали понемногу расти. Прозрачные капли перетекали, отражая незамысловатый интерьер кухни, из-за чего сама материя в помещении казалась текучей и эфемерной, как в Тени. Пергамент на досках, высыхая, светлел. А время шло. «Ирвинг, Каллен, старший чародей Торрин, старшие чародеи Леора и Вивиан, чародей Сера, старший маг Инес…» — имена, лица и личности пленённых — всех, кто теперь зависел от неё, вставали перед её мысленным взором, истощённые голодом, изнурённые пытками, истомлённые, сломленные и обессилевшие. Если не помочь им сейчас, выдержат ли они ещё… ещё сколько? Когда всё это закончится? Из пучины отчаяния её вырвало звяканье металла и холод в ладонях, в которые Врен осторожно вложила связку ключей. — Другие маги вряд ли так просто тебя пропустят, — пояснила она, заметив недоумение на лице Сураны, и быстро отвернулась. — Но они знают, что эти ключи есть только у меня. Покажи их Ганту или Нолану, пусть помогут или хотя бы не препятствуют. Сурана обескураженно уставилась на тяжёлую связку в своих руках. Все мысли вдруг испарились, оказались изгнаны, безоговорочно выдворены на задворки сознания закономерным «Почему?». — В этом же… нет никакого смысла, — пробормотала она, всё так же не поднимая глаз. — Вот и я так думаю. Сегодня или завтра, они всё равно почти наверняка погибнут, — Врен истолковала её слова по-своему. — Но такова, видимо, природа всех хороших людей: не признавая суровой действительности, выращивать сад на обломках Бездны, — она неуловимо вздохнула. — Поспеши, ученик. Ты должна быть здесь, когда с чертежами будет покончено. Сурана не заставила себя ждать. Выбежав из кухни, бросилась по коридору к Овэйну, стараясь не думать о том, что кто-то в этом мире считает её хорошей. Связка с трудом умещалась в зажатой ладони, острые коронки ключей больно впивались в кожу, но любые из её нынешних трудностей были сущим пустяком по сравнению с тем, что пережили и продолжали переживать обитатели Башни. А потому Сурана неслась вперёд — неслась, невзирая ни на что. Заведующий кладовыми Овэйн встретил её со свойственной Усмирённым невозмутимостью и прохладной услужливостью. Выслушав просьбу, скрылся во тьме между стеллажей и вскоре вернулся с двумя дорожными сумками через плечо и небольшим холщовым мешком в руках. После этого они перешли в другие помещения, где в схожих с архивными условиями хранились съестные запасы. Памятуя об отсутствующей у пленников посуде и столовых приборах, сознательно выбирали те продукты, которые можно было бы есть голыми руками. Сурана старалась не слишком глазеть по сторонам. Следуя за интендантом между бесчисленных ящиков, бочек, подвешенных к потолку пучков трав и мясных туш в самой холодной части кладовой, она набивала сумки головками сыра, успевшими немного сморщиться яблоками и грушами, копчёными колбасами и полосками солёной говядины. Под конец Овэйн снабдил её наполненными водой флягами, вывел обратно в коридор и, пожелав удачи, поспешно заперся в своей обители. «Весьма красноречиво». Суране ничего не оставалось, кроме как, обречённо вздохнув, продолжить путь. С сумками на обоих плечах и мешком в руке это оказалось непросто. Подниматься по многочисленным лестницам на вершину башни даже налегке было испытанием, после которого приходилось растирать икры и восстанавливать дыхание. Теперь же трудностей стало только больше. Сурана вынуждена была менять руку, когда она уставала, сдвигать широкие лямки, чтобы не впивались в тело, и останавливаться, чтобы передохнуть. Утешало лишь то, что её по-прежнему не трогали демоны и одержимые. Разве что пара встреченных на четвёртом этаже магов крови проводили её настороженными взглядами, но этим всё и ограничилось. Перед залом, в котором они с Врен стали свидетельницами издевательств со стороны Лат и Ехидного над беззащитным Калленом, Сурана ненадолго остановилась. Проверила ключи в руке и взяла связку за кольцо, чтобы при случае быстро предоставить её в подтверждение своих полномочий. Потом сделала глубокий вдох и уверенно толкнула дверь. К её большому удивлению, стражей у входа в Зал Истязаний не оказалось. В небольшом пустом холле перед лестницей, помимо неё, присутствовал лишь по-прежнему запертый в магической ловушке Каллен. Сурана неловко остановилась, всем телом внезапно ощутив неясный трепет. За два года, что храмовник провёл в Кинлох Холде, они впервые были совершенно одни. Конечно же, они сталкивались раньше в коридорах и библиотеке, где он часто дежурил. Каллен часто помогал ей с тяжёлыми стопками, которые нужно было отнести в одну из аудиторий для теоретических занятий, или высокими полками, куда требовалось водрузить книгу, и вообще любил поболтать немного, если выпадала возможность. В нём Сурана не чувствовала враждебности ни к магам, ни к эльфам, ни к себе самой; он не был ни её наставником, ни однокашником, ни посетителем в библиотеке, где она фактически заменяла Суини, а потому редкие минуты непринуждённой беседы заставляли чувствовать её, что Каллену интересна она сама. Что она в принципе может быть кому-то интересна. Но даже в уединённых секциях между книжных стеллажей они не были наедине в полном смысле этого слова. Всегда был кто-то в главном проходе, или соседнем отсеке, или за столиком в паре футов от них, кто кашлял, вздыхал, шмыгал носом, шелестел страницами, постукивал ногой или пером как заведённый, обменивался мыслями, сплетнями, учебной или другой, не менее полезной информацией. Такая обстановка убивала всю интимность, препятствовала возникновению хотя бы эмоциональной близости. Теперь же… Оказаться с ним в пустой комнате, где больше никого нет… после того, что он сказал, в чём ненароком признался? Сурана покраснела. — Каллен, — позвала она тихо, снимая с плеч сумки и опускаясь рядом с ними на пол. Храмовник сидел к ней боком, вытянув правую руку над согнутым коленом, а перед ним лежал небольшой прямоугольный футляр, который храмовники обычно носили на поясе. Футляр был раскрыт; на мягкой подкладке из красной бархатистой ткани лежали, прикреплённые ремешками, пустые колбочки из-под лириума. Ещё одну — на четверть полную — Каллен сжимал в вытянутой руке, но пить не торопился. Глаза его — золотистые, неизменно тёплые и добрые — в ответ на её зов открылись, но лицо выразило такую нестерпимую муку, что Суране стало тревожнее прежнего. Она возобновила попытки достучаться: — Я знаю, ты думаешь, что я ненастоящая… — Я знаю, что ты настоящая, — прохрипел храмовник. — Понял вчера, когда эти… чудовища, — он скрипнул зубами, — решили посмеяться надо мной. Снова. «Снова, — эхом вторили её мысли. Одно лишь это слово давало ей возможность почувствовать всю его боль. Сурана с трудом удержала контроль над эмпатией. — Сколько же времени он здесь провёл? И сколько раз проходил через пытки и унижения?» — Мне очень жаль… — Мне тоже, — к боли на его лице примешалась злоба, — мне тоже очень жаль, что я увидел тебя здесь, с ними. Уж лучше думать, что ты мертва, чем знать, что ты одна из них. От этих слов Сурана сразу осела и обмякла, не чувствуя боле за собой никаких сил. — Это несправедливо, — она сама не заметила, как перешла на шёпот. — Ты не представляешь… —… через что тебе пришлось пройти? — он вскинул голову, повернулся к ней, обвёл дикими глазами стенки своей клетки. — Почему же, представляю. Хорошо себе представляю. Я прошёл через то же — и даже больше. С тех пор, как меня заключили здесь, я видел много таких… как ты. Ученики, молодые маги, только что прошедшие Истязания. Слишком слабые, чтобы сражаться или захваченные врасплох. Их ловили и отводили наверх, к Ульдреду. Я видел лица каждого из них, хоть они мало чем отличались. Ужас от увиденного, страх перед предстоящим, а между ними — шок. И так у всех. Сгорбившаяся фигура Каллена за фиолетовой завесой дышала ненавистью. Ледяная ярость в его взгляде вколачивала её в каменные плиты пола непреклонно и бескомпромиссно, заставляя вжимать шею в плечи и опускать голову ещё ниже. Если бы не барьер, думала Сурана, что сдерживал его внутри клетки, он мог бы убить её. Эта мысль наполняла её страхом. И болью. — Дальше два варианта, — он наконец отвернулся, устало опустив голову. — Либо истошные крики… после которых приспешники Ульдреда уходили отсюда с новым одержимым на поводке. Либо тишина, и тогда по этим ступенькам спускался сам маг… Да не тот, что прежде. Другая осанка и походка, другой взгляд. В глазах больше никакого страха: только осознание приобретённого могущества… Не было никого, кто выжил бы и не замарался. «Нет, были! — хотелось крикнуть ей. — Я не заключала сделки с демонами». Но, строго говоря, это не было правдой. — В этом всё дело, да? — выпалил Каллен, уставившись на остатки лириума в своих руках. — В могуществе? Другие маги тебя унижали, и ты чувствовала себя слабой? Думала, магия крови даст тебе силу, с которой другие будут вынуждены считаться? А не захотят считаться — можно будет залезть им в голову и внушить всё что нужно. Или даже отомстить, как следует над ними поиздевавшись. Так? — он бросил на неё пронизывающий взгляд. — Так ты думала, Нерия, когда присоединялась к ним? Она вздрогнула, услышав своё имя. Подняла на храмовника полные слёз глаза. Сейчас, с ним, ей было хуже, чем в стычке с демоном: на атаки демонов всегда можно ответить магией. Хуже, чем с магами, выкрикивающими насмешки: можно закалить своё сердце и от самых жестоких из них. Но как закалить себя от жестокости со стороны тех, кто тебе дорог? Что можно противопоставить тому, перед кем ты полностью безоружен? «Только правду». Каллен ждал, и она ответила, сглатывая слёзы: — Нет. Не так. Я не одна из них. Я никогда не была и никогда не буду заодно с магами крови! — Тогда почему ты всё ещё жива? Почему свободно перемещаешься по захваченной ими башне? Откуда у тебя это? — Сурана проследила за его взглядом до связки ключей в своей руке. — Я слышал их проклятый звон каждый раз, когда Врен здесь появлялась, а теперь они у тебя! Ты добыла их в схватке? Может, все маги крови вплоть до этой двери уже мертвы? — Нет, — вынуждена была признать она. Каллен, усмехнувшись, отвернулся. В этом пренебрежительном смешке человека, который получил подтверждение самым страшным своим опасениям, Суране почудилась развёрстывающаяся яма из отчаяния и бессилия, вырытая её собственной неспособностью отстоять свою невиновность. — Я пытаюсь спасти тех магов и храмовников, что ещё живы, — выпалила она, цепляясь за стыки плит у границы его клетки и жалея, что не имеет возможности преодолеть этот барьер, дотронуться до его плеча, развернуть, убедить… Пусть даже это плохо для неё закончится. — Нам уже не помочь, — презрительный взмах головой пресёк дальнейшие возражения. — Если хочешь спасти тех, кто живёт за этими стенами, замани всех магов в этот зал и обрушь крышу. Это единственное, что ты можешь сделать. — Ты бы этого хотел. Правда, златовласка? Каллен и Сурана обернулись. На вершине лестницы, опираясь о белокаменные перила, стоял Ехидный. На вытянутом, лошадином лице виднелся совсем не лошадиный оскал. При виде него Каллен с отвращением отвернулся и закрыл голову руками. — Чтобы мы все умерли. И не только в этом Круге, — не спуская руки с перил, маг не спеша сошёл по ступеням вниз. — Я всегда знал, что вера, долг, благородные идеалы — это просто прикрытие для той ненависти, которую вы к нам питаете. Брошенный на Каллена взгляд дал понять, что храмовник не собирается отвечать на выпад. Тогда Сурана, встав на ноги, вступилась за него сама: — А какой реакции ты ждал? Вы захватили Башню, убили его товарищей по ордену, посадили его в клетку. Копались в его мыслях. Издевались! Ехидный покачал головой. — Всё, чего мы хотели, это свободы. Мирным путём. Всё начиналось с Совета, помнишь? А то, что не получилось… Что же, зато теперь одному из наших бывших тюремщиков знаком тот ужас, который испытывает агнец, будучи загнанным в одну клетку с волком, — взгляд мага устремился к храмовнику, и ехидная ухмылка снова приподняла уголки его губ в злом оскале. — На месте Каллена я был бы благодарен за то, что в своём желании отомстить мы не зашли ещё дальше. Принцип «ока за око» требовал бы, чтобы мы запугали его, взяли силой и продолжали насиловать, пока он не отважится на отпор, после чего убили. Но мы не стали. Видимо, даже злокозненные маги крови не столь жестоки, как храмовники. — Каллен — не такой! — задыхаясь от возмущения, выкрикнула Сурана. — Не такой? Ты что, забыла, в чём он тут признался? «Постыдные видения», «мерзкие мысли, которым трудно сопротивляться»! Не прошло бы и пары лет, как пример старших убедил бы его, что в сопротивлении нет никакого смысла. Маг — существо порочное, что твоя шлюха. Мага принуждать — не грех, а благое дело! Он теперь и сам с трудом дышал, вены на шее и висках вздулись от напряжения, лицо покраснело. Откинув светлые волосы со лба, он прищурился. — А может… тебе этого и нужно, а? Может, земные страсти и книжным молям не чужды? Вот у тебя и зачесалось? Так ты скажи. Маги друг друга в беде не бросают. Да и ласки наши были бы тебе приятнее, чем храмовничьи. Уж поверь мне. Руки у Сураны и правда уже чесались от едва сдерживаемого и плохо скрываемого желания съездить ему по холёному лицу. «Может, и стоило бы, — подумала она, собирая подрагивающие пальцы в кулак. — Может, хоть это убедило бы Каллена, что мы с ними по разные стороны». Но Каллен не обращал на них обоих ни малейшего внимания, погружённый в созерцание последней дозы лириума, а малейшая вероятность того, что Ехидный на её выпад ответит магической атакой или, что ещё хуже, проникновением в разум и она подведёт всех, кто от неё зависит, серьёзно остужала её пыл. — Ты Гант или Нолан? — спросила Сурана, успокаиваясь и разжимая пальцы. Выражение озадаченности на его лице было, пусть небольшой, но всё-таки наградой за проявленное благоразумие. — Гант, — маг даже, кажется, отвесил лёгкий, шутовской поклон в её сторону, демонстрируя безупречные на извращённый лад манеры. — Ульдред наверху? — Вышел. У тебя к нему дело? — Не к нему, а к пленным, — и, поддев носком чулка лямку одной из сумок, Сурана кивнула на принесённые ею припасы. — Врен разрешила их покормить. Гант скептически фыркнул. — Неужели? — Она знала, что ты не поверишь. Небольшой холл огласило холодное лязгание скрежещущих друг о друга многочисленных ключей: это Сурана вскинула ладонь, показывая Ехидному злосчастную связку. Каллен вздрогнул. — Ради Создателя! Прошу: хватит! — зажав уши, сквозь стиснутые зубы взмолился он. Зажмурив изо всех сил глаза, он раскачивался из стороны в сторону, а из горлышка опрокинутой им колбочки разливались, мерцая голубизной, последние капли лириума. «Вот же идиотка!» Потрясённая его реакцией и удручённая собственной глупостью, Сурана поспешила спрятать ключи в бездонных карманах мантии. — Ладно, Андрасте, — переведя задумчивый взгляд с Каллена на неё, спустя пару минут решился Ехидный. — Хочешь возиться с ними — возись. Можешь хоть дерьмо за ними убирать. Мне-то что? — А Каллен? — она всё никак не могла отвести от него озабоченного взора. — Он тоже пленный. Если бы вы хоть на минутку сняли этот барьер… Гант покачал головой. — Чары навёл Ульдред. Ему и снимать, — и, склонив голову к плечу, он одарил её внимательным взглядом. — Только я бы на твоём месте не спешил к нему с этой просьбой. Разве не видишь? Твой дружок считает тебя одной из нас и, даже будь у тебя возможность что-то ему дать, из рук твоих ничего бы не принял. Как ни больно было это слышать и тем более признавать, Сурана кое-как кивнула, соглашаясь предоставить Каллена заботам не славившейся постоянностью судьбы, и, взгромоздив обратно на себя все сумки, побрела вслед за Ехидным на вершину башни. Атмосфера в Зале Истязаний была очень расслабленной. В отсутствие предводителя бунтовщики вели себя куда свободнее и непринуждённее. Кто-то из них, очевидно, догадался распахнуть дверь на площадку, где, согласно чертежам, располагался сигнальный костёр, и впустить в тёмное затхлое помещение немного света туманного серого утра и отдающего промозглой сыростью воздуха. Знакомый Суране маг с аккуратной бородкой стоял теперь, оперевшись на косяк, у дверного проёма и наблюдал за кем-то или чем-то снаружи. Судя по доносящимся оттуда голосам, там было не меньше трёх других магов. Ещё двое — ученики, судя по одеяниям — сидели на перилах опоясывающей этаж галереи. Первый жадно глотал из бурдюка; второй что-то негромко, но настойчиво ему втолковывал. Последний, малефикар с перебинтованными руками, выполнял непонятные Суране пассы над купелью призыва, и оставшийся на дне неглубокой чаши лириум подкрашивал его склонённое лицо оттенками синего. Все они, кто ещё оставался в зале, немедленно обратили на Ганта и Сурану внимание, стоило им подняться по лестнице на этаж, и даже с затихшей вдруг площадки просунулась в дверной проем взъерошенная тёмная голова, но, видимо, не заметив ничего интересного, тут же исчезла, спровоцировав новый всплеск оживлённой дискуссии в своей компании. Интересовавшие Сурану пленники оставались там, где она видела их в последний раз. Связанные вместе спиной к спине, они образовывали небольшой круг возле одной из колонн, и, кажется, только верёвка да колонна удерживали их в сидячем положении. Суране тут же стала очевидна ещё одна из проблем. — Нужно их развязать. — Даже не надейся. Все пленники останутся связанными, пока ты не выполнишь свою часть сделки. Не сбавляя быстрого шага, которым они приближались к виднейшим представителям Круга, Сурана бросила на Ехидного озлобленный взгляд. — И как же мне их, связанных, кормить? С руки? — Я рад, что твоя находчивость не подвела тебя и в этот раз. Корми с руки, если не передумала. Внутри у Сураны всё заклокотало и закипело от гнева и возмущения. «Боитесь, — думала она, опускаясь на пол рядом со старшим чародеем Вивиан. — Вы все просто боитесь, что даже слабые от голода, пыток и бессонницы ваши бывшие наставники сделают вас в два счёта, стоит им освободиться». Старший чародей Вивиан, невысокая сухопарая женщина лет сорока, была одной из тех, кто встречал Сурану в день её прибытия в Башню. «Ну, детка, время восполнить недостаток жидкости кружкой горячего травяного настоя», — сказала она ей, когда Винн затянула порез от взятой храмовниками крови, и отвела за здоровую руку в общую столовую. Ту молодую женщину Сурана запомнила как непоседливую, одновременно застенчивую и дерзкую, с небрежным каштановым пучком у крепкой, краснеющей пятнами шеи. Но за полтора десятка лет, что прошли с момента их знакомства, чародей Вивиан выросла в звании, её большие серые глаза опутала сетка мелких морщин, а в волосах стало больше соли, чем перца. Она не отреагировала ни на прикосновение к плечу, ни на оклик по званию или имени. Когда Сурана осторожно приподняла опущенную на грудь голову, то увидела лишь затянутые туманной поволокой глаза: выражение бесконечно знакомое ей по хайеверским подземельям. «Они все под контролем, — поняла она, окинув взглядом остальных пленных. — Их тело, их воля, их мысли. Всё, что им позволено, — это дышать. И как мне?.. Не разжимать же им насильно челюсти, в самом деле: они ведь не звери и не умалишённые… Унизительно». — Что ты там копаешься? — не вытерпел Гант. — Не знаешь, как к ней подступиться? Ученики на перилах усмехнулись, а маг, склонившись над плечом Сураны, проворковал: — Ну-ка, Вивиан, открывай-ка ротик… Челюсти старшего чародея послушно раскрылись, вызвав новый приступ ехидного смеха у зрителей. Этого Сурана уже не выдержала. Вскочила на ноги, ударив Ганта плечом в подбородок, и, искусно сочетая высокий книжный слог, жаргон эльфийских гетто и отборный тевинтерский мат, разразилась таким потоком крепкой брани, что пивший из бурдюка ученик пролил добрую часть своего напитка себе на одеяние, да так и замер с открытым ртом. На площадке с сигнальным костром снова всё затихло, и уже знакомый Суране темноволосый маг показался в дверном проёме целиком, явно отдавая предпочтение тому зрелищу, которое разворачивалось внутри башни. Оставил своё прежнее занятие и злоупотреблявший кровопусканием малефикар, а Гант, потирая пальцами ушибленный подбородок, взглянул на неё с долей обиды и молчаливого уважения. — Потише, святоша, — он на всякий случай отошёл в сторону. — Где ты слов только таких понабралась? Но Сурану было уже не остановить. — Ненавидите храмовников? Это я ещё могу понять. Но за что вы издеваетесь над другими магами, такими же заключёнными, как и вы? Они обучали вас, защищали вас по мере своих возможностей и от храмовников, и от вас самих! И что же вы сделали, когда заполучили власть в свои руки? Чем их отблагодарили? Вы связали их, подчинили своей воле, запугали и запытали. И за что? За то, что они посмели не согласиться с вашими взглядами и действиями? Что же, поздравляю. Вы стали теми, кого так презирали и ненавидели: такими же тюремщиками и надзирателями! А это, — она указала на пленных, — та свобода, которую вы принесли собратьям, во всей красе: кровь, верёвки и унижение! Ей показалось, что старший чародей Вивиан моргнула, и в её обращённом в ничто взгляде проступило что-то осознанное, не замутнённое вмешательством магии крови. Но это выражение быстро исчезло, и уже спустя минуту Сурана не взялась бы утверждать, что действительно это видела. Остальные присутствующие реагировали более однозначно. Темноволосый с площадки наслаждался и предвкушал продолжение; маг с бородкой мрачно рассматривал каменные плиты у себя под ногами; перебинтованный смотрел на Сурану, как на тронувшуюся умом и несущую сущий вздор; ученики продолжали недоумевать и не понимать, как им реагировать. Больше всех её слова, кажется, задели Ганта. Он краснел, злился, почти задыхался и не находил слов. В конце концов, натянул на лицо ехидную ухмылочку, как поступал, должно быть, всякий раз, когда ему предстоял тяжёлый умственный труд или серьёзная ценностная переоценка. — К чему кричать? Эдак ты всех спящих перебудишь, — и, обернувшись к ученикам, он призывно махнул им рукой. — Вы, двое, помогите мне здесь. Приказы Врен нужно выполнять. Да, сестричка? После этого чародеи и старший маг Инес без всяких оскорбительных комментариев со стороны малефикаров открывали рты, наклонялись и принимали скромную пищу из рук Сураны, сами пережёвывали её и сами пили воду. Мутная пелена не спала с их глаз, а значит и этот странный обед был, вероятно, не более чем очередным приказом магов крови. Проявлением их абсолютной власти над пленниками. И, пусть подобное деяние у Сураны даже под пытками язык не повернулся бы назвать помощью, они, по крайней мере, избежали ещё бо́льшего унижения. Всё это мероприятие вместе с восхождением на вершину Башни и дорогой вниз заняло не больше часа, и, спускаясь на второй этаж, Сурана задумалась о том свободном времени, которое у неё оставалось. Эти мысли зазвучали отчётливее, когда впереди показалась дверь в кабинет Первого Чародея, и, недолго поколебавшись, она подобрала ключ и зашла. Обнаруженные ею книги по магии крови, столь дерзко замаскированные Ирвингом под обычные учебники, лежали на прежнем месте. Заперевшись изнутри, Сурана поспешила к столу. «Нужно их спрятать! — думала она, беря в руки тяжёлые тома и судорожно осматриваясь. — Стоит кому-нибудь их уронить или решить полистать, стоит только обратить внимание на изношенный вид — и всё пропало. Кругу не нужны новые маги крови, а мне — ни в коем случае нельзя сердить Врен. О чём Первый Чародей только думал?» Рванув ручку первого ящика, Сурана вновь уставилась на обложку его дневника. «Это… наверное, не этично?» — понимала она, но в голове набатом стучали слова чародейки о том, что Ирвинг намеренно откладывал её Истязания, и рой вопросов, связанных с этим, не давал трезво мыслить. Ещё мгновение Сурана держала в руках стопку учебников, а в следующую секунду, не удержавшись, уже скользила пальцами меж холодных, шершавых страниц, отделённых друг от друга лентой. Раскрыв дневник на том месте, где она была заложена, Сурана взглянула на последнюю запись: «Сегодня я тайно проследил за еще одной ученицей и разоблачил ее склонность к магии крови…» Она оторвала взгляд. Было что-то глубоко неправильное в том образе Первого Чародея: крадущегося по тёмным пустынным коридорам башни за ничего не подозревающими учениками и подглядывающего за ними вместо храмовников, — который предстал перед Сураной в этот момент. Предчувствуя дурное, она медленно опустилась в чародейское кресло, перевернула песочные часы, отмеряя следующий час, и углубилась в чтение. «…Обстановка в башне такова, что побуждает к определенному образу мыслей, как к доброму, так и к дурному. Ученики полагают, что мы играем с ними. Истина куда более сложна и прямолинейна. Склонных к отступничеству надобно разоблачать как можно раньше, не то пострадает весь Круг. Ульдред оказался весьма полезен в обнаружении нужных нам признаков. Его способность вводить в заблуждение просто восхитительна. Я бы сказал, ученики должны быть потрясены его способностями манипулятора. Нужно будет организовать семинар, дабы и другие чародеи могли перенять его полезный дар...» Казалось, это не может быть правдой. Игры с учениками. Манипуляции. Введение в заблуждение. Склонных к отступничеству нужно разоблачать как можно раньше? Почему бы не начать с восьми лет? Мальчики и девочки в этом возрасте последуют куда угодно и за кем угодно, сделают всё, что им велят. Ульдред же с Ирвингом взяли всё ещё уязвимых юношей и девушек, которых сами приучили подчиняться наставникам, а потом — что? В самом деле ли они разоблачали их, а не подталкивали? Пусть даже ненароком? Верить этому не хотелось. Слишком уж это походило на злоупотребление положением, на предательство тех, кого должно было учить и защищать. Но как не верить? Вот он — дневник. Вот почерк Ирвинга. А за пазухой, у груди, жжёт клеймом ещё одно неприятное доказательство: список жертв за подписью Первого Чародея. Ей хотелось выбросить дневник. Сжечь его, разорвать. Уничтожить вместе со свитком как единственное свидетельство погрешимости и несовершенства своего наставника, его унизительно жалкой «человеческости». Но Сурана продолжала читать. К моменту, когда она добралась до самых первых записей и самой первой жертвы уникальной в своём роде методики Ульдреда, в голове немного прояснилось. Сопоставляя уже известные ей факты и слухи с содержимым дневника и свитка, Сурана пыталась объединить их в общую картину, но какого-то фрагмента по-прежнему не хватало. Она нутром чувствовала, что тут замешан кто-то ещё, что знакомыми ей людьми движут пока незнакомые мотивы и что вся эта история — больше, чем кажется. Но как добраться до сути? Движимая всё тем же неясным предчувствием, она спрятала дневник в сумке, а учебники — в ящике под документами. Образовавшийся на столе проём, обведённый двухнедельным слоем пыли, заполнила книгами со стеллажа, после чего погасила фонарь, вышла и заперла за собой дверь. — Ты удивительно пунктуальна, — прокомментировала её возвращение Врен. — Они как раз заканчивают. Подойдя к столу, Сурана склонилась, чтобы осмотреть уже готовые чертежи и карты. — С пленными всё в порядке? — чародейка впервые прошла так далеко вглубь кухни и остановилась неподалёку от неё. — У тебя получилось их накормить? — Всех, кроме Каллена, — аккуратно поднимая чертёж над столом так, чтобы на него падал свет из окна, ответила Сурана. — А с остальными пришлось быть очень осторожной, чтобы их после столь долгого перерыва в питании не вырвало… и не убило. Взгляд, которым её наградила Врен, был долгим, и в нём таилось уже знакомое ей по библиотеке и по этой кухне выражение грусти и тоски по чему-то хорошему. Чему-то светлому. Знай Сурана её поближе, она могла бы предположить, что чародейка испытывает ностальгию. Но Сурана пока не смела делать таких предположений. — Вот здесь, — она указала на точку в аудитории второго этажа. — За камином. Там находится тайный проход, о котором я говорила. А ведёт он вот сюда, в коридор в противоположной части этажа, к самой лестнице. Склонившись вместе с ней над чертежами, Врен всмотрелась туда, куда она указывала. — Я ничего не вижу. — Должно быть, они не отмечены, — Сурана нахмурилась. — Прежде ты говорила другое. И как в таком случае мы найдём другие проходы? От чародейки исходил приятный запах мяты и жасмина, мягкий и успокаивающий. Слабо пахло и другими травами. Сурана старалась смотреть на пергамент, а не на точёный подбородок с небольшой ямочкой и упругую линию скул, на не скрытый высоким воротником участок шеи и изгиб маленького изящного уха. Она старалась… Но выходило плохо. — Проход есть проход, — Сурана закусила губу, чувствуя досаду на саму себя. — Мы живём в материальном мире, а не в Тени. Здесь всё подчиняется физическим законам. Пространство не может взяться из ниоткуда, а значит оно есть на этом чертеже, даже если мы этого не видим. Гномы и аввары не могли не учитывать его, когда строили башню, — и она указала на обозначенные в каждом помещении стрелочки с тремя измерениями и выведенные рядом с ними числа. — Всё здесь. Если мы измерим длину, ширину и высоту аудитории, то разница между теми числами, которые приведём мы, и теми, что указаны здесь, составит размеры этого прохода. Врен медленно выпрямилась и взглянула ей в глаза. — Хочешь сказать, что для того, чтобы найти другие проходы, мы должны измерить каждое помещение в этой башне?! Её вопрос привлёк внимание стихиариев, которые прежде оставались безучастными к их разговорам. Оставив работу, они вскинули головы и взглянули на них с долей ужаса и недоумения: не иначе как представили масштабы предстоящей работы. — Ну, не каждое… — Сурана нервно провела ладонью по вспотевшему лбу. — Сомневаюсь, что проход, который ведёт наружу, может располагаться на верхних этажах. Тот, о котором я говорю, например, находится на втором, и для нас имеет смысл начать с него, спуститься на первый, а потом, если ничего не найдём, ещё ниже: в подземелья. Маги молчали. Сурана догадывалась, о чём они думают. Два этажа, даже если сравнивать приходилось с первоначальными пятью, это всё ещё очень много, и для повстанцев, веривших, что до выхода из опостылевшей им темницы оставалось рукой подать, такое сокращение было слабым утешением. Но утешение и не было её целью. Если малефикары хотят свободы, пусть заслужат её трудом на благо всего Круга, а не убийствами и разрушениями. Суране же предстоящая магам работа была даже выгодна. Среди суетящейся толпы, занятой измерениями и записью вычислений, ей бы ничего не стоило скрыться и провести немного времени наедине с потенциальным союзником, до встречи с которым оставалось меньше шести часов. «При условии, что они пойдут на это. Придётся их поторопить». Сурана опустила чертёж и небрежно повела рукой:  — Конечно, если вы передумали и больше не хотите покидать Башню, мы можем отменить всё это. Тогда и делать ничего не придётся. — Никто ничего не отменяет, — поморщилась чародейка и обернулась к подопечным. — Много вам ещё осталось? Я собираюсь навестить Ульдреда и сообщить ему о результатах, после чего соберу всех магов, которые ещё ничем не заняты, на втором этаже. Жду вас там же через час. Напрасно Сурана искала её взгляда и всматривалась в обращённое к малефикарам лицо в надежде увидеть отголоски её реакции, распознать бушевавшие внутри чувства, прочитать мысли. Врен оставила кухню так же стремительно и безжалостно, как делала это с другими, не заслуживающими её присутствия помещениями. «И ни разу даже мельком на меня не взглянула». Сурана не понимала, почему её вообще это волнует. Всё шло как надо: Врен поддержала её план, её подопечные скоро займутся измерением второго этажа, а она сможет увидеться с тем таинственным незнакомцем, о котором говорил брат Бет. В зависимости от того, что он предложит, все малефикары либо покинут эту башню, как сами того желают, либо погибнут. В любом из этих случаев им с Врен больше не придётся сотрудничать, общаться или даже видеться, и всё это будет уже неважно. Ведь так? «Нет, не так, — возразила она сама себе. — Потому что Врен — не малефикар. Потому что, несмотря на строгий вид и резкие слова, она искренне заботится о тех, за кого несёт ответственность, и делает это, несмотря ни на что. В отличие от Первого Чародея… Как Ульдреду вообще удалось переманить такую, как она, на свою сторону? Чем он и его идеи смогли привлечь её?» На размышления эти уже не оставалось времени. В водворившейся после ухода Врен тишине, под её бдительным со стороны, а на деле обращённым в самое себя оком, оставшиеся маги один за одним закончили работать с пергаментом, и Суране уже в который раз за эти сутки пришлось укладывать чертежи в ящик, брать его под мышку и плестись на второй этаж. «А ведь и правда, — внезапно поняла она, позволяя вырвавшимся вперёд малефикарам непринуждённо беседовать между собой, — прошли лишь сутки. Всего-то сутки с тех пор, как одна ведомая упрямством и неверием в чужую добросовестность чародейка заглянула в библиотеку и там, столкнувшись с ещё не обращённой в свою идеологию ученицей, вдруг разглядела в ней что-то, поверила в её значимость и взяла под своё крыло. Одни только сутки с того момента, как эти двое обыскивали кабинет Ирвинга, спорили в Большом Зале, наблюдали за неприятной сценой издевательств над Калленом, говорили с Ульдредом, обследовали лабораторию и кухню, снова спорили, спускались в подземелья, где спорили в последний раз, и ночевали в спальне Врен». Суране казалось, что прошла уже целая вечность. «Как легко, — думала она, уловив среди толпившихся в аудитории магов статную фигуру чародейки, дававшей слушающим какие-то инструкции, — как легко она вошла в тот безумный мир, в котором я жила… нет, не последние две недели. С самого своего рождения. Как запросто, как естественно, словно играючи, стала его частью. Как будто всегда таковой являлась. Разве могу я теперь представить, что не будет её прямой спины или плеча, заслоняющих меня от чего-то впереди, что не будет зоркого, всепроникающего взгляда голубых глаз и властного голоса? И почему? Неужели всё дело в моём совершенном, безоговорочном одиночестве, в моей отчаянной жажде близости с другим человеком? Или есть что-то в ней самой, что отзывается и во мне?» Врен снова оставила её вопрошающий взгляд без внимания, притворившись, что слишком занята своими наставлениями. Вздохнув, Сурана прошествовала к столу, оставила на нём ящик с картами и выглянула в окно, чтобы отследить положение солнца относительно горизонта. До заката оставалось меньше пяти часов. Они принялись за работу. Десять магов, которых привела Врен, поделили на две группы. Каждой вручили по принесённой из комнат храмовников длинной верёвке с узлами на расстоянии одного фута. Первая группа принялась обмерять аудиторию с секретным проходом, вторая — отправилась дальше. Стихарии, слишком измотанные обезвоживающими заклинаниями, не смогли к ним присоединиться и ушли отдыхать. Сурана не возражала. Стараясь не отвлекаться на царящие вокруг шум, гам и суету, она расположила интересующие её чертежи на столе и, вооружившись угольком, стала переносить их на сложенные вместе листы поменьше. Как только в её распоряжении начали появляться первые замеры, принялась записывать получившиеся цифры внутри соответствующих помещений и сравнивать с гномьими расчётами. Её теория вскоре подтвердилась. Между теми и другими обнаружилась разница в несколько футов: ровно в столько, сколько необходимо было узкому проходу и скрывающей его стене. Лицо Врен при виде этого ненадолго просветлело и смягчилось. — Покажи мне его, — попросила она негромко. Сурана охотно подвела её к большому, не работающему в данный момент камину у противоположной входу стены и надавила на глазок в центре одной из волют. Под характерный щелчок нержавеющих гномьих механизмов камин отъехал в сторону, открыв замаскированную под стену дверь в две трети человеческого роста, и, махнув приглашающе рукой, Сурана позволила чародейке, согнувшись, пройти вперёд. Проход встретил их темнотой, пылью и затхлостью помещения, в котором ни одно живое существо не появлялось уже несколько недель, а убирать вообще никто никогда не пробовал. Сотворив на ладони небольшой зелёный огонёк, Врен послала его вперёд по коридору и проводила долгим задумчивым взглядом. Втиснутая с ней в один узкий проход, Сурана вдруг ощутила потребность разделить с ней не только это пространство, но и эмоции. И сами мысли. Она приспустила контроль над эмпатией и отдалась нахлынувшим ощущениям полностью. — Вы злитесь на меня, — поняла она, поглядывая украдкой из-под длинных ресниц. — Что позволяет тебе делать такой вывод? Моя аура, которую ты без конца сканируешь, думая, что я не замечаю? — Не только, — притворившись, что не слышит очевидной насмешки в её голосе, ответила Сурана. — Мне кажется, я вас уже немного изучила. То, как вы чувствуете. Как реагируете. Как проявляете себя. И как это не соответствует тому, что вы говорите. В этот раз чародейка рассмеялась в открытую. — И всё — за сутки? — однако, взглянув Суране в глаза, посерьёзнела и перестала. Аудитория, из которой они пришли, вдруг стала ещё дальше, а работавшие в других залах маги и вовсе исчезли с горизонта. Остались только они вдвоём в тёмном тесном проходе, где ложь, как пыль, застревала в горле и где не было никого, кто мог бы услышать или осудить. Или побежать докладывать Ульдреду. — У меня такое чувство, что ты заманиваешь нас в ловушку, ученик, — её голос дрогнул. — Не знаю, как. Не знаю, что это за ловушка. Но ощущение, что вся эта суета — только видимость, декорация, что ты просто пытаешься тянуть время и быть мне скоро в дураках, не покидает меня. Сурана насупилась. — Я же обещала… — Что отыщешь выход, да, — она выдохнула. — Но ты не говорила, что мы успешно им воспользуемся. — Это… не в моей власти. Не в моей власти давать такие гарантии. Врен резко подалась вперёд. Руки сильно сжали плечи Сураны. Голубые глаза заглянули глубоко в душу: как тогда, в кабинете Ирвинга, но на этот раз куда менее требовательно, настойчиво и агрессивно. Почти просяще. — Так дай другие. Обещай, что не будешь препятствовать. Что не станешь вести двойную игру. Что сделаешь со своей стороны всё, чтобы мы благополучно спаслись отсюда. «И вы поверите?» — спросила она мысленно. «Любому твоему слову», — ответила чародейка глазами, дыханием, касанием рук, всей своей обнажившейся в этот миг натурой. И Сурана знала, что это правда. — Зачем мне это? — она улыбнулась. Криво, неискренне. Так, что скулы свело судорогой, а в глазах защипало. Паскудная улыбка, понимала Сурана. Омерзительная. Но слова были ещё хуже. — Чем скорее маги крови и все, кто им прислуживает добровольно, уберутся отсюда, тем скорее Круг очистится от вашей грязи и лицемерия. От вашей вызывающей жалость слабости и неспособности защитить тех, кто за вами следует. А если за пределами этих стен вы и вцепитесь друг другу в глотки, потому что понятия не имеете, что такое верность, братство и порядочность, да так и подохнете, ничего не добившиеся, то уж точно не по моей вине. Гримаса отвращения, скривившая под конец её лицо, была, в отличие от улыбки, искренней. Она и правда его чувствовала, это отвращение. Не к Врен, ибо её ничто из сказанного не касалось. К самой себе. Потому что, зная, что ей доверяют, смела бессовестно лгать. — И ты окажешься в безопасности? — спросила чародейка с застывшей на лице каменной маской. — Я буду жива. И смогу наконец спать. Потому что перестану видеть кошмары. Врен замолчала. Надолго. Потом кое-как отцепила руки от её плеч, отошла, насколько позволяла ширина прохода, выпрямилась. С виду она ничем не изменилась. Разве что в глазах потух какой-то внутренний огонь, словно порыв ледяного ветра задул его, погасив заодно и страсть, дерзость и бесстрашие, да в движениях стало меньше резкости, как будто на чародейку разом навалилась накопившаяся за две недели усталость. — Тогда поспешим? Возвращаясь вслед за ней в аудиторию, Сурана пыталась убедить себя, что поступила правильно. Но выходило плохо. Оставшиеся до заката часы пролетели незаметно. Сурана в каком-то исследовательском тумане продолжала заполнять выполненный от руки чертеж получаемыми от магов цифрами, сравнивать их с оригинальными замерами, высчитывать разницу, если она обнаруживалась, и вычислять маршруты тайных ходов. Совместными усилиями было обнаружено ещё два. Поиск этих проходов, а также механизмов, их открывающих, в конце концов, захватили прежде вялых, апатичных магов, и из-под масок хладнокровных убийц, практикующих запретную магию, проступил энтузиазм не наигравшихся в кладоискателей детей. «Возможно, следовало позволить им наиграться с куклами и деревянными рыцарями, чтобы позже они не игрались с людскими жизнями», — думала она отстранённо, наблюдая за разошедшимися не на шутку малефикарами. Когда витражи выходящих на запад окон окрасились в персиковый оттенок, она попросила у Врен перерыва для себя одной. Её отпустили кивком, ни о чём не спрашивая и ни к чему не призывая. Быть может, в её жестокости всё же был хоть какой-то смысл? «Не время», — тряхнула головой Сурана, поспешно спускаясь на первый этаж и подходя к часовне. Внутри царил мистический полумрак. Высокие окна с прекрасными, дорогими витражами выходили на восток, где стремительно темнеющее небо выметало за горизонт лучи угасающего солнца. Потянувшись, Сурана сняла с коридорной стены волшебный фонарь и, держа его перед собой, несмело вошла. Длинные ряды скамей. Могильный холод. Сумрак и тишина. В проходе — мёртвые ученики и маги, в последний миг искавшие защиты у Создателя и не нашедшие её. Статуя Пророчицы, опрокинутая, лежала на постаменте в окружении каменной крошки, белёсой пыли и толстого слоя воска от сгоревших дотла свечей. Застывшие восковые капли стекали с постамента на пол, как будто само это место исходило горькими слезами от увиденной жестокости. Поставив фонарь на пол, Сурана медленно опустилась на колени перед Андрасте. «Брат Бет просил прочитать что-то из Песни Света», — вспомнила она. Покопавшись в памяти, извлекла оттуда любимый отрывок из Песни Испытаний. — Создатель… Склонённая перед перевёрнутой статуей, читающая молитву в заброшенной часовне, полной трупов своих собратьев, она тут же почувствовала себя глупо. «Кем бы ни был тот незнакомец: другом или врагом, — надеюсь, он здесь». —… Врагам моим несть числа. Тьмы их, против меня восставших. Но вера моя поддерживает меня, — она поёрзала, чувствуя, как впивается в голень осколок камня. — С нею не убоюсь я и легиона, если он восстанет против меня… —… И долгими ночами, когда надежда меня покинет, я буду видеть звёзды и знать, что Твой свет со мной. Сурана резко обернулась. То, что она при беглом осмотре часовни приняла за сползшее со скамьи мёртвое тело, оказалось вполне себе живым магом. Он чуть прищурился, когда она подняла фонарь, чтобы осветить его фигуру, но не отвернулся, позволяя Суране как следует рассмотреть себя. Она тут же узнала это флегматичное лицо со склеенными, падающими на лоб каштановыми прядями и самого мага: частого, пусть и нелюдимого, посетителя книжных залов. — Я помню тебя. Ты бывший ученик старшего чародея Торрина. — А ты Сурана, девушка из библиотеки, — сказал он просто, продолжая спокойно её рассматривать. — Моё имя Ниалл. Как ты выжила? Сурана обернулась на вход в часовню и видневшийся в нём участок коридора. Не заметив ничего подозрительного, гуськом придвинулась к проходу между скамьями, где сидел маг, и, спрятав фонарь под одной из них, присела рядом. — Спряталась в каморке Суини. А ты? — На собрании, когда Ульдред и его приспешники стали атаковать нас заклинаниями, меня сильно приложило о стену. Я потерял сознание, а они, должно быть, решили, что я мёртв, — он помолчал, глядя на постепенно растворяющийся во тьме сюжет на витраже с Андрасте, являющейся Гаварду Аегису во сне. — Потом прятался. Искал других выживших. Помог Бену и Бет укрыться. Таскал им от Овэйна еду. — Ниалл вдруг прищурился. — Из их рассказа я понял, что ты повсюду ходишь с Врен. Что ни демоны, ни одержимые, ни другие маги крови на тебя не нападают. Однако же детей ты им не выдала. И, что-то мне подсказывает, малефикаром тоже не являешься. Что тебя с ними связывает? «Вот бы Каллену тоже это что-то иногда подсказывало», — вздохнула про себя Сурана. И разозлилась. Почему Ниалл, с которым она словом лишним не перекинулась, может с ходу определить её непричастность к делам магов крови, а Каллен, едва завидев её с Врен, сразу оклеймил предательницей? Неужели... неужели чародейка была права насчёт него?.. Её краткие объяснения вызвали у Ниалла неподдельное удивление: самую сильную эмоцию из тех, что ей приходилось видеть на его лице. — Говоришь, Торрин и остальные чародеи почти все живы? — он слегка улыбнулся. — Это же замечательно. Они могут сражаться? — Сражаться? — Сурана почувствовала, как не только лицо, но и голос выдают её предельную растерянность. — С кем? Для чего? Теперь уже и взгляд Ниалла выдал некоторую озабоченность. Склонив голову к плечу, он взглянул на неё так, будто всерьёз опасался за её душевное здоровье. — С Ульдредом. С его приспешниками. Чтобы вернуть нам наш дом. И не только… Тебе, наверное, известно, что я разделял взгляды изоляционистов? Мне казалось, если мы укроемся вдали от обычных людей, то их страху перед нами, ссорам и раздорам придёт конец. Но это ведь неправда, так? Пока существуют маги вроде Ульдреда и его сторонников, в какую башню нас ни запри, как далеко ни спрячь, мы всё равно будем представлять опасность, потому что власть, которая так нужна магам вроде них, возможна только за счёт использования обычных людей и возвышения над ними. И именно это они и сделают, как только выберутся отсюда. Тебе же этого не хочется? — Разумеется, нет, но… сражаться с малефикарами — удел храмовников! У них есть для этого все необходимые навыки. А что можем сделать мы против них всех? Одно дело пытаться спасти выживших, и совсем другое — убивать. — Мы с тобой не единственные выжившие. Я же говорил, что после того, как пришёл в себя, искал других. И я нашёл. Вместе с пленными чародеями… наши шансы на успех возрастают многократно. Не забывай, что они — элита нашего Круга. Самые опытные и самые сильные маги. — Не имеет значения то, насколько они опытны. Даже если забыть, что все они совершенно измотаны, они под контролем магов крови. Она ожидала, что на вялом лице мага после её слов появится разочарование, но Ниалл остался невозмутимым и только задумался ненадолго, приложив пальцы ко лбу. — Думаю, это не проблема, — заявил он наконец. — Ещё до нашей встречи я задумывался о том, как защитить разум от влияния магов крови. И, думаю, теперь знаю, как нам поступить. Такое имя, как Адралла, тебе о чём-нибудь говорит? Сурана сморщила лоб. Втиснутый под скамью волшебный фонарь бросал яркие золотые отблески на отполированный бесчисленными парами туфель пол. — Кажется, это магесса, жившая в Тевинтере в эпоху участившихся политических убийств. Магистры, обладавшие даром Сновидцев, преследовали своих соперников во снах и убивали. Адралла… искала способ от них защититься. — Не совсем так, — он всё же благосклонно улыбнулся ей, одобряя её познания. Сурана почувствовала, что краснеет. — Адралла была глубоко религиозна. Свою жизнь она посвятила изучению магии крови, но, в отличие от других, искала не могущества, а защиты от контроля разума. Любой формы. И ей это удалось. Созданная ею Литания защищала и от Сновидцев, — Ниалл коротко кивнул в её сторону, — и от магов крови. Последним это, конечно же, не понравилось, и они попытались её убить, причём неоднократно. Но свой жизненный путь Адралла окончила здесь, в этом Круге, и потому в кладовых Овэйна есть написанный её рукой текст Литании. — Даже если так, — Сурана закусила губу, — и Литания выведет пленников из-под контроля магов крови, сами они ведь не будут спокойно стоять, пока ты читаешь молебны. — Потому нам и нужна подмога, которая отвлечёт внимание. У меня есть трое магов, которых я смогу уговорить нам помочь. Ещё один сидит в карцере. Я… подкармливал его всё это время, потому что его тюремный надзиратель тоже… того: превратился в одержимого. Этот маг, как и ты, ещё ученик, но он талантливый целитель и точно нам пригодится. Правда, придётся пошуметь, чтобы его оттуда достать. Не сводя с Ниалла напряжённого взгляда, полного усталости, иронии и скрытого превосходства, Сурана запустила руку в карман и извлекла оттуда злополучную связку. — Знаешь, который из них от карцера? Ниалл, вопреки её ожиданию, лимит на проявление бурных эмоций не исчерпал, и удивился снова. Чрезмерно. — Я могу их взять? Она кивнула, ласковым движением указательного пальца оглаживая металлическое кольцо. — Думаю, я смогу придумать что-нибудь убедительное, чтобы оправдать их отсутствие, — маг с удовольствием принял у неё из рук ключи, а Сурана, проводив их взглядом, снова задумалась. — Даже с теми четырьмя, что ты сможешь привести, нас будет только шестеро. Против нескольких десятков, — повторила она. — С таким соотношением сил… мы к вершине Башни и близко не подберёмся. — У тебя есть идеи получше? В свете волшебного фонаря, под сенью заброшенной часовни Сурана обожгла его лихорадочным блеском глаз. Ниалл не знал и не мог знать, не мог даже догадываться, какие мысли в этот момент посещали голову девушки, знакомой ему лишь своими библиотечными подвигами. Не видел он и лиц, встававших перёд её мысленным взором, не слышал и слов: прощания и прощения, — которые не были и уже никогда не будут сказаны. Сидя прямо перед ним, Сурана будто бы ушла очень далеко, чтобы там принять решение и вернуться. Вернуться неохотно. И не вполне прежней. — Есть, — сказала она ему после нескольких минут зловещей тишины, показавшихся ему вечностью. — Я знаю, как изолировать большую часть магов подальше от вершины Башни и вывести их на время из строя. Если у меня это получится и если всё пройдёт как надо, то до Зала Истязаний мы доберёмся без потерь. «Но потери, — не стала договаривать Сурана, — большие и неминуемые потери, будут ждать нас внутри». Она продолжала молчать. Молчал и вялый, нелюдимый, несостоявшийся изоляционист Ниалл, бывший ученик старшего чародея Торрина. На высоких дорогих витражах часовни догорали последние капли дневного света, но они этого не замечали. Сидя лицом к лицу, на коленях, они смотрели друг на друга испуганно и удивлённо, словно впервые увидев, и никак не могли поверить в происходящее: в свои собственные слова, только что друг другу сказанные, и очевидно самоубийственное намерение… День догорал. В часовне темнело. В глазах Ниалла Сурана читала тот же вопрос, что и в своей полной смятения душе: «Неужели мы и правда собираемся это сделать?»