Вы поедете на бал?

Джоджи проснулся от холодка, тянувшегося из деревянного облезшего окна, в которое сквозь мутное стекло пыталось проползти серое солнце. Парень отметил про себя, что в ЭТОМ городе даже светило цвета пыли из-под скрипучего дивана, а на дома и вовсе без страху не взглянешь – такие же серые-серые, с подтеками под окнами и грубыми почерневшими швами. Из соседней бабушкиной комнаты доносился звук громкой молитвы. Сам Джоджи был неким подобием атеиста, считавшим, что «там что-то есть». Бабушка же считала его сатанистом из-за того, что Джоджи носил браслет с шипами. Джоджи умылся ледяной водой (горячую отключили), взял общую тетрадь по всем предметам и учебник по геометрии, решив, что остальными с ним поделится сосед по парте - улыбчивый приезжий пацан. Джоджи уныло побрел по грязной улице, которая ни разу в жизни не видела асфальта. У гаража валялся двухдневный труп кошки и несколько горелых шин, от которых адски несло химической ядовитой вонью. Вообще весь воздух пах как-то неправильно, не воздушно, да и на уровне пятого этажа витал еле заметный (но все же заметный!) смог. «Внимание, внимание! – раздался мертвенно-апатичный бесполый голос над пустым жилмассивом. – Из-за неблагоприятной экологической обстановки убедительная просьба воспользоваться медицинскими масками, которые вы можете приобрести…» - дальше пошла реклама аптеки, название которой Джоджи так и не разобрал, да это было и не важно. Школа была уже близко. На уроках ничего интересного не оказалось, разве что вопросы учителя обществознания спровоцировали у Джоджи приступ дикого хохота, во время которого парень поперхнулся слюной и закашлялся как туберкулезник. Суть вопросов была примерно в следующем: «В чем смысл? В чем истина? В чем сила?» «А ни в чем! – прокашлявшись, хрюкнул Джоджи. – Кому нужна эта ваша истина, если все мы больные? Вот как будем здоровей, так и подумаем, а пока дунем и уляжемся видеть розовые сны с ароматом «Момента»… Конечно эту мысль Джоджи озвучил не на уроке, а своей закадычной подруге Феваринии. Она была «нормальной бабой» (почему Джоджи называл бабой эту шпингалетку, не выяснено до сих пор), хотя и являлась дочкой чувака, который управлял их богом забытым городом - Джоджи никак не мог запомнить точное название его должности. Это же Джоджи, что с него взять… Потом Февариния и наш главный герой поехали к Феваринии - их отвез на кровавом «чероки» личный водитель «чувака, который управлял их богом забытым городом». К слову, водитель являлся и телохранителем, и киллером в одном лице. На его гладко выбритом лице вечно блуждала нехорошая ухмылка, а стоило ему открыть рот, как салон машины немедленно начинал пахнуть сигаретами. Джоджи как-то не понравился этот водитель. Дом Феваринии, несмотря на варварскую роскошь, навивал тоску и тлен. Тяжелые багровые шторы пропахли пылью, а где-то вдалеке мрачно рычал доберман. - Проходи, - в своей обычной депрессивной манере бросила Февариния. – Руки можешь не мыть, никому нет дела, - эти слова прозвучали идиотически загробным тоном. Странно. Обычно она была менее помирающей. - Че с тобой? – Джоджи бросил окурок в пепельницу отца Феваринии, продав которую, можно было бы проложить новый водопровод. Впрочем, парню никто не ответил – а кому ж было ответить, когда Февариния с каменным лицом откручивала нос своей детской игрушке, огромному медведю Валетику. Потом по лицу девочки потекли черные, как негры, полоски слез. Черные не потому что настолько все пафосно и траурно, а потому что на лице Феваринии была тонна косметики. - Не, ну че с тобой? – допытывался Джоджи. - Чо ты мне не в глаза смотришь, тварюга?! Смотри в глаза, когда со мной разговариваешь!!! – заорала она и попыталась лягнуть парня. Он ловко отпрыгнул и невротически захихикал. Правда, перестал сим заниматься, когда Февариния нацелилась в него пепельницей. …Джоджи декадентно наблюдал. Необычайно странное зрелище представляла собой Февариния: кислотно-розовое платье и вычурные золотые украшения причудливо сочетались с опухшим лицом, измазанным растекшейся подводкой и тушью. Впрочем, эта баба была все равно красивая – она вбухивала в свою внешность столько сил, параноидального внимания и папиных денег, что очередная истерика не могла просто так вот взять и все испортить. А Джоджи был страшный даже без истерики - долговязый, глаза на выкате, да еще и нос горбатый, вкупе с юношескими прыщами. А волосы жиденькие и светлые. В истерике же его щеки полыхали как врата ада, родного дома их хромого историка с разноцветными, до усрачки жуткими глазами. Джоджи кстати не удивляло, что Февариния дружит с ним (с Джоджи, а не с историком) – кто бы еще стал терпеть ее закидоны, типа сегодняшних рыданий? Пока Джоджи размышлял о своей многострадальности и терпении, Февариния с выражением немотивированного гневужаса на лице хрипло визжала и задыхалась, но через полчаса утомилась и успокоилась. - Ну че, как ты? – Джоджи ковырнул в носу. - Лучше, только живот свело и голова трещит, - хриплым, как у алкоголика голосом, пожаловалась она. - Это у вас семейное, - выдал Джоджи. - Че? - Ну, это, типа, у твоего отца тоже ж постоянно голова болит и глаза как у бешеной собаки, - протянул парень. - Есть немного, - из последних сил хмыкнула его подруга. – Стремная болячка - мигрень, я тебе скажу, из-за нее я выгляжу как психбольной типчик-поэтик. - Почему поэтик? - Не знаю, - равнодушно отказалась что-либо мотивировать Февариния. - Часто у тебя… так? - Не, как месячные – одну неделю в месяц. Так что в отличии от других баб я страдаю аж две недели, - грустно подытожила она. - А как твой папа тебя из этой фигни выводит? - А никак, сидит, меланхолично смотрит, как на себя со стороны, - пожала плечами девочка. - А мама твоя где? Уже дофига лет дружим, все хочу спросить, - наконец разродился Джоджи. - А нету. Я маленькая была, ее Юпитеру в жертву принесли, облили цементом и сделали из нее статую. - Жесть, - чихнул он. – А нафига? - Говорю же, жертва Юпитеру, - всхлипнула носом Февариния. – Знаешь, как страшно было – темная площадь, толпа народу, везде факелы, кентурия… Папа мне глаза закрывал, пока все это происходило, а я все равно видела… Мне до сих пор кошмары снятся, уже двенадцать лет, - призналась она, начиная рыдать по второму кругу. - Жеееесть, - не смог поумнее ответить Джоджи. - Уйди, - умоляюще посмотрла на него девочка, съеживаясь и забиваясь в угол, сверкая оттуда налитыми кровью глазами. - Нее, чойта я тебя оставлю, - насупился заботливый паренек. - УЙДИИИИИИ!!! – страшным голосом взревела Февариния и вылила на друга стакан валерьянки. Джоджи убежал. Дома его встретил кошачий запах. Джоджи ненавидел котов, а вот бабушка его частенько притаскивала бездомных (но почему-то все равно жирных) черных котов, которых парень брезгливо ликвидировал на улицу. Джоджиным отцу и матери было не до того – они работали на заводе, поздно возвращались. Сестра училась в гимназии и, хотя ей было восемь лет, уже спала со своими «любовями на всю жизнь» из средних классов. Так что все вечера Джоджи проводил один, остекленело глядя в пустоту и слушая африканское поппурри на зацарапанной фырчащей пластинке… Вот и сейчас он был занят тем же. Истерика Феваринии оставила настолько неприятный осадок, что Джоджи даже забыл вытурить очередного кота на улицу. От расстройства Джоджи ковырял ковер на стене. Тут в прихожей, чищенной лет пять назад, раздались голоса и шурш пакетов – это пришли джоджины родители из гастронома-дискаунтера. - Сынок, мы нашли тебе хорошего платного психиатра! – радостно возвестил отец, снимая куртку, пропахшую мазутом. В ответ Джоджи что-то утвердительно промычал – говорить ему было лень. – Завтра поедем! – предупредил папа. - Не, я завтра с Феваринией хотел за гаражи пойти, - помотал головой тот. - Зачем?! - Мы будем нюхать «Момент» и говорить об Истине, - простодушно признался Джоджи. - Не ври, какая нормальная баба согласится с тобой нюхать момент, у тебя ж харя страшнее ядерной войны, - хмыкнул отец. – Поди опять накупишь жвачки по монетке, и будешь, как дебил, вкладыши жечь! - и ушел, расскекретив Джоджи и оставив в тленности бытия. Впрочем, в одиночестве парнишка пробыл недолго – в их общую комантушку заглянула его размалеваная сестра и протянула ему трубку: - На, тебе эта твоя девка звонит, ну забыла как ее звать, у которой папаша чиновник… Ну она еще дура… ? - Февариния? - Ага, точно, вспомнила, - кивнула малолетняя шалава. – Ты сильно трубку-то не занимай, мне парень должен позвонить! – жеманно пояснила сестра, растягивая слово «парень», как ириску 60-х годов. Джоджи замахнулся на сестренку носком и она, взвизгнув, убежала. - Але? – прогундосил он в трубку. - Он совсем с катушек съехал! – пронзил его чуткое ушко ультразвуковой шепот. - Кто?! - Да папа, блин, мой. Совсем …ц, - тут Февариния припечатала крепкое словцо. – Короче, он пришел такой, опять долго на мигрень жаловался, потом вроде подремать лег, ну я посидела, посмотрела реалити-шоу, пить захотела. Прихожу на кухню, а он там стоит меланхолично и смотрит, как у него в стакане таблетка с ядом растворяется… - С чего ты взяла что она с ядом? - О, поверь мне, сама пыталась ей воспользоваться, - драматически-инфернально прошипела Февариния. – Итак, он смотрит такой, а я такая как заору что-то типа «ТЫ ЧТО ДЕЛАИЩЬ?!!!» - для пущего эффекта девочка изобразила, как именно она заорала, и Джоджи на пару секунд оглох. - А он? - А он начал мне впаривать что-то типа мол «зачем мне жить, если нет Истины»… Я говорю, ну эта, типа, нафига тебе истина, у тебя ж есть я, а он давай заливать мне про то, что он хреновый отец, ну я точно не помню, не до его слов было, но что-то вроде того… - Да, хреновастенько без Истины… А почему не до его слов? – осведомился Джоджи. - Так я под шумок яд в раковину выливала, - пояснила Февариния. – В общем, дальше он вообще понес какую-то х…, - тут она опять матернулась. - А какую? – для полноты картины Джоджи не хватало только поп-корна. - Да я как-то не очень вслушивалась, ну там про какую-то дорогу из Луны, - тут она сделала многозначительную паузу, мол, вы только поглядите какой бред, - Потом про какого-то помершего философа, я так толком и не поняла, какого именно… - Ну, это, самое, может в школе твоему папе не нравилось на обществознании читать цитаты какого-нибудь философа, а теперь ему стыдно за это, - выдвинул Джоджи логичную на его взгляд версию. - Да не, навряд ли. Хотя оставим, как вариант, - заметила Февариния. – Ну потом я сказала, утешения ради, что, мол, ну помер и помер, а папа в меня копье швырнул. Я спряталась в ванне, минут десять рыдала и материлась в пространство, а теперь звоню тебе, потому что боюсь выходить… - А при чем тут я? – протянул Джоджи, и возможно даже дождался бы ответа, но в комнату вошел – нет, влетел – на двух конечностях огромный жирный черный кот, волоча за собой шлейф бабушкиных воплей: «Мурлошка, мурлошка, ты куда подевалси?» Котяра яростно подлетел к нечленораздельно блеящему парню, вырвал у того из рук телефон и от души грохнул его об пол; потом с подленьким хихиканьем вывалился в окно с третьего этажа, превратившись в жирного сантехника. Или слесаря. Прибежав на шум, испуганные родители Джоджи узрели такую картину: их совершенно неменяемый сын заходится в истерике, равномерно покачиваясь на диване. Рядом валяются остатки телефона и зацепившиеся за засаленный ковер осколки стекла. Из пустой рамы (окно выбил кот) несет сырым холодом… - Что это? – держа сползающую в изнеможении маму, проговорил ошарашенный батя. Он ожидал услышать все, что угодно, но не «бабушкин кошак разбил мобилу и выпизднулся из окна, трансформировавшись в разнорабочего». - Не матерись, внучек, - слабым голосом машинально сделала замечание только вошедшая бабуля, но, медленно обведя взглядом комнатку, тихонько икнув, вырубилась. Джоджин папа, оценив обстановку, уверенно констатировал: - Мать, вызывай такси, визит к психиатру переносится на сегодня.