Испытание доверием

На Кили Двалин не смотрел. То есть он ни на кого не смотрел, просто стоял между двух стражей, скрестив на груди руки с видом полнейшего безразличия, будто происходящее никак его не касалось. Но Кили этот не-взгляд просто чувствовал, нутром, до тошнотной дрожи явственно. И не слышал почти ничего — пока зачитывали приговор, о чем-то тихо переговаривались советники... Какое это все имело значение? Исполнение наказания — всегда ритуал, простой и четко выверенный. Кили думать об этом не приходилось, для него во всем правило было одно — воля брата. Но сейчас-то все делалось строго по букве. В небольшом, совершенно пустом зале было три двери. Одна вела в тюремные коридоры, другая — в караульный зал, и, следовательно, наружу, третья, двустворчатая — еще в один зал, среди гномов звавшийся Закрытым. Перед этой дверью зачитывали приговор, в присутствии свидетелей, если того требовал статус осужденного. Потом его, уже без свидетелей, проводили в Зал, и только при закрытой двери выполнялось назначенное приговором. И сейчас к этой двери привели Двалина. Связан он не был, видимо, Гиннару как-то удалось взять с него обещание не делать больше глупостей. Но от этого видеть его без плаща, кафтана, пояса и оружия, в окружении стражи, ожидающим жестокого и откровенно несправедливого наказания было нисколько не легче. Если бы это был не Двалин, в который раз мысленно сказал себе Кили. А впрочем, какая разница? Разве подлость перестала бы быть подлостью, если бы ее жертвой стал какой-то другой гном? Фили никогда не позволял себе поспешных суждений и никогда не пользовался своей властью, чтобы ужесточить наказание. И если отказывал в просьбах, то умел объяснить, почему, и не обидеть... А кем после вот этого представления будут считать наследника? Дорвавшимся до власти злобным недоумком? ...И никакого утешения. Никакого. Чтение приговора закончилось, высокие створчатые двери бесшумно отворились. Стражи, сопровождавшие Двалина, дружно передвинулись на полшага вперед, давая понять, что нужно идти. И явно не желая принуждать пленника силой. Что представлялось весьма разумным. Двалин, по-прежнему не глядя ни на кого, и особенно — на принца, подчинился. Переступил порог Зала и, сделав четыре шага, остановился. Стражи за ним не последовали, захлопнули двери снаружи и встали по сторонам. Присутствовавшие при чтении приговора члены Совета стали чинно откланиваться. Принц взмахом руки велел удалиться и стражам тоже и остался один перед закрытыми дверями, за которыми совсем недавно — или наоборот, вечность назад? — сам обмирал от ужаса, но ничего, кроме страха, с ним все же не случилось. Кили тихо подошел к дверям, прислушался. Не настолько они массивны, чтобы совсем не пропускать звуков... ...Зал не зря назывался Закрытым, войти туда сейчас действительно было нельзя. В этом Свод, пункты которого не только внушали страх, но и оберегали гордость очень чувствительных к подобным вещам гномов, не допускал никаких разночтений — если наказание не объявлялось публичным, ни одного зрителя при нем быть не должно. Открыть двери Зала во время исполнения приговора значило отменить наказание. Сделать это, не имея на то права или особого дозволения — получить то, чего не успели выдать осужденному... Но у Кили-то сейчас такое право есть! ...Так же, как было право вообще не подписывать приговор. А если уж подписал... Двери заглушают обычные звуки, вроде спокойной речи, шагов или легкого шума. Но удар кнута далеко не беззвучен, и ни с чем же не спутаешь... ...короткий тугой свист и хлопок, бьющий по ушам даже сквозь закрытую дверь. Кили сам вздрогнул, как от удара, поперхнувшись вздохом. Тишина. Второй удар. Тишина... Кили прикусил губу и сжал руки, так что ногти впились в ладони. Третий. «Махал, их же будет двадцать...» Четвертый. Кто, ну кто помешал дать накануне «особое распоряжение»?! Все бы было очень эффектно, но совсем не страшно... Пятый. ...А будет двадцать. И долго заживающая отметина на коже от каждого, боль в мышцах, нарастающая ломота в груди при вздохе... Шестой. Как, во имя Создателя, можно терпеть ЭТО молча?! Седьмой. Кили, даже не думая, что делает, шагнул к дверям и решительно толкнул сразу обе створки. ...На восьмом взмахе кнута. И сам застыл на пороге, не сразу обретя дар речи. «Махал, нет... » — Ваше Высочество? — вернул его к реальности осторожный вопрос Гиннара. — Остановитесь, — проговорил Кили, почти не слыша своего голоса. — Хватит... — Как будет угодно Вашему Высочеству. Мы можем позвать лекаря? — Вы забыли дорогу в Залы Целителей? Все, довольно! ...Как покинул тюремные залы, как вернулся во дворец, он не помнил. Где-то у дверей верхних этажей дворца отстал эскорт, этого принц тоже не заметил. Очнулся у порога ставшего уже знакомым грота, пересек его, нетвердо ступая, и повалился ничком на камни возле источника. * * * ...Сколько прошло времени, Кили не знал. Вроде доносились порой топот и голоса, где-то в примыкающих к пещере коридорах, он не прислушивался. Рассматривал журчащий источник, уложив голову на локоть левой руки, подставляя под воду правую и провожая взглядом каждую стекающую струйку, будто не было в жизни дела важнее. Наверно, с ума сходят вот так, промелькнула коротенькая мысль, но не задержалась. Слишком это было бы хорошо и просто... От дальнего шороха отделился звук шагов, потом затопали уже совсем рядом. Кто-то протиснулся в сводчатую дверь грота. Кили не оглянулся, надеясь, что пришедший уберется сам подобру-поздорову. Но гном не ушел, наоборот, тихонько — насколько вообще это возможно для гнома — подошел и присел на камень рядом. — Ваше Высочество... Кили, узнав голос, поднял голову. — Что?.. Дальтрасир повздыхал, вроде сочувственно. — Хватились вас. — Велика потеря... Балин лучше меня все решит, первый раз, что ли? Старик еще раз вздохнул. Проговорил совсем тихо: — Что же так-то... Кили снова ткнулся в свой локоть. — Он же учитель мой... Дядей вторым всегда считал, сколько всего было, а теперь?.. Не стоило этого говорить, но что уж... Дальтрасир, впрочем, всегда был понятливым. Мог и сам догадаться, «что так-то». — Видно, правду говорят мудрецы, что от зла только зло родится... Кили, вздрогнув, резко вскинулся. Приподнялся, тоже сел на камень. Спросил осторожно: — Это ты про что же, почтенный? — Махал судья Его Величеству, не нашего ума то дело... Любил он вас, и вряд ли ждал, чем его суровость обернется. Но теперь о том жалеть поздно. Умойтесь, здешняя вода хорошо освежает. И нужно все-таки вернуться к делам. Дальтрасир неспешно поднялся и ушел, оставив принца в еще большем смятении. С внуками Ингви все понятно, но старого советника обмануть не так просто... Значит, он всерьез считает, что Кили сам надумал убить брата? А кто еще думает так же? Проклятие, они и не ищут никаких заговорщиков, полагая, что уже разгадали загадку!.. Кили торопливо ополоснул лицо, утерся и поспешил к выходу. Надо было вернуться в кабинет — скорее всего, Балин уже там, опять разбирается с важными делами... Балин. Важные дела. Спохватившись, Кили свернул в другую галерею и заторопился к тому переходу, который вел из дворца к Залам Целителей. * * * ...Двалин крепко спал, вытянувшись на животе и подоткнув под щеку подушку. Вряд ли кто-то был в состоянии уговорить его вот так прилечь отдохнуть, видимо, просто напоили каким-то зельем, не объясняя, как оно действует... Но так и впрямь было лучше. Кили хотел подойти поближе, но не решился — у стола возле кровати Двалина эльф в темно-зеленых одеждах что-то объяснял лекарю-гному, очень солидному и серьезному старцу, немного похожему на Оина. Гном хмурился, но кивал, крутя в пальцах граненый фиал, вроде тех, в которых Леголас приносил эликсиры для Торина. Эльфы... За все последние дни Кили ни разу о них не вспомнил. А поговорить с Леголасом, наверно, стоило... Если они взялись лечить Двалина, поправится он быстрее. Вот когда выпадет случай поговорить с ним и все объяснить, и выпадет ли вообще — вопрос уже другой... Кили успел забыть, как бесшумно передвигаются эльфы, и едва не подпрыгнул, когда на его плечо внезапно легла легкая узкая ладонь. Крутанулся на месте. — Леголас!.. Какого балрога, я же ударить тебя мог... — Так ли? — чуть заметно усмехнулся эльфийский принц. Уже серьезно спросил, кивнув в сторону Двалина и лекарей: — Зачем тебе это понадобилось? — А ты не знаешь? — совсем тихо, вопросом ответил Кили. — Может, знаю, а может, и нет, — пожал плечами Леголас. Кили отвел взгляд. Помолчал немного, потом спросил сам: — Он скоро поправится? — Скоро. Особенно если полежит спокойно, пока раны затянутся. У твоего наставника железное здоровье, повредить ему всерьез не так легко. — Наставник... — усмехнулся Кили горько. — Он и смотреть на меня после всего этого не захочет. Леголас глянул на него задумчиво, кивнул какой-то своей мысли. Проговорил после короткого молчания: — Но дело, видимо, того стоило... Хотя о средствах достижения своих целей тебе лучше подумать как следует. Намеренно причинять боль ты не умеешь, это вижу и понимаю не только я. Кили вздрогнул, ожидая продолжения, но Леголас ничего более не прибавил. Коротко поклонился и неслышно пошел, будто поплыл, к выходу из зала, куда уже направлялся закончивший разговоры эльф-лекарь. Стоять на месте стало совсем неловко, и Кили все-таки подошел к Двалину. Лекарь как раз приподнял на нем одеяло, чтобы проверить повязки на спине. Плотные белые бинты выглядели совсем не страшно, но Кили снова замутило — ему даже глаза не нужно было закрывать, чтобы вспомнить холодный серый зал, тяжелое, прерывистое дыхание Двалина, его закаменевшие в судорожном напряжении мышцы, кровь и пот на располосованной кнутом спине... Дело того стоило, сказал Леголас, но так ли это? Какое дело может стоить такого?.. Лекарь оправил одеяло, снова укрыв Двалина по шею, выпрямился и увидел стоящего в трех шагах принца. Спокойно, с достоинством, поклонился: — Ваше Высочество... — Как он? — тихо спросил Кили. — Неплохо. Сложно было только заставить его лечь спать, но тут эльфийское зелье помогло... Если не вскочит раньше времени, силы восстановятся быстро. Кили кивнул. Лекарь говорил спокойно и буднично, вопросов не задавал, но... едва ли такая трогательная забота принца о здоровье гнома, по его же приказу искалеченного, прибавит ему авторитета в глазах подданных. А впрочем, какая теперь разница?.. * * * Балин действительно оказался в кабинете; когда Кили переступил порог, на столе были разложены бумаги, но сам советник стоял у камина и курил трубку, глядя на огонь и о чем-то сосредоточенно думая. На стук закрывшейся двери он оглянулся. — Доброго дня, — поколебавшись, неловко выговорил Кили. — И тебе, малыш. — Балин подошел к столу, передвинул кресло. — Я тебя жду, садись, посмотри... — Балин, — тихо прервал его Кили, подойдя, но не спеша садиться. — Не лги мне, пожалуйста. Твой брат в Залах Целителей, ты знаешь, почему и от чего, так неужели тебе все равно?! Старый советник вздохнул и покачал головой. Снова ушел к камину, положил на полку трубку. Кили, ожидая ответа, последовал за ним. Остановился в паре шагов. — Балин?.. — Если я скажу, что мне все равно, ты все равно не поверишь, и будешь прав. А если скажу, что нет — что дальше? Ты не ученик мне больше, выговаривать или трепать тебя за уши я не могу. — Так меня следовало всего-то оттрепать за уши? — По-хорошему, тебя самого следовало выпороть, как вздорного мальчишку. Но ты не ребенок уже... — Балин, я... — Хватит, Кили. Ты принял решение, у тебя были на то свои основания. Я не возразил сразу, а после времени это пустой разговор. Будь добр, займись делами. Кили выдохнул и покачал головой. Сел к столу. — Что, если я не хочу переставать быть ребенком? — Время невозможно повернуть вспять. Не изводи себя понапрасну, все сделанное так или иначе к нам возвращается. Если Фили очнется, у тебя будет возможность поплакать и покаяться. — КОГДА Фили очнется, — уже резче поправил Кили. — Если, — твердо повторил Балин. — Не стоит обольщаться пустыми надеждами, это глупо и опасно. Просмотри эти бумаги и подпиши. Я скоро вернусь. Кили посмотрел ему вслед, посидел еще, уставившись на закрывшуюся дверь, потом взялся за бумаги и стило. Спорить с Балином всегда было бесполезно... Да и стоило ли, особенно сейчас?.. * * * Кили был слишком занят своими переживаниями, чтобы обратить внимание на некое возбуждение и суету в коридорах дворца. Потом пришлось заняться делами, вернувшийся Балин заставил его пересмотреть еще кучу разной писанины; близились часы вечернего приема... Гроза разразилась внезапно, во всяком случае, Кили известие застало врасплох. Просто в дверь кабинета раздался громкий стук, следом появился Рагнар, поклонился и очень спокойно сообщил: — Я прошу прощения, что прерываю занятия Вашего Высочества, но произошло нечто, требующее немедленных действий. Кили замер, вопросительно глядя на него; Балин подошел и встал у кресла принца. Спросил тоже чересчур спокойно: — В чем дело, Рагнар? — В Эреборе бунт. Слухи в народе бродили, вы сами знаете, какие, но было в общем тихо. А сегодня вдруг вспыхнуло... будто кто в сухую траву факел бросил. — Бунт?.. — холодея, переспросил Кили. — Да. Все ближние переходы и улицы заполнены народом. Перед дворцовыми воротами толпа в несколько сотен гномов, и большинство из них, если не все, вооружены. Кили отчаянно глянул на Балина. Тот был серьезен и сосредоточен... кажется, он никогда еще не был столь серьезен и сосредоточен. — Значит, бунт, — повторил он, хмурясь. — Но бунты не происходят ради острых ощущений, не так ли, Рагнар? Чего требуют гномы? — Они требуют невозможного, — снова очень ровно отозвался советник. — Они хотят видеть короля. * * * Когда-то, еще мальчишкой, Кили видел, как сходит с горы сель. Лето было дождливым, западный ветер гнал с моря грозовые тучи, бесконечные ливни переполняли водой горные озера, и берега одного из них не выдержали напора. И это первое, детское еще потрясение — смесь восхищения и ужаса перед сметающей все на своем пути мощью стихии — юный принц запомнил на всю жизнь. И когда на одном из уроков Балин рассказывал о причинах и последствиях народных восстаний, сравнивая их с бушующей стихией, Фили сосредоточенно хмурил брови и задавал какие-то вопросы, а Кили вспоминал ярость горного потока и думал, что все это очень страшно, и королям никак нельзя такого допускать... Смешно, но об этом же он думал и сейчас, глядя осторожно из окна верхней галереи дворца на запруженную народом площадь и слушая переговаривающихся рядом советников. Вслед за Рагнаром подоспели Хефти и Дальтрасир, все вместе они перешли из кабинета на галерею с окнами, и туда же явился мрачный до невозможности Ханар — доложить, что дворцовые ворота закрыты, караулы усилены, но стража пребывает в растерянности и едва ли от нее будет много толку. Потом общее внимание снова переключилось на Хранителя Закона. — ...это выглядит весьма странно. Складывается впечатление, будто кто-то подал команду к выступлению, настолько все было стремительно и четко. И требования эти... Говорят, будто короля опоили колдовским зельем, принца тоже заколдовали, а все потому, что один из приближенных короля — колдун... Одному Махалу ведомо, каким способом они думают выяснять, кто это. Рагнар говорил подчеркнуто спокойно, надо было отдать должное его выдержке — при том, что из-за общей к нему нелюбви первым кандидатом на роль врага оказался бы, скорее всего, именно он. Впрочем, остальные советники на сей счет тоже не обольщались — первым или вторым, какая разница?.. — Что же с нами будет? — пробормотал бледный, непохожий на себя Хефти. — Тебе, достойный советник, в самом лучшем случае просто отрубят голову, — сумрачно усмехнулся Ханар. Потер рассеченную шрамом бровь. — Но думать об этом рановато. Из дворца есть тайные переходы, можно выйти на поверхность, добраться до внешних застав... — То есть сбежать? — нахмурился Рагнар. — И что дальше? — Ну, что... собрать войска, верные короне... — И утопить Эребор в крови, на радость всяким стервятникам? Это проблему не решит. — Так что же делать? — озвучил общее недоумение Дальтрасир. — Стража их не остановит, если вообще осмелится поднять оружие, короля, которого они требуют, позвать на помощь мы не можем... — Можем, — вдруг перебил его молчавший доселе Балин. — Есть еще гном, которого почитают, как короля, хоть он и не носит корону. — Это шанс?.. — тихо спросил Хефти. — Единственный, — отрезал Балин. — Я иду за Торином. — Но приказ... — Не думаю, что Его Высочество будет возражать. — Я не возражаю, — неловко проговорил Кили. — Я... пойду с тобой, Балин — на случай, если у кого-то возникнут сомнения. — Хорошо, так даже лучше. Идем. Ханар, отряди нам эскорт — для пущего спокойствия... * * * Торин, казалось, ждал посетителей. Сидел у стола, полностью одетый и причесанный, нетерпеливо прихлопывая ладонью по столешнице — будто ему каким-то образом передалось витавшее в воздухе напряжение. Тревожно вздернул подбородок, когда вслед за звуком шагов и голосами дверь его камеры со стуком распахнулась. — Что?.. Балин подошел к нему, решительно взял за руку. — Торин, — произнес, не тратя времени на расшаркивания, — я пришел за тобой. Ты нужен там... — Что случилось? — Идем, по дороге объясню. Все хуже, чем казалось, нужно что-то делать... О присутствии рядом племянника Балин не сказал ни слова, предоставив Кили идти следом, вместе с сопровождавшими их стражами, и слушать. Торин шел легко и стремительно, только придерживаясь за руку Балина, и кивал, слушая краткий пересказ происходящих событий. — Говоришь, все началось внезапно? — Да, как по команде. Требуют видеть короля, иначе, судя по всему, дворец просто возьмут штурмом. А уж если зашла речь о колдуне среди советников... — Ясно. Что стража? — В полной растерянности. Со своими воевать они не обучены, толку в случае драки никакого не будет. Ханар предлагал скрыться тайными переходами, собрать по заставам войска... — Чушь, бесполезно. Ничего, Махал не попустит — управимся и без войск... Кили слушал все это, холодея, и гадал — что же случилось, почему? Неужели Рагнар прав, и все это — следствие «пошатнувшейся королевской власти»? За три дня недо-правления наследного принца? Собравшиеся в Привратном Зале стражи встретили Торина приветственными возгласами и расступились, давая путь к галерее, ведущей на балкон над самыми воротами. Кили последовал за ним, но у самой арки, ведущей на балкон, Торин остановился и поднял руку. — Балин, на балкон никому не соваться. Чтобы не видели даже мельком за колоннами. — Понятно. Не волнуйся — прослежу. Растерявшегося было Кили Балин подхватил под локоть и толкнул в нишу слева от открытого балкона. Оттуда можно было видеть площадь, оставаясь невидимым самому, балкон тоже просматривался весь. Торин постоял в тени, будто собираясь с мыслями, несколько раз глубоко вздохнул — и вышел на балкон, к бурлящей гневом и негодованием толпе. Остановился у перил, молча, вслушиваясь в многоголосый гомон. Кили затаил дыхание. Сердце ударило раз, другой, третий... и тогда в толпе раздался возглас: — Торин!.. И все изменилось мгновенно. «Торин... Торин...», — эхом покатилось по площади, и недобрый гул притих... Торин медленно воздел руку, призывая к тишине, и она круговой волной разошлась по площади и ближним улицам. — Что привело вас сюда, жители Эребора? Гномы снова загомонили, все разом. Торин несколько мгновений вслушивался, потом качнул головой и снова поднял руку. — Мне тяжело говорить со всеми сразу, вас слишком много. Решите, кто будет говорить за вас, достойные гномы. В ближних к крыльцу рядах возникло движение, потом от толпы отделилась группка из пяти гномов. Они поубирали за пояс топоры, поправили шапки и, так и держась рядышком, поднялись на широкое крыльцо. — Доброго дня тебе, государь. — И вам, достойные мастера. Что привело вас сюда? Почему вы пришли ко дворцу ваших королей с оружием? — Тревога, государь, — ответил тот же гном. — Слухи до нас дошли недобрые. Будто нет более правды в королевских чертогах. Толпа отозвалась согласным гулом. Торин чуть-чуть наклонил голову: — Что еще говорят среди вас? — Колдун появился среди советников. И короля опоили зельем колдовским, и принца околдовали... и тебя, государь Торин, будто бы под замком держали, чтобы вмешаться не мог... — Меня? — удивился Торин. — Так взгляните, достойные мастера, разве под конвоем я пришел говорить с вами? Ответом ему снова был слитный гул. — Помните ли вы, кто я, жители Эребора? — возвысил голос Торин. — Верите ли слову моему, как верили прежде? Или лживые слухи застилают ваши глаза?! Многоголосый гомон взметнулся волной... и стих. — Говорю вам, гномы — ваш король, мой племянник, жив, и жизнь его в руках Создателя, вернется он к нам или сойдет в Чертоги Махала — нет на то воли никого из живущих на земле. И никакого колдовского зелья не было. Был яд, о котором вам любой травник расскажет — из каких растений он делается, сколь редко встречается у нас на севере и сколь часто — в южных странах. — Торин передохнул, прислушиваясь, но никто не попытался подать голос. — Что же до принца, будто бы околдованного... Так всем вам знакомо такое колдовство. Боль потери, страх за близких и любимых — кому из вас неведомы эти чары? — Мы слышим твои слова, государь, — озвучил мнение толпы все тот же гном. — Но увы, не так все просто. Мы знаем принца, приходилось встречаться. Сейчас он совсем не похож на себя. Только ли в страхе и боли дело? Что, если и тебе лгут, те, кому ты привык доверять? Торин помолчал, ожидая тишины. — Вы считаете, что мне лгут мои родичи и друзья, достойные мастера? А кто лжет вам? Кто лживыми угрозами привел вас сюда, толкая на тягчайшее преступление? — Так ли лживы эти угрозы? — бесстрашно возразил стоявший на крыльце гном. — Пусть и не колдун при дворе — все равно это враг. И его волю выполняет принц, который, как ты говоришь, не заколдован. Так неужто нам должно быть все равно? — Да, враг. — Торин выпрямился и снова возвысил голос: — Я не собираюсь отрицать очевидного. Да, враг очень близко. Но разве обвинить невинного — значит, оградить себя от опасности? Разве лишить доверия того, кто всю жизнь был верен — значит, разоблачить врага? И... разве прийти с оружием туда, где ни единожды никому из вас не чинилось обиды — значит, доискаться истины?! — По притихшей толпе пронесся быстрый шепоток, кажется, последняя фраза порядком смутила собравшихся гномов. Торин перевел дыхание и заговорил тише: — Я не виню вас ни в чем. Больше того — я благодарен вам, за верность и неравнодушие, я понимаю, что пришли вы сюда, чтобы защитить от зла то, во что верите и чему клялись служить. Так не позвольте же себя сделать орудиями врага, не дайте вашими руками разрушить то, что вы же пытаетесь защитить!.. И я даю вам слово, что не буду знать покоя, пока сотворивший это зло не понесет заслуженную кару!.. Верите ли вы мне?! Слитный возглас эхом заметался над толпой. Торин снова поднял руку, и снова, одним порывом, на площадь пала тишина. — Увы, достойные гномы, враг не только при дворе. Среди вас тоже есть пособники заговора. — Толпа дружно ахнула. — Нам нужна ваша помощь... но силой оружия тут не сделать ничего. Нужны глаза и уши, и осторожность, ибо враг наш коварен и безжалостен, и до сих пор все, кто мог хоть что-то сказать, умирали прежде. — Что же делать с таким врагом? — снова подал голос предводитель восставших. — Смотреть и слушать. А о том, что увидели — сообщать нам, ни в коем случае не пытаться ничего сделать самим. Вы не доверяете советникам — у вас есть на то основания. Но я всегда приму ваших представителей и выслушаю. — А сам ты, государь? Ты не боишься оставаться во дворце, рядом с неведомым врагом? — Вера и преданность моего народа оградят меня от зла. Возвращайтесь в свои дома, и помните: слухи — тоже оружие. Слушайте свое сердце и разум, не позволяйте использовать вашу же верность во зло — и вместе мы одолеем любого врага!.. Ответный боевой клич сотряс своды Горы. Топоры и мечи приветственным салютом взметнулись на головами, никто уже не рвался штурмовать дворец. Торин стоял на прежнем месте, молча, грудь его бурно вздымалась, а на глазах блестели слезы. * * * — Все, — выдохнул Торин, прислоняясь спиной к стене в ближней к балкону галерее. — Кажется, все... — Все, — согласился Балин. — Пойдем... тебе нужно вернуться к себе. — Да, — усмехнулся Торин. — Кили, малыш, ты здесь? — Да, дядя, — отозвался принц, подходя. — Ты, надеюсь, не собираешься снова засунуть меня в ту конуру? — Ну что ты... — Тогда идем. ...Дис со слезами бросилась обнимать брата, Торин, явно смущенный, гладил ее по волосам. — Ну что ты, сестренка... Все со мной в порядке, не всерьез же все это было, что ты.. — Сейчас не понять, что всерьез, а что нет, — покачала головой принцесса. — Боль становится игрой, игра превращается в настоящую боль... — Все запуталось, Дис, но о чем ты? Какая игра, какая боль? И да, где Двалин? Я ожидал, что он придет за мной, с ним что-то случилось? Дис только всхлипнула. Балин негромко отозвался: — Он в Залах Целителей. — Что?.. — сдвинул брови Торин. — Он что — ранен? Когда, как? — Не совсем. Торин, ты... сядь, пожалуйста... — Балин. Что. Еще. Случилось? — Кнутом его били. Ничего серьезного, но отлежаться придется... — Что? Его — кнутом?.. За что?! — За оскорбление, нанесенное наследнику трона. Лицо Торина потемнело, как небо перед бурей, и Кили снова стало не по себе — от того, что буря эта должна была обрушиться уже на его голову. — Так... Значит, разговоры о том, что наследник не похож на себя и действует по чьей-то указке — не пустая болтовня. — Дядя, я... должен все объяснить. Послушай... — Объяснить?! Вот это вот — объяснить?! — Дядя, нет!.. — Кили повис на руке Торина, немного успев увернуться от оплеухи. — Пожалуйста, не надо... — А то что?... Туда же меня отправишь?! Что ты возомнил о себе, щенок?! — Дядя, ну зачем ты так?.. Торин оттолкнул его, рывком высвобождая руку. Кили отлетел, не удержался на ногах и упал — гладкие плиты пола больно ударили по коленям и ладоням. — Торин, нет! — Балин и Дис разом вцепились в его плечи, удерживая на месте. Пол был холодным и равнодушным, и так же пусто и холодно стало на душе Кили. Он поднялся на ноги, оглянулся. — И никакого утешения, да, дядя? — спросил совсем тихо. — Ладно... как-нибудь обойдусь. — И, не оглядываясь, пошел прочь. * * * К себе Кили даже не заглянул. Сразу свернул в покои брата, прошел в спальню, кивком велел выйти дежурившему там Оину. Тот раскрыл было рот, но, глянув в лицо принцу, подхватился и без возражений скрылся за дверью. Кили подошел к кровати, сел на край. Долго сидел молча, ища слова. — Фили... помнишь, давно еще, мама нам сказку рассказывала, про заколдованную принцессу, которая проснулась от поцелуя? Помнишь? А как ты рассердился потом, когда я к тебе целоваться полез?.. Рассердись снова, а? Ну как тогда?.. Губы Фили были теплыми и равнодушно-податливыми. Кили ткнулся лбом ему в висок, чувствуя, как подкатывает к горлу тугой ком. — Фили... Фили, я не могу так больше. Это слишком больно и страшно, Фили, слышишь.. Отзовись, пожалуйста, хоть как-нибудь! Я не могу без тебя, слышишь?! Фили!!! Он не сразу понял, что трясет брата за плечи, отшатнулся было в испуге, потом подхватил под мышки, приподнял и обнял. Прижал к себе, ткнулся губами в растрепавшиеся волосы. Прошептал, вздрагивая: — Они убьют тебя, Фили. Теперь точно... Чтобы бунта нового не было, чтобы все, как полагается... Чтобы король на троне сидел. Фили... Фи-ли... Он что-то говорил еще, не слыша и не помня собственных слов, просил, уговаривал... Потом просто плакал, уткнувшись в подушку и волосы брата. Потом давно знакомые, сильные и ласковые руки оттащили его от кровати и обняли, укутывая и укрывая, и стало тепло и спокойно... * * * Слезы понемногу иссякли, но открывать глаза не хотелось. Хотелось вот так сидеть, прижимаясь к мягкой груди и кутаясь в домашнее тепло, вечно... — Ну что ты, малыш, что ты... — ладонь матери тихонько прошлась по его волосам. — Я же не хотел, — пробормотал он, все еще нетвердо. — Мама, я не хотел... Так получилось, мама... — Я знаю. Знаю, малыш. Давай-ка, вставай и пойдем... Кили нехотя отлепился от ее груди и встал. Всхлипнул еще раз, утерся рукавом. Глянул на брата. Фили снова лежал на высоко взбитой подушке, аккуратно укрытый одеялом. Такой же спокойный и безучастный, как все последние дни. — Идем, — снова сказала Дис. — Куда? — К тебе, куда же еще. Тебе нужно спокойно отдохнуть. Он пошел. В свои покои, за двери спальни. Бездумно разделся, стащил сапоги. Сел на кровать. — Ни к чему все это, мама. — Что ни к чему? — Все. Мне бы дождаться Фили... — Конечно. Но тогда тебе и понадобятся силы. Потом... — Не будет никакого «потом», — совсем тихо отозвался он. — Не для меня. — Что? — напряженно спросила Дис. Осторожно присела на кровать рядом. — Кили, ты что говоришь? Что ты такое придумал? — Я ничего не придумал, мама. Спасибо тебе, но... оставь меня, пожалуйста. Она встала, обняла его и поцеловала в макушку. — Спи, родной. Утром многое кажется иным, чем ночью. И оказывается совсем не так страшно. Спи. Дверь за ней захлопнулась. Кили, горько усмехнувшись про себя, стянул рубашку и бросил ее на скамью, к остальной одежде. И внезапно сообразил, что на шее нет амулета. Проклятие... Он сорвался с места, торопливо оделся снова, попутно пытаясь вспомнить, когда и где мог сдернуть с шеи кожаный шнурок. Он весь день был не в себе, за своей одеждой не следил, а был в куче мест... Но начинать поиски, наверно, надо с того грота, с источником... До тихой пещеры Кили добрался без приключений, не встретив никого, с кем нужно было бы раскланиваться и разговаривать. Тщательно осмотрел и обшарил все камни возле источника, и удача на сей раз ему улыбнулась — дорогая сердцу вещица нашлась завалившейся в щель между камнями. Вот только шнурок надо будет прикрепить заново, чтобы не срывался больше...