Испытание доверием

Гномы не одобряют долгой скорби, полагая более достойным чтить ушедших трудом и подвигами. Торин прожил долгую и славную жизнь, топить память о нем в слезах было бы оскорблением, и в преддверии Дня Дарина король Эребора снял траур, оставив только воротник и оторочку из черного меха на мантии. Это не вызывало вопросов, потому что было красиво, а по мнению Ее Высочества Дис — еще и изумительно оттеняло цвет волос ее венценосного сына. Но цвет одежды — это только цвет одежды. На душе у Фили было по-прежнему прохладно и сумрачно, и что с этим своим состоянием делать, он пока еще не решил. Ну и рабочего распорядка дня никакой траур уж точно не отменял. Эребор продолжал жить, жизнь рождала проблемы и вопросы, которые следовало решать, и решать вовремя. И то, что король в одночасье лишился двух опытных советников, решение текущих проблем никак не ускоряло. Кому заниматься торговыми связями, они решили быстро. Найти другого Хранителя Закона оказалось не так легко, часть забот взял на себя — пока что — Балин, но и королю пришлось добавить к обычному времени приемов еще час-полтора сразу после завтрака. ...Сегодня утром Ори впустил в королевский кабинет девушку, одетую просто, но очень красиво и ладно. Ее имя — Фригг, дочь Орма — значилось в списке просивших приема эреборцев, но Фили оно не говорило ничего, и он с интересом рассматривал просительницу, пытаясь припомнить, где и когда ее видел. Мельком, наверно, потому и помнилось не лицо, а изящная серебряная заколка в пышных волосах и такие же серьги. — Приветствую моего короля, — прошелестела девушка, приседая в низком поклоне. — И ты здравствуй, Фригг, дочь Орма. — Фили неспешно встал и вышел из-за стола. — Что привело тебя ко мне? — Я прошу милости, — по-прежнему негромко, но отчетливо и решительно сказала она. — Для гнома по имени Эгиль и троих его друзей. — Эгиль?.. — чуть приподнял брови Фили — и вспомнил. Тюремный лазарет, четыре гнома, ничком лежащие узких койках, девушка в зеленом платье. «Кто она ему?» — «Невеста...» — Да. Их скоро отправят на северные рудники, и едва ли вернут скоро... Все верно, очень непростой рудник в нескольких днях пешего пути к северу от Эребора оказался очень ценным для гномов, за работу там хорошо платили, и эреборские рудокопы отправлялись туда по очереди, сменяя друг друга раз в месяц. Но туда же отправляли в наказание за преступления, в разрешенных Сводом случаях. Эти гномы, разумеется, не получали никакой платы, работали на самых тяжелых участках и жили там же, при рудниках, безвыездно, весь назначенный срок. Парням, о которых говорила Фригг, вернуться домой раньше, чем через год, можно было и не рассчитывать. А если еще чем успеют провиниться... — Почему же ты просишь за них, Фригг? — Эгиль... он жених мне. На весну свадьба назначена... была. — А остальные? — Они его друзья... И они все за одно дело наказаны, разве справедливо просить за одного? Справедливо ли?.. — И ты по-прежнему хочешь выйти за него замуж? За гнома, виновного в измене королю? Она подняла взгляд — сразу упрямый и умоляющий: — Ну какой же он изменник, Ваше Величество... Он добрый и честный, только наивный. Ведь и постарше и поумнее гномы попадались на обман, а он совсем молодой! — Но он жив, а гномы постарше и поумнее лишились голов, — заметил король. Подумал еще кое о чем. — Ты живешь одна, Фригг? Ты сирота? — Нет, что вы... я живу с отцом и двумя братьями, они неженаты, и я веду хозяйство... — Но ко мне ты пришла одна, тебя не пошли сопровождать ни братья, ни отец. Они не одобряют твоего решения? — Нет, — вздохнула девушка. — Отец пока просто молчит, а братья прямо говорят, что не хотят связываться узами родства с осужденным изменником. Но они просто еще молоды, и не понимают... — Видимо, так, — согласился Фили, задумчиво глядя в лицо девушки. — Прошу вас, Ваше Величество... — снова почти шепотом проговорила она. Фили вздохнул: — Ты взрослая девушка, Фригг, и ты далеко не глупа. Пусть и по наивности, но твой жених позволил втянуть себя в очень серьезное преступление, такие вещи не могут оставаться безнаказанными. — Я понимаю, но... можно же смягчить наказание, в награду за... искреннее раскаяние и хорошую работу? — Для этого раскаяние должно быть искренним, а работа — хорошей. Я обещаю, что исполню твою просьбу... при двух условиях. — Каких же? — Твой жених и его друзья не должны дать повода для отказа. А ты должна напомнить мне о своей просьбе через полгода. Ровно полгода, ни днем раньше и ни днем позже. Фригг какое-то время молчала, сдвинув брови, очевидно, обдумывая сказанное. Потом морщинка на ее лбу разгладилась: — Благодарю вас, Ваше Величество. Я не собьюсь со счета. — И постарайся поговорить с отцом, негоже, когда в семье нет согласия по столь важному вопросу. — Я постараюсь... Но вряд ли что-то получится. Если бы мы были вместе с Эгилем... Отец очень хорошо понимает других, не только гномов, его невозможно обмануть. Он бы сам все понял... — Напиши прошение позволить тебе встречу с женихом, на День Дарина. Если найдешь двоих уважаемых гномов, готовых за вас поручиться — его отпустят к тебе, и вы сможете поговорить спокойно. Лицо Фригг просияло. — О, Ваше Величество... — Она порывисто опустилась на колени, поднесла к губам край королевской мантии. — Вы так добры... Фили мягко взял ее за плечи и поднял. — В последнее время ошибок совершено много и многими. Мне хочется надеяться, что на сей раз я не ошибаюсь. Полгода будет достаточно — чтобы проверить и крепость ваших чувств, и искренность раскаяния юных заговорщиков. — Благодарю вас... На том разговор и закончился, но позже, уже занявшись чтением и разбором бумаг, мысленно Фили то и дело к нему возвращался. Может быть, потому, что снова напомнил о себе раскрытый заговор? Или потому, что на столе у короля лежало еще одно прошение... такого же толка? С просьбой о помиловании и заверением в готовности доказать свою верность и искренность? Прошение, подписанное именем сына казненного изменника. Ингвар ничего не говорил просто так, всем его словам находились подтверждения и доказательства, хотя бы косвенные. Нашлись тайные переходы в Эреборе, секрет которых достался Рагнару по наследству, нашлись свидетели той самой игры, после которой Ханару не хватило денег на оплату долга, нашелся травник, который подтвердил покупку неким гномом у торговца с юга сосуда с некоей жидкостью, имевшей характерный очень стойкий запах. Нашелся хозяин постоялого двора в Дейле, где останавливался странноватый на вид южанин, не купец, но вроде как и не воин, с которым встречался гном в темном плаще и что-то у него покупал за очень немаленькую сумму. Этот последний факт дал ответ на очень интересовавший Фили вопрос — почему Рагнар, имея в своем распоряжении столь коварное и серьезное оружие, тратил время и силы на организацию заговора. Появление южанина, продавшего Ингвару перчатку с ядовитым шипом, совпадало по времени с признанием Ханара в организации обвала, значит, все шло своими чередом, пока не стало ясно, что планы заговора не привели ни к чему. И только тогда Рагнар решил пустить в ход последний ресурс... Все вместе, равно как и прочие выяснившиеся подробности, ясно указывали, что Ингвар был полноправным участником заговора, а никак не безвольной марионеткой. А в искренности его раскаяния и желания послужить законному королю сомнения вызывало одно маленькое обстоятельство — подброшенный Оину злополучный флакон. Для чего нужно было устраивать такую пакость — ведь иначе у заговорщиков были все шансы добиться своего — было непонятно совершенно, и объяснения Ингвара убедительными не казались. Потому и лежало его прошение уже несколько дней без ответа. Ингвар, конечно, был очень умен и ловок, просто избавляться от него казалось нерациональным. Судить его, как изменника, тоже представлялось не совсем верным, формально подданным Короля-Под-Горой он в то время не был, и изъявил желание стать таковым только после раскрытия заговора. Но Фили не мог решить, что будет лучше — отправить парня подальше от двора, или наоборот, держать на виду, чтобы сразу понять, если надумает какую-то гадость. Ингвар предложил способ доказать свою преданность — отдать Фили свой браслет, а самому носить при себе ту иглу, которая так удачно скрывалась в амулете Кили. Конечно, браслета у него уже и так не было, но колдовские вещи не меняют хозяев просто так, передача его должна быть оформлена неким ритуалом... Об этом Фили думал тоже, но не собирался ничего такого делать, пока не получится встретить Гэндальфа и попросить волшебника проверить таинственный браслет на предмет утаенных прежним хозяином свойств. Пока же все оставалось, как было. ...Незадолго до обеда явился Дальтрасир — взять два письма, на которые нужно дать срочный ответ, чтобы прочитать и поразмыслить над ними до Совета. Он явно собирался еще о чем-то поговорить, но быстрый стук в дверь кабинета обозначил появление Кили, и советник тут же стал откланиваться. Глянул на принца, улыбнулся — морщинки веером сбежались к уголкам глаз — и ушел. Кили прошел в кабинет, вроде бы и быстро, но как будто с осторожностью. — Приветствую брата моего и короля. — Чуть-чуть, обнял, ткнулся лбом в висок, выпрямился. — Извини, я думал, ты уже закончил с делами. — Я закончил, — отозвался Фили, вставая из-за стола. — Пойдем, надо передохнуть перед обедом. Кили молча кивнул. На самом деле, это и была причина поселившейся на сердце Фили тревоги. Частое молчание, долгие разъезды, непривычная в исполнении Кили нерешительность... Пережитое потрясение не прошло для принца даром, вечером после похорон Торина он слег в постель и наутро не поднялся. Неделю пролежал, то впадая в лихорадочный бред, то погружаясь в нездоровый, тяжелый сон. Потом неведомая хворь отступила, оставив после себя тонкие серебряные ниточки в волосах Кили, но поведение его прежним не стало, и Фили это очень и очень беспокоило. Вроде проходили они это уже не раз, так почему Кили опять молчит? Он ждал возвращения брата из очередной поездки в Дейл, намереваясь все-таки поговорить и добиться объяснений — что происходит? И повод для начала разговора был... хороший повод. Лежал в ящичке стола, там же, где Фили прятал простые, грубовато вырезанные деревянные фигурки, которые нашел в корзине со стружками и принес королю всезнающий Гиннар. Кили по привычке свернул было к дверям своих покоев, но Фили его удержал: — Постой. Идем ко мне. — Зачем? — У меня для тебя кое-что есть. Кили удивился, но пошел. Король привел его в свою гостиную, посадил на стул перед туалетным столом с зеркалом. — Закрой глаза. — Фили, что ты надумал? — Закрой, говорю. Принц вздохнул с видом «ну, раз ты просишь...» и зажмурился. Фили быстро достал из ящика обтянутый кожей футляр, поставил его на стол и взял гребень. — Что ты делаешь? — спросил Кили, пытаясь на слух определить его движения. — Тебе понравится. Потерпи... Кили честно терпел, хотя гребень иной раз застревал и больно дергал традиционно растрепанные волосы, и прислушивался к щелчкам крошечных замочков. — Смотри, — тихонько сказал Фили, отложив гребень. Кили открыл глаза... и удивленно воззрился на собственное отражение. Заколки, тонкие, но прочные, горными ящерками цеплялись за его гриву, стягивая волосы в тонкие змейки у висков и придавая вечно лохматым патлам вид... наверно, самое верное слово было бы «правильный». Две на висках, две — на той же высоте чуть дальше назад, две — над плечами, и еще одна, почти плоская и плотно прижимающаяся к голове — на темени. Чистейшей воды медово-коричневые топазы в каждой повторяли цвет глаз принца. Кили тихонько потрогал одну заколку. — Топазы в мифриле?.. — спросил чуть слышно. — Это... необычно. — Это ты, Кили, — тоже совсем негромко отозвался Фили, опираясь рядом на спинку стула и тоже заглядывая в зеркало. — Твои вещи и не должны быть обычными. Помнишь, нам рассказывали о волшебных свойствах камней? Топазы оградят тебя от злых наветов и придадут мудрости, а крепчайший из металлов будет им надежной оправой. — Спасибо, — снова тихо и искренне сказал Кили. — Ты не хочешь больше ничего мне сказать, братишка? — мягко спросил король. — Мы так давно с тобой не разговаривали... — Правда? Ну... тогда давай пойдем на террасу. Там хорошо сейчас, снегом пахнет... Спорить Фили не стал, он и на вершину Горы полез бы, если бы Кили захотелось поговорить именно там. К счастью, сейчас у принца такого желания не возникло. Он просто вышел на террасу, остановился у парапета, глянул вперед и вдаль. — Красиво, правда? — Красиво, — согласился Фили, вставая рядом. — Кили, чем я тебя снова обидел? Или не я? Тогда кто? — Обидел? — удивленно воззрился на него брат. — Да Махал с тобой, Фили, какие обиды? — Тогда почему ты все время от меня уходишь? Придумываешь какие-то поездки, долгие дела вне Горы... В чем дело? Кили невесело усмехнулся. — Точно бесполезно все — как был я дураком, так и останусь... Все хочу сделать так, чтобы тебя не тревожить своими заботами, а получается ровно наоборот. — Фили вопросительно приподнял бровь. — Тяжело мне, Фили. Стены, потолки — все давит. Засыпать боюсь, кажется, что проснусь в тюрьме. Взгляды в спину мерещатся. Во сне голоса. Смех этот безумный... Не знаю, что делать. — Почему же молчал? — серьезно спросил Фили. — Думал, пройдет. Поезжу побольше, развеюсь... Не проходит. То есть там, снаружи, хорошо, а возвращаюсь — и опять... Он умолк и отвернулся, снова глядя куда-то на склон Горы. Фили вздохнул и покачал головой. — Сколько же еще нам будет отливаться эта беда... — Что? Ты о чем? — Обо всем. Нельзя было так... — Ладно тебе. Что сделано, то сделано, не переиграть уже. — Да... А болезни такие, думаю, лечатся. — Как? — спросил Кили безнадежно. — Как ты и сказал — нужно отвлечься и развеяться, — кивнул Фили. — Ты все правильно решил, только надо... посерьезнее. — Как это? — Подольше и подальше надо путешествовать, а не вокруг Горы круги наматывать. Дальтрасир послезавтра отправляется в Железные Холмы, хочешь поехать с ним? — Зачем? Что я там буду делать? — А то дела не найдется? По дороге охраной командовать, там — не лишне будет поприсутствовать и поглядеть, как переговоры ведутся, принц ты, в конце концов, или кто? И Даин, думаю, захочет узнать о наших приключениях из первых рук. Я ему писал, но сам понимаешь... Кили повернулся к нему, нахмурился: — А ты меня отпустишь? И скучать не будешь? — Буду, конечно, — вздохнул Фили. — Но отпущу. И что ты там говорил насчет родственницы Даина? Вот и познакомишься, узнаешь, что за невеста. Улыбка Кили стала знакомо лукавой: — А ну как я сам ей... понравлюсь? — А что обычно делается в таких случаях? — развел руками Фили. — Маму отправим переговоры о свадьбе вести. — И ты... не обидишься? — Ох, Кили... — Он обхватил брата за шею, притянул к себе — поцеловать в макушку. — А то я не знаю, что ты у нее медальон с портретом выпросил, будто бы для меня, но мне его не отдал... — Фииили... — охнул принц, покраснев. — Я же пошутил. Я и не думал, правда... Она рыжая, а мне беленькие нравятся, знаешь ведь... Он просто затерялся среди вещей, медальон этот, сразу отдать не получилось, я потом его нашел, но неудобно было разговор заводить... — Поезжай, горе мое, — возвел глаза к небу Фили. — Разве о таких вещах заранее судят? Сердцу ведь не прикажешь и заранее не угадаешь, как обернется... — И никак нам с тобой спокойно поговорить не получается, — вздохнул Кили. Фили, улыбнувшись про себя давнему воспоминанию, предложил: — А ты напиши мне. Настоящее письмо. — И улыбнулся уже открыто, услышав: — Хорошо... Только ты ответ написать не забудь, ладно?