Drabble Trouble

Для Файмор Триста пятьдесят дней в году Андерс лечил сирых и убогих. Богатые и знатные, конечно, тоже попадались, но целитель людей на классы и касты не делил (оставлял это храмовникам и церкви), и лечил их тоже, никогда не отказывая в помощи тому, кто в ней нуждался, и трудясь не покладая рук 24/7. Только честно, думал он, что оставшиеся от целого года несколько деньков он посвятит себе. Хоук, конечно, дико поржал бы над таким определением «честности», после чего неумолимо начал бы грозить завтраками в постель, расслабляющими ваннами и отпуском в Антиве. А Справедливость, наоборот, обдал бы волной туманной хмурости и заявил, что до «честного отдыха» ему сначала надо все свои двадцать с лишним лет разгульной юности отработать. Так уж получилось, впрочем, что спрашивать мнение ни одного, ни второго ему не пришлось. Температура, высокая и стойкая, и жутко прилипучая, вцепилась в мага в один из промозглых дней мертвой хваткой, и, когда он под слоем усталости и истощения наконец различил у себя симптомы, прогонять ее общими заклинаниями и зельями было уже поздно. Надо сказать, что болел Андерс крайне редко. Несмотря на явно нездоровое окружение и антисанитарию (с которой он боролся упорно, но, увы, не слишком успешно), дар духовного целительства самого его обычно благополучно защищал от вредных микробов, бактерий и вирусов. Обратной стороной, однако, стал незакаленный иммунитет, и если уж какой гадости удавалось пробраться сквозь плотной барьер собственной лечебной ауры мага, то располагалась она внутри основательно, с комфортом и с помпой. «Что называется, редко, но метко,» вздыхал Андерс, но втайне такие атаки на свой организм любил, потому что, раз уж ему доводилось раз в пяток лет поболеть, то он предпочитал собирать с этого все сливки, какие только мог. И ему даже тратить силы на приказы и просьбы не приходилось, потому что Хоук, милый-милый Хоук, чьим единственным средством борьбы с паникой и волнением за здоровье Андерса оказалась сверх-забота, исполнял не только все действительно необходимое, но и даже предвосхищал те капризы, до которых сам целитель не всегда бы додумался. Так, из их спальни в имении Хоука был изгнан недоумевающий мабари, зато нашли свое место на кровати целых три новых изумительно мягких пуховых одеяла. Влажные, смоченные в прохладной воде с цветами цитрусовых тряпочки менялись на горячем лбу мага чуть ли не каждые полчаса. Прикроватные тумбочки при этом ломились от подносов с медом, орехами, свежими фруктами и сладкими сиропами от кашля, а изумительно пахнущий куриный бульон разогревался неустанной Ораной едва ли не чаще, чем менялись тряпочки. В довершении всего Хоук выпросил у Варрика незаконченную еще рукопись «Новых приключений Красного Ястреба» и часами сидел в ногах кровати, развлекая целителя чтением и имитацией разных голосов (смешнее всего у него получался Серый Волк, но ушастому прообразу этого, конечно, никто и никогда не посмел бы рассказать). Жизнь была бы прекрасна, если бы не красные глаза, плавящая тело температура и плавающее зрение. Но и это Андерс готов был терпеть, потому как оказалось, что Справедливость в болеющем теле и ощущал, и вел себя неадекватно, и в результате против добавившихся к меду и орехам ароматных спиртовых настоечек и элитного ударного коньяка возражать было некому. Понятно, что в таких условиях, как выздоровлению ни противься, а оно само незаметно подкрадется и медленно, но верно начнет наступать. Чем прохладнее становился лоб целителя, тем яснее светились глаза Хоука и тем глубже вздыхал сам Андерс. Славные деньки болезни плавно катились к своему завершению, и на горизонте маячили трудовые будни с обещанием новых радостных (если бы) встреч и незабываемых (нет бы наоборот) переживаний. Много-много трудовых будней. Триста пятьдесят, не меньше. А там кто знает, Киркволл — город с не самым здоровым климатом, вредных микробов и бактерий тут пруд пруди, это вам Андерс как профессиональный врач говорит.