Билет на Ноев ковчег

      Я чувствовал себя ублюдком. Понимал, что не должен, но чувствовал.       Я успел схватить Уизела за плечо до того, как портал выдернул их с аврором с полуразрушенной улицы.       Меня тошнило. Я убеждал себя, что это из-за частых перемещений, а не из-за меня самого.       Не стоило потакать его безумию ради собственной выгоды. Учитывая реальное положение вещей, мы уже в заднице, и я боялся думать о том, что ожидало нас дальше.       — Мистер Уизли, — аврор начал говорить сразу, как только наши ноги коснулись земли, — вы задержаны по обвинению в разбойном нападении, сопротивлении аресту и использовании Непростительных заклинаний. Вы понимаете, почему мы здесь?       Мы вышли из переулка, оказавшись на улице, под которой находилось Министерство. Всё выглядело так, будто никогда не подвергалось разрушению. Только если присмотреться, можно было заметить, что окна домов абсолютно безжизненны, их стекла даже не отражали слабый солнечный свет, а слепой дождь не стучал по подоконникам, промахиваясь.       Я замер, осознав, что передо мной иллюзия. Разумеется, столько жертв, разыграть очередное представление под названием «Взрыв газа» или «Теракт» и в мирное время непосильная задача, а сейчас… Сейчас проще стереть память всем свидетелям и выбросить в другое графство. Неправильно, но проще. И, главное, с учетом соблюдения Статута секретности.        Аврор волок Уизли за собой, я поспешил за ними.       — Вы слышали, что я сказал, мистер Уизли?       — Я не использовал Непростительных.       — Скажите об этом в суде.       — Разумеется.       Он распахнул неприметную дверь за мусорным баком, перещелкивая наручники Уизли так, чтобы приковать себя к нему. Я прошмыгнул в открытый проём, стараясь не лезть под ноги. В нос тут же ударил знакомый запах пыли и старых бумаг – так пахло в библиотеке Хогвартса.       Вокруг только круглые стены и двери через каждые двадцать ступеней лестницы, которая находилась в основании. Сделав несколько шагов по витой лестнице, я заглянул в первую приоткрытую дверь. Огромное, поистине гигантское помещение под завязкубыло забито коробками с пергаментами, стопками исписанных листов выше человеческого роста. Они кренились набок, удерживаемые только магией.       Я почувствовал, как качнулась ткань мантии, и отшатнулся назад. Аврор, решивший захлопнуть дверь, вдруг замер, оглядываясь, повёл волшебной палочкой в воздухе на предмет заклинаний.       Сердце забилось так громко, что, пожалуй, это должны были услышать все.       Уизли вдруг заговорил:       — Люди, знающие слишком много, часто исчезают вашими стараниями, — аврор лишь на секунду взглянул в его сторону, продолжая ощупывать воздух вокруг себя. Я пятился назад. — Хотел бы попросить, чтобы вы наколдовали мне повязку на глаза или переместили в камеру так, чтобы я не попал в ваш список смертников.       — Заткнись, Уизли, — его голос изменился до неузнаваемости, перестав быть нарочито вежливым. — Здесь невидимка, и никто не уйдет, пока мы его не найдем.       Я чувствовал, как по позвоночнику стекал холодный, липкий пот. Аврор заблокировал все двери, включая ту, что вела в архив.       — У вас паранойя.       — Заткни пасть, — он взмахнул палочкой, из неё вырвалась серебристая петля света. — ГоменумРевелио.       Мы среагировали одновременно. Уизел резко дернул аврора на себя, я швырнул в него Экспелиармус. Вспышка заклятья ударила в стену, глаза аврора заблестели.       Его проклятье не удалось отразить. Жгучее Секо прошло сквозь мантию, как нож сквозь масло. Я вскрикнул, зажимая ладонью глубокий порез на плече. Успел отскочить, когда аврор вскинул палочку.       Он не успел договорить: Уизли вырубил его, заехав локтем в висок.       — Черт, — выругался он, пиная безвольное тело у своих ног. — И что теперь? Второй раз меня могут убить.       — Ну, может, тогда ты начнешь согласовывать план со мной, — рыкнул я, заклятьем отрезая кусок аврорской мантии и прижимая его к плечу. Кровь перестала пачкать мраморный пол.       — Мы согласовали всё, — спорил Рон.       — Кроме даты.       Аврор вдруг замычал. Уизли побледнел. Его рука всё еще была пристёгнута к аврорскому запястью.       — Сотри ему память. Сотри ему память, пока не пришли остальные, — Уизли, пусть и подготовленный физически, запаниковал. Его никогда ранее не заковывали в цепи и не сажали в Азкабан.Всё, что происходило сейчас – настоящий ад для него. Для меня тоже, но я привык жить в аду.       Подняв с пола аврорскую палочку, я протянул её Уизли.       — Они проверят её на наличие чар и смогут узнать мой магический след, — мне вспомнился Поттер, орущий на меня из-за применения магии к аврорам. Это было смешно, ведь он называл меня персона нон-грата. — Тебе уже приписали сопротивление аресту, стирание памяти сотруднику министерства подкинет всего лет пять.       Уизли смотрел на меня волком, но послушался. Его руки тряслись, я боялся, как бы он не лишил беднягу всех воспоминаний, а потом вспомнил, что мне должно быть наплевать и успокоился.       Убрав следы крови на полу и стене, я поднял взгляд на не справляющегося с наручниками Уизли.       — Что не так?       — Я не могу снять это чертово дерьмо со своей руки, вот что не так!       — И незачем.       Он вскинул на меня испуганный взгляд. Я взбесился.       — Только не говори, что передумал, — внутри клокотала злость. — Не сейчас, Мордред тебя побери.       — Мы можем прорваться с боем, — слова Уизли сопровождал голос волшебника, пытающегося разблокировать вход.       В его словах имелся смысл, но я мотнул головой, отгоняя эти мысли от трусливой части себя. Взмахнув палочкой, я послал Бомбардо через плечо Уизли в дверь, в которую ломились подоспевшие авроры. Раздавшийся взрыв оглушил, дверь разнесло в щепки, как и кирпичный дверной проём.       Я, укрываясь мантией-невидимкой, крикнул Уизелу:       — Попробуй!       Моё сердце бешено билось в грудной клетке, я не бежал – летел. Обернувшись, заметил, как Рон рванул было вверх, забыв о прикованном к руке теле, взвыл, развернувшись на месте. В его глазах блестели слезы, и я отвернулся, чтобы не видеть этой отвратительной картины.       Я чудом не влетел в какого-то пухлого волшебника, выскочившего из своего кабинета. Он заозирался, когда я проскочил мимо, но отвернулся, окликая вышедших из кабинетов коллег.        Один из авроров, выбравшийся первым, крикнул:       — Задержите его!       Уизли шумно спускался по лестнице. Не хочу знать, как он освободился.       И снова, как в Косом переулке, почувствовал надвигающийся взрыв – где-то на уровне гула, нарастающего шума в голове. Я аппарировал в момент, когда Уизли разнёс лестницу над нами.       Сердце лупило о ребра. Вокруг было тихо. Я медленно открыл глаза.       Коридор утонул в сумерках. Эта иллюзия создавалась не окнами, их здесь не было, свет будто лился из стен, делая это место поистине пугающим.       Это место. Оно было тем самым.       Я провел здесь несколько суток до пожизненного срока.       Горло сжал спазм такой силы, что я не смог дышать. А я ведь часто не мог дышать. Недавно, влетев в бетонную стену. Или сотню лет назад, когда Сивый разорвал мне горло и я захлебывался в собственной крови. Но вершину длинного списка занял этот раз, потому что я дышал, но задыхался к чертовой матери. Внутренности скрутило судорогой, лицо покрылось холодным потом, меня трясло. Руки отказывались слушаться, ноги не держали, перед глазами всё плыло.       Меня колотило в приступе необъяснимой паники, сердце грохотало так громко, что я испугался. Я умру вот так? От сердечного приступа? Я задрожал еще сильнее.       Перед глазами всплыло всё –решетки, цепи, лица магов вокруг. Азкабан, в который меня выкинули порталом и тащили за собой, будто бешеного пса, связанного и оглушенного. Я мычал, смотря вокруг, я рыдал, сидя здесь, я кричал на суде, хотя Силенцио не пропускало и звука.       Опять. Все повторяется снова. Почему я пришел сюда? Я уставился на свои обескровленные, посиневшие ладони. Пальцы тряслись, когда я поднес их к лицу в попытке стереть пот со лба.       Я не хочу обратно. Я не попаду обратно. Никогда, черт побери, ни за что.       Что со мной? Я тяжело дышал. Я ведь уже был здесь. Здесь нет ничего страшного. Ведь я пережил это без магии, а теперь…       Я аппарировал за решётку, в коридор.       Всё в порядке. Здесь можно многое, если ты не скован. А я больше не дам заковать себя в цепи, никогда.       Какого черта я так испугался?       Я чертовски разозлился на себя, и это придало мне сил.       Быстро шагая, я отошел в противоположную от двери сторону и замер в углу, накрывшись мантией-невидимкой.       Ждать пришлось долго. Сгорая от нетерпения, я постукивал волшебной палочкой по бедру, переминаясь с ноги на ногу. Меня мелко потряхивало.       Уизли не было. Я не мог узнать, сколько прошло времени, а когда начал считать, досчитал до часа и задумался.        Неужели сбежал? Черт, когда мне стоит уходить? Может, еще в начале?       Да ладно, я бы не смог аппарировать куда-то вне Министерства. Последний раз дался мне непросто – щиты давили не меньше азкабанских, но на моей стороне была скорость.       Быть волшебником и не колдовать - это не тоже самое, что быть маглом. Когда у тебя нет волшебной палочки, ты не можешь ничего: не можешь пить, не можешь защищаться, не можешь уйти, если тебя запрут. Очень легко стать пленником в магическом мире. Достаточно не иметь мозгов и волшебной палочки.       Однажды я оступился, не по своей воле пришел сюда, но я больше не заперт в своей голове. Больше ничем не обязан семье. Терять мне больше нечего.       Я вытащил из щеки щепку от двери. С какой долей вероятности смерть от сепсиса?       ***       Уизли появился спустя два часа. Он был сильно избит, авроры буквально волокли его по полу до третьей от двери камеры. Я, напрягшись всем телом, крался в их сторону. Высокий молодой аврор отпер дверь взмахом палочки, и они занесли Уизли внутрь. Я успел войти только благодаря тому, что Уизела начало рвать. Авроры, выругавшись, убрали с пола следы крови и пищи.       Никто не произнес и слова, они вышли прочь, а я замер, прижавшись к стене у двери. Аврор зачаровал замок, и они с напарником ушли.       Уизли кашлял и плевался, сидя на своей койке.       Я, внимательно прислушавшись к затихшим шагам авроров, наложил Заглушающие и Отвлекающие чары на камеру. Наколдовав стакан, я наполнил его водой и протянул Уизли. Он схватил его, осушая. Закашлялся.       — Дерьмо, — хрипуче протянул он. — В меня пустили не меньше двадцати Ступефаев, клянусь Мерлином.       — Как ты снял наручники?       — Что? — Уизли поднял на меня взгляд мутных глаз.       — Как ты снял наручники с того аврора, который привел нас в Министерство?       Он ухмыльнулся, поморщился, сплюнул на пол кровью, выругавшись.       — Эта сука зуб мне выбила.       — Как ты снял наручники?       — Сломал ему пару костей. Успокойся, он в полном порядке, — Уизли вырвал из моих рук палочку, наколдовывая Агуаменти и умываясь.       — И ты хотел, чтобы авроры не поквитались с тобой. Ха! В Аврорате все стоят друг за друга, будто ты не знал, — договорив, я вырвал из его рук волшебную палочку. — Ты не должен быть таким чистым, здесь же нет умывальника.       — Я хотел стать одним из них. Я знал.       Мы умолкли.       — Я понимаю, что мой вид не должен быть очень здоровым, но ты мог бы меня зашить? — он повернулся ко мне спиной, и я ахнул – она казалась сплошным кровавым пятном.       — Я никогда не шил сам, — признался, зажигая шар Люмоса и направляя его ближе к спине Уизли. Рана была одна – вдоль ребра. Края аккуратно расходились, будто разрезанные Секо. Я тяжело сглотнул.       — Хорошо. Только если потом ты зашьешь меня, — я скинул мантию с плеч, демонстрируя порез и закатывая рукава.       Заклинание, которым пользовался время от времени Шакли, было не из тех, что заживляли полностью. В основном проблема заключалась в отсутствии необходимых для исцеления зелий.       Я прошептал заклинание, прижав кончик волшебной палочки к краю раны. Медленно поднимая её вверх, я прижал конец волшебной нити к противоположному краю раны. Уизли шипел каждый раз, когда я прижимал волшебную палочку к его воспаленной коже.       Когда я закончил, Уизли вырубился почти сразу же. Я сказал пару слов о его тупости, снял защитные заклинания с камеры, накрылся мантией-невидимкой и застыл на своем углу койки.       Время тянулось, как черт знает что. Я успел зашить рану на плече, уснуть, проснуться от кошмара, а затем начать чувствовать голод.       Голод и холод здесь – самое страшное.       Я тяжело сглатывал и перебирал в карманах. У меня был коньяк, я делал несколько глотков в час, чтобы согреться. Мне нельзя было мёрзнуть, это свело бы меня с ума, а колдовать я боялся – если тепло меня разморит и я усну, авроры увидят Согревающие на камере - нам будет плохо. Поэтому я терпел.       Уизли проснулся только тогда, когда авроры принесли еду и воду для него.       Они принципиально не разговаривали с ним. В отличие от Азкабана, кормили здесь нормально и вдоволь было воды – можно умыться утром и вечером.       Сейчас утро. Уизли принесли воду, чашку каши с куском хлеба и масла. Он, выпив воды, принялся за еду и сбавил темп только тогда, когда моя волшебная палочка уперлась ему в бок.       — Эмм, — он отодвинулся, грустно взглянул на кашу и поднял взгляд на переговаривающихся за решеткой авроров. — Я могу оставить немного еды в камере?       — Ешь и возвращай посуду, заключенный.       — Я болен, и мне надо часто есть, — он поднялся и, пошатываясь, подошел к ним. — Пожалуйста.       — К вечеру тебя отправят в Азкабан, — аврор ухмыльнулся, кивнув на тарелку в руках Уизли. — Ты не увидишь еды лучше, чем эта, до самой смерти. Поэтому жри, Уизли, и возвращай посуду.       Сначала я даже не понял, что произошло. Я подскочил, чуть не раскрыв себя, когда Уизли схватил аврора свободной рукой.       Он сильно ударил аврора об решетку. Рассек ему лоб. Второй направил палочку на Уизела.       — Я могу засунуть эту тарелку тебе в глотку за считанные секунды – твой дружок даже не успеет произнести заклинание, — выговорил Уизли сквозь зубы.       Никогда не приближайся к заключенным – главный совет, который я мог дать, согласно своему авторитету, аврорам и охране Азкабана. Никогда, дракклы вас подери, не стойте слишком близко к тому, кто лишился всего.       Авроры отстали от Уизли, он сильно их напугал, но применять силу – значит отчитываться. Они выглядели как настоящие идиоты. Несмотря ни на что, в стенах Министерства закон властвовал тогда, когда был составлен протокол. Они, выругавшись, ушли, оставив Уизела и тарелку с кашей в покое.       Едва за ними закрылась дверь, Уизли протянул мне миску.       Наложив щиты, скинув мантию, я наколдовал ложку и принялся есть. Именно в этот отрезок времени Рональд, мать его, Уизли решил справить малую нужду.       — Только попробуй, — выговорил я, хотя хлеб во рту мешал говорить внятно.        Уизел обернулся, расстегивая ширинку.       — Ты, Малфой, не увидишь ничего нового для себя, — он отвернулся, и я скривился, закрывая глаза, когда услышал звук бьющей о камень струи. — Думаю, тебя больше смутила бы девушка.       — Отливающая стоя? — я вскинул бровь. — Определенно.       Я отставил от себя остатки каши и хлеба.       Уизли молчал, продолжая своё мокрое дело.       Я наложил на него Силенцио.       Час молчаливого, но злого Уизли – лучшее представление в моей жизни.       Когда он закрыл рот - голоса его я так и не услышал благодаря заклинанию, - мы молчали минут двадцать. Я ел. Он завел руку за спину и трогал рану.       — Заживает хорошо, — он немного удивился, когда его голос разнесся по комнате. Силенцио спало.       Я передернул плечами.       Плевать, как его раны заживают, Уизли умрет в Азкабане при любом исходе. Так сказала Луна, а я не имею права не верить в это. Жаль, что я не мог попросить её сказать о моём будущем.       Что я найду в Азкабане?       Я надеялся, что себя, но второй вариант - смерть.       У меня была мантия Поттера. Певерелл избегал с ней смерти, как и Поттер.       Мысль надломилась и треснула с отвратительным скрежетом. Внутри всё сжалось.       Я не потеряю его, я верну его. Я должен оставить его где-то, даже в памяти, погрести под своей печалью, депрессией и болью. Он должен быть со мной, даже если только так, он нужен мне.       И я готов жить в думосборе, если потребуется. Только пусть я увижу, как поцеловал его первый раз.       Мне иногда физически больно оттого, как я хочу его увидеть.       Я скучал, чертовски скучал, без него всё было не так. Как в Азкабане, даже окруженный толпой. С другими в своей кровати. В своей голове. С запрещенными препаратами в крови. Без памяти. В чужой стране. Одинокий.       Он нужен мне.       — Я умею наколдовывать ликер из воды, — обронил Рон.       Я невольно ухмыльнулся, вспомнив Джинерву и ее ужасный джин.       — Я знал, что все Уизли умеют наколдовывать пойло, — я протянул ему палочку. — Вперёд.       Он наколдовал по целому стакану ликера. Мы пили его молча. Он был похож на сливочное мороженое с водкой. Это было ужасно, но больше ничего не было.       Вдруг хмыкнув, Уизли поднял на меня обреченный взгляд, редко моргая.       — Что дальше?       — Дальше? — я протер лицо рукой, холодное и мокрое, злясь на самого себя, отчего слова выходили резкими, но я того и хотел: — Тебя выпотрошат до суда. Вынудят взять на себя несколько нераскрытых преступлений. Визенгамот будет слушать лишь обвинителя, а он будет очень красноречив.       — Но мы ведь этого и добиваемся?       — Да, но… — я подбирал слова, отвернувшись и прикусывая кожу на костяшках пальцев. — Это унизительно. И разрушает всю веру в справедливость Министерства магии.       — А она у тебя была? Эта вера? — Уизли усмехался. — Твой отец постоянно подкупал всех, он фактически купил себе свободу после смерти Того-Кого-Нельзя-Называть, а ты продолжал верить в этих людей?       Мне нечего ответить. Моё лаконичное «да» даже в голове звучало унизительно. Да, верил. Потому что был по ту сторону. Меня оберегали и защищали. Нас приглашали в одну ложу с министром магии во время Чемпионата мира по квиддичу. Я считал себя неприкосновенным. Считал, что мне-то поверят. Я ведь не ополоумевший Уизли-старший, гоняющийся за теми, кто заколдовывал дверные ручки и любитель магловского хлама. Я Драко Малфой. А это что-то да значило.       — Не переживай, — отмахнулся я, демонстрируя широкую усмешку. — Именно здесь меня убедили в том, что я кругом неправ.       Уизли скривил мину, но быстро стал серьезным. Сделал глоток, роняя на выдохе:       — У меня есть этот день? До суда и заключения.       Я передернул плечом.       — Я не знаю. Меня судили не сразу. Я ждал. Сидел в Аврорате почти сутки.       — Что ты делал в Аврорате?       Я закатил глаза, но быстро натянул на лицо ухмылку.       — Не твоё дело, Уизел.       Он скривился, отворачиваясь.       Мы молчали, но когда я осушил стакан, Уизли наполнил его снова.       Я пытался трансфигурировать сигарету из чека. Получалось странно. Мне приходилось пробовать каждый результат.       Сначала это была полынь. После полынь и мята. Впечатляющее сочетание. Табак вышел на третий раз. Он отдавал горькими травами, но там был никотин, именно в нём я нуждался сейчас.       Кажется, вредные привычки вроде алкоголизма и курения становились моими постоянными спутниками. Моё нездоровое поведение отдавало зависимостью от того, что могло убить.       Виски, Поттер, самоубийственные затеи, жажда адреналина.       Я безнадежно болен. Меня нужно запирать, а не Уизли. Он видел свет, свою девушку и становился яростней адского пламени. Я никогда не видел в будущем ничего, кроме тьмы.       Особенно теперь. Мне становилось плевать на эту жизнь.       Я прочистил горло, выговаривая:       — Может, закончим это, Уизли?       Он вскинул на меня непонимающий взгляд. Я пояснил:       — Закончим притворяться, что ничего не происходит. Скоро твой суд, и потом будет очень хреново, при любом раскладе хреново, я клянусь тебе, — я глубоко затянулся сигаретой прежде, чем испепелить ее взмахом волшебной палочки, заставляя дым исчезнуть. — Я был в системе, помнишь? Нам не нужно говорить об этом суде. Об Азкабане тоже – мы оба знаем план, мы можем работать в его рамках и не говорить об этом сейчас, — в горле сперло. — Я думаю, что нам нужно поговорить. Потому что мне не хватало разговоров там. Разговоров без осуждения и презрения. Бесед двух обыкновенных людей за бокалом ликёра.       Уизли ухмылялся.       — Я не нежный цветок, Малфой. Если боишься, что я обижусь и перестану наливать – не переживай. Не обязательно ломать себя и пытаться найти со мной общий язык. Не выйдет.       Я первым услышал приближающиеся шаги. Сняв все наложенные чары, я расколдовал диван и заставил исчезнуть ликер. Я накинул мантию на голову за несколько секунд до прихода авроров.       Они его забрали.       ***       Всё повторялось. Немного сменились декорации, иначе распределились роли. Мы делили одну порцию на двоих, Уизли не мог уснуть. Возвращаясь с допросов, он подолгу стоял у решетки, сжимая её прутья в пальцах и подавляя рыдания.       Мне хотелось дать ему возможность выплакаться, поэтому я притворялся спящим, хоть это крайне неудобно - спать сидя на своей половине жесткой койки. Он мог откинуть мантию и убедиться, что может побыть один, пусть и не физически, но Уизли никогда этого не делал. Он тяжело дышал, вжимаясь побледневшим лицом в прутья, и никогда, никогда не разговаривал о том, что произошло.       — Я знаю, что ты не спишь, — прошептал он еле слышно, опустившись наконец рядом. — Недолго осталось. Завтра будет суд.       — Кто сказал тебе об этом?       — Один из судей. Он явился на допрос, чтобы лично сказать об этом, — он шумно сглотнул. — В память о моем отце.       — Но ведь твой отец…?       — Нет. Официально – нет, он в списке пропавших. Но они не ищут его. Они никого не ищут уже.       Я не знал, что ответить на столь очевидное замечание. Мы долго молчали, пока я не решился сказать:       — Всё пройдет быстро. Свидетельских показаний много, убеждать суд не понадобится. Тебя введут в зал, ты переживешь тридцать позорнейших минут и отправишься в Азкабан.       Уизли кивнул, уставившись в стену. Он выглядел спокойным, пусть оно и было не так. Он держался лучше, чем я когда-то. Его семья хотя бы жива.       — Я думаю, Гермиона бы навела здесь шороху, — Уизел криво ухмыльнулся, а я поморщился. — Она научила бы этих уродов работать.       Мне не хотелось начинать спор, а иначе и не могло быть, поэтому бросил сквозь зубы:       — А как они должны работать, если ты сдался с поличным?       — Они могли хотя бы узнать о моих делах, а не подсовывать чужие.       — Им нужна раскрываемость. Им нужно показывать общественности, что они задержали преступника, а не того, кто борется против зла.       Уизли вздохнул, резко поднимаясь с кровати.       — Я просто хотел поговорить о ней, Малфой. Вот и всё.       — Так бы и сказал.       — А ты бы продолжил разговор? — он вскинул бровь. Точь-в-точь как Поттер.       Меня это взбесило. И напугало.       — Я ведь вряд ли смогу увидеть её. Не думаю, что магия такой силы знает толк в прощаниях, — Уизли ухмыльнулся, сползая по стене на пол.       — Не думаю, что кто-то из нас выживет там, — я не думал так. Я был в себе абсолютно уверен. В конце концов, я имел меньшее, но выбрался живым.       — Ты успокаиваешь меня? — он улыбнулся. — Это отвратительно. И немного мило. То, что ты делаешь в память о Гарри.       — Рискую собственной шкурой, сижу за решеткой, планирую пробраться в Азкабан, чтобы встретиться с тем, кто создал самых отвратительных существ в мире – что, по-твоему, милого во всём этом?       — Ты мог не делать ничего. Мог сбежать. Но ты вернулся к нему. А теперь помогаешь мне, — он мотнул головой, почесывая себя за ухом. — Я, может, никогда не пойму, что он нашел в тебе, но я знаю, каково это – чувствовать, что готов отдать всё за другого.       Меня перекосило. Я стянул мантию с головы, чтобы Уизли видел мой разозленный взгляд.       — Я ничего такого не чувствую. Я кинул его в руки Лорда. Мне просто нужно возместить некоторые пробелы в памяти – и только.       — Сначала ты хотел найти там брата, а когда оказалось, что его там нет…       — Мы этого не знаем точно.       — Ты даже не придумал достойного оправдания для своих действий.       — И почему я должен оправдываться? А? — Уизли потупил взгляд. — Ни перед тобой, ни перед слугами Поттера я отчитываться не буду. Я делал свою работу правильно и всегда защищал вас, когда мы были на одной стороне. Мои отношения с Поттером касаются только меня и Поттера. Никого больше.       — Вот поэтому я пошел к тебе. Потому что ваши чувства тоже проходят сквозь всё дерьмо окружающего мира. Я мог забыть ее. Я мог забыть ее, не так ли? Убраться отсюда. Но моя любовь к ней сильней любой магии. Всё, что я делаю без неё, бессмысленно. Мы на третьем курсе спасли Сириуса от тюрьмы – это имело смысл. Гермиона сияла, а я бессознательно готов был помочь любому, спасти кого угодно, только бы она еще немного была такой же счастливой. Я никогда не хотел быть героем. Я хотел стать им для неё.       И вдруг мне кажется, что стоило бы уйти, но это большой риск быть раскрытым.        Уизли склонил лохматую голову, запуская пальцы в волосы, а я судорожно сжал кулаки. Какого черта мы с ним так похожи? Это настоящее издевательство, правда, слышать всё это, внимать и чувствовать то же самое.       Мне нужно было поле боя – рядом с Поттером или против него, но если есть битва, значит, в ней будет он. Незримо, отраженный в решительном взгляде Уизлетты или свистящем взмахе волшебной палочки Кормака, он был в каждом из них, но в Уизеле и Грейнджер сильнее всего. Это связь, крепкая нить их дружбы, а я хватался за неё, паразитируя в их чувствах, потому что ничего иного мне не нужно, кроме проклятого Поттера, но если за ним идти, то нужно шагать под землю. А я хотел жить.       ***       Суд был тем, чем и должен был являться.       Жестокий. Беспощадный.       Купленный.       Под потолком, сдерживаемые щитом, кружились дементоры. Молчаливые стражи, хозяина которых мы намерены побороть.       Я готов был истерично смеяться, потому что все немыслимые ужасы воплощались в жизнь. Воздух накалился.       На скамье у самой двери рыдала миссис Уизли. Она заявилась в Министерство и напала на члена Визенгамота, когда мимо неё провели Рона и не позволили ему попрощаться.       Драма. Я лишь закатывал глаза, радуясь, что моей матери не было на суде и она не смогла превратить его в похороны, как мать Уизли.       Он, белый от ужаса, с россыпью потемневших веснушек на лице, сидел, закованный в цепи. Уизли выглядел так жутко, что я не мог на него смотреть. Я не хотел ничего видеть или слышать, потому что мне казалось, что судят меня.       Когда мистеру Рональду Уизли был вынесен обвинительный приговор, по залу разнесся крик его матери. Она кричала, будто раненное животное – бессловесно, отчаянно. Она ничего не требовала, ничего не просила. Она оплакивала своего сына.        Я бросил взгляд на Уизли, медленно и тихо спускаясь по лестнице.       Уизли выглядел хреново.       Её ужасы не были выдуманными. Я лично знал Пожирателей, вырядившихся в мантии Визенгамота. Это был плевок в лицо всем и каждому.       К его матери подошло несколько сотрудников, подхватывая под руки. Уизли приказали встать. Наш аврор, Гарланд, встречал Уизли у дверей, ведущих к порталу в Азкабан. Сжав плечо Рона, я почувствовал, как он напряжен.       Напряжение прошибало насквозь, будто болезненная судорога. Начинала болеть голова.       Мы вошли в дверь.       За ней находился длинный коридор. Только в тот раз, когда я был здесь сам, под потолком не вились дементоры. Они преследовали нас до самого портала, я едва сдерживался, чтобы не упасть от бессилия.       Они не нападали, но истощали нас. Даже Гарланд выглядел плохо, подводя нас с Уизли к порталу.       — Они не отстанут, — шепнул он, держа руку над светящимся, гладким камнем. — Давай, Уизли, пора отбывать срок.       Уизел поднес дрожащие пальцы к порталу, обхватывая его.       Я не успел отреагировать. Плечо Уизли не такое крепкое, как может показаться на первый взгляд. Понимая, что выпадаю из петли перемещения, я выпустил когти. Уизел вскрикнул, дернувшись.       Меня выбросило из петли.       Я не успел даже вскрикнуть, ударяясь о воду всем телом.       Ледяные иголки впились в каждую клетку тела.       Невыносимо.        Я едва шевелил онемевшими конечностями, пытаясь выбраться из-под воды. Ничего не получалось, пока я не применил магию.       Хватая ртом ледяной, влажный воздух, я пытался осмотреться, хотя глаза жгло от соли.       Азкабан. Меня выбросило близко к берегу. Где чертов Уизли? Остров вокруг замка выглядел пустым.       Я начал плыть. Мышцы, скованные холодом, сокращались недовольно. Внезапно даже тех громадных усилий, что я прикладывал, оказалось недостаточно. Меня утаскивало под воду, будто она потеряла свои свойства, превратившись в песок. Только бесчисленные заклинания не давали мне утонуть.       Помимо того, что в Азкабан вернули дементоров, они обновили защиту. И в этом защитном пузыре всё, что имело постоянные свойства, лишилось их или приобрело иные.       Это чертов танец со стрелами. Красиво, если смотришь со стороны, захватывающе, если думаешь об этом, убийственно, если ты – танцор.       Мне приходилось бежать. Потому что иначе щиты сдавят меня, расплющат тонкими, раскаленными оболочками, будто пергаментный лист. Я бежал, ослепнув от магии, окружавшей меня, и своей собственной, успевая реагировать на уровне подсознания и не успевая вовсе. Воздух давно превратился в лаву, я вдыхал, на выдохе выпуская ртом дым и пепел своих выжженных легких. В очередной раз выкрикивая заклинание, я понял, что не могу поднять руку. Воздух стал каменным. С величайшим трудом я сумел сделать несколько шагов прежде, чем рухнул лицом вниз.       Разбивая лицо в кровь о прибрежные камни, я думал, что мне стоило слушать отца и получше выбирать сторону.       Когда в легкие попала вода, я испугался сильнее, чем до этого. Мне нужно перевернуться, мне нужно дышать. Тело не слушалось абсолютно, я оказался парализован. Щиты не сжигали больше, они давили всей своей мощью, уничтожая любую энергию в своей области. Это их работа.       Я не хотел умирать так. Захлебываясь в грязной пене Северного моря. Если быть до конца честным, я не хотел умирать вовсе.       Утопая руками в мелкой гальке с песком, в попытке найти опору, я делал громадное усилие, чтобы приподняться над водой и сделать мелкий глоток воздуха. На большее не хватало сил, щиты наваливались, от них закипала кровь, а кости будто плавились внутри, лишая способности двигаться.       Всё закончится именно так. Я чувствовал, как волны облизывали берег и меня вместе с ним, с каждым разом утягивая всё дальше. Выныривая, глотая воздух, я добавлял морю собственной соленой влаги,а опускаясь на дно, пополнял его кровью.       Есть вещи страшнее смерти. Например, мучительная смерть.       Оттолкнувшись от дна, не вдыхая, на остатках кислорода в легких, я выдохнул:       — Paratus sum redde.       Меня притянуло ко дну, и я расслабил руки, делая обжигающий глоток солёной воды.       Я когда-то так любил море, что мечтал, чтобы мой дом находился посреди бескрайних волн. Я когда-то так любил жизнь, что бежал от смерти. Так её боялся, что даже не жил.       Страха больше не было. Всё меняется, когда ты позволяешь себе тонуть.       ***       Вначале была тьма. Воздух не имел вкуса и запаха. Под ногами никакой земли, никакой опоры, никакой материи – абсолютно. Если такова смерть, то это не так уж плохо.       Я почувствовал свет, будто он был дуновением ветра – кончиками ресниц.       Я вскинул голову, глядя вверх, туда, откуда лился слабый свет. Будто кто-то открыл окно, показывающее только звездное небо.       Неподвижная тьма всколыхнулась, протягивая ко мне щупальца. Я почувствовал толчок, прежде чем тело свело судорогой боли.       Магия, что притащила меня сюда, проникла в мою голову.       Отец стоял напротив, будто еще вчера гремела моя свадьба. Он был одет в ту же мантию, имел тот же вид. Только место другое. Склеп. С огромным окном. Я узнал вид из него – точно такой, как в отцовской спальне.       — У тебя есть вопросы, сын? — сходу начал Люциус.       При первых звуках его голоса я непроизвольно выпрямил плечи и направил на него внимательный взгляд.       Мерлин. Меня будто опустошили и наполнили стеклом изнутри. Всё во мне болело. Мой внутренний голос рыдал.       Смотря на него, не хотелось жить. Выкручивало наизнанку, потому что я знал – это он, он передо мной. Я не хотел его видеть. Не хотел чувствовать эту неподдельную боль раскаяния и потери.       — Почему ты не сказал мне спасибо?       Отец кивнул, услышав вопрос и переминаясь с ноги на ногу.       Люциус Малфой не переминался с ноги на ногу. Он стоял на месте, будто ледяная скала. Из-за этой его привычки Добби мог бегать вокруг часами, подавая то одну, то другую вещь или книгу.       Отец погиб по моей вине. Я больше никогда не смогу поговорить с ним- только сейчас.       — Почему? — шептал, задушено, сжимая челюсти. — Я продался Лорду ради тебя.       — Я надеялся, что ты этого не сделаешь.       Словно удар под дых.       — Ладно, — прорычал я. — Если так, то может быть это тебе не стоило совать свой чертов нос куда не следует? Ради семьи? Ради моей матери? Она мертва, отец, а она не заслуживала смерти! Нарцисса Блэк – вышла замуж за Малфоя, потерпела немного и умерла.       Люциус вцепился мне пальцами в шею, толкая к стене. Не удержавшись на ногах, я рухнул назад, в окно, но за ним только тьма и шум волн.       Азкабан.       Знакомые руки выдернули меня из оконного проёма.       — Я объяснюсь, — прошипел Люциус взбешенно, — только это сделает тебя глубоко несчастным.       — О-о-о, неужели? — я рассмеялся. От страха, кажется, я совсем потерял разум. — Ты думаешь, что правда будет хуже той лжи, что вы стерли? Ты отправил меня в Азкабан.       — Потому что знал, что как только это случится – Северус спрячет тебя.       Ярость окатила раскаленной волной. Руки мелко тряслись, я чувствовал – еще немного, и я, обратившись, раздеру отцу глотку.       — Нет. Никто больше не посмеет говорить, что защищал меня, отправляя в Азкабан.       — Но это правда, — клялся он, сжимая мои плечи и заглядывая в глаза.       Как же я мечтал поверить этой лжи, всей той лжи, что сплела вокруг моя семья, но я больше не мог, не после того, как вырвался. Не после того, как умирал здесь тысячу раз.       Прочистив горло, бросил:       — Не для меня.       Люциус обмер. Его лицо стало каменным.       Я испугался.       — Отец, — я коснулся его пальцев на своём плече. Они будто высечены изо льда. — Нет. Черт побери. Пап, — я тянул к нему руки, а он рассыпался пеплом. — Нет, — шептал, словно молитву, будто слова могли помочь, — нет, нет, пожалуйста.       Легкие забились пеплом очень быстро, я зашелся кашлем. Приступы болезненной тошноты подкатывали к горлу, я с трудом сдерживался, пытаясь найти выход. Но как найти выход из места, которое никогда не существовало?       Всё это происходит только в моей голове. Иллюзия не может убить меня. Не может.       Не может?       Едва я дошел до двери, меня, полуослепшего от слёз, вывернуло наизнанку. Меня рвало чем-то холодным и горьким, чем-то, что нещадно раздирало горло.       Я давно ничего не ел. Меня не могло тошнить.       Я кашлял, пытаясь сдержать рвотные позывы и нащупать палочку. Её нигде не было. Меня рвало снова и снова, так сильно, что я больше не мог дышать. Пальцами я пытался прочистить рот, но только выпачкал руки в грязи. Она была повсюду. Земля, смешанная с глиной и разбавленная водой. Под ногами, на руках, в носоглотке. Каменные стены и окно исчезли, осталась только грязь. Будто я провалился под землю.       Комья влажной земли падали сверху, и я вскинул взгляд, из последних сил пытаясь вдохнуть.       На меня надвигались стены, а сверху сыпалась земля. На фоне голубого неба тонкая ладонь в выпачканной грязью перчатке. Женщина наклонялась, зачерпывая ладонями землю, и высыпала её на меня. Светлые волосы трепал ветер, но я не мог почувствовать его дуновения. Я был мертв.       — Мама, — хриплым шепотом, со скрипом песка на зубах.       Это иллюзия. Всё вокруг ненастоящее. Я не задыхался.       Я задыхался. Меня погребали заживо.       — Мама!       — Закопайте его, — её голос звенел от ярости, глаза перестали быть пустыми – они смотрели прямо на меня. — Закопайте его! Я не хочу его видеть!       Мерлин, пусть она умолкнет, пожалуйста.       Земля уже доходила до шеи. Я не мог пошевелиться.       Кто-то рядом с женщиной, притворяющейся моей матерью, приобнял её за талию, пытаясь отвести от могилы. Я видел только одну руку и рукав мантии, но знал, кто там.       Кошмар должен продолжаться.       Несмотря на внешнее спокойствие и уверенность, что иллюзия меня не убьёт, я начал паниковать. Это было сильнее желания выиграть, потому что выигрыш меня не устраивал.       — Поттер, — хрипел я из последних сил, глотая землю. — Поттер.       Я тянул к нему руки.       Он уходил с моей матерью.       Он бы никогда не бросил меня. Поттер никогда бы меня не бросил.       Эта мысль вдруг стала главной, и я не мог думать ни о чем другом. Никакой скептицизм не мог вырвать из этой идеи её истинности. Будто всё, что я лелеял, как доказательство обратного, вдруг исчезло – сгоревший мэнор, пропавший брат, смена Непреложного. Какой это имело смысл? Он искал меня. Он явился по мою душу в Азкабан. Он был на моих похоронах. Зачем ему быть там?       Это я виноват во всём. Я не смог защитить тех, кого любил. Все, кто был мне дорог, мертвы.       — Даже обидно. А про меня забыл, придурок?       Я резко открыл глаза.       Луна сидела на краю могилы, болтая ногой. Она обута в лимонные кеды, волосы заплетены в косу и перевязаны черной лентой, в руках Лавгуд держала розу, отрывая лепесток за лепестком.       — Не хочешь помочь мне? — мой голос едва слышен.       Однако она услышала.       — Чем?       — Выбраться.       — Ты сам туда свалился, — она бросила вниз остатки розы.       Я разозлился.       — Нет, — скривившись.       — Нет? Как скажешь, — она поднялась, намеренная уйти.       — Стой! Помоги мне.       — Я не могу, Драко. Я только твоя фантазия. Понимаешь?       — Да, я… Я знаю, что это иллюзия. Но я не могу с ней справиться.       — Можешь. Но не хочешь, — бросила она, пропадая из поля зрения.       — Я хочу! Слышишь меня?! Я хочу! — разгребая руками землю, я пытался выбраться, и, что удивительно, у меня получалось.       Я сумел уцепиться за край ямы, вбивая носки ботинок в твердый срез земли. Подтянулся на руках, выталкивая себя наружу.       Свалившись, я тяжело дышал, держась за грудь. Надо мной нависало голубое небо, но по щекам хлестали струи ледяного дождя. Будто где-то в небесной канцелярии сбились настройки погоды. Я ухмыльнулся, прикрыл глаза, представил – и дождь умолк.       — А может, не стоит?       Голос прозвучал у меня в голове. Я подскочил на ноги, оглядываясь.       Я знал, чей это голос.       — Что не стоит?       — Справляться, — проговорил Тео. Я вздрогнул, когда увидел его перед собой.       Мне столько необходимо было сказать ему. Каждому из тех, кого я видел здесь. Но ему – больше всех.       Он знал меня настоящего. Слизеринца без маски Пожирателя и Метки. Тот недолгий период, когда я жил, как хотел – он был рядом со мной.       — Тео, — я улыбнулся. — Мне начинает нравиться здесь.       — Останься, — быстро проговорил он. При звуках его голоса реальность вокруг начинала подрагивать. Будто поддернутая дымкой, она расплывалась и снова становилась на место. — Ради меня.       Всё, что крутилось на языке, так и осталось невысказанным. Я разозлился. Это было почти истерикой, меня мелко потряхивало. Переспросил со злой усмешкой:       — Ради тебя?       — Ты ведь хотел найти меня. Я здесь. Ты можешь остаться.       В груди клокотала ярость. И смех. Он раздирал меня изнутри.       — Ты ошибся! О Мерлин! — я развел руками. — Вот оно что, Экриздис? Легилименция? — я прижал ладонь к губам, пытаясь удержать смех.       Морок Тео с непониманием смотрел на меня.       — Давай, я покажу тебе. Здесь всё по-другому. Так, как ты захочешь.       — О, Тео, — я подошел к нему, обхватывая его лицо грязными руками, пачкая безупречную кожу. Я смотрел в его глаза, и моё сердце сжималось. — Милый, милый Тео. Ты был моим якорем. Был моей тайной.       — Да, — прошептал он, наклоняя голову, зажимая мою ладонь между плечом и щекой. Этот жест заставил меня растеряться на секунду, вспомнив, когда он делал так последний раз. Я прощался с ним. Я женился. Я уходил на войну.       — Ты значил для меня очень много. И я хотел найти тебя, — я улыбнулся. Мои руки соскользнули на его шею. — Но не искал. Давал тебе шанс.       — На что? — он улыбался, еле заметно, в уголках его глаз залегли морщины.       — На жизнь, — вырвалось рыком. Я обратился. — Я хотел найти его, чтобы убить, Экриздис. Но никто этого не знал, потому что я сам не позволял себе думать об этом всерьез. В нашем мире это называется оклюменцией.       — Драко, — захрипел Тео, вцепляясь в мои запястья и пытаясь оторвать руки от шеи. Я сжимал его горло всё сильнее и сильнее, когти давно прорезали кожу, пальцы были липкими от крови. Он задыхался.       — Он трус. Он первый предал меня.       — Ты любил меня, — шипел морок Тео. Белки его глаз покраснели от лопнувших сосудов, кожа лица побагровела. Моё сердце больше не сжималось от одного его взгляда.       — Нет, — бросил я, сворачивая призраку шею. Он рухнул мне под ноги. — Я не любил его. Но он единственный из всех, кому я был дорог, и кто жив. Я бы поверил, честно, если бы только не был так зол на него.       Ветер шумел в листьях деревьев, трепал высокую траву, которой поросли могилы на министерском кладбище. Я слышал об этом месте, но никогда не был, оттого всё казалось расплывчатым и постоянно менялось.       — Ну же, — крикнул я, разводя руки в стороны. — Поговори со мной. Мы уже выяснили, что терять мне нечего.       — Уверен? — спросила Грейнджер, оказавшись по правую руку от меня. Я бросил на неё взгляд исподлобья.       Твою мать.       В её руках бутылка, и я знаю, что это значит. Ему известно, зачем я пришел.       Грейнджер, в отличие от моих родителей и Теодора, не выглядела так, как я помнил – она была соткана из тьмы. Её лицо осунулось, щеки и глаза впали, вокруг них залегли глубокие тени. На ней черная мантия с капюшоном, и реши она сейчас, как я когда-то, напугать Поттера дементором – у неё бы великолепно получилось.       — Ты как?       — Что ты делаешь здесь? — её голос шелестел, будто ветер. Зрачки расширились, когда она увидела кровь на моих руках. — Кто это был?       — Что?       — Кого ты убил? Гарри?       — Нет, — я оглянулся, но тела больше не было. — Нет, это был Нотт.       Она глубоко вдохнула, подняв на меня взгляд. Кивнула.       — Хорошо. Это хорошо. Никому из живых не стоит умирать здесь.       Я тяжело сглотнул. Ни за что. Я не смогу сказать ей, что Поттер мертв.       — Послушай, — я взял её за локоть, вынуждая сфокусировать взгляд. — Ты должна объяснить мне, как выбраться.       — Никто не выберется. Просто так. Никто отсюда не уйдет.       — Просто так? — я хватался за руки Грейнджер, как за спасительную соломинку. — Почему нельзя уйти просто так?       Она кусала обветренные губы, я поражался, как из них еще не брызнула кровь, – такие на них были трещины.       — Гермиона.       — Ему нужны души.       — Я знаю. Но я не собираюсь отдавать свою.       — Ты уже поделился с ним, — Грейнджер усмехнулась. — Ты убил.       — Это ведь неправда.       — А что - правда?       Мерлин. Я готов был рвать на себе волосы. Она всегда была невыносимой, но близость Экриздиса только усугубляла её заскоки.       Я пытался собраться с мыслями, и получалось плохо. Не выходило оторвать взгляд от бутылки с воспоминаниями, которую Грейнджер держала в руках.       — Ладно. Как это работает? В жизни не поверю, что ты не выяснила этого.       Она поморщилась, будто от боли, хватаясь за голову. Я едва успел подхватить её, когда она начала падать. Бутылка выпала из её пальцев. Я проводил её взглядом и снова посмотрел на Грейнджер. Она была в ужасе.       — Что происходит?       — Рон. Я слышу его голос, — в её сухих секунду назад глазах блестели слезы. — Господи, — она прижала ладони к губам. — Нет.       — Он здесь. Мы пришли за тобой.       — Он хочет занять моё место. Он хочет отдать всё.       — Да, — я поудобней перехватил её, вновь смотря на бутылку. Опасался, что она исчезнет, как тело Теодора. — Для этого мы и пришли.       — Не нужно. Не нужно было этого делать.       — Да, полностью согласен, — съязвил я. — И если ты не скажешь, как всё работает, никто не выберется отсюда.       Грейнджер горько ухмыльнулась.       — Так всё и работает, Малфой. Он заберет его у меня. Получит его душу и часть моей.       — И отпустит тебя?       — Если я захочу.       — Захочешь. Значит, ему достаточно части души? Я уже поделился – так ты сказала.       — Он сам будет решать. Не ты. Не я. Только он решает.       — Я согласен. Он знает это? — я встряхнул Грейнджер. — Он знает? Пусть берет часть, плевать. Нам нужно уйти.       — Я не уйду, — шепнула она. — Я не позволю Рону…       — Позволишь! — я кричал. — Позволишь, потому что только ты сможешь его вытащить отсюда. Ты ведь умная, Грейнджер, самая умная колдунья из всех, что я знаю, ты сможешь найти его. Ты должна позволить ему спасти тебя. Слышишь? — я обхватил её лицо ладонями. Оно мокрое от слез. — Он страдает, зная, что ты здесь.       — Правда? — в её глазах столько боли, что мне самому почти больно.       — Он сходил с ума. Никто не сможет сделать его душе хуже того, что уже с ним происходит. Позволь ему спасти тебя.       Она зарыдала, закрывая глаза и кивая.       — Хорошо, — шептал я. — Ладно. Как нам сказать об этом Экриздису?       Грейнджер вздрогнула всем телом, распахивая глаза. Они полностью черные, даже белки, будто кто-то пролил в них саму тьму. Меня затрясло от ужаса.       — Часть души. Добровольно.       Этот голос… Он даже не похож на голос. Это ветер, шум дождя, раскат грома. Буйство магии.       Я с трудом разлепил слипшиеся губы, соглашаясь с ним:       — Часть души. Добровольно.       Лицо Грейнджер исказила жуткая усмешка.Мир вокруг затрясся. Вдруг раздался звон, будто кто-то разбил огромное зеркало. Его осколки прорезали реальность, словно натянутое полотно.       Я подскочил на ноги, поднимая Грейнджер с земли. Она, едва не теряя сознания, следовала за мной, пока Экриздис разрушал созданную иллюзию. Мы замерли посреди кладбища, я воровато оглядывался.       Земля под ногами вспучилась, забурлила, словно кипяток. Я успел увидеть винную бутылку, откатившуюся к дереву. Грейнджер с трудом удерживалась на ногах – так тряслась почва под нами.       Раздумья заняли секунду. Я оставил Грейнджер сражаться со стихией, бросившись вперед.       Я должен забрать их.       Мир покосился. Я едва не упал. Бутылка подскакивала, отскакивала от кочек, катилась всё дальше. Я не слышал заклинания, но видел, как оно прошибло меня насквозь. Мгновение назад я бежал, а после – летел, будто потеряв почву под ногами и падая с обрыва. Нечто неосязаемое, похожее на облако, вырвалось из моей груди, продолжая бег. Будто я сам бежал впереди себя.       Чем бы это ни было, я болел за нас обоих.       — Малфой! — испуганно закричала Грейнджер. Я поморщился, но не остановился.       Нащупав наконец волшебную палочку в кармане мантии, я снял проклятье. Ударившись ногами о землю, я пробежал сквозь заросли кустарника, куда минуту назад отправился морок в погоне за бутылкой. Я замер, тяжело дыша и ошарашенно моргая.       Полагаю, в моей голове комфортно всякого вида монстрам. Тем, что убивают тебя, хотя породили. Или тем, что убивают, хотя любят.       Но одному монстру там всегда отдавалось предпочтение.       Он смотрел на меня, ухмыляясь, катая бутылку по земле, подталкивая её носком ботинка.       Когда я смотрел на него, реальность становилась… реальней. Будто мы вернулись в Запретный лес. Или никогда не уходили из него. Мы курили пару раз здесь – у самого начала чащи. Деревья еще не росли так густо, сквозь них было видно Хогвартс. Мы синхронно повернули головы, чтобы посмотреть на него.       На месте.       Хотя куда ему деться, многовековому замку?       — Ты бы хотел вернуться сюда?       — Мне не до разговоров. Я заключил договор.       — Договор, что ты отдашь часть души? — уточнил он, поднимая бутылку.       — Ты и сам это знаешь.       Он ухмыльнулся. Я уже и забыл эту ухмылочку. Мерлин, сколько раз люди хотели дать в морду за такой вид? Я вот – и то хотел.       Он вдруг подошел к дереву, замахиваясь бутылкой. Я бросил Парализующее, кидаясь вперед. Он вскинул руку с моей волшебной палочкой, блокируя заклятье.       — Что ты делаешь?! — я был в гневе. Я чувствовал прорезавшиеся клыки и старался говорить, не оголяя их. — Знаешь, сколько мне пришлось терпеть Уизли, чтобы прийти сюда за ними?       — Знаю, конечно, — коронная ухмылка и вскинутый подбородок. Он скривился, произнося: — Но у тебя договор.       Я опешил. Я совершенно не подумал об этом.       — Экриздис хочет забрать их?       — Да. И меня тоже.       — Я не хочу отдавать тебя, — мой голос охрип.       — Даже после того, во что превратил? — он взмахнул руками, будто представляя меня кому-то.       Он почти плакал. Ему тошно смотреть на меня. Я знал это, конечно.Знал, ведь мне приходилось смотреть на себя в зеркало каждый день. Иногда его глазами.       Его волосы на солнце отливали золотом. Его кожа не имела истории, на ней не было ни одного шрама. Он свеж, бодр, самоуверен. Он, по сравнению со мной, чудовищно колдует, но он прекрасен, Мерлин. Как же я был прекрасен.       — Малфой! — голос Грейнджер заставил меня оторваться от разглядывания своей точной копии, точней, копии меня прошлого. — Драко! — её крик похож на стон умирающего животного. Я не видел её, но знал, что она где-то недалеко. Ей не выбраться отсюда без моей помощи.       — Ты бросишь меня ради грязнокровки? — Драко Малфой морщился, смотря на меня. Стоя вполоборота, я не знал, что делать. — Ты бросишь меня ради них? Они ведь придурки! Она разбила тебе нос, унизила при всех! Серьезно? Да что с тобой не так?       В груди болезненно тянуло. Я предпочел бы вновь оказаться на дне своей могилы, но не стоять здесь, сейчас, с самим собой.       — Они оказались не такими уж плохими, — оправдывался я.       Драко вскипел.       — Из-за их идиотских выходок отца упекли в Азкабан! О чём ты? Они бросили бы тебя умирать.       — Нет.       — Но они сделали это!       Я знаю, что он прав. Знаю, что он не заслуживал всего, что с ним произошло.       — Я думал, что спасаю тех, кого люблю.       — Меня! — теперь он рыдал. — Ты должен был спасать меня!       В его серых глазах блестели слезы, длинные ресницы слиплись.       Должен был. Я мог всё исправить.       Я слышал рыдания Гермионы. Они смешивались с моими собственными.       Что-то одно. Гермиона Грейнджер. Драко Малфой. Гарри Поттер.       Я должен был выбрать что-то одно.       Я шагнул вперёд.