Honey, This Mirror Isn't Big Enough for the Two of Us

Сода со вкусом лимона шипела, машины проносились мимо нас по трассе, а другой Джерард не появлялся — в моей голове или в зеркалах — уже полтора дня, и я не знал, как мне реагировать на эти новости, с одной стороны я, ну естественно, радовался долгожданному покою, но с другой меня не покидали догадки, что он что-то задумал и выжидает самого-неподходящего-времени, чтобы заявить о себе и снова попортить мою сомнительную жизнь. Из-за всего этого меня никак не хотела оставлять тревожность, она словно уже срослась со мной, прикипела, и Господи Иисусе, как же мне надоел этот вечный ком в горле и сжимающийся желудок. Я пытался, правда пытался, научиться успокаивать самого себя, убеждать, что все будет в порядке, ведь может быть у меня хоть раз все в порядке, но эти чувства… Они сильнее меня. Пока что сильнее. Ладно. Наше путешествие началось прямо сегодня. Мы решили не ехать далеко, во-первых, Фрэнку не давали больше трех выходных в его музыкальном магазине, во-вторых, денег у нас было не то, чтобы много, и в-третьих, хотя вообще-то это, скорее, во-первых, эта старинная развалина, которую Фрэнк называл машиной, и которая каким-то образом еще ездила (её двигатель бы не прошел проверку на допинг) просто не выдержала бы длительной поездки. Я очень надеялся, что мы сможем вернуться обратно на ней, а не пешком. Впрочем, в этом тоже была своя доля романтики. Фрэнк откопал где-то в квартире еле живой Полароид, и мы купили к нему кассеты, чтобы фотографировать пыльную дорогу, заправки, Океан, нас самих. Я уже знаю, что буду беречь эти снимки до конца моей жизни. Траса, лежащая вдоль Восточного побережья, была пустынной и прямой, как стрела, и Фрэнк разогнался до такой степени, что я всерьез испугался за свою жизнь, но долго бояться мне не пришлось. В какой-то момент древний понтиак странно задергался, потом, когда Фрэнк сбавил скорость и нервно отъехал к обочине, загрохотал и (наконец-то) остановился. Я с трудом разжал сведенные судорогой пальцы, вцепившиеся в ручку на двери, и вышел вслед за Фрэнком из машины. Оказалось, что во всем было виновато пробитое колесо, а не сгнивший двигатель, какая ирония. — Черт, — Фрэнк пнул колесо, а потом, ойкнув от боли, задергал ногой. Мне было одновременно печально и смешно, но я старался не раздражаться, тем более, что ситуация совсем не была безвыходной. А вот Фрэнк почему-то казался безумно расстроенным. — Сейчас заменим колесо и поедем дальше, — миролюбиво сказал я и подошел к багажнику. — Нет его у нас, — могильным голосом сообщил Фрэнк. — Колеса. Я забыл его. Извини, Джерард. Я не очень умный. Я вечно все порчу. И тут я узнал одну вещь о себе. Оказывается, я совершенно не умею злиться на Фрэнка. Казалось бы, у меня есть повод, ведь это он отвечал на наше средство передвижения, и сейчас мы оказались без него среди ничего. Трасса, по которой мы успели совсем недалеко отъехать от города, располагалась прямо на побережье, и даже отсюда было видно искры на поверхности вод Океана, вспыхивающие то тут, то там из-за солнца. Машины проезжали мимо на большой скорости и довольно редко, мотели, закусочные и заправки встречались чаще, и я, кстати, видел одну из таких какое-то время назад. Конечно, можно было вызвать эвакуатор, или что-то вроде того, но тогда мы бы отдали на оплату этого все наши деньги. Единственный очевидный вариант — идти пешком до той самой заправки и брать там запасное колесо, а потом тащить его на себе обратно. Но я ни капельки не злился. Ну а что, с кем не бывает. Фрэнк опустился на землю, оперевшись спиной о понтиак и низко опустив голову. Он выглядел запредельно печальным, а ведь его совсем не часто можно было увидеть таким. Я не хотел, чтобы он грустил. — Фрэнк, все хорошо, — я присел рядом с ним и положил ладонь на его плечо. — Мы все починим, это не страшно. К тому же, у нас целая куча еды. Не переживай так! Сквозь длинную темную челку, закрывающую его лицо, я различил намек на маленькую улыбку. Я вытащил его руку из кармана толстовки и переплел наши пальцы, а он положил голову мне на плечо. Мы посидели так немного времени, а потом Фрэнки осторожно отпустил мою руку и поднялся на ноги, я поднял голову вверх и увидел, наконец, привычный блеск в его таких красивых глазах. Он достал из рюкзака и открыл баночку лимонной соды и она, зашипев, немного расплескалась и потекла по запястью Фрэнки. Он снизал капли и сказал: — Так, сейчас мы закрываем машину, ты берешь еды и идешь к берегу. Там не так скучно и не так опасно. А я пошел за колесом. — Почему это ты пойдешь один? — я возмутился. — Ну, во-первых туда далеко идти, а это я виноват в том, что случилось, и ты не обязан сбивать себе ноги в пыль из-за моей глупости и безответственности, а во-вторых, надо чтобы кто-то остался неподалеку от машины. Хорошо? — Хорошо, — я улыбнулся ему. Я подумал о том, что если бы авария случилась по моей вине, и я бы позволил Фрэнки идти за новым колесом черт знает куда, то я бы до конца жизни чувствовал вину перед ним. Поэтому я согласился остаться. Океан словно живое существо, его настроение всегда зависит от погоды. Иногда он может быть цвета обсидиана, темный и пугающий, и ещё в некоторой мере манящий в его глубины, — это когда сильный ветер играется с мощными волнами, а над водой нависают свинцовые тучи, тем не менее, не находя своего отражения в беспокойной воде. Он может быть зеленовато-синий, как глаза ведьминого кота, искрящийся словно хрусталь, спокойный и тихий, когда над ним солнце сияет в попытках прогреть верхние слои бесконечных вод. Океан может сливаться с осенними небесами, равномерно серыми и тусклыми, когда безразличное безветрие, а ещё — холодно. И только чайки на горизонте нарушают монолит такой картины. Океан прекрасен любым. Я стоял по щиколотку в воде, оставив кеды и носки на песчаном пляже, моим ногам было отчаянно холодно, и я чувствовал, как немеют пальцы, но даже и не думал двигаться. Мне было спокойно. Я смотрел вниз на ледяную воду и видел там не того неудачника, которого я знал слишком долго, и которого знал когда-то Фрэнк, и Майки, и моя родители, нет, это был совсем другой человек. Он улыбался. Я улыбался. Волны искажали действительность, и, наверное, поэтому, я казался себе даже… красивым? Но ничего такого не может продолжаться долго, не-а, только не со мной, пора было бы уже привыкнуть, а, Джерард? По воде почему-то пошла рябь. Не та, что бывает созданной легким ветром или камнем, кинутым в реку. Я закрыл рот руками, а по моей спине побежали мурашки размером с собаку. Разумеется, я уже знал, что должно произойти и меня захватила паника, и мне очень хотелось плакать, и я чуть не подавился собственным сердцем. А потом я находился в пространстве. Находился. Именно это слово, потому что я не ощущал собственного тела, то есть, я знал, что у меня оно есть, и я не умер и не превратился в духа и все такое, но я не мог точно сказать, сижу я, или лежу, или стою. Опустив глаза вниз, я понял, что все-таки стою. Осмотрелся. Там было запредельно странно. Очень сухо, ужасающе тихо, а ещё темно и светло одновременно, и какие-то силуэты, мне казалось, двигались недалеко (или далеко?) и я ну никак не мог придумать, как охарактеризовать это место. Оно было мрачным, обволакивало со всех сторон, давило, держало в напряжении (хотя, меня в последнее время все подряд держало в напряжении), а мои коленки ослабевали и я чувствовал, что вполне могу потерять сознание (как будто я его ещё не потерял). Тревожность душила. Неожиданно откуда-то сзади послышался шорох, и я успел проститься с жизнью, прежде чем обернуться. Но ничего настолько страшного меня не ждало. Кошка была черной упитанной и пушистой и с огромными желто-зелеными блестящими глазами, которыми она внимательно разглядывала меня. Потом подошла немного ближе и села, прижав одно ухо к голове и ясно давая понять, что не боится меня, и вообще, это я должен тут бояться. Я, в общем-то, боялся. Не кошки, конечно же, нет, было бы глупо бояться кошку, а этого странного места, страшных теней, и того, что со мной вообще творится. Это правда происходит или у меня просто крыша наконец так очевидно поехала? Или, вероятно, это проделки Джерарда из Отражения? Где он вообще, когда так нужен? И откуда тут чертова кошка? Как только я подумал такими мыслями, кошкины глаза поменялись, из обычных для котов зеленовато-желтых они превратились в два устрашающих огонька, а затем вдруг выросли и оказались на одном уровне с моими. Точнее, это кошка выросла. Ещё точнее, никакая не кошка. Этот парень выглядел так, будто снимается в одном из этих, знаете, фильмов про вампиров нашего времени. Он был жутко худым и бледным, почти прозрачным, то есть, не то чтобы я сам, например, очень загорелый, но сквозь его кожу было видно сплетенья голубых вен, и я был уверен, что если он снимет одежду, то можно будет посмотреть и его внутренние органы. Он был одет в джинсы, черный длинный кардиган (или это была мантия, учитывая, что он только что сделал?) с закатанными по локоть рукавами, и белую рубашку под ним. Черные волосы спадали на глаза, рот был перекошен в довольно искренней улыбке, а зелено-желтые кошкины глаза и вовсе смеялись, отражая в себе свет, которого не было в этом месте, и вообще, весь его вид выражал какую-то подозрительную радость от встречи со мной. Он выглядел, ясное дело, необычно, но, как ни странно, довольно приятно. Он выглядел как я. Думаю, несложно догадаться, что это и был я в одном из вариантов моего существования. И, кажется, это существование было весьма интересным, нет, вы понимаете, он же в кошку превращаться умеет! — Привет, — дружелюбно сказал Джерард, и его голос оказался куда звонче и моложе моего, хотя на с виду он был скорее старше на пару лет. Он стоял и близко и далеко, и поэтому я не знал, насколько громко мне следует разговаривать, чтобы он услышал. — Ты же только что превратился из кошки в человека, почему ты похож на вампира, а не на ведьму? — задал я очень логичный на мой, как оказалось, отсталый взгляд, вопрос. — Ох уж эти стереотипы, — хихикнул Джерард. — Не понимаю только, откуда им было взяться. Как будто в вашем мире так уж много вампиров. Так, была парочка залетных отсюда, но их обычно быстро выпроваживали. Или они сами сбегали. Их почему-то никто не любит. И они выглядят совсем не как я. Боюсь, ты, неподготовленный с малых лет к такому, просто умер бы от страха. Я нервно рассмеялся. Что же это за мир такой у них? — А кто тогда ты? — мой голос словно рассеивался по этому пространству, отбиваясь от стен, а затем направляясь прямо в уши Джерарду. И мне казалось, что я мог видеть этот процесс. — Человек, — просто ответил Джерард. — Ты пять минут назад был кошкой, или в твоем мире все так умеют? — Ну, я учился немного. Знаешь. Колдовству. Немного?! — Немного?! — вопрос, по-моему, физически завис в воздухе. — Мне досталось немного знаний от моей матери. А дальше я сам. Сам, — его улыбка была на месте, но взгляд вдруг расфокусировался, а затем он поднял руку, сжатую в кулак, и выпустил оттуда красивую синюю бабочку. — Вызвать тебе экзорциста? — любезно предложил он, когда я в удивлении начал давиться воздухом, выпучив глаза. Бабочка летала над его головой, тяжело махая крыльями, будто бы воздух в этом месте был не совсем прозрачным. Я тоже чувствовал это. Бабочка исчезла. В болотных глазах Джерарда я видел темноту на самом дне. У меня ушло слишком много времени на то, чтобы придумать, что сказать, и поэтому Джерард заговорил первым: — Ты хочешь вернуться обратно или поболтаем? На самом деле, я уже давно ни с кем не разговаривал. С людьми, я имею в виду. Конечно, мне хотелось обратно, но кто бы удержался от соблазна остаться ненадолго в самом настоящем мире волшебства и узнать о нем побольше? В итоге Джерард предложил покинуть на время это странное место, потому что там неудобно и вообще, свет глаза режет (где он только увидел там свет?) и мы оказались в вполне себе обычной комнате, темной и пыльной, и пахнущей почему-то грибами, но там хотя бы было кресло, в котором можно было сидеть, и было понятно, что ты сидишь, а не что-нибудь ещё. И тогда Джерард начал говорить: — Первое, чему я научился, взявшись за магию — это лгать. Показывать себя тем, кем я не являюсь, заставлять других верить, что я умею что-то, чего не умеют они, и если что-то будет не по-моему, то я воспользуюсь моими знаниями в личных целях. Другими словами, пускать пыль в глаза я умею лучше всего. — Но ты только что был кошкой! Разве это не удивительно? — меня по-прежнему так сильно занимало это, и я до сих пор не мог поверить тому, что видел. — Иногда мне становится так горько за ложь, — Джерард не слушал меня, он просто смотрел и говорил. — Моя мама была не такая. Она всегда делала только то, что умела. Она умела все. Но… Плохие гены, ты знаешь. Они сделали меня немного пришибленным, и у меня туговато шло все это дело. Приходится выкручиваться. По-другому в этом мире никак. Если бы на прошлой неделе я не убедил одного вампира, что я умею вытаскивать серебряные кресты прямо из воздуха… ха! Да такого никто не может! А мои умения только бабочками и ограничиваются, пока что. Но вампир попался тупой, и у даже мозги из уха немного вылезали, — Джерард хрюкнул от смеха. Ну что за жуть? Впрочем, как оказалось, это была ещё была не жуть. Потому что следом за этим я вдруг перестал видеть мрачную комнату и лицо Джерарда перед собой, и я не успел понять, выключил ли кто-то маленькую лампу на столе — единственный источник света, — или я ослеп ко всем чертям, и потом Джерард схватил меня за руку и прошептал: — Тихо.