Honey, This Mirror Isn't Big Enough for the Two of Us

Вернувшись домой, я сразу понял, что там уже кто-то есть, потому что дверь не была заперта. Вот черт, я не хочу, чтобы узнал о моем увольнении и новой работе, ещё одного похода к психологу я не выдержу, я не шучу. Но, к моему огромному облегчению, это была Алисия. — Привет, милый. сказал, что ты приходишь с работы в семь по нечетным числам, а сейчас уже полдевятого. Гулял где-то? Я действительно не знал, что ответить, врать ей мне хотелось меньше всего, но другого выхода, в конце которого не было бы кабинета врача, я не видел. — Да, я посидел немножко в парке. — Ты не против, что я зашла так внезапно? Просто Майки сказал мне, что ты не совсем в порядке. Я надеюсь, ничего серьезного? — Всё хорошо, правда. Я очень благодарен, что ты заботишься обо мне. Девушка улыбнулась, а потом налила себе и мне чаю. Понятно, меня ждет до жути серьезный разговор. — Джерард, я хотела бы поговорить с тобой. Твой брат рассказал мне о твоем сне про зеркало… — Стой, Алисия. Я не сошел с ума, ладно? Если бы это был сон, я бы не стал отрицать этого, — конечно же, я понимал, что рою себе яму снова, но у меня теперь есть принципы. К тому же, моя коллекция «нет» только-только стала уменьшаться, и увеличивать её опять было бы совсем не круто. Алисия мягко улыбнулась. — Хорошо, — она сказала это, как если бы обращалась к душевнобольному. Окей, она тоже считает меня таким, только этого не хватало. — Джи, у тебя есть друзья? Какой неожиданный вопрос, да? Жаль, я не могу назвать своими друзьями девушку с неустойчивым именем и парня, у которого умерла Пенсильвания. Но, что же, я буду честным в этот раз. — Нет. — Понятно, — кивнула она, — я думаю, что проблема состоит именно в этом. Нет, проблема состоит в том, что я неудачник с самой огромной коллекцией «нет» в мире. — Мне кажется, что если бы ты больше общался с людьми, ты выплескивал свою безграничную, я в этом не сомневаюсь, фантазию в другие русла. Я был слишком уставшим для того, чтобы начинать спорить снова, поэтому просто молчал. — В общем, я думаю, ты должен познакомиться с кем-нибудь. Я дам тебе немного денег, сходи в клуб… — Алисия, вообще-то… — Я не собираюсь принимать возражения. Она знала, как сложно мне брать у неё и Майки деньги, и никогда не давала возможности вернуть их. Я чувствовал себя более ничтожным, чем когда-либо ещё. Впрочем, это не помешало действительно хорошей идеи прийти в мою голову. — А если я потрачу их не на клуб? — Но это поможет тебе найти друзей? — Я на это надеюсь. — Тогда конечно. — Алисия, ты знаешь, я не хотел бы брать эти деньги, но ты не отвяжешься, поэтому гигантское спасибо тебе! Я смогу купить себе мольберт хоть завтра. Тем вечером я ещё долго стоял у зеркала, пытаясь привлечь внимание моего отражения, звал его, молча и в голос, но в моей голове он больше не появлялся тоже. У меня было так много вопросов, на которые ответить мог только красноволосый Джи.

***

Когда я проснулся утром, был понедельник, и это значило, что нужно идти в университет, но у меня теперь были другие планы на жизнь. Всё равно никто исключать за прогулы меня не будет в ближайшее время, потому что до этого я был, пусть и не самым умным (совсем не умным, если честно), но самым примерным из всех студентов. Так что, пусть мои документы пока полежат там, а я тем временем займусь более важными вещами. Как бы все кричали о своей независимости и самодостаточности, это всего лишь ложь, а правда состоит в том, что человеку нужен человек. Я и подавно не исключение, поэтому я обрадовался так сильно, когда Лори сказала, что очень рада меня слышать, и что она хотела бы встретиться и познакомить меня со своим лучшим другом прямо сегодня. Девушка сказала, чтобы я взял плед и немного еды, потому что мы идем на маленький пикник в Проспект-Парк, и это было действительно удобно для меня, так как парк располагался очень близко от моего дома. Лори примерно объяснила, куда мне нужно идти, и я, четко следуя её инструкциям, довольно быстро увидел её на ярко-синем пледе. Рядом сидел очень-очень кучерявый парень, он улыбался и что-то наигрывал на старенькой гитаре. Девушка, заметив меня, начала размахивать руками и выкрикивать какие-то приветствия, она совершенно не обращала внимания на окружающих, которые немного косо поглядывали на неё. Когда я подошел и сел на свой плед, Лори сказала: — Рэй, это Джерард, он выплясывал в костюме хот-дога, чтобы купить мольберт. Джерард, это Рэй, он жутко добрый и у него всегда есть план. Этот парень действительно выглядел бесконечно добрым, он не был очень красивым, но афро прибавляло к его обаянию как минимум сто баллов. Почему-то я сразу был рад, что другом Лори оказался именно Рэй. Я хотел спросить, какой у него есть план, но кудрявый меня опередил: — Значит, тебе нужен мольберт? Я кивнул, что да. — Тебе принципиально, новым он будет или немножко потасканным? У меня не было абсолютно никаких фишечек на этот счет, и я, поняв к чему он клонит, очень обрадовался. — Мне все равно… — Отлично! У моего однокурсника валялся мольберт, этот парень когда-то собирался рисовать, но сразу бросил это дело. Сейчас. Через пару секунд он уже прижимал мобильник к уху. — Да, чувак, я нашел клиента на твой старый хлам. Да. Да, сейчас я дам ему трубку. Рэй сунул мне в руки свой телефон. — Алло, — это было не совсем уверенно, к тому же, я не знал имени моего собеседника, я кинул взгляд на Рэя, и он шепнул мне — «Фрэнк». — Да, Фрэнк. — Привет, ты хочешь купить мольберт? У этого Фрэнка был очень приятный и отчего-то знакомый голос. — Ну, да… В итоге мы договорились встретиться сегодня в этом же парке в семь часов, это было очень даже удобно для меня, так как парень назвал вполне приемлемую цену за эту «ненужную хрень», и у меня ещё оставались деньги на краски и всё такое. — Ну что? — спросил Рэй, забирая телефон. — Всё в порядке, спасибо огромное, я не знаю, что делал бы… — меня перебила Лори, которая до этого просто лежала на спине и смотрела в небо. — Я же говорила, что у Рэя всегда есть план. Итак, расскажи нам о себе, Джи. Я был счастлив, что встретил этих людей и мне бы не хотелось сразу портить наше общение враньем. Поэтому я рассказал и про то, что я неудачник, и про мою коллекцию «нет», и про приступы, и про брата, с которым мои отношения сейчас практически на дне, и про проблемы с родителями, словом, про всё мое жалкое существование, умалчивая только об отражениях, потому что это не та вещь, которую нужно рассказывать пока что всего лишь знакомым. На меня никто не смотрел с мерзкой жалостью, наигранным сочувствием или убивающим презрением, они просто спокойно и легко улыбались, а затем Лори сказала: — Ты же понимаешь, что теперь всё будет по-другому? В этот момент я понял, что вся моя жизнь до этого была прологом, как сказал кто-то великий, и что теперь есть люди, которые не считают меня ничтожеством и понимают меня хоть немножко. Я на секунду стал счастливым. Потом я спросил, почему ребята не на учебе, и выяснилось, что Лори только заканчивает последний класс в школе, а Рэй решил, что университет не рухнет без него сегодня. Я подумал, так получилось из-за меня, и я не мог не ценить этого. Через час мы устали болтать и просто лежали, разглядывая прекрасное небо, которое в этом парке казалось, будто нарисованным ярко-голубой акварелью, и белые маленькие тучки это небрежные мазки кисточкой какого-нибудь художника великана. Я хотел бы однажды нарисовать небо, не на бумаге, а там, где оно есть, настоящее. Ещё через час я попрощался с Рэем и Лори, чтобы сходить домой за деньгами, а потом в художественный магазин. Из него я вышел с симпатичной небольшой коробочкой пастели и несколькими листами бумаги. Может быть, кому-то интересно, откуда у меня такая уверенность в собственных способностях? Я всё равно отвечу, я рисовал, рисовал все эти годы, рисовал «подпольно», чтобы не заметили родители, брат, прятал рисунки в тайничке за плинтусом, сейчас все эти изрисованные листы находятся моей в съемной квартире, за которую скоро будет нечем платить. Портреты всегда мне давались особенно легко, у меня получалось уловить эту схожесть, которая придает рисунку живости, именно поэтому я не боюсь предлагать услуги портретиста прохожим. Но для начала мне нужен мольберт. В без десяти минут семь я сидел на лавочке и ждал, вообще-то пунктуальность — это не моя отличительная черта, но опаздывать в такой ситуации я себе позволить не могу. На аллее показался парень невысокого роста с цилиндрообразным чехлом, в котором, очевидно лежал мольберт, он был складным. Человек, несмотря на теплую погоду, был одет в черную толстовку, сверху ещё и кофту, он натянул на голову капюшон, а на ногах были обтягивающие черные штаны и не менее черные кеды. Всё это выглядело вполне красиво на нем, но ни капельки не соответствовало температуре плюс двадцать три градуса. Он подошел, и я смог разглядеть его окончательно. Конечно, в Нью-Йорке живет почти девять миллионов человек, но я должен был опять встретить парня, перед которым я так сильно облажался, показывая свое неумение общаться людьми и вообще разговаривать, когда это так нужно. Неудачник — это всё-таки судьба, вы знаете это? — О, — чуть слышно выдохнул Фрэнк, разглядывая мое лицо. — Так ты художник? — Ну, типа… — Я почему-то подумал тогда, что ты странный, я не ошибся, не бывает нормальных художников, ты так не думаешь? Что мне ответить? Я задумался, что я хочу, чтобы было дальше, у меня есть вариант бежать поскорее, потому что мне запредельно сложно смотреть сейчас в его глаза, но я могу и продолжить разговор, как будто все в порядке. Ладно. — Я не знаю, — это было всё, что я ответил на его странный вопрос, но это будто вывело Фрэнка из небольшого ступора. — Окей, бери, — он протянул мне чехол, и я тут же начал его открывать, а потом устанавливать прямо возле лавочки. Парень всё ещё не уходил, и я вспомнил, что нужно отдать ему деньги, я сделал это, но он всё равно продолжал стоять надо мной. Я поднял голову. — Эм… Почему… Ну, — я как всегда начал терять слова и даже буквы, боже, какой же я все-таки придурок. Фрэнк, не обратив внимания на мои жалкие попытки задать вопрос, задал свой. — Ты меня нарисуешь? Я поперхнулся собственными легкими. Он делает это из жалости к такому неудачнику как я, или ему охота постебаться надо мной? Того варианта, что ему просто захотелось портрет в моем исполнении, я даже не рассматривал, потому что это, люди, бред, я уверен. — О… Хорошо. Тогда садись? — это звучало вопросом, потому что всё мое самообладание куда-то уходило, убегало второпях, именно в те моменты, когда я находился рядом с этим человеком и виноват в этой проблеме только я сам. Не надо было лезть к нему тогда… или, может быть, наоборот, я помог ему хоть чем-то? — Скажи честно, я сильно взбесил тебя тогда? — спросил я. — Ответь, пожалуйста, ты считаешь меня придурком? — спросил я. — Расскажи что-нибудь, — попросил я. — Давай дружить, — предложил я. Нет. Я просто и молча приводил мольберт в рабочее состояние, боясь встретиться взглядом с Фрэнком, который послушно ждал, сидя на лавочке. Через пару минут всё было готово, я попросил парня снять капюшон и повернуться так, чтобы на его лицо правильно падал свет, и приступил к работе. Я знал, что действительно хорошо рисую портреты, и поэтому мое волнение было прочти неощутимым, размером с легкую бабочку. Большую бабочку. Стаю больших бабочек. Окей, я вообще не могу припомнить, когда в последний раз был таким взволнованным, и, скорее всего, это отражалось на моём лице, я не был похож на вменяемого человека при этом, так как Фрэнк спросил: — Ты так сильно переживаешь, может, не надо? Я могу обойтись без портрета. И тогда я пришел в ужас. У этого парня совсем недавно умерла собака — дорогое ему существо, я пытался утешить его тогда, пусть и неудачно, но это не имеет значения, ведь я даже не спросил, как он сейчас, а он всё равно заботится обо мне, хоть и ненавидит людей. Легче всего спрятаться за образом несчастного, испуганного и милого художника, да, Джерард? Я отошел от мольберта. — Фрэнк… как ты? — Нормально, — как-то хмуро ответил он. Я вздохнул. — Нет, я бы хотел, чтобы ты сказал правду. Я бы мог попробовать тебя поддержать, потому что мне не все равно. Я? Поддержать? Да кому я вру. — Я же даже не знаю, как тебя зовут… Черт, точно. — Я Джерард, можно Джи. —Окей, Джи. Я и правда в порядке, и я бы не хотел думать об этом сейчас, ладно? — Я… Да, конечно. Мне бы так сильно хотелось начать какой-нибудь непринужденный разговор, пока я буду вырисовывать почти идеальные черты лица Фрэнка, и чтобы потом мы начали хорошо общаться, а потом стали лучшими друзьями. Я не знаю, откуда берутся эти мысли, но я правда хочу этого. Фрэнк отстранено смотрел куда-то вдаль, когда я, наконец, решился. — Почему ты так тепло одет? — Уэй, ты когда-нибудь научишься находить нормальные вопросы? — Это защита, — просто ответил Фрэнк, — не от пуль, а от людей. Я не люблю, когда касаются моего тела, особенно лица и волос без разрешения. И ещё я считаю, что одежда может немножко защищать от плохой энергетики. Он выглядел очень спокойно, и я подумал, что он, может быть, перенес какую-нибудь психологическую травму, давно. Единственного я не понимаю — почему со мной он общается совершенно нормально, но я не стал об этом спрашивать. Я продолжил рисовать, и тут Фрэнк поднял свою руку, чтобы поправить кофту. Вообще-то я с самого начала заметил, что его руки полностью покрыты татуировками, и на шее тоже была одна, скорпион, сейчас его не видно, но в метро парень почему-то был в одной футболке, и я мог бы разглядеть, если б не ужасное освещение. Из-за него же я, кстати, тогда не понял, насколько красив цвет огромных глаз Фрэнка — светло-ореховый, теплый, с едва заметными золотистыми крапинками, которые теперь хорошо видны в свете заходящего солнца. Мне когда-то тоже говорили, что в моих глазах есть такие крапинки, но, сколько я не пытался найти их, смотря в зеркало, у меня ничего не получалось. Может быть, в тот момент я видел глаза другого Джерарда, какого-нибудь злого, мне кажется, у злых людей не бывает таких симпатичных капелек цвета конфеток из жженого сахара в глазах. Но я говорил о татуировках. Мне вдруг сильно захотелось перерисовать хоть немного, и я попросил Фрэнка положить руку на его плечо, чтобы она умещалась в рисунок. Он долго выбирал, какую именно ему хотелось бы видеть в итоге, и это оказалась левая. После этого он сам начал разговаривать со мной, просто рассказывал разные истории, в частности, о своих собаках, которых было у него две помимо Пенсильвании. Я не заметил, когда ушла моя напряженность и волнение, я начал искреннее смеяться, впрочем, не отвлекаясь от работы, и, когда сумерки потихоньку начали опускаться на парк, портрет был готов. Я снова немного занервничал, потому что мне самому нравился рисунок, но откуда мне было знать, как среагирует на него Фрэнк, который молчал пару секунд, увидев себя на бумаге. А потом он начал восхищаться тем, как я рисую, и в этом не было фальши ли чего-нибудь вроде этого, Фрэнк во второй раз заставил меня гордиться собой. Тогда я аккуратно свернул лист в трубочку, отдал его парню, и начал складывать мольберт. Фрэнк протянул мне деньги, и я понятия не имел, что мне делать, потому что я совсем не хотел их брать, так что, я сказал, что не надо. — Почему? — Потому что… Просто… Пожалуйста, я не знаю, как мне правильно ответить, просто не надо и всё, — прозапинался я, обижаясь на собственное неумение находить правильные слова. Кажется, он всё понял, потому что через секунду его лицо озарила огромная улыбка, и я не думаю, что это было из-за радости, что деньги остались у него. — Ты уже идешь домой? — Да, — я немного удивился этому вопросу, неужели он хочет пройтись со мной? Оказалось, что так и есть. — Мы могли бы пойти вместе до метро, я помню, ты живешь дальше, чем я. Конечно же я согласился, не став говорить, что я поехал дальше только ради него. Мы шли по асфальту, хранящему тепло уходящего дня, Фрэнк рассказывал, как он набил свою первую татуировку, мне было интересно, и случилось это. Легкие вдруг сильно отяжелели, как если бы вместо воздуха я вдыхал камни, ноги мелко затряслись и начали подгибаться, откуда-то из желудка прямо к горлу стремительно приближалась волна страха. Видимо, я сильно изменился в лице, потому что Фрэнк остановился. — Что-то случилось? Господи, да. — Нет, всё нормально… Сейчас… Я пытался справиться, взять себя в руки, но в один момент волна стала девятым валом, и я оказался в состоянии полуобморока, я начал падать, меня жутко тошнило, казалось, будто сейчас я умру от асфиксии, я почувствовал, как Фрэнк осторожно ведет меня куда-то, наверное, к лавочке, слышал какие-то его слова, я понимал их по отдельности, но не мог связать вместе. Все мои мысли и чувства поглотил страх, с которым у меня плохо получалось бороться, но я всё равно пытался это делать, и, похоже, потихоньку побеждал, потому что грудную клетку перестало сдавливать так сильно. Голос Фрэнка начал доходить до меня куда четче, и мне стало его жаль, потому что никому не хочется возиться с малознакомым психом, а он не бросил меня и сейчас пытался упокоить, говорил, что вызывает скорую. Мне не нужна была скорая, ещё пару минут и всё будет нормально, я кое-как прохрипел это и парень вроде немного расслабился. Я подумал, что раз смог заметить это, то, скорее всего, уже и правда все нормально, я могу идти. Фрэнк помог мне встать и потихоньку повел к выходу из парка, я был безгранично благодарен ему за это — впервые я не одинок во время приступа. Парень не оставил меня и когда мы подъехали к моей остановке и мне нужно было выходить, он сказал, что доведет меня до квартиры, потому что не может бросить. Когда-то он говорил, что ненавидит людей, так вот, это неправда, на самом деле он добрый и чуткий, просто его похоже потрепала жизнь, и я очень хотел бы помочь ему вернуть хоть какую-то веру в человечество, я поделюсь с ним своей, она как раз слишком большая для меня. В голове зазвучал голос Джерарда из зеркала, он говорил что-то странное, но мне впервые было не до него, потому что Фрэнк обеспокоенно спрашивал, всё ли нормально, не стало ли мне хуже и мне было до жути приятно это беспокойство. Когда мы дошли до моей квартиры, меня там ждал Майки, и он уже знал, где я «работаю» теперь.