Honey, This Mirror Isn't Big Enough for the Two of Us

Мое сердце пропустило удар или два. Потому что я так долго пялился на экран вибрирующего телефона, сканируя взглядом четыре маленькие черные буковки, что были там написаны, что они начали распадаться на пиксели в моем воображении. Потому что я снова начал впадать в панику. В отчаяние. Потому что я не верил, что Фрэнк мог соврать мне про погибших родителей. Потому что я не верил, что Фрэнк мог соврать мне вообще про что угодно. Но я видел, что ему звонила «мама». Наверное, я должен был пойти и спокойно спросить у него, что это такое, все выяснить и поговорить, а потом уже расстраиваться, но когда это я действовал логически? Давненько я не пополнял свою коллекцию «нет», ага? И я взял все еще звонящий телефон в руки, подошел к выходу их кухни, жутко боясь, что уже через пять минут выяснится, что Фрэнки, мой самый лучший Фрэнки, которого я люблю, и который, возможно, может полюбить меня в ответ, и мы, может быть, будем с ним вместе, и никакой злой брат не сможет нам помешать, пока Небо, Судьба, или (скорее всего) моя гребаная Карма не разлучит нас, не такой уж и идеальный, и, не смотря ни на кого, кроме Фрэнка, зашел в комнату, прерывая разговоры и смех. — Тебе тут звонят, — неожиданно спокойно проинформировал его я, подойдя поближе и протягивая телефон. Фрэнк посмотрел на него, потом на меня, потом снова на него и спросил. — Кто? Телефон даже не думал затыкаться, он все так же вибрировал в моей руке, посылая ненужные сейчас импульсы, отчего я нервничал все больше и больше. Дышать, дышать, дышать. Я чувствовал на себе пронизывающий взгляд восьми глаз, но видел перед собой только одни — большие и красивые, обрамленные короткими черными ресницами, самые любимые в мире глаза цвета завтра (или теперь уже цвета безнадежного, сошедшего с ума вместе со мной сегодня?). В них плескалось непонимание, удивление, бесконечное отчаяние, и я не был уверен, действительно ли все это было в глазах Фрэнка, или я просто видел в их отражении свои. — Твоя мама? — наконец ответил я с вопросительной интонацией, а он вздрогнул, будто ему дали пощечину и прошептал: — Джи, ты чего? Она умерла, помнишь? — Я помню. Но тогда кто в твоем телефоне подписан как «мама»? Кто тебе звонит сейчас? А потом его брови поднялись невероятно высоко, будто бы хотели сбежать с его лица, и он ответил кое-что, что не захотело влезать в мою нездоровую голову. — Никто? Я беспомощно посмотрел на Фрэнка, на телефон в моей ладони, на людей вокруг нас, которые сидели тихонько-тихонько, отчего напряжение в комнате было вязким, удушающим. А потом мне показалось, или не показалось, как Лори прошептала что-то вроде «Он же вибрирует, нет?» и в этот момент Фрэнк вытащил свой телефон из моих рук, сказал, что нам, наверное, пора, и что было приятно познакомиться, и что надо обязательно встретиться еще, и вышел в коридор, а я сделал какой-то взмах рукой, типа, ну, прощания, и поковылял за ним, а Лори догнала нас у двери и спросила, что случилось, на что Фрэнк ответил ей «Мы сами не знаем», а я просто молчал, борясь с подступающими слезами.Тогда Лори попросила позвонить, как приедем домой и закрыла за нами дверь, а Фрэнк… А Фрэнк посмотрел на меня таким взглядом, что мои слезы все-таки выбрались на свободу. Я никогда не видел его таким расстроенным, даже когда мы впервые встретились, и он только что похоронил свою собаку, и понимать, что это я причина такого его состояния было так, так ужасно. Я хотел умереть, лишь бы не причинять больше дорогим мне людям страданий своим существованием. Но Фрэнк, невзирая на все это, взял меня за руку, наверное, пытаясь успокоить, но у него не получилось. — Джи, что это было? — Я… Мне показалось, нет, там точно было написано, на телефоне, «мама», и, я думаю, я подумал, что это, ну, как так может быть, правда? — я начал лепетать, закрыв лицо руками, заикаясь и прерываясь на рыдания. — Он звонил и звонил, телефон, я не знал что делать, я подумал, Фрэнки, прости меня, я подумал, что ты меня обманул, ты простишь меня? Просто, наверное это, я… я сошел с ума, да? Это галлюцинации? Я не хочу снова к психиатру, только не к нему, я прошу тебя… Мне стоит объяснять, что уже на середине моего монолога, перемешанного со всхлипами, Фрэнк не выдержал и притянул меня к своему телу, крепко обнимая и гладя по голове? А мне стало так стыдно за свою очередную истерику, что я подумал о том, что может психиатр и пошел бы мне на пользу. Он положил бы меня в палату с хромированными решетками на окнах, ну, или вообще без окон, меня бы накачали транквилизаторами, лишая чувств, эмоций и воспоминаний. И я бы больше не причинял столько ненужных проблем прекрасному обнимающему меня парню. — Тише, Джерард. Тебе, наверное, показалось, смотри, — он показал мне телефон со списком вызовов, — мне звонил мой коллега, Стив, один раз, — и Господи Иисусе, там так и было написано — «Стив»! — И тебе, наверное, просто показалось? Да, да, наверное, мне надо проверить зрение, а не голову! — Когда ты пришел в комнату, уже никто не звонил… Нет, если бы у меня не было всяких таких проблем раньше, я бы не поверил, что перепутал слово «бабушка» со словом «мама», но список контактов в мобильном Фрэнка подтверждает, что это просто проделки моего мозга. «Он врет», — вдруг послышался в голове незваный Джерард-мое-отражение. Господи, когда же ты успокоишься, послал я ему мысленный посыл, удобно устраивая голову на плече Фрэнка, чувствуя, как его подбородок ложится на мою макушку. «Ты еще увидишь, как неправ сейчас, тупой маленький идиот!» Я совершенно не хотел снова выводить себя из совершенно неустойчивого равновесия разговорами с Джерардом, который, я помню, как помогал мне стать парнем Фрэнка, а сейчас почему-то начал ненавидеть меня, и поэтому сказал: — Пойдем домой? — Пойдем домой. Когда мы вышли из подъезда, дождя не было, и так холодно, как днем, тоже не было, и, скорее всего, можно было даже увидеть немного звезд в неясном ночном небе, если поднять голову. Но я не поднимал голову, я просто тихо шел за Фрэнком, вцепившись в его руку и смотря исключительно на свои грязные кроссовки, ведь мне было чертовски стыдно. Вы заметили, что мне стыдно за что-то восемьдесят процентов от всего времени, которое я провожу в этом мире? — Фрэнки, ты простишь меня, а? — я решился спросить у него, остановившись. Он обернулся и мягко улыбнулся мне, подходя ближе. — Конечно, — произнес он и положил свою теплую ладонь мне на щеку. Я подумал, что идеальнее момента для поцелуя не найти, но сам я не решился это сделать (все как обычно), а Фрэнки в конечном итоге просто пошел вперед, снова переплетя наши пальцы, и я был рад и этому. По крайней мере, он не собирается меня бросать, даже учитывая, что я псих, и уже не раз доказал это.

***

На следующее утро, которое было очень даже неплохим из-за того, что Фрэнк и я проснулись наконец вместе, и даже недолго, но целовались в постели, как самая настоящая пара, хотя мы ею и являемся, все никак не привыкну… Так вот, когда он ушел на работу, я подумал, что было бы неплохо наконец подумать и о своей, поэтому я взял мольберт и все остальное, что мне могло бы понадобиться, и пошел в такой знакомый уже парк. Погода была слишком неосенней, как если бы лето забыло что-то и решило вернуться за этой вещью, даря людям еще пару дней тепла и солнца, и по прохожим было видно, что они совсем не против, мне же больше по душе дожди, но вот работать при сегодняшней погоде было куда продуктивнее, так что я был не против тоже. Выбрав место в тенечке под огромным пестрящим золотым и красным, как грифиндорский флаг, каштаном, я разложил мольберт и поставил несколько своих старых рисунков на лавочку, а сам сел рядом и принялся ждать. После такой радикальной смены образа я начал реально походить на творческого человека (хотя внешность очень часто бывает не правдива, но попробуйте доказать это большей части населения этой планеты), а не на немытого вампира, которого бояться встретить дети, гуляющие по вечерам, и у которого вы точно не станете заказывать свой портрет, и наверное из-за этого моя работа пошла даже очень неплохо: сначала ко мне подошли маленькая девочка и ее папа, потом пожилые супруги, потом несколько девушек, и так я провел часов, наверное, пять, но так как я не брал ни у кого из них много денег, тот и заработок мой не был большим. Но в любом случае он был, и все время, пока я рисовал этих людей, я думал о том, что чувствую себя очень-очень правильно, на своем месте, так, как нужно, и если это не счастье, то я не знаю, что тогда. Я как раз дорисовал милую девушку с сиреневыми волосами, которая гуляла со своей мамой, когда я увидел, что ко мне идет Фрэнк и его лицо, по пока неизвестной мне причине, было очень радостное. Он подошел, оглянулся по сторонам и кратко поцеловал меня в губы, что сделало меня еще счастливее. — Привет, ну, как дела? — спросил он, щурясь от солнца и выглядя при этом еще симпатичнее, чем всегда. — Отлично, только жарко сегодня, — пожаловался я, тем не менее, улыбаясь. — А твои? — Как могут быть дела у продавца? — он сказал и закатил глаза, а я возмутился: — Не у какого-нибудь продавца, а продавца в музыкальном магазине, между прочим! Кстати ты был на моей работе, а я на твоей нет. — Обязательно свожу тебя, — он слабо засмеялся. — У меня новость. Звонила твоя мама. Подождите, что?! — Куда? — На мой телефон. Ты же звонил ей с него, а она, наверное, увидела, и вот, перезвонила. — И ч-что она сказала? — со страхом спросил я, чувствуя себя так, будто вот-вот потеряю сознание. — Эй, успокойся! — он сел рядом со мной на лавочку и приобнял. — Ничего, я сказал, что ты перезвонишь ей сегодня вечером. Ага, а завтра утром у меня уже не будет ни мольберта, ни Фрэнка, ни возможности когда-нибудь поступить в академию искусств, но хромированные решетки на окнах попытаются компенсировать это, я верю в них.