***
После августа Генрих и Кристина какое-то время приезжали домой только переночевать, да и то это было не всегда. Лиля с Викторией остались вдвоём и постепенно их взаимоотношения стали выходить за рамки «немка-рабочая с востока». − Лиля! − Да, фрау Майснер. — Девушка выключила газ на плите, повернула голову в сторону Виктории. − Не подавай пока обед, не нужно. Сядь, я поговорить с тобой хочу. Лиля отодвинула от стола стул, села. Виктория отодвинула стул напротив. − Не трясись, ругать не буду, меня устраивает пока все то, что ты делаешь. Я хочу поговорить о своём сыне. Ты знаешь, что он женат? − Теперь да, фрау Майснер. − Я почему тебе это все говорю сейчас… — Виктория на какое-то мгновение замолчала. — Его жена может приехать сюда на Рождество, не обязательно, но может. Я просто хочу, чтобы это не стало для тебя сюрпризом, и чтобы твое состояние эмоциональное никак не отразилось на твоей работе по дому. Поняла? − Да, фрау Майснер − Вы тогда поговорили? − Фрау Майснер, я могу не отвечать на этот вопрос? — Лиля и так не смотрела прямо на Викторию, но в этот момент она ещё сильнее отвела глаза. − Можешь. — В голосе Виктории чувствовались усталые нотки. Ей уже порядком надоела эта ситуация между Генрихом и Лилей. Казалось бы, Викторию не должна волновать жизнь и судьба этой украинской девчонки. Поначалу все так и было, но после 15 августа Виктория сменила своё мнение о Лиле. Почему-то очень захотелось, чтобы девчонка была счастлива. А ещё Виктория впервые видела сына таким влюбленным. Такими глазами раньше он не смотрел ни на кого. Даже на свою жену, их брак был не по любви, и Виктория жалела, что когда-то не воспротивилась этому браку, побоялась перечить мужу. Пусть земля ему будет пухом! − Спасибо, фрау Майснер. Если обед пока не подавать, может вам чаю сделать? − Я сама сделаю, сиди. Ты ведь наверняка за сегодня сейчас первый раз присела. − Как скажете, фрау Майснер. — Голос у Лили сел от накативших неизвестно откуда слёз. Ей была очень непривычна эта забота, эти слова. Да, Виктория к ней хорошо относилась, ни разу не накричала и пальцем не тронула. Но эта забота выходила за пределы положенных рамок, за пределы того, как было правильно обращаться с работницами с востока. Это было что-то сродни той таблетке пирамидона, полученной от Кристины ещё в лагере. От такой заботы легче не становилось, было страшно от того, чем такая забота может обернуться. − Составишь мне компанию? — Виктория, мягко улыбнувшись, поднялась и зажгла газ под чайником. − Как вам будет угодно, фрау Майснер.I.Глава 5.
10 апреля 2014 г. в 17:33
С середины июля 1943 года в жизни Лили начался новый этап. Оформив все документы как полагается, Кристина самолично отвезла Лилию на «новое место работы». Когда Лиля впервые переступала порог этого дома она не могла представить себе, насколько этот дом в предместье Эрфурта будет для нее знаковым.
Виктория Майснер, несмотря на характеристику дочери, сначала отнеслась к новой прислуге настороженно. Она не была жестока, просто очень четко удерживала границы в их общении «Немка — рабочая с востока». Это продолжалось примерно в течение трех недель, а потом на несколько дней приехал Генрих, и Виктория изменила своё мнение о Лиле. Причиной для этого стало подчеркнуто вежливая и подчеркнуто правильная реакция девушки на влюбленные взгляды Генриха и на те знаки внимания, которые он оказывал ей. И если Генрих пытался сломать рамки в их общении, то Лиля пыталась их сохранить и на все вопросы мужчины отвечала очень коротко и чётко: «Да, господин гауптшарфюрер», «Спасибо, господин гауптшарфюрер, не нужно». После одного из таких моментов Виктория велела девушке задержаться в гостиной и задала ей вопрос:
− Ты разве не видишь, что очень нравишься моему сыну?
− Вижу, фрау Майснер. — Лиля не смогла сдержать эмоции, нотка грусти почувствовалась в этом ответе на вопрос.
− Ну и что тогда?
− Если господин гауптшарфюрер возьмёт меня силой, я не буду этому противиться, он будет находиться в своём праве. Если говорить о нормальных человеческих взаимоотношениях — это не принесет счастья никому из нас, особенно если об этом станет кому-то известно.
− За себя переживаешь? — Вопрос был задан с ноткой язвительности.
− Никак нет, фрау Майснер, — девушка слегка мотнула головой. — За него. Разрешите я пойду?
15 августа 1943 года Лиле Шварц исполнился 21 год. Утром она абсолютно машинально отметила эту дату в календаре и занялась своими прямыми обязанностями. День поначалу шел как обычно, все изменилось после обеда, когда Генрих задержал девушку между кухней и столовой и вручил ей небольшой букет — три белых розы.
− Господин гауптшарфюрер, я не могу их взять, простите.
− Почему?
− Так нельзя, это не совсем правильно, я… — В глазах у Лили стояли слёзы, ей с большим трудом удавалось подавлять эту истерику. Генрих сначала молчал, потом бросил цветы на пол и вышел в сад, громко хлопнув дверью. Лиля, уже не стараясь сдерживать рвущиеся наружу слёзы, подняла букет и ушла в кухню. Там девушка включила воду и начала умываться, стараясь скрыть следы от слёз. То, что на кухне ещё была Кристина, Лиля не заметила и вздрогнула, услышав её вопрос:
− От Генриха?
− Да, фройляйн Майснер.
− Вы так и не поговорили? Хотя, можешь не отвечать на этот вопрос, если б вы поговорили, ты бы так от него не бегала.
− У меня был жених, кажется, что в прошлой жизни, до войны ещё. Мы с ним хотели все официально оформить, но не успели. Мне очень приятно, правда, все то внимание, которое мне оказывает господин гауптшарфюрер, эти цветы, его забота, но… Я, кажется, сама начинаю в него влюбляться, но… Простите мне эту откровенность, фройляйн Майснер.
− Лиля, ты возьми вазу, она где-то была в одном из шкафов и поставь туда цветы. И пусть они здесь стоят на кухне, глаз радуют. Насчёт остального… — Кристина немного помолчала. — Я не вправе тебя заставлять это делать, но, всё-таки, поговори с ним. Пока он здесь, найди в себе силы это сделать. Я поговорю с матерью, она не будет тебя за это ругать. Просто поговорите. У тебя очень хороший и правильный язык, вы поймете друг друга.
− Спасибо, фройлян Майснер. — Лиля встала на табурет и сняла со шкафа узкую стеклянную вазу.
− Когда здесь закончишь с цветами, чай принеси мне на террасу. — Кристина сменила тему их беседы, заметив входящую в кухню мать.
− Да, хорошо, как скажете. Фрау Майснер, вам нужно что-нибудь? — Лиля поставила в вазу цветы, развернулась в сторону Виктории, но в глаза ей смотреть не осмеливалась.
− Нет пока. Очень красивые цветы. Откуда?
− Господин гауптшарфюрер… — В этот момент у девушки почему-то сел голос и фразу она заканчивала почти полушёпотом. — Мне сегодня двадцать один год.
− Поздравляю. Лиля, я немного слышала сейчас ваш разговор… Поговори с ним, лучше прямо сейчас. С чаем мы сами разберёмся, иди к нему сейчас.
Лиля молчала, потом подняла глаза на Кристину. Та махнула рукой и, если Лиле это не показалось, мягко улыбнулась.
Генриха девушка нашла в саду недалеко от входа в дом. Он сидел на узкой скамейке, но услышал шаги и повернул голову.
− Господин гауптшарфюрер, я…
− Ты можешь хоть раз назвать меня по имени? Хоть раз отступить от правил? — Он тогда впервые повысил на нее голос.
− «Генрих», —его имя девушка произнесла неуверенно все таким же севшим голосом. — мне правда это все очень приятно, ваши знаки внимания, забота… Просто если кто-то узнает, то нам с вами очень сильно влетит. И я не знаю, кому сильнее. Очень хочется, чтоб это были не вы. Я ведь вас… — Девушка не плакала, но голос у нее дрожал.
Генрих сначала никак не реагировал на слова Лили, но потом поднялся со скамейки, подошел к девушке и очень осторожно взял её руку в свою. Так они простояли минут десять, ничего не говоря друг другу.
− Меня фрау Майснер от дел освободила, чтобы мы поговорили с вами, а я даже не знаю, что ещё можно сказать. Я пойду, наверное. — Лиля осторожно высвободила руку и ушла в дом. В тот момент они, конечно, не расставили всех точек над «i», но начало было положено.