Morgenstern

      В городе уже несколько часов безраздельно правила ночь. Громады старинных зданий, сверкая глазницами тёмных окон, в свете фонарей походили на скалящихся монстров из-за удивительной игры теней. Изредка можно было встретить запоздалых прохожих: простые горожане предпочитали отдаться во власть Морфея, а не праздного веселья, как поступали туристы и люди молодые и безрассудные.       Но на четыре тени, рыскающие в самых злачных и сумрачных переулках одного из районов Берлина, не распростились ни законы, ни запреты, ни нормы. Четыре тени были пьяны в хлам. Они раскидывали мусорные баки, пугали бездомных котов, и нелестно и громко отзывались обо всём: досталось и Всевышнему, и банке из-под консервов, которая не вовремя попалась на глаза. И поскольку до Создателя добраться было нельзя, все удары принимала на себя жестянка, обиженно цокая об асфальт.       Через некоторое время дома расступились, уступая место набережной реки Шпрее. Здесь тени вновь обернулись простыми людьми, болезненно щурящимися от искусственного света фонарей. Все четверо нетвёрдой походкой приблизились к перилам и заворожённо уставились на водную гладь остекленевшими глазами.       — Сейчас бы искупаться, — мечтательно протянул Тилль, навалившись на ограждение и подперев подбородок рукой.       — Напоминаю, что температура воздуха… — Пауль тщательно обсосал указательный палец, поднял над головой и, подержав так с минуту, с умным видом доложил, — …плюс три градуса.       — Феноменально, — восхищённо выдохнул Шнайдер.       И только Рихард, крепко вцепившись в парапет, не обращал внимания ни на красоту ночи, ни на таланты Пауля и пытался хотя бы немного унять головную боль, которая всё сильней вгрызалась в виски. Суматоха минувшего дня оставила внутри противный осадок из злобы, неловкости и замешательства. «Истеричка, — беззлобно поддел внутренний голос, — Хотя, нет. Истерички. Такое даже во сне душевнобольного не могло произойти, а у вас вышло. Мои аплодисменты». Тряхнув головой и отогнав дурные мысли, он вопросительно посмотрел на Тилля. Вокалист понял его без слов и, воровато оглянувшись и убедившись, что поблизости никого, достал из-за пазухи бутылку виски.       — Натворили мы дел, — горестно сказал Линдеманн, делая глоток прямо из горла. — Аж вспоминать тошно. Прости, что так вышло, Цвен.       — Тут нет твоей вины, — покачал головой Круспе, беря бутыль. — Нам просто не везло сегодня.       Когда обжигающая жидкость коснулась прокушенной губы, гитарист болезненно поморщился.       — Да будет тебе, Тилль, — раздражённо бросил Кристоф. — В прошлый раз, когда ты девушку во время концерта уронил, исполняя «Du Riechst So Gut», тоже чуть не головой об стены бился.       — Это другое, — покачал головой вокалист. — Тогда не было таких последствий.       — Всё пройдёт, — беспечно махнул рукой Пауль. — Всё проходит — и это пройдёт.       И все четверо на некоторое время предоставили слово тишине, шелесту волн, и отдалённому стуку колёс поезда, по очереди делая большие глотки из бутылки.       — Я всё исправлю, — вдруг выпрямился Тилль. Его взгляд задумчиво затуманился, кулаки сжались. — Накосячил? Разгребу.       — Правильно, — поддакнул шатающийся Пауль.       Вокалист ободряюще похлопал по спине Рихарда, которого от огромного количества выпитого начало клонить в сон. Спасти от этого наваждения могли несколько вещей: драка, секс, концерт или холодный душ. Однако сегодня Круспе выбрал самый логичный вариант — просто лечь и поспать. Упасть на что-нибудь мягкое, закрыть глаза и забыть последние двадцать четыре часа, словно эта часть жизни ему не принадлежала.       — А давайте будем исправлять всё у меня дома? — зазывающе промямлил соло-гитарист, зная, что его либо дальше потащат по злачным местам, не спрашивая о его желаниях; либо он сработает на опережение и предложит вариант повыгодней, но принесёт в жертву домашний порядок, получив в награду здоровый сон в родных стенах.       — Девочек можно? — умоляюще взглянул на него Дум.       — Можно, — разрешил Рихард и в спутанных образах мыслей возникли злые светло-карие глаза. «Я всё равно запрусь в спальной, и не выйду ни под каким предлогом. Никаких девочек», — подумал он про себя. Шум его абсолютно не пугал: двадцать лет гастрольной жизни научили не обращать внимания на такие пустяки.       — По коням! — взревел Тилль и поплёлся к ближайшей дороге, чтобы остановить такси и напугать и обогатить таксиста.

***

      Спустя месяц работа по созданию альбома кипела.       Группа решила не изменять себе, поэтому, собрав необходимые пожитки, счастливые участники уехали подальше от городской суеты в деревенскую глушь. Здесь, в величественной красоте природы, немного подпорченной тусклыми зимними красками, в добротном светлом доме, словно сошедшем с туристической открытки, и творилась вся неразбериха.       — Пауль, играй чуть пониже.       — Мне спуститься в подвал?       — Да, будь добр, шутник. И дверь закрой.       — А теперь с самого начала.       Гостиная дома была завалена инструментами и оборудованием, посреди которых расположились Пауль и Рихард наперевес с гитарами. Чуть поодаль, на просторной кухне, Шнайдер и Флаке выводили на компьютере заготовки песен. Оливер предпочитал поспать подольше, поэтому его пока видно не было, а Тилль, по своему обыкновению, ушёл сочинять тексты подальше от перебранок и шума.       — Ну что, наше любимое «кто кого»? — задиристо сказал Пауль и поправил ремень гитары.       — Готовься к уничтожению, Болтун, — как можно пафоснее сказал Рихард, пытаясь «испепелить» Ландерса взглядом.       — Зарвался, Ричи. Пора на землю, — сощурил глаза ритм-гитарист. — Шнай, мотив!       — Мы работаем, — напомнил барабанщик серьёзно. — Давай Benzin. На ускорение. — добавил он заговорщицки.       — До первой запинки, — сказал Круспе зловеще.       — До первой запинки, — эхом отозвался Ландерс.       Оба гитариста встряхнули руками, перехватили поудобнее медиаторы, дотронулись до струн, и началось.       Надо было просто войти в раж, надо было просто поймать ритм. Руки уже очень давно научились делать всё сами. Игра на гитаре стала вторым «я», частицей Рихарда, от которой невозможно было откреститься. Обычно люди завязывают шнурки, чистят зубы, водят машину, читают вывески на улице, не отдавая отчёта в привычках, прочно въевшихся в кровь, а игра на гитаре прочно въелась в кровь Круспе. Лишись он этого обычая, он бы почувствовал себя ещё хуже, чем человек, разучившийся завязывать те самые пресловутые шнурки. Поэтому одна его рука летала по грифу, а вторая в сумасшествии изматывала струны, оставляя возможность голове просто кружиться от восторга, который не пропал даже после стольких лет.       Пауль не отставал. Он был достойным соперником. На лбу его выступила испарина, но на губах блуждала улыбка, а глаза орехового цвета блестели от возбуждения. Он чувствовал то же самое, Рихард знал это. Между тем и без того быстрая мелодия ускорялась. И Рихард, и Пауль почти высовывали языки от усердия, Флаке и Кристоф прервали работу и с интересом наблюдали за исходом поединка.       Внезапно под окнами дома засигналила машина, заставив всех разом вздрогнуть. Музыка стихла.       — Кого к нам принесло? — удивлённо спросил Кристиан и выглянул в окно. Шнайдер поддался за ним.       — Это Якоб, — изумлённо сказал Флаке.       — И не только, — вдруг помрачнел Дум, кинув предупредительный взгляд на Рихарда.       Через секунду в дом, без стука, зашёл продюсер, за которым следовала Эрика и неизвестная пока низенькая фрау в возрасте и с растрёпанными рыжими волосами.       — Собираем семейный совет, — дал команду Якоб без лишних приветствий.       — Оливер спит, — сказал Флаке.       — Буди, — приказал продюсер.       — Тилля тоже нет, — добавил Пауль.       — Найдите, — чересчур спокойно проговорил Хеллнер.       Гости прошли на кухню. Якоб не стал садиться за стол, предпочтя облокотиться на белоснежную барную стойку по соседству. Фрау заботливо усадила потерянную Эрику, а потом села рядом с ней. Участники группы предпочли пока держаться от них подальше, поэтому Пауль, положив гитару, вылетел за дверь, чтобы поискать вокалиста, а Шнайдер убежал на второй этаж за Оливером.       Рихард почувствовал, как поднимается волна неприязни внутри него. Сейчас он не смог бы её ударить: прошло достаточное количество времени, чтобы гитарист пришёл в себя, но и тоска по девчонке не одолевала.       Встав в дверях и облокотившись о косяк, Круспе закурил и внимательно посмотрел на Эрику. Девушка отвела взгляд.       — Прошу прощения, — сахарным голосом сказала фрау, — вы могли бы не курить. Это так вредно.       Сделав ещё пару затяжек, Круспе всё-таки затушил сигарету.       На кухне появились Шнайдер и сонный бас-гитарист, а вскоре подтянулись Пауль с Тиллем. Флаке, как изваяние, неподвижно сидел за барной стойкой и не поднимал глаз от компьютера.       Наконец Якоб заговорил.       — Вы решили побить все рекорды по искам в этом году? — начал он холодно. — Месяц назад вы словно с цепи сорвались. Сначала разнесли всю инфраструктуру в одном из районов Берлина. Жалобы жильцов и видео с камер, показывающее ваши бои без правил с баками и даже некоторыми фонарями, прилагается. Потом избили таксиста. Это уже два иска. Теперь это…       Продюсер махнул рукой фрау, которая поднялась со своего места и елейно улыбнулась окружающим.       — Уважаемые герры, — ласково сказала она, не переставая улыбаться. — Как это нехорошо. Месяц назад я радовалась, что моей милой протеже Эрике выпала возможность, от которой не отказываются. И что в итоге?       Фрау театрально закатила глаза и состроила грустную гримасу.       — Мою бедную девочку избили, унизили и оскорбили, — продолжала, она не замечая, как вытягиваются от удивления лица участников группы. — У неё выбили зуб, а на лице была такая гематома, что все агентства, которые с нами сотрудничали, разорвали контракты. О, моя бедная девочка осталась без работы. А вам было наплевать на всё. Вы просто использовали её. Ай-ай-ай!       Фрау положила руку на плечо Эрики. От прикосновения девушка вздрогнула и затравленно посмотрела перед собой. Примерно также выглядел и Тилль, которого задели за живое.       «Вот паскуда, — злобно подумал Рихард, неприязнь которого была направлена не на Эрику, а на чокнутую фрау. — В театр тебе надо».       — Что в итоге? — спокойно спросил Якоб.       — Мы готовы судиться, — вновь сладко улыбнулась фрау. На стол упала гигантская папка, забитая бумагами. — Мы добьёмся справедливости.       С этими словами она спокойно уселась на своё место.       — Вы же понимаете, что три иска даже для вас слишком, — вкрадчиво сказал продюсер. — Два об избиении. Один об избиении девушки. Вам светят общественные работы, не меньше.       — Мы её не били! — возмущённо протянул Пауль.       — Всё вышло случайно, — подтвердил Флаке.       — А ты докажи это журналистам и суду, — раздражённо объяснил Якоб. — Я читал показания свидетелей. Кое-кто хотел её ударить совсем не случайно.       Все покосились на Рихарда, который снова оказался в том самом дне, когда произошёл инцидент. Он перевёл холодный взгляд на Эрику и оцепенел. Она, наконец, решилась посмотреть ему в глаза, и её взгляд не выражал ничего, кроме сочувствия и грусти.       — Короче, девушка из-за вас потеряла контракты. Вы их ей и вернёте, — подытожил продюсер. — И откосите от наказания.       — Это как? — не понял сонный Оливер.       — В этом гастрольном туре у вас будет новый номер. Morgenstern. С Эрикой. Раньше баб использовали, пора припомнить старые добрые времена.       — Но мы не… — заикнулся было Пауль.       — Нечего тут мусолить, — оборвал Якоб. — Через несколько дней обкатка нового материала в одном из клубов. Там и номер испробуем. Приживётся — у вас новый человек в команде. Доброго дня!