Life through Hole

Perfect by nature Icons of self-indulgence Just what we all need More lies about a world that Never was and never will be Have you no shame, don't you see me You know you've got everybody fooled Without the mask where will you hide Can't find yourself lost in your lie "Everybody's fool" - Evanescence. POV Kristen Тяжелая тишина буквально пропитывает воздух так, что, кажется, будто она постепенно становится все плотнее, сдавливает. Становится тяжелее дышать. В лесу нет ни души... Беспорядочно растущие на некотором расстоянии друг от друга деревья слегка покачиваются от неощутимого ветра, скрипя и дрожа голыми корявыми ветвями цвета выбеленной слоновой кости. Этот же ветер слегка ворошит опавшую и стоптанную листву под ногами. С тихим шорохом отдельные темные листочки отползают чуть дальше. Поднимаю голову, отрывая взгляд от земли под покровом блеклой сырой листвы. Между деревьями виднеется недалекий ручей. Его течение медленно и неторопливо. Приглядевшись, вижу, что вода красновато-бурого цвета. Делаю один шаг вперед, слыша, как под ногой раздается какой-то хруст. Еще шаг. Опускаю голову, гляжу себе под ноги. На земле, ровно в том месте, где пару секунд назад была моя нога, лежит переломленная пополам тонкая косточка грязно-белого цвета. Озадаченная, приседаю на корточки и, подняв одну половинку кости, подношу ее к глазам, рассматривая. За этим занятием даже не замечаю, что ветер вдруг стал сильнее. С шорохом он гнал листья по земле, заставлял голые деревья скрипеть ветвями, будто бы сломанными и вывихнутыми под разными углами руками. Убираю собственные вдруг взлетевшие от ветра пряди волос за уши, продолжая рассматривать находку, ощущая какое-то странное беспокойство, постепенно зарождающееся в душе. От этого беспокойства по спине пробегаются мурашки, а в животе что-то неприятно дрожит. Ветер усиливается, заставляя скрип от сломанных рук деревьев доноситься все громче. Отрываю взгляд от кости и медленно поднимаю его. В голову вдруг приходит неожиданная мысль, что то, что я вначале приняла за ветки, лежащие под голыми деревьями, на самом деле ни что иное, как кости... Тут же выпускаю из руки кость, что с тихим шорохом приземляется на листья, подняв некоторые из них в воздух. Поднимаюсь, сглатывая подступившую к горлу тошноту, и, стараясь успокоиться, глубоко дышу через нос, медленно пятясь назад, но по-прежнему не отрывая глаз от листвы, которая, гонимая ветром, задевает некоторые лежащие на толстых корнях деревьев кости. Делаю еще шаг назад. Снова слыша хруст, зажмуриваюсь, стараясь отогнать страх. Из поля зрения на пару мгновений пропадает лес с красно-бурым ручьем, будто бы написанный художником-самоубийцей, которые больше не видит света в дальнейшем своем существовании, поэтому и использует для своей картины лишь блеклые бежевые, белые и серые тона. В поднявшемся шорохе ветра слышу чьи-то постепенно приближающиеся шаги, что становятся все отчетливее. Открываю глаза, но головы не поворачиваю, опасаясь увидеть то, что могу увидеть. Стискиваю зубы, слыша, как собственное дыхание становится все тяжелее и громче. Вдруг шаги замолкают. Ветер, слегка треплющий пряди волос, обдувающий лицо, вдруг приносит с собой несильный, но различимый странный запах падали. Испуганным взглядом в миг расширившихся глаз пытаюсь зацепиться хоть за что-то, чтобы немного прийти в себя, но куда бы не пал взгляд - все внушало ужас, начиная от красно-бурого ручья, до жутких, толстых корней деревьев. Шаги больше не слышны, но я вдруг отчетливо слышу чье-то дыхание за своей спиной. Закусываю губу, снова отгоняя страх, но понимаю, что тот, кому принадлежали шаги сейчас находится прямо за моей спиной. Я чувствую его. Чувствую, что он совсем близко, что глубокое, слегка хрипящее дыхание, касается кожи шеи, отчего внутри все сжимается, расселяя беспокойство. Сжав ладони в кулаки, чтобы пальцы не дрожали, очень медленно, из-за опасения встретиться лицом к лицу со стоящим сзади. Не делая резких движений поворачиваю голову вбок и замираю, закрыв глаза, пытаюсь перевести сбившееся дыхание. Снова открыв глаза, мысленно просчитываю до трех, затем резко оборачиваюсь. Собственные глаза буквально на долю секунды пронзает яркий, пронзительно-голубой цвет, после чего видение пропадает, а я сама чувствую столкновение с чем-то жестким... - Ау! Черт, - морщусь, потирая ушибленную голову. Поежившись от внезапного холода, что исходил от пола, куда я и спикировала с кровати, держась за покосившуюся, старую тумбочку, поднимаюсь на ноги. Спальню заливает холодный, белый свет уже вставшего солнца. Оглядываясь вокруг, оцениваю последствия моей вчерашней истерики. Сваленная в углу около открытого шкафа одежда, валяющиеся на полу тетрадки и листы, разбитая тарелка в коридоре, которую я, видимо, случайно выронила... Покачав головой, подхожу к окну в спальне и распахиваю его настежь. Блаженно закрываю глаза, чувствуя, как свежий, прохладный воздух тут же обдал лицо. Вместе с воздухом в квартиру проник и далекий шум центра Сиэтла, который был слышен даже здесь, на окраине. Небо было затянуто низкими, густыми облаками, между которыми в некоторых местах просматривались кусочки голубого неба и лучи солнца, доходящие до земли, сквозь эту серую пелену. На улице University District, как и в предыдущие дни, тихо и пустынно. Лишь редкие машины, проезжая по дороге, слегка скрипят шинами об асфальт. "Надо просто привыкнуть," - думаю я, глядя из окна вниз, на образованный несколькими домами переулок, выходом из которого служит арочный коридор в стоящем напротив доме. Хотя, как бы я себя не уговаривала, но вряд ли получится привыкнуть к этому. "Ну же, Крис! Где твой оптимизм?" - спрашиваю сама себя, в ответ в голове всплывает только картинка вчерашнего кровавого заката. Как же это было глупо, просто так строить какие-то предположения относительно человека, которого ты видела впервые... Еще раз обойдя всю свою небольшую комнату, останавливаюсь у стены, в которой маленькие прямоугольные окошки выходят на озеро. Прислонившись к прохладному, гладкому дереву, прижимаюсь к нему щекой и медленно провожу рукой по темной древесине. Через приоткрытую форточку в полутемную комнату проникает свежий воздух, который я с удовольствием вдыхаю, пропуская через себя. Такой странный, родной запах древесины, мягкого хлеба и печенья, которое так часто выпекает мать, прохлады с большого озера, на одном берегу которого и располагается мой родной дом. Старый, деревянный, с множеством маленьких окошек, выходящих на водоем, растянувшийся на километры вперед. Открываю глаза и вижу через окно, обзор в котором немножко закрывают ветви растущего рядом дерева, на другой стороне озера небольшие домики, будто бы какое-то старое поселение располагающееся вниз по небольшому холму с раскидистыми деревьями. За домами виднеется крест на вершине небольшой бело-красной церквушки. Снова подул легкий ветер, создавая легкую рябь на воде, перебрасывая в нее листочки и прочие маленькие предметы, которые, соприкоснувшись с поверхностью озера, распространяли постепенно увеличивающиеся круги по водной глади. Прикрываю глаза, ощущая, как подхватываемые легким порывом ветра пряди волос щекочут кожу, даря самые приятные ощущения легкости и спокойствия. При этом, в сердце что-то сильно колется и сжимается от мысли, что мне приходится прощаться со всем этим, со всем, что я люблю. И с простыми, старыми домиками на другом берегу озера, чьи крыши в ночной темноте кажутся своеобразной лестницей к вершине храма, и с поросшими высокой травой берегами огромного озера с его мягкой, прохладной водой, где особенно хорошо было посидеть на закате в тишине нарушаемой лишь стрекотанием вечерних кузнечиков и шумом редких машин. Придется попрощаться с этим тихим миром, где я запросто получала невероятное удовольствие от общения с соседскими детьми, чувствуя себя частью их игр, с самыми легкими и простыми людьми, с друзьями и полными энергии и свободы концертами в захудалых барах и на маленьких сценах. Попрощаться с уютом и теплом родного дома, оставить все это только лишь в воспоминаниях, чтобы с новыми силами и надеждами отправиться туда, не знаю куда под названием Сиэтл, штат Вашингтон. Одно лишь название мало говорило хоть о чем-то, поэтому в душе рождалось легкое волнение от предчувствия чего-то совершенно нового и неизведанного, чего-то за пределами этой такой родной и надежной клетки, которую я пусть и люблю, но оставаться всю жизнь на одном месте в планы не входит... Вдруг услышав скрип половицы от чьих-то шагов, выныриваю из своих мыслей и отрываю взгляд от окна. - Йоахим! - увидев застывшего в дверном проеме друга с бессменными круглыми очками на носу, тут же с улыбкой подбегаю к нему, накидываясь с объятьями. - Ох-ох! Задушишь! - шутливо возмутился Брюер, но обнял в ответ. - Я уже думала, что мы и не увидимся больше! Думала, что ты не захочешь разговаривать со мной после того решения, - наперебой говорила я, не в силах сдержать улыбку. Уточнять, что за "решение" я имею в виду было без надобности. Все мы и так прекрасно понимали, что было той точкой преткновения, из-за которой все и кончилось. Но, Господи, как же я рада его видеть! Вряд ли появится другой человек, которому я буду также рада, как кому-то из членов своей семьи или своим друзьям. - Это, конечно, было очень неожиданно, но это твое решения, Кристен, - продолжил Йоахим, а потом с улыбкой добавил, - неужели ты думаешь, что я тебя отпущу не прочитав нотацию в напутствие, старушка? - последние слова заставили меня засмеяться. - Я так рада, что ты здесь! - уже тише добавила я, сжимая в пальцах край старого черного платья. Йоахим, видя, как поменялось мое настроение, ободряюще положил руку мне на плечо. - Я тоже рад... Но мне хотелось бы поговорить с тобой о кое-чем очень важном, - тактично начал он, заставляя этим поднять на него взгляд. Поразительный человек! Имея такой блестящим ум, который позволил ему быть одним из лучших в выпуске, он, тем не менее, не пошел в науку, хотя мог... - О чем же? - отойдя от него, я присела на заправленную ярко-зеленым покрывалом кровать - один из немногих предметов, что ярким пятном выделялся в ставшей совершенно голой из-за отсутствия вещей, которые я уже упаковала в сумки, темной комнате. Брюер, не зная, как начать, поджал губы и присел рядом. Кровать под весом его тела скрипнула. - Ты ведь знаешь, что ты мне, как родная сестра, - разглядывая покрывало, произнес он. Я кивнула, а сердце опять досадливо сжалось. Где еще, как ни здесь я услышу такие слова? - И я, и Мэтт - мы оба очень беспокоимся о тебе, - продолжил он, иногда делая паузы. - И я счастлива, что у меня такие друзья, - перебив его, с жаром заверила я. Йоахим слегка улыбнулся. - Да, я тоже, - повторил он уже во второй раз за весь наш разговор, - но... Я понимаю, что это сугубо твое личное решение, и ты уже вполне большая девочка, но, - внезапное оправдание, которое он неожиданно вставил в свою речь, меня немного сбило, - там, куда ты собираешься таких людей не будет, - закончил он, наконец подняв на меня глаза. Меня очень трогала их забота, но такие попытки отговорить уже начали раздражать. Что изменится от всякого рода устрашений? Уверенности мне это точно не прибавит... - Там не будет людей, которые будут заботиться о тебе, как-то принимать участие в твоей жизни, просто быть рядом. Там мало кому будет дело до, извини, конечно, - я кивнула, - приезжей не весть откуда девчонки. Там всё чужое, все чужие, там все совершенно по-другому. - Зачем ты мне все это рассказываешь? Если это попытка отговорить, то... - Нет! Ни в коем случае, я не пытаюсь тебя отговорить. Это ведь твой шанс, твое решение, - продолжил он, - наш город слишком мал и бессилен для таких личностей, как ты. - Тогда почему? - совершенно сбитая с толку, спросила я, глядя на него. Йоахим снова опустил глаза на покрывало, а потом, поправив очки, пояснил: - Сиэтл - это даже не штат Миннесота, - прошептал он. В его глазах, слегка скрытых за стеклами очков, читался какой-то страх или что-то в этом роде. Я непонятливо подняла брови. - Там все совершенно другое. - Не бывает одинаковых городов, Йоахим, - вздохнула я. Какой-то бессмысленный разговор. - Я не про одинаковость, - покачал головой Брюер, - таких городов ни один и не два, их много, но ты, - он указал пальцем на меня, замолчав на секунду, - ты отправляешься в один из них. Этого я и боюсь. - Ох, о чем ты говоришь? - взъерошив рукой черную челку, устало выдыхаю я, - каких "таких"? - Брюер усмехнулся и направился к окну, где, заложив руки за спину, замер, глядя вдаль. - В каждой стране, каждом штате, есть "город-паразит"... - О, Боже, началось... - тихо пробормотала я, а Йоахим, тем временем, продолжал, - этот город... В нем сосредоточенно все самое неприятное и мерзкое. что может быть по отдельности в каждом, но в городе-паразите - все это сосредоточенно вместе, - на секунду оторвавшись от окна, он глянул на меня, а затем продолжил, - во всех городах есть недостатки: где-нибудь проблемой являются жадная до денег власть, где-то еще - грязь на улицах, мусор, в другом месте - процветает преступность, проституция и прочее, а где-то, как у нас, например, слишком мало возможностей. Маленький город, не являющийся чем-то важным для всего мира, тут всегда тихо и ничего не происходит. Да, - Йоахим задумчиво кивнул сам себе и, отвернувшись от окна, прошелся по комнате, скрипя половицами, - да, - снова повторил он. - То есть ты хочешь сказать, что все это, что ты перечислил, присутствует в одном лишь несчастном Сиэтле? - уточнила я, следя за его передвижениями, - в одном несчастном городе? - Именно так, Кристен, и ты в этом убедишься, - после этого он снова сел на кровать. - Прости, конечно, но это полная чушь, - заявила я и, вскочив с кровати, подошла к окну. На берегу озера со стороны нашего дома около воды играли дети. Двух из них - рыжих близняшек Тоби и Мэри - я знала, часто встречая их идущими из школы, мы вскоре познакомились и часто гуляли. Просто так. - Ты помнишь Кортни Лав? - задал вопрос Йоахим. - Почему я должна ее не помнить? - скрещивая руки на груди, ответила я. - Вот такие, как она люди там живут. - Что вас с Мэттом в ней так напрягает?! - вспылила я, развернувшись к другу лицом, - да, они оба отличаются от тех, кого мы привыкли видеть, но разве это плохо? Ты просто не знаешь ее, поэтому так и говоришь. - А ты знаешь? - усмехнулся Брюер. Я предпочла оставить вопрос без ответа и просто молча прислонилась спиной к окну. - Мы вообще-то сейчас не Кортни Лав обсуждаем... Или ты за этим пришел? - Пойми, Кристен, я не пытаюсь тебя запугать, но твоя доверчивость и чересчур большое доверие к людям ни к чему хорошему не приведут, - мягко объяснил Йоахим, понимая, что я уже начинаю кипятиться. - Что плохого в том, чтобы доверять? Если бы никто никому не доверял, то мир бы сошел с ума. Представь, что тебе стало очень плохо на улице, а никто не подойдет и не поможет, потому что не доверяют незнакомцу, мало ли что сделает! Так и умрешь, - сказав это, я отвернулась в противоположную кровати, где сидел Брюер, сторону. Он с улыбкой покачал головой. - Это совсем неплохо, что ты хочешь помочь людям, это классно, когда кто-то хочет привнести счастья в мир, но, - он поднялся с кровати и подошел ко мне. Я все еще смотрела в сторону, не поворачиваясь к нему. - Я говорю все это, чтобы ты знала, что тебя ждет. Чтобы это не стало ударом для нашей доверчивой старушки, чтобы не принесло какой-то боли или разочарования, - он произносил все это с такой мягкой улыбкой, что мне пришлось очень сильно сжать зубы, чтобы не потерять контроль над собой и не расклеиться. Йоахим говорил что-то еще, но я уже не слушала, одной ногой я уже была в том поезде, который увезет меня от всего, что мне дорого по моему же собственному желанию. Мазохистка... Неужели, вся эта призрачная надежда на более высокие вершины в музыке стоит того, чтобы бросить все и уехать так далеко? В следующую секунду я уже крепко обнимаю Брюера за шею, наверняка, делая ему больно, но по-другому не получается выразить всю эту боль от расставания с родным краем... Краем глаза я вдруг замечаю движение слева от себя. Вырвавшись из пучины воспоминаний, гревших душу в это холодное время, я поворачиваю голову и вижу замершую в такой же позе, что и я, девушку лет пятнадцати на вид. Она, также высунувшись в окно, глядела на город внизу. Ее длинные волнистые волосы своим цветом похожие на золотое руно висели в воздухе, покачиваясь из-за ветра. Почувствовав мой взгляд, девушка медленно оборачивается на меня, глядя испуганными, покрасневшими, зелеными глазами. Ее губы слегка дрожат, а на щеках что-то поблескивают. Приглядевшись, понимаю, что это дорожки недавних слез. Я продолжаю глядеть на девушку, та, в свою очередь, глядит на меня с какой-то странной мольбой в глазах. Затем, она поворачивает голову прямо, и из глаз ее снова текут слезы. Я хочу уже что-то сказать, но никак не могу подобрать слов, а девушка в соседнем окне вдруг исчезает, уходит в комнату. Озадаченная таким странным поведением, я и сама ухожу в комнату и, немного подумав, решаю оставить окно открытым. Перешагнув через разбитую тарелку в коридоре, вхожу в кухню, где, найдя полупустую банку с кофе, решаю заварить себе чашечку, чтобы немного взбодриться. Наливаю в чайник холодную воду из-под крана и пытаюсь одновременно обозначить для себя события вчерашнего дня. Вспоминаю, как пришла в дом Кобейнов, любуясь волшебным закатом, как заливалась алкоголем в надежде почувствовать хоть капельку веселья, коим была охвачена толпа танцующих в доме, как забралась на крышу, надеясь сама не знаю на что, и как быстро убегала из этого, вроде самого обычного, дома. Как странно, что же нашло на того парня, который показался мне чуть ли не настоящим джентльменом днем ранее? Эта мысль еще не успела до конца сформироваться в моей голове, но отвлек меня обжигающий холод на собственной руке. Вода уже набралась в чайник и стал переливаться через край. Выключив воду, ставлю чайник на плиту, а сама сажусь на стул около стола и, подперев рукой подбородок, гляжу на синий огонек под чайником. На счет поведения Кобейна у меня уже сформировалось несколько теорий и поди разбери, что из них правда, а что нет. Возможно, причиной такой реакции было празднование Дня Рождения, которое он, судя по всему, недолюбливал. Но... Это же глупо! Из-за простого факта, что что-то сделали в несоответствии с его желаниями он готов ненавидеть всех и всё. Возможно, на такой резкий всплеск негатива повлиял алкоголь или кое-что другое чем, по словам Йоахима, Сиэтл славился. Но выпил он не так уж и много, по крайней мере, при мне... Чайник пронзительно засвистел, заставляя поморщиться. Выключив его, наливаю воду в чашку с уже насыпанным кофе и усаживаюсь обратно. Обхватив чашку обеими ладонями, продолжаю размышлять, но уже вслух, чтобы как-то разбавить тишину. - Может быть, - начинаю выстраивать цепочку предположений, делая невнятный жест рукой в воздухе, - дело в том, что я пришла туда и нарушила его покой? - отхлебнув из чашки, подпираю рукой подбородок, задумываюсь, раздув щеки, продолжаю гонять горячую жидкость во рту. Получается, что виновата на самом деле я, а не он. - Но те люди-то ему, что сделали? Кинул бы этой бутылкой в меня, и все сразу стало бы ясно, - снова отхлебываю жидкость и продолжаю диалог с самой собой, - правда, больно бы было, - поморщившись, потираю небольшую шишку на затылке, которая появилась вследствие моих сегодняшних неосознанных прыжков с кровати. - Да и зачем так реагировать?! Неужели, нельзя было просто сказать прямо, что я мешаю, ну или не прямо, - хотя, в эту теорию верилось с трудом. Ну с чего так запугивать совершенно незнакомого человека? - А может, Йоахим был прав? - задумчиво произношу я, покачивая чашку с остатками кофе в ней так, что темная жидкость бросается на желтоватые стенки предмета посуды, - может, здесь это нормально? - вспоминая его слова о людях, живущих в Сиэтле, невольно отмечаю, что почти каждый близкий мне человек, начиная от матери и заканчивая друзьями, предупреждал, что с Кортни Лав и ее группой мне не нужно иметь никаких дел, что это плохо кончится. Но ни один из них не заикнулся о таком человеке, как Курт Кобейн. Никто даже словом не обмолвился, что именно этого человека стоит опасаться, именно с ним лучше не связываться. Конечно, он не был никаким Дьяволом, как мне казалось вчера, но что-то такое в нем присутствовало. Что-то, отчего бросало в дрожь, а по ночам снились жуткие сны... Отставляю пустую чашку в сторону и, откинув голову назад, рассматривая потолок, думаю почему же у меня была такая реакция. Почему меня так сильно поразило все это? Наверное, я пропустила все слова Йоахим мимо ушей, считая их глупыми и бессмысленными, но, как оказалось, они несли в себе довольно весомый смысл. Может, в этом был виноват еще и выпитый алкоголь, но, даже не чувствуя себя пьяной, при возвращении в эту квартиру мне казалось, что все надежды, которые я себе построила просто горят заживо. Я действительно осталась совершенно одна, отрезанная от семьи и родных, отрезанная от смысла своей жизни. Чувствуя, что снова накатывает грусть, резко вскакиваю со стула и подбегаю к окну. - Ну нет, я тебе не позволю так просто сломать меня, - шипя это, открываю кухонное окно настежь. В комнату тут же врывается сильный порыв ветра. Проделав эту процедуру в кухне, я направилась в ванную, повторяя про себя "не сдамся, не сдамся", и открыла окно и там тоже. Теперь во всей квартире гулял сквозняк, шурша взлетающими в воздух листами. Пусть я оторвана от семьи, вдалеке от друзей, но кое-что, что всегда помогало найти выход из трудной ситуации, что давало надежду, ради чего я и приехала сюда, у меня есть. Чувствуя, как сильный ветер раздувает волосы и занавески, что подлетали до самого потолка, я начинаю улыбаться. Воздев руки вверх, кружусь по комнате, ощущая, как по телу, от холода, начинают бегать мурашки. Подпрыгивая, руками начинаю ловить парящие в воздухе тетрадные листы, слыша свой собственный счастливый смех, который так давно раздавался, особенно в стенах этой квартиры. С каждым новым прыжком чувствую себя совсем невесомой и легкой, готовой улететь далеко. Какое-то странное чувство веры и света зарождается в груди и, кажется, что я все смогу. Смеясь от ощущения легкого головокружения, вызванного моими прыжками, разбегаюсь и, проскальзывая на ногах по скользкому полу до другого угла комнаты, хватаю стоящую там гитару. Черный, гладкий корпус сверкнул на свету. По прежнему окрыленная этим чувством внезапного счастья и свободы, не глядя ударяю по струнам, на что инструмент издает громкий звук дрожащих струн. Ударяю еще раз, теперь уже потягивая их. Ответом мне стал протяжный вой. - Да! - смеюсь я, начиная наигрывать знакомую мелодию, что ассоциировалась у меня с Миннеаполисом, его широкими лугами, лесами, простотой и легкостью. Во всем этом кружащемся вихре ветра, листков и парящих занавесок, смешанном с протяжным воем и рычанием гитары, я чувствую себя снова полной веры и надежды в завтрашний день. Резко крутанувшись, чуть не падаю, но от этого только громче смеюсь и шире улыбаюсь. Начинаю трясти головой в такт мелодии. Ветер подхватывает волосы, и они разлетаются в разные стороны. Все снова хорошо! Жизнь продолжается! Ветер по-прежнему дует в спину, подгоняя к новым свершениям, музыка снова со мной, словно маяк, помогающий выбраться из темного лабиринта, а перед глазами лишь безоблачное небо далеких возможностей и свершений. Чувствую, как внутри все задрожало, затрепетало от подходящей к кульминации мелодии. Струны визжат громче, пальцы бегают быстрее, ветер усиливается, снова поднимая вихрь листов, занавесок и моих собственных волос, что падают на лицо. Доигрывая последний аккорд, зажмуриваюсь от удовольствия и, неожиданно высоко подпрыгнув, приземляюсь на колени, мотнув головой назад, отчего волосы разлетелись, будто от взрыва... Сидя на коленях с гитарой на них, гляжу на парящие в воздухе листы, что кружатся от самого потолка до пола, словно снежинки. В ушах все еще отдается визг гитары, а мой собственный счастливый смех отдается от стен унылой и пустой квартиры. Пытаясь отдышаться, что не очень-то получается из-за смеха, замечаю появившийся на полу мягкий, желтый свет. Удивленная, оборачиваюсь назад, по-прежнему сидя на коленях. Сквозь пелену низких облаков, будто растолкав и уничтожив их, пробилось слепящее глаза своим теплым светом большое солнце...