Life through Hole

"С тех пор как мы не вместе С тех пор как я его видела, снизу у реки Тихой и укрепляющей Утро дразнило нас, кровь пронзала небо Я была только счастлива, моё безумие и я Он меня не видел, солнце было в его глазах И птицы пели, чтобы успокоить нас И птицы пели, чтобы успокоить нас" - Laura Marling - My Manic and I. (также писалось под Cocteau Twins - "Alice", очень советую) Громко чихнув от большого количества поднявшейся в воздух пыли, Кристен тряхнула головой и, заткнув мешающиеся пряди в уже порядком растрепавшийся пучок, продолжила снимать разнообразные предметы с полки на стене, иногда смахивая пыль с деревянной поверхности. Первая ночь на новом месте прошла без приключений, если не считать того, что все это время Крис не могла уснуть и уже под раннее утро поднялась, решив исследовать дом. Ступая по чуть скрипящим деревянным половицам, большая часть из которых была скрыта под ковром, девушка бродила по комнатам дома, слабо освещенным розоватым светом начинавшейся зари. Небольшая темно-серая кухня совершенно без дверей, но имеющая довольно большое окно. Из этой комнаты имелось два выхода: один - в гостиную, которая была одновременно и спальней, а другой вел в странное маленькое помещение. Оно было несколько ниже уровня пола всего дома из-за ступеньки при входе, также ниже был и потолок. Затаив дыхание, Кристен осторожно спускалась со ступени на пол комнатки. Казалось, что это было что-то типа пристройки к основному дому, которая появилась далеко не сразу. Помещение не имело ни окон, ни лампочек, так что было погружено в мягкую полутьму, в которой слегка выделялись стены холодного светло-голубого цвета. Внутри комната оказалась немного больше, чем показалась при входе. Почти всю восточную стену занимал серый камин. Заметив его, девушка присела рядом на корточки и слегка дотронулась до истлевших черных дров, покрытых сверху пеплом. Это было несколько странно, ведь, по словам мистера Хартмана, прежние жильцы, всегда державшие дом в полном порядке и чистоте, уже давно съехали. Может, забыли про камин, либо кто-то после них тут бывал. У противоположной стены располагалась совсем низкая кровать без какой-либо ткани сверху. Проведя рукой по ее деревянной поверхности, Крис снова задумчивым взглядом окинула пространство. Девушка задрала голову, взирая на низкий потолок. Какая-то странная атмосфера витала в этой комнате, атмосфера покоя, будто время замерло, но и некоего страха одновременно. Она была и в пепле в камине, и в полутьме, царившей в этом помещении, и в отсутствии окон, кроме одной единственной узенькой, но длинной полоски под самым потолком, сквозь, которую пробивались лучи света, освещая танцующую в воздухе пыль, а также в иконе "Страшный Суд", висевшей над камином. Пфафф повела плечами, испытывая какое-то неприятное чувство от нахождения в этой комнате, где кроме странной кровати, небольшого столика в углу, жутковатой иконы и креста, находившегося на той же стене, у которой стояла постель, не было ничего. Уже собираясь уйти обратно в реальный мир из этого странного места, на выходе девушка повернулась обратно. Взгляд остановился на дверце в стене, которую Кристен сначала не заметила. Это дало повод снова войти обратно. Стена, в которой оказалась дверь, была прямо противоположной выходу из комнаты. Сама дверца, бывшая очень небольшой по размеру, доставала Кристен лишь до пояса и была вся заклеена какими-то белыми и голубыми обрывками бумаги, очевидно, чтобы скрыть. Желая увидеть, что же спрятано за бумагой, девушка, присев на колени, принялась понемногу отрывать ее от поверхности двери, чувствуя, что поднявшееся любопытство щекочет нервы, разжигая еще больший интерес. Глазам предстала обшарпанная деревянная поверхность темного цвета. Глубоко вдохнув, девушка просунула ладони в щель между дверью и стеной, за неимением ручки, и потянула на себя. Дверь не поддалась. Крис дернула еще раз, но все без толку. Разочарованная, Пфафф бросила это занятие, решив, что позже обязательно найдет ключ, если таковой вообще имеется. Так прошел первый день. Второй начался с еще одной попытки открыть странную дверцу, а также с обнаружения входа на чердак, который располагался в потолке все той же комнаты. Но прежде чем отправиться на поиски приключений в комнате под крышей, Кристен решила позвонить лидеру своей новой группы - Кортни Лав, чтобы оповестить о том, что новое жилье найдено, а проведение репетиций уже не является проблемой. Кортни, узнав о ее переселении, очень обрадовалась и пожелала приятной жизни в новом доме, из-за чего еще больше начала нравиться басистке, но вместе с бурным восторгом женщина также и очень непрозрачно намекнула, что неплохо было бы это дело отпраздновать. На заверения Кристен, что это плохая идея, ибо в новом доме она еще совсем не освоилась, певица не отреагировала, сказав лишь, что пить и веселиться они поедут в какой-нибудь бар. На этом разговор окончился, а Пфафф осталось только подготовиться к приему гостей, убрав дом... Небрежно смахнув пыль с гладкой поверхности деревянной полки, Кристен начала выставлять обратно все предметы с нее снятые. Все эти предметы казались странными из-за своего вида. Старые серебряные брошки, гребни для волос, тоже казавшиеся очень древними, с отсутствующими кое-где зубчиками. Более всего интерес у Кристен вызвала черно-белая фотография в запыленной железной рамке. На ней было изображение некой семьи. Высокая худая женщина со строгим выражением на аристократическом лице в неброском длинном платье в пол, рядом с ней мужчина в строгом черном костюме и с выражением полной и непоколебимой власти на лице. Перед стоящими, по-видимому, родителями расположились на трех стульях дети - два мальчика лет семи-восьми и маленькая девочка в белом чепчике. Казалось, что это фото было сделано уже давным-давно, где-нибудь в конце девятнадцатого века, но больше всего Кристен поразил необычайный лед в глазах женщины. Такой жуткий взгляд она видела совсем недавно только у одного человека, но даже в нем этого льда и холода был меньше, чем у женщины в строгом платье. Отставив фото обратно на полку в гостиной, где девушка убиралась, Пфафф, решив, что, возможно, это какой-то родовой дом, скинула тряпку в ведро с водой, а также обрывки бумаги от двери в маленькой комнате, и направилась к выходу из дома. Улица встретила мягким и теплым порывом ветра, который был еле различим. Кристен невольно закрыла глаза от этого теплившегося внутри чувства надежды на то, что теперь все пойдет куда лучше, образуется, ведь по каким-то неведомым причинам Капитолийский Холм сильно отличался от ее прошлого места жительства, да и от всего Сиэтла в общем, пусть она еще мало его видела. Но вот размеренные и плавные мысли возвращаются к одному лишь слову "Джейн", и все иллюзии сметает одним махом. Прикрыв дверь дома, Крис зашагала вперед по тротуару, вымощенному, как ни странно, желтоватой плиткой. "Да, очень смешно," - пронеслось в голове девушки, пока она шла вперед, подходя к концу стен своего нового дома. Вдруг в глаза ударил ослепляющий свет, исходивший откуда-то справа, со стороны дома. Чуть сощурив глаза, Пфафф повернула голову и тут же замерла. В довольно широком зазоре между ее домом и невысоким соседским забором, будто бы виднелось целое золотое море. Озадаченно вглядываясь, Кристен прошла вперед, забыв о ведре в своих руках. То, что сперва показалось расплавленным золотом, на самом деле было кукурузным полем, что растянулось до самого горизонта. Всходы еще не успели созреть, но это не мешало чуть колышущимся серовато-желтым стеблям ловить густой свет заходящего солнца, превращаясь в неравномерную золотую массу. Белые облака неровными мазками, прерываясь, тянулись к горизонту, иногда подбираясь к заходящему солнцу так близко, что белый их цвет превращался темный, как у теней. Стоящие по линии горизонта далекие деревья, что были на некотором расстоянии друг от друга, тоже обращались в плотные тени на фоне золотисто-рыжего неба, в котором, словно в густом масле, плавал чуть ли не белый шар солнца, пробиравшийся своими острыми лучами через подходившие близко облака. Кристен глубоко вдохнула, не в силах сформулировать ни одну мысль, все слова разом отпали от этого зрелища. Казалось, будто поле хранило внутри себя какие-то маячки, что-то типа свечек или чего-то такого, что отражало этот солнечный свет, делая его еще теплее и насыщеннее, чем он есть на самом деле, распространяло и растягивало его, как мягкое одеяло по всей поверхности земли. Забыв обо всем, Пфафф прошла к полю, оставив ведро стоять на земле. В паре метрах от ее дома, где заканчивалась обыкновенная чуть пожухлая трава, начиналась широкая полоска голой земли. Девушка остановилась и взглянула себе под ноги, чувствуя под ними мягкую почву. За этой полоской, что тянулась вперед на пару-тройку метров, темный цвет земли сменялся серовато-бежевыми сухими и помятыми кукурузными стеблями, что укрывали землю светлым ковром. Пройдя вперед на несколько шагов, Крис шагнула на это бежевое покрывало, что глухо затрещало под ногами. Постепенно стебли становились все толще и выше, поэтому, когда их уровень дошел Кристен до самой груди, ей пришлось поднять руки вверх, чтобы не помять всю эту красоту. Густые всходы, тесно стоящие друг к другу, буквально обволакивали фигуру девушки, даже через одежду слегка щекоча кожу своей мягкостью. Зайдя достаточно далеко, Крис, не опуская рук, будто какая-то балерина в очередном па, обернулась обратно, чтобы посмотреть на улицу с такого ракурса. Она с трудом смогла узнать среди неровного ряда домов, редеющего при близости к полю, свой дом, который казался голубовато-зеленым от такого освещения. В его задней стене, что была обращена прямо к горизонту, девушка с удивлением заметила три окошка очень маленького размера, наверное, с небольшую мужскую ладонь. Два окошка располагались посередине стены на некотором расстоянии друг от друга, а третье было почти у самой земли, в нижнем правом углу стены. Это показалось странным, так как в той странной комнатке, дверь которой предположительно и была в этой задней стене, никаких окошек не было... Не став заморачиваться на этом, девушка обернулась обратно, лицом к заходящему солнцу и позволила себе опустить руки, полностью расслабляясь, позволяя мыслям течь плавно и неторопливо. Закрыв зеленые глаза, Кристен глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пропуская через себя прогретый солнцем воздух с легким запахом влажной травы. Кожу ладоней мягко щекотало стеблями, колыхавшимися от ветерка. Губы Кристен сами собой растягивались в счастливой улыбке, будто бы у ребенка, который прячет за щекой самую вкусную в мире конфету. Подставляя лицо ласковым порывам теплого ветра, Пфафф мысленно благодарила Дилана, который, сам того не ведая, нашел для нее целый Рай, а также, как ни странно, Курта, с чьей "обязательной" помощью девушка и съехала из той квартиры. И снова мысли басистки ненавязчиво закрутились вокруг этого человека, чьи волосы почему-то ей сейчас и напоминало поле на закате и который вызывал у нее очень неоднозначные чувства. Она уже не пыталась даже разобраться в мотивах его поступка, который привел к ее переезду, потому что этого ей точно было не понять, но недавняя поездка в этот дом снова спутала все мысли о нем. Мягкий порыв принес с собой шорох сухих трав в поле, что ласкал слух. Девушка медленно запрокинула голову назад. Его слова... "Ты не зна­ешь о чем го­воришь..." "Так нуж­но, так бу­дет луч­ше..." Так будет лучше... Это выражение навевало мысль, что все те действия чем-то продиктованы, сделаны с какой-то целью. Но вот с какой?.. Для кого это будет лучше? И те эмоции, с которыми он это говорил. Казалось, будто он пытался преодолеть какую-то запретную зону, которую сам для себя обозначил, преодолеть какой-то барьер, но не позволял себе этого сделать, словно бы... боялся? "За­будь!.." Показалось, что этот человек боялся выболтать свой секрет, раскрыться раньше времени, что заставляло думать, будто какой-то козырь в рукаве у него есть, но открыть его он еще не готов. "Ты не ви­нова­та в том, что слу­чилось с той де­воч­кой..." Почему именно Курт Кобейн - человек, с которым она не хотела даже находиться в одном помещении долгое время, оказался именно тем, кто выслушал ее? Может, это лишь случайность, но не было ни одного, кто мог бы помочь в тот момент лучше, чем это сделал он. Ни матери, ни кому-либо из друзей, ни брату, ни даже отцу - никому ей не было бы так легко открыться, признать свою слабость, страх и боль. Признать то, что она считает себя виновной. Все эти люди, в их глазах, рассказав о своих чувствах, Крис чувствовала бы себя, как на расстреле, боясь разочаровать их в себе, разбить представление, как о человеке. Но совершенно не страшно было этого сделать при нем, кого она считала полностью морально разложившейся личностью, падшим человеком. Так, может, он и не такой падший, раз смог выслушать и развеять все ее предрассудки, связанные со смертью Джейн... Все может оказаться в совершенно ином свете, нежели она себе представляла. И в Сиэтле может найтись настоящий Рай, и человек, чье сердце, кажется, давно замерзло, как и глаза, может оказаться совершенно не тем, за кого себя выдает...