***
Веселиться, как выразилась Кортни, мы приехали в какое-то четырехэтажное здание из темно-красного кирпича. Как позже объяснил мне Крист, так называемый клуб располагался только на первом этаже, а на всех остальных сдавали комнаты на ночь. Позади строения во всей своей красе раскинулось некое подобие свалки, основными экспонатами которой являлись разнообразные строительные отходы типа ненужных более деревянных балок, кусков железа и длинных стальных трубок, сваленных в кучу. Внутри этот самый клуб оказался гораздо больше, чем могло показаться снаружи, и отдаленно напоминал то место, куда я попала во второй день своего нахождения в Сиэтле. Тут также было огромное множество женщин с выбеленными волосами и яркими губами, в воздухе тоже клубами плавал дым, а под потолком во всю свою громкость раздавалась музыка, заставлявшая народ танцевать под ее ритм, правда, в отличие от того клуба, здесь многие люди просто сидели за столами и пили, никого не трогая. После пары выпитых бутылок, наша компания разбрелась по интересам. Кортни утащила Патти танцевать, а я и Эрик остались сидеть за столом вместе с остатками Nirvana. Музыканты вели какую-то непринужденную беседу, в которой, ни я, ни Эрландсон не участвовали. Эрик, апатично разглядывая обстановку вокруг, потягивал пиво из бутылки, иногда обращая мое внимание на отдельных личностей, которые настолько увлекались танцем, что не замечали ничего вокруг, включая стены и других людей. Кажется, мы с ним наконец нашли общий язык. Я занималась почти тем же самым, что и Эрик, с одним лишь различием - мое внимание было приковано к членам исключительно нашей компании. С счастью, алкоголь действовал странно, так как я совершенно не чувствовала, что пьянею, поэтому, сохраняя рассудок, могла беспрепятственно наблюдать за своими знакомыми, отмечая про себя особенности поведения каждого из них. Мысль о собственном занятии, кажется мне дико смешной, так как можно подумать, будто бы я какой-нибудь врач, скажем, психиатр, и я наблюдаю за пациентами вокруг себя, отмечая их привычки, делая какие-то пометки в голове. Сейчас мое внимание обращено на Эрика. Он сидит, откинувшись на спинку лавочки, где мы расположились, в такт музыке притопывает ногой и чуть покачивает головой, иногда проговаривая отдельные слова песни, которые он либо говорит очень тихо, либо просто не знает, но выходит тихое мычание. Концы черных волос от его движений чуть покачиваются вперед-назад. Вдруг он оборачивается, встречаясь темными глазами, похожими на две черешни, с моими. Тут же улыбаюсь ему, на что он нерешительно отвечает. Отвернувшись, останавливаю глаза на Кристе, который, увлеченно жестикулируя, пытается что-то объяснить своему другу. Я с интересом наблюдаю, как он вскидывает руки вверх, будто взывая к небу, как качает косматой головой, как постоянно щупает свою бородку, когда замолкает. Очень интересная личность. В нем будто бы целый шар какой-то мягкой энергии, которая не становится какой-то помехой ни для него, ни для окружающих. Басист снова вскидывает руки вверх, а затем правой рукой треплет Курта по макушке, взлохмачивая его волосы еще больше. Мой взгляд останавливается на последнем - Кобейне. Надо сказать, что все время нашей импровизированной тусовки он ведет себя как-то преувеличенно странно, с большим трудом можно узнать в нем того хамоватого и самоуверенного типа, с которым я прежде встречалась. За все время от него я слышала лишь пару-тройку реплик, сказанных очень тихим голосом. Также он совершенно избегал встречаться со мной глазами, а если так и случалось, то сразу отворачивался. Его до этого бесцельно бродивший по залу взгляд столкнулся с моим изучающим его поведение. Смутившись, музыкант сразу же опустил голову, скрываясь длинными прядями волос. С удивлением отмечаю, что всегда бледная кожа на его скулах чуть покраснела. Да что происходит, черт возьми?! Поворачиваю голову прямо, но краем глаза все равно пытаюсь следить за действиями Кобейна. Залпом осушив бутылку, он резко поднимается и исчезает среди толпы танцующих, скорее всего, ища свою жену где-то в недрах зала. Поставив локоть на столешницу и подперев щеку рукой, я отворачиваюсь в противоположную сторону тому месту, где он сидел, хотя теперь там никого и нет. И все же в душе зарождается какая-то обида на такие совершенно незаслуженные действия по отношению ко мне. Одно время он делает все, чтобы насолить мне и подорвать уверенность в своих силах, а сейчас делает вид, что ему мое общество приносит такое отвращение, что приходится даже уйти. Крист, тем временем, оказавшись без собеседника, решил найти его вновь, но уже в моем лице, поэтому начал увлеченно делиться своими соображениями насчет важности бас-гитары и музыкантов, владеющих этим инструментом. Во многом я была склонна с ним согласиться. Действительно, без партий баса музыка, исполняемая группой, могла бы стать плоской, не имеющей какого-то объема и размаха, и никакие заумные соло и ударные партии не могли бы спасти положение, все это казалось бы очень примитивным, стелящимся по плоскости, но не имеющим выхода вверх. Группа, состоящая из нескольких музыкантов, всегда представлялась мне рыбой. Так, гитарист - это плавники, направляющие всю эту музыкальную махину, ударник - хвост, помогающий держать всех наплаву, вокалист - глаза и остальные органы чувств, без которых рыба, как бы ни старалась, не могла бы сделать ничего, а басист - это хребет, которого в большинстве случаев и не видно, и не слышно, но именно он держит все и всех вместе. - Твой друг просто урод, - вдруг, совершенно без перехода, выпаливаю я. Крист на секунду замолкает и непонимающе моргает, пытаясь найти потерянную нить нашего разговора. Затем он усмехается и снова расслабленно откидывается на спинку лавки, все еще посмеиваясь, под моим озадаченным взглядом. - Хах, он-таки довел тебя, - Новоселич откровенно веселится, а мне кажется, будто я сейчас взорвусь. Получается, его друзья в курсе всех событий, происходивших между нами... - Откуда ты знаешь, о чем я говорю? - Я его лучший друг, - пожимая плечами, просто отвечает басист, как само-собой разумеющееся. Вот же сукин сын! Он все рассказывал своему закадычному дружку, наверняка, делясь подробностями моей реакции и прочим. Вот теперь он меня точно довел, что, судя по словам Криста, и было в его первоначальных планах. - Крист, слушай, - говорю ему доверительно, как старому другу, - а ты не мог бы рассказать, чем я так не угодила вашей звезде? - О, нет-нет-нет! Ты мне, конечно, нравишься, но это тайна, - улыбка, появившаяся под конец фразы, злит еще больше. - Тайна, значит? - Ага. - Хорошо! - ударив по столу ладонями, вскакиваю с места и, расталкивая шатающихся людей на пути, продвигаюсь к выходу из этого пьяного царства. Наконец оказавшись на свежем воздухе, запрокидываю голову назад и прикладываю ладони ко лбу, гляжу в ночное небо. Звезды скрыты за темно-фиолетовыми облаками, что слегка выделяются на фоне общей темноты, которую освещает лишь свет изредка выплывающей из-за облаков луны. Полнолуние. Если бы могла, то давно бы уже обратилась в какую-нибудь отвратительную тварь, чтобы положить конец этой бессмысленной череде событий, накрывших меня с головой из-за одного лишь человека. Воздух, что я выдохнула, тут же превращается в еле заметные полупрозрачные завитки пара. Смахнув со лба челку, лезшую в глаза, посильнее закутываюсь в джинсовую куртку и обхожу здание клуба вокруг, оказываясь у черного входа, рядом с которым, прилегая к кирпичной стене клуба, растянута железная сетка, а за ней пустая территория, забитая строительным хламом. Закрыв глаза, приседаю на самую нижнюю из всех трех ступенек, которые образуют маленькую лесенку от двери черного входа к земле. Надо было больше выпить, тогда бы и мысли никакие в голову не лезли. Правда, прохладный ночной воздух и тишина слегка остудили мой пыл и успокоили нервы. Так я и сидела с закрытыми глазами, ориентируясь в происходящем лишь по средством слуха. Слева от меня из-за несильного ветра слегка подрагивала решетка, разнося свой тихий металлический звук, который постепенно стихал, уносясь вдаль. Послышался далекий автомобильный гудок, а за ним недовольные мужские голоса, слов не разобрать. Где-то высоко в небе раздался крик чайки, прилетевшей, очевидно, с порта. Глубоко вдохнув прохладный воздух, в котором запах отчего-то мокрого асфальта смешался с еле уловимым запахом бензина, заправляю за ухо прядь волос, которая, выбившись из растрепанного пучка, повинуясь дуновению ветра, щекочет мне нос. Внезапно раздавшийся звук открывшейся совсем рядом двери вырывает меня из этого сонного спокойствия. Вздрогнув, оборачиваюсь. Из здания, чертыхаясь, выходит Кобейн, заметив меня на ступеньках, он на пару секунд замирает, а затем кинув: "Привет," - спрыгивает на асфальт. Ну черт бы тебя подрал... Опять?! Не сдержавшись, поднимаю глаза к небу, безмолвно спрашивая кому там заняться нечем. Кобейн, тем временем, прислонившись к кирпичной стене спиной и согнутой в колене ногой, сунул в рот сигарету и щелкал зажигалкой, пытаясь поджечь ее конец. Когда ему наконец это удалось, он убрал зажигалку в карман, а сам с явным удовольствием на лице стал затягиваться, чуть запрокинув голову назад. Слегка повожу плечами, косясь на музыканта, что ловит приход с этой дряни. Может, в этом и есть какая-то своя прелесть и особенность, непонятная обычным людям, но те, кто делают из курения какой-то культ - просто чокнутые. Проскальзывает мысль, что надо бы смываться отсюда к чертовой матери, хотя это и будет выглядеть странно, но что-то не дает мне сдвинуться с места, заставляя остаться и дождаться дальнейшего развития событий. Странно, но ничего не происходит, как если бы я продолжала просто сидеть в одиночестве. Кобейна не было даже слышно. Желая проверить здесь ли он вообще, поворачиваю голову в его сторону. Курт все в той же позе стоит у стены и с закрытыми глазами затягивается, выпуская в ночной воздух прозрачно-сизый дым сквозь приоткрытые губы. Я подтягиваю колени к груди и, обняв их руками, замираю, глядя прямо перед собой на машины, проносящиеся по далекой дороге за территорией клуба. Чуть смазанные из-за скорости движения маленькие огоньки проносятся в полутьме улицы, освещенной лишь редкими фонарными столбами. И все же, что говорить, в каждом городе может найтись что-то красивое даже в такой странной своей форме. Наклоняю голову набок и кладу ее на согнутые колени, продолжая следить за проносящимися красными и оранжевыми огоньками. Чувствую, как нападает какая-то сонливость и чуть прикрываю глаза, но раздавшиеся совсем рядом тихие шаги и появившаяся на асфальте тень заставляют поднять голову, оборачиваясь в сторону хозяина этой тени. Удивленно гляжу на подошедшего Кобейна, одновременно спуская ноги со ступеньки. - Не хочешь прогуляться? - тихо спросил он. Я пытаюсь вглядеться в его лицо, надеясь, что мне это послышалось, но в этой полутьме и за завесой длинных волос его лица почти не видно. - Что? - переспрашиваю я. - Пройтись со мной не хочешь? - я слышу, что эту фразу он произносит сквозь крепко сжатые зубы, будто она дается ему с большим трудом. Перевожу взгляд на худые руки, ладони время от времени сжимаются в кулаки. - Куда это? - Как получится... Пару секунд раздумываю, оглядывая его с головы до ног, а затем поднимаюсь на ноги, становясь напротив Кобейна, который тут же поднимает голову. - Давай, - после моего согласия музыкант еще несколько мгновений сверлит меня пронзительными глазами, ставшими снова какими-то темными, синими, а затем, кивнув, разворачивается и идет вперед. Немного удивленной таким поворотом событий, мне ничего не остается кроме как последовать за ним. Кобейн идет как-то дергано, то увеличивая, то замедляя темп, но все также молча. Иногда он оборачивался на мгновение, чтобы проверить иду ли я за ним. И я шла. Клуб уже остался позади, и мы вышли к дороге, по которой проносились машины, мигая огоньками фар, что привлекали мое внимание. Асфальтированный тротуар, по которому мы шли, был довольно узким, поэтому я шла за Кобейном. Совершенно не думая о том, куда и, главное, зачем он меня ведет, я просто шагала вперед, вдыхая ночной воздух с примесью не особенно приятного запаха выхлопных газов от машин и глядя на темно-фиолетовое небо, чей цвет напоминал о недавнем ненастье. Мысли о том, что, в свете недавних событий, Кобейн просто может завести меня в лес и там уже сделать все, что ему вздумается, несомненно, посещали мою голову, но, как ни странно, никакого страха или желания бежать я не испытывала. Скорее всего, в этом виноват алкоголь, лихо разнесшийся по моим сосудам. Под своеобразный аккомпанемент шума проезжающих машин оглядываюсь по сторонам. Только теперь замечаю, что неширокая дорога огибает какой-то высокий холм, больше похожий на небольшую гору, поросшую в некоторых местах елками и прочими деревьями. А сама дорога вместе с этим холмом располагается на какой-то возвышенности, за которой, начинаясь от перил, идущих по краю тротуара, вниз идет крутой склон из камней, невысоких, но частых деревьев, который потом превращается в овраг и дна его совершенно не видно из-за бурной растительности внизу. С того места, где мы сейчас находимся отлично виден город, точнее его часть, включающая порт. Незаметно для себя, чуть замедляю шаг, завороженно глядя на раскинувшееся вдалеке, будто огромное темно-синее море, больше похожее на шелковый платок с легкой рябью. Повсюду горят маленькие огоньки, не дающие большого количества света, но привносящие какого-то очарования. На фоне неба, уже не фиолетового, а синего у горизонта, видны темные очертания возвышающихся кранов. Если поднапрячь зрение, можно разглядеть даже темные неровные точки кораблей, мягко и неспешно движущихся по водной глади. Засмотревшись на ночной порт, совершенно не гляжу себе под ноги, из-за чего тут же спотыкаюсь обо что-то, но сохраняю равновесие. Взгляд останавливается на замершей на уже довольно большом расстоянии от меня фигуре Кобейна. Музыкант, опершись на перила, стоял, судя по всему, ожидая, когда я насмотрюсь на ночной город. Как ни странно, на его лице нет никакого недовольства или раздражения. Неловко прокашлявшись, я опускаю глаза и продолжаю идти вперед, ускорив шаг. Наконец, тротуар, по которому мы шли, разветвляется на две дороги. Одна идет все также рядом с проезжей частью, а другая, круто сворачивая вправо, с небольшим наклоном спускалась вниз к сияющей в ночной тьме набережной. Ни говоря ни слова, Кобейн выбирает последний путь. Здесь дорога из уже довольно старого светло-серого асфальта сильно расширяется, так что у меня больше нет необходимости идти след в след за Кобейном, смотря за его шагами, выпирающими под легкой футболкой лопатками и общим видом сзади (прим. авт. все помнят кошку-вид-сзади?). По обеим сторонам от дороги росли густые кусты акации, сейчас полуголой, но летом это, наверняка, выглядело бы очень красиво и живописно. Крики чаек с порта становятся все громче, а в воздухе чувствуется очень явный запах чего-то морского. В своей жизни мне еще никогда не доводилось быть на море, а уж тем более у океана. Пусть, наша семья и жила какое-то время в Нью-Йорке, что расположен на Восточном побережье Америки, но наш дом был далеко от берегов Атлантического океана, а я в то время была слишком маленькой, чтобы помнить об этом. Конечно, сам Сиэтл никакой океан не омывает, но огромное озеро Вашингтон, кажущееся настоящим морем, это компенсирует. Слева слышится щелканье зажигалки, которое отвлекает меня от своих мыслей. Кобейн, снова зажав сигарету губами, колдовал над ней, пытаясь добыть огонь. Как там говорят... Капля никотина убивает лошадь? Что ж, тогда я искренне сочувствую этому парню... - А... ты куришь? - оборачиваюсь на его голос. Сигарету он так и не поджег. - Нет, - тут, к моему невообразимому удивлению, музыкант вытаскивает сигарету изо рта и сует ее обратно в пачку. - Тогда извини, - пожав плечами, произносит он. Я с расширившимися глазами наблюдаю за этим, даже останавливаясь, но, опомнившись, нагоняю его, уже ушедшего чуть вперед. - Все нормально, кури если хочешь. Кобейн лишь усмехается, не глядя на меня. Курить он все же не стал... - Почему ты пошла со мной? - вдруг спрашивает он, останавливаясь резко и становясь лицом ко мне так, что я чуть было не врезаюсь от неожиданности ему в грудь. - Странный вопрос... - Но все же ответь, - его глаза, будто буравят, в ожидании четкого и честного ответа на вопрос. После небольшой молчаливой паузы, пожав плечами, я беспечно отвечаю: - Потому что ты меня позвал, - после чего, еще пару секунд постояв подле ошарашенного, как мне показалось, моим ответом музыканта, обхожу его и продолжаю путь.***
По набережной сиэтлского порта сновали туда-сюда люди, несмотря на довольно поздний час. Дети со своими игрушками в руках прыгали рядом со своими родителями, что иногда слегка прикрикивали на них за излишнюю активность. Как странно, но даже в этом городе Грехов, как я его окрестила по приезду, кипела жизнь и совсем даже не в темных своих проявлениях. В Миннеаполисе часто приходилось видеть семейные пары особенно теплыми летними вечерами, когда все семейство собиралось вместе после трудового дня и гуляло, отдыхая и освежая голову. И, конечно, было очень интересно наблюдать за детьми, за тем, как они ведут себя, еще не зная лицемерия и законов современного общества, за тем, как вытягиваются их невинные непонимающие лица, когда взрослые делают им замечания за, казалось бы, такие странные и обыкновенные вещи для них, но совершенно неприемлемые в нашем мире стереотипов. Еще более интересными были их игры, особенно, когда ребенок играл сам с собой, следуя за своей фантазией, уводившей его со скучной улицы с уставшими лицами людей в волшебные миры, где правят мир и вечное детство. И все же не красота спасет мир, а дети. Пока есть еще на нашей Земле настоящие, невинные и искренние дети совершено не важно сколько им лет, но до того как на Земле не исчезнет последний ребенок, у нашей расы еще есть шанс и будущее. Я не могу сдержать улыбку, да и не очень-то стараюсь, глядя на то, как мальчик лет пяти в смешной панамке подпрыгивает вверх, гоняясь, скорее всего, за воображаемыми бабочками. Хотя кто знает, в мире детей нет логики или теорий вероятности, там есть лишь вечная любовь ко всему миру, любопытство и добро. Кобейн неловко кашлянул, отвлекая меня от размышлений и возвращая в реальный мир. Он все также шел с опущенной головой, скрываясь за прядями цвета пшеницы, и сунув руки в карманы джинсов. - Что ж, - неловко начал он, говоря неторопливо, будто собираясь с мыслями, - наверное, мне следует извиниться перед тобой. - За что? - спрашиваю я, не отрывая глаз от камешка, который пинаю вперед левой ногой. Правда, наверное, есть только одна по-настоящему стоящая причина для его извинений, но вряд ли он об этом. - О своем поведении за все это время, конечно, - думаю, что ослышалась, поднимаю глаза на него. Кобейн, кажется, даже еще больше сгорбился и еще сильнее понурил голову, будто бы ему еще никогда в жизни не было так стыдно. Очень странно... - А... Да ладно, не бери в голову, - отмахиваюсь я, тихонько поражаясь про себя, но все же не смогла удержаться от легкого намека, - ты же не виноват, что я приехала сюда... - Ты не понимаешь, - тяжело выдохнул Кобейн. Запрокинув голову назад, он резко выдохнул в прохладный воздух и замер, стоя посреди набережной. Я тоже останавливаюсь и гляжу на него. - Я очень виноват перед тобой, - он отошел к перилам, отделявшим непосредственно воду от суши, где мы стоим, и облокотился о них обеими руками, глядя на вдаль на проплывающие изредка судна. Я почему-то чувствую себя неловко, но в то же время в предвкушении долгожданной правды, которая, возможно, наконец разрешит все недомолвки между нами. Обняв себя руками, медленно подхожу к застывшему парню и встаю рядом, исподлобья глядя на его профиль, который на фоне фиолетового неба кажется очень бледным. - Так, может, объяснишь, если я не понимаю... - Кобейн слегка усмехается и прикрывает глаза, опуская голову вниз на мгновение, но потом снова открывает их и опять глядит в даль. - Это не так просто, как кажется... - Ну, - мягко начинаю я, едва ощутимо пихнув его локтем в бок, молясь не спугнуть улыбнувшуюся удачу, - я постараюсь понять. Парень поворачивает голову ко мне и перехватывает мой взгляд. Его глаза отчего-то выглядят совсем не так, какими я их запомнила - ледяными, равнодушными, холодными. Сейчас это мягкий и уставший взгляд человека, повидавшего жизнь, а сейчас будто спрашивающий - готова ли я принять правду, выдержу ли ее. Откуда такие мысли в моей голове? Но что-то действительно изменилось... Лед растаял. - Ладно, - после этой долгой паузы произносит он и снова отворачивается к горизонту, я же облегченно выдыхаю, но тут же чувствую, как внутри все клокочет от близости разгадки. - Все то, что я делал, я делал специально, нарочно, чтобы оттолкнуть тебя. Чтобы у тебя не возникло и мысли, чтобы общаться и даже пересекаться со мной, - он говорит довольно тихо, но мне кажется, будто бы его слова отдаются каким-то эхом от несуществующих стен. Специально? Неужели, незнакомый человек с первого взгляда стал ему так противен и неприятен, что он решил действовать так? - Не понимаю... Почему так? - Кобейн снова запрокинул голову назад, глядя на небо, кажется, от этого его собственные глаза стали еще насыщеннее. Но он все не мог перешагнуть через себя и рассказать все. - Это, наверное, будет очень тяжело понять... Просто с некоторых пор я стараюсь не сближаться с людьми, не заводить дружбу и не заводить все дальше, чем обычное знакомство, - он делал паузы в своей речи там, где их быть не должно, будто пытаясь выговорить это, словно такие слова давались ему тяжело, - столько раз уже наступал на одни и те же грабли, что шишка, как носорожий рог должна торчать, - музыкант слегка коснулся лба пальцами, наверняка, даже не заметив этого движения, - сближался со многими, кто казался мне моим человеком, а потом жестоко разочаровывался в созданном мною же самим образе. Знаешь, - он вновь обернулся на меня и, как-то слегка огорченно улыбаясь, поделился, - это очень вредная привычка - строить какие-то воздушные замки, - он неопределенно взмахнул руками, - наделять человека, которого видишь впервые, какими-то неземными качествами, потому что потом, когда узнаешь правду, то есть то, какой этот человек на самом деле без всех твоих прикрас и фантазий, это очень ранит... Я перевожу озадаченный взгляд на горизонт, который будто бы и отсутствует, сливаясь синим цветом с водой. В небе проносятся темные точки - чайки, крики которых доносятся до людей на земле. Это просто немыслимо... - И все было хорошо, я прекрасно справлялся с этим планом сохранения дистанции в отношениях с людьми, но тут настал славный девяносто третий, и в нашу тихую лачугу принеслась Кристен Пфафф, - он снова усмехнулся, кинув взгляд на меня, когда я удивленно уставилась на него, - о нет! Не думай, что с твоим приходом весь мой мир перевернулся с ног на голову, и сердце мое поразила стрела Купидона, - я еле удержалась, чтобы не столкнуть его в воду, чувствуя жуткий, но беззлобный сарказм в его словах, - но почему-то я почувствовал, что хотел бы сблизиться с таким человеком, - он тряхнул головой, - не знаю, что сыграло роль, может, твоя помощь тогда, у бензоколонки... Кстати, спасибо еще раз. - Ты уже говорил, - машинально ответила, невидящим взглядом глядя на темную воду. - Да, так вот... Но я испугался этого, думая, что снова разочаруюсь, поэтому решил пресечь всю эту симпатию с обоих сторон на корню, вот и пришлось так пугать тебя, вызывать отвращение ко мне. - То есть, - необыкновенно хриплым голосом начала я, не отрывая глаз от воды, - все то, что ты говорил и делал - все это было притворством? - Получается, да, - улыбнулся парень уже гораздо легче и более открыто, с облегчением. - А на крыше? - О, да, почти все было сделано и сказано для того, чтобы тебя напугать, - музыкант, повторяя мою теперешнюю позу, оперся на локти, положив руки на перила и слегка касаясь моих. Я в шоке, потеряв всякую способность мыслить, запустила ладонь себе в волосы и сжала пряди в кулак, делая себе немного больно, но даже не замечая этого от удивления. - И, судя по всему, мне это отлично удалось, - заметил он. Я резко оттолкнулась от железного ограждения и, отступив на пару шагов, обхватила голову руками, слегка нервно и истерично улыбаясь. Курт заинтересовано развернулся ко мне лицом, складывая руки на груди и прислоняясь задом к перилам. - О, Господи! О, Господи... - повторяю я с какими-то истеричными смешками. Все это просто не укладывалось в голове. Как такое может быть возможно?! - Не упоминай всуе... - Ты даже не представляешь, что натворил, - я обрываю его веселье и, повернувшись вправо с приложенными к голове руками, начинаю ходить туда-сюда перед ним, пытаясь как-то состыковать все это. - Да уж, наверное. - Ты даже не представляешь, что я про тебя думала, - с чокнутой улыбкой произношу я, припоминая, как считала его самым настоящим психопатом и самым жутким человеком во всей вселенной. - Что бы это ни было, я это заслужил, - он согласно своим словам кивает. - Но тогда почему ты помог мне? Или это была часть плана? - План дал течь, я, к сожалению, не смог держать эту маску все время. А эта история с поиском квартиры, то, что я сказал тебе тогда, выдав за реальную причину, правда, но лишь наполовину. Просто после того "разговора" на крыше и прочих козней, которые я тебе устраивал, я все же решил проверить, а так ли все на самом деле, сможешь ли ты тоже разочаровать меня в итоге. Поэтому старался по мере возможности как-то поддерживать связь, чтобы наблюдать за тобой, делать выводы. Хотел даже позвонить вечером того дня, когда у вас была репетиция в нашем доме. Но ты тоже оказалась не так проста, - Курт усмехается и качает головой, видимо, вспоминая, как я увиливала от его просьбы. Я отвожу взгляд в сторону и медленно выдыхаю, а затем снова гляжу на него, без слов требуя продолжения. - А потом, когда я отвозил тебя в новый дом, ты рассказала про ту девушку, - воспоминание о Джейн тут же отозвалось в сердце болезненным покалыванием, - и ты говорила о причинах, по которым ненавидишь этот город. В тот момент я вспомнил, что сам как-то раз говорил почти тоже самое Кристу про все это лицемерие, равнодушие людей друг к другу. Это было странно слышать от тебя, но тогда я почти что сорвался, чуть не сказал все, - в голове тут же зазвучали его слова о том, что "так будет лучше". Так вот, что он имел в виду. - Ты не хотел, чтобы я догадалась, - повторяю я и опускаю руки вниз. Тут же чувствуется, как к ним от плеча к самым кончикам пальцев по венам приливает кровь, отзываясь в них тяжестью. - Да, но ты ведь что-то начала подозревать, я прав? - Все путалось, - я быстро подхожу обратно к перилам, резко наваливаясь на них руками, чуть не выпав, - я совершенно не могла понять, что к чему, почему ты так странно поступаешь и совершенно без причин, - слова льются, будто сами собой, словно эту плотину моих сомнений наконец прорвало, - мне было очень обидно за такое отношение, мне было страшно, я чувствовала жуткую злость и даже ненависть к тебе, - каждое свое чувство я сопровождаю несильным ударом раскрытых ладоней о железную поверхность перил, которые отзываются легким гудением и дрожью. Тяжело выдыхаю, пытаясь осознать все происходящее, которое представляется, будто в каком-то тумане... - Прости меня, если сможешь, - тихо произносит Кобейн. - Уже, - не поворачиваясь, отвечаю я. - Ну так что? Мир? - слегка улыбаясь, спрашивает он и протягивает раскрытую ладонь. Я поворачиваюсь к нему лицом и опускаю взгляд на его руку, после чего, спустя некоторое время, поднимаю глаза к его лицу, кусая губы. Кажется, передо мной совершенно другой человек. которого я раньше никогда не видела. Глаза - добрые и искрение, глубокого цвета воды, совершено не надменная или злая ухмылка на губах. Наконец после продолжительной паузы, решив, что раздумывать обо всем этом я буду потом, я протягиваю свою ладонь в ответ. - Мир. Курт еще шире усмехается, слегка пожимая мою руку. - Я думаю, нам просто необходимо как-то отметить это примирение Восточного и Западного побережья Америки*, - замечает Курт, оглядываясь по сторонам. Про себя отмечаю, что его движения стали куда свободнее и раскованнее, а с лица исчезла напряженность. - Отметить? - переспрашиваю я. - Да, и у меня есть одна идея... - глядя куда-то в сторону, из которой мы пришли, загадочно произносит Курт.***
Кобейн идет быстро, не оборачиваясь и ничего не говоря, так что для меня не представляется возможным узнать, куда мы идем. На все мои вопросы он, пряча хитрую улыбку, отвечает лишь "увидишь" и продолжает идти вперед. Я про себя только продолжаю удивляться, куда же делся тот угрюмый тип, который каждое слово произносил сквозь крепко сжатые зубы. Всего пара откровений и вот он уже выглядит совершенно по-другому. Спешит куда-то, буквально охваченный своей идеей, смысла которой я не знаю. Наш путь лежит ровно по той дороге, по которой мы шли к набережной. Курт ни на секунду не сбавляет шаг, идя обратно по вымощенной бледно-красной плиткой набережной к тому месту, откуда мы пришли, поэтому мне иногда приходится сбиваться на бег, чтобы нагнать его. Вот уже видна широкая дорога с кустами акации по обеим сторонам от себя. Не успеваю я и подумать, что музыкант решил вернуться обратно в тот клуб, как он, неожиданно схватив меня за руку, ныряет в заросли акаций, увлекая за собой. Прикрываю глаза рукой, чтобы защитить их от довольно колючих голых ветвей. Выбравшись из кустов, Кобейн выпускает мою руку и снова припускает вперед. Я же останавливаюсь на пару мгновений, чтобы оглядеться. За зарослями акации оказывает недлинная дорога, которая оканчивается железной сеткой. За этим ограждением виден галечный берег и накатывающая на него время от времени прозрачная вода. - Ты что задумал? - спрашиваю я, подбегая к нему. - Хочу показать тебе порт, - просто отвечает Курт. Удивленная, я снова останавливаюсь, но тут же продолжаю идти за ним. Мы подходим к сетке, ограждающей берег озера. Ограждение довольно высокое, метра два, и образовано сверху, снизу и по всей своей длине стоящими на некотором расстоянии железными балками. Курт озадаченно дергает пару раз цепь на воротах, на которой висит замок. - Туда нельзя, - замечаю я ему. Кобейн в удивлении поднимает брови, обернувшись на меня. - Тебя это останавливает? - в ответ на его реплику я возмущенно хмыкаю и, желая доказать обратное, тут же цепляюсь руками за проемы в сетке и под удивленный взгляд отошедшего Курта встаю одной ногой на железную перекладину, после чего поднимаюсь на сами ворота. - Нас накрыли! - свистящим шепотом, но со смехом говорит он. Я на секунду поднимаю голову, оглядывая обстановку вокруг и тут же получаю несильный тычок в ногу. - Скорее, скорее, - подгоняет музыкант, не забывая подталкивать меня, улыбаясь во все тридцать два. Еле сдерживая смех, который все равно вырывается, я перекидываю одну ногу через верх забора, а затем другую, после чего спрыгиваю вниз, встреченная приятным хрустом гальки под ногами. Оборачиваюсь на музыканта, который, оглянувшись по сторонам, запрыгивает на сетку, отчего по ней раздается металлический звук, а я сгибаюсь пополам, держась за живот, от смеха. Только сейчас начинаю слышать мягкий шум прибоя, доносящийся слева от меня. Перевожу взгляд на раскинувшееся всего в двух шагах от меня необъятного размера озеро, которое больше напоминает море. Завороженно глядя на темную, слегка покачивающуюся воду, подхожу ближе к самой ее кромке. Небольшие волны, чуть набегая друг на друга, с глухим шумом опадают на землю, будто кто-то тянет их невидимыми нитями на себя, а затем отпускает. Оборачиваюсь на раздавшийся сзади шум гальки. Умудрившись порвать себе штанину на колене, Курт все же оказывается на земле. Я насмешливо усмехаюсь, глядя на него и снова отворачиваюсь к озеру, но подошедший Кобейн, подхватив меня за локоть, решительно двинулся влево. Вскоре мы дошли до какой-то постройки - некоего подобия железного сарая с отсутствующей передней дверью. Еще раз оглянувшись назад, музыкант приземлился перед этим сараем. Я, медленно пятясь назад, наблюдаю за рябью на воде, которая под освещением одной лишь луны, что, замерев высоко в небе, глядит на озеро, образуя на его поверхности вместо отражения лунную дорожку, которая чуть подрагивает от ветра, кажется матовой. Не глядя себе под ноги, вдруг запинаюсь о что-то и резко приземляюсь рядом с Куртом прямо на галечную поверхность. - Просто потрясающе, - тихо произношу я, скорее, самой себе, - не думала, что здесь может быть так красиво. Кобейн кивает, понимая, что я подразумеваю под словом "здесь". - В Сиэтле много красивых мест, - произносит он, также как и я глядя на уже не такие далекие маячки на возвышающихся очертаниях кранов, - просто они, как и все хорошее, скрыты от глаз. Перевожу взгляд с горизонта, на котором небо сливается с озером, на своего спутника. Он задумчивым взглядом смотрит вдаль, а я не могу отвести глаз от него, потому что теперь вижу этого человека совершенно по-другому. Как личность более глубокую и загадочную, личность, которая могла бы рассказать так о многом, о чем не знает никто вокруг. Но все же странное чувство, своего рода осадок, никак не отпускал меня, не позволял довериться и принять полностью, также, наверное, как и ему. - Это своего рода хобби, - не спеша, начинает Курт, перебирая в длинных пальцах маленькие камушки разнообразных форм, - я, если можно так сказать, коллекционирую эти скрытые места города, пытаюсь найти в нем что-то красивое, в лесах, за такими вот зарослями - везде, что-то, чего люди не видят. - То есть ты бродишь по городу в поисках чего-то... - я взмахиваю руками в воздухе, пытаясь показать это "что-то" - большое и неизведанное. - Да, но я уже давно этого не делал. Когда не с кем поделиться тем, что ты нашел, то прелесть от этого пропадает. Невозможно разделить свою радость с другим человеком, - он снова замолчал. Глядя на то, как его светлые волосы слегка треплет ветер, закидывая некоторые пряди на лицо, я пыталась осознать его слова. На первый взгляд это не представляется большой проблемой, а лишь какой-то необязательной прихотью, но стоит заглянуть немного вглубь, и вырисовывается довольно важная проблема в разности восприятия мира и его составляющих, из-за которого человек, не желающий рушить свой придуманный мир, подстраиваясь под настоящий, может просто остаться совершенно один, в одиночестве, постигая мудрость, которую он сам и находил. - Я хочу спросить кое-что, - с легкой усмешкой произнес Курт и, дождавшись пока я подниму на него глаза, продолжил, - каким ты меня представляла после всего того дерьма, которое я делал и говорил? - Ты правда хочешь это знать? - уклончиво спрашиваю я, одновременно отговаривая. Но музыкант кивает. - Ладно, - выдыхаю я, а Курт внимательно смотрит на меня, - я считала тебя самым настоящим уродом, морально разложившимся человеком и просто... чудовищем, особенно после тех слов на крыше... - Что ж, - Кобейн безрадостно усмехается, - я заслужил этого. - Пойми, я тогда даже и представить не могла, чем продиктованы твои действия... Да и как это вообще можно понять? - Для этого точно не нужно быть в здравом уме. Я отворачиваюсь от него. Взгляд скользит вдоль по береговой линии, выстланной галечным покровом. Вскоре эта полоска заканчивается где-то вдали, скрываясь за небольшим возвышением, на котором заседает крупная чайка. Вся эта ситуация кажется настолько странной и даже глупой. Неужели весь этот спектакль стоил того? В итоге ему это ничего не принесло, он все равно все рассказал. Остается один лишь вопрос - почему? - Ладно, - снова оборачиваюсь к нему, - я поняла мотивы твоих действий, цели, но, что мне до сих пор не понятно, так это - почему ты решил в конце концов все рассказать? Продержи ты все это еще пару дней, и я бы сама не подошла к тебе ближе, чем на километр. - Я просто понял, что это бессмысленно, - музыкант пожал плечами, но, видя мою неудовлетворенность ответом, глядя прямо в глаза, серьезно продолжил, - я хочу с тобой дружить, Крис. От последнего предложения я буквально зависаю на пару минут, с недоверием в ставших огромными от удивления глазах глядя на парня. Последний раз такую фразу я слышала лет пятнадцать назад, когда приехала на каникулы к отцу и познакомилась там с местной девочкой. И вот сейчас снова. Отчего-то приятно, но также и чертовски странно слышать такую фразу спустя столько лет. Да и что это вообще значит? Смогу ли я привыкнуть к его весьма странным привычкам вроде той, суть которой я узнала сегодня? Ведь ему действительно, судя по всему, нужен друг, с которым он сможет поделиться всем, что считает нужным, действительно его человек. Я же узнала только сейчас о скрытом мотиве его поступков, которые казались мне просто чудовищными, но теперь все совершенно наоборот... Вслух Кобейн ничего не сказал, но по ярко-голубым глазам видно, что он ждет ответа и, скорее всего, положительного... Не в силах вымолвить ни слова, я снова отворачиваюсь, провожая взглядом улетевшую ввысь чайку, что с трудом маневрировала в воздухе из-за своей упитанности. Чего он ждет? Думает, что я брошусь на него с объятиями в заверениях о вечной дружбе? Неужели не понимает, что сейчас я просто не могу, да и чего там, не хочу этого делать. Это слишком большая ответственность если у него такое серьезное отношение к дружбе и отношениям между людьми. Если я сейчас пообещаю ему это, а потом не смогу выполнить в итоге, то что же, он окончательно разочаруется во всех людях, будет ненавидеть меня? Вдруг чувствую, как сзади кто-то слегка дернул за выбившуюся прядь волос. Обернувшись, вижу Кобейна, что снова мягко усмехается. - Ну улыбнись, чего ты, - произносит он. - Я не знаю... - в бессилии провожу рукой по лбу, тараща глаза на воду, - это все очень быстро, странно, я не могу еще никак понять, привыкнуть... - Но ведь можно попробовать, я не заставляю тебя, просто попробуем, - он снова протягивает ладонь, но уже с другим смыслом, нежели ранее. Несколько секунду гляжу то на его худую руку, то на него самого, а затем медленно и нерешительно протягиваю свою, как вдруг... - ЭЙ! Вы чего тут делаете?! - от неожиданности мы оба синхронно оборачиваемся на громкий мужской голос. В глаза тут же ударяет яркий луч света, из-за которого на пару мгновений теряю способность видеть четко, но, поморгав, вижу в нескольких метрах от нас приближающуюся мужскую фигуру с фонариком и в форме. Чертыхнувшись за моей спиной, Кобейн тут же подскакивает, я повторяю его маневр. - Эй! Стоять! Что вы тут делали?! - слышатся вдогонку мужские крики, но, никак не реагируя, я, утопая ногами в рыхлой гальке, что громко хрустит из-за шагов, бегу вслед за петляющим впереди Куртом, изредка оглядываясь на охранника. Вдруг Кобейн резко тормозит, я от неожиданности поскальзываюсь и чуть не падаю в воду, но музыкант вовремя дернул меня за руку на себя, после чего забежал за еще одну постройку по типу той, у которой мы сидели. Притаившись у одной их стен сарая жду смотрю вперед, ожидая, когда пройдет тот мужчина. Спиной чувствую за собой что-то теплое, похоже, живот Кобейна, в которого я вжимаюсь, чтобы не быть очень уж заметной. Над ухом чувствую его глубокое и частое из-за бега дыхание, странно, но никакого отвращения, как тогда на крыше, этот факт во мне не вызывает. Наконец, мимо сарайчика проходит охранник, освещая себе путь фонариком. Пытаюсь отойти чуть глубже, чтобы свет не попал на нас, и тут же слышу за спиной еле слышный возглас Курта, которого я чуть не придавила. "Прости," - тихо прошипела я. Мужчина оказывается на редкость добросовестным и настойчивым. Он проходит все дальше, намереваясь, очевидно, поймать нас, хотя там, куда он идет уже никого и нет. Выгадав момент, Кобейн начинает копошиться, выбираясь из угла, в котором оказался. Оглянувшись, он делает мне знак рукой, и мы быстро, но осторожно обходим сарай. Направляясь обратно к тому месту, откуда мы залезли на эту территорию, ни я, ни он, уже не можем сдержать смеха, вспоминая, как бежали от охранника порта, будто бы какие-то преступники.***
Так мы дошли до моего нового дома на Капитолийском Холме, смеясь, шутя и болтая в сущности ни о чем. Оказалось, что Кобейн действительно очень интересный собеседник, который может и рассказать что-нибудь интересное, и внимательно выслушать другого. Так я с болящими от смеха ребрами слушала его историю о том, как в одном туре, который был еще до известности его группы, ему с друзьями пришлось зарабатывать деньги, занимаясь спекуляцией, а именно - стоя на площади толкать всякие безделушки иностранцам, которые ни слова не могли понять, но из красноречивых жестов им становилось ясно, что вещь "стоящая". Закончилось все тем, что он с одним товарищем по группе был задержан при спекуляции, пришлось бежать, а там уже случилась незабываемая встреча со здоровенными догами и последующим заседанием на заборе в попытке спастись от жестоких животных. Сама по себе история не была шибко смешной, но та интонация и слова, с которыми Курт ее рассказывал, уже заставляли смеяться. Я же, в свою очередь, поделилась историей о том, как на выпускной я со своим другом Йоахимом, чтобы вечер запомнился надолго, подбросила в уличный сортир петарду. Конечно, после этого нас заставили убирать территорию, которая в буквальном смысле почти что потонула в отходах человеческого организма, но лица достопочтенных учителей и выпускников, перекосившиеся от ужаса, того стоили... - Ты обязательно должна увидеть Сиэтл... - И умереть? - подыграла я его наставляющему тону. Музыкант засмеялся, а я подумала, что впервые слышу его действительно искренний и чистый, пусть и немного странно звучащий, смех. Да и сама впервые за все время в Сиэтле смеялась так долго и радостно. - Ладно, мне пора забирать своих, - Курт замер напротив меня, сунув руки в карманы. - Да уж, удачи тебе, - представляю, какое там будет зрелище... - Не пропадай, - отходя спиной вперед в сторону, откуда мы пришли произнес он, а затем прибавил, - и спокойной ночи... чудовище. Я, прислонившись к дверному косяку, рассмеялась, услышав это обращение, а когда парень наконец развернулся и пошел нормально, провожая его взглядом, я вдруг очень точно поняла одну вещь - теперь все совершенно точно изменится и черт его знает, куда эти изменения заведут... "И мне жаль, молодой человек, я не могу быть твоим другом Я не верю в счастливый конец сказок, Я не могу быть все время в здравом уме, Это так уныло когда мое сердце встречает мой разум, Я тебя едва знаю, но я думаю что могу сказать Что это причины, по которым мы больны, Я тебя едва знаю, но я думаю что могу сказать Что это и есть причины, по которым я больна..." - Laura Marling - My Manic and I. * Кристен родилась в Нью-Йорке, что находится на Восточном побережье США, Абердин, в свою очередь, расположен на Западном.