Life through Hole

Всё, что мне нужно - жить тобою и ради тебя Любить тебя - вот предел моих мечтаний... Но я полон любовью к тебе, И мне кажется, будто еще немного, и разорвусь на куски... И я кричу: Всё, чего ты только пожелаешь, я сделаю для тебя - сегодня. Только сегодня я осознаю, насколько глубоко люблю тебя. - "Today" - Jefferson Airplane. POV Kristen Переворачиваюсь на спину и, раскинув руки, продолжаю лежать так некоторое время, глядя в потолок. Пытаюсь сосредоточиться на мелких трещинках на нем, следя за их направлением, но очень скоро сбиваюсь с пути и просто закрываю глаза, тяжело вздыхая. Это странное полупьяное состояние преследует меня уже около трех дней и проявляется в самые неподходящие для этого моменты. Поначалу я сваливала все на простуду, которую все же умудрилась подхватить после долгого нахождения в холодной воде, так же на это несильное заболевание я свалила и свои недавние мысли о вещах, которые очень сильно пугали, но и будоражили. Перевожу взгляд на висящую на спинке стула рубашку в крупную клетку. Кажется, я так и не имела возможности отдать ее хозяину, хотя это не особенно огорчает. Проведя по лбу рукой, приседаю на кровати и, обняв руками колени, устремляю взгляд в окно напротив. Глазам открывается уже знакомая и, кажется, неизменная картина: мужчина в футболке и темных брюках, видимо, от делового костюма, поцеловал жену и двинулся к машине, вскоре на ней и уехав. А могла ли я на самом деле влюбиться? Не то чтобы я не допускала такой возможности вообще, но сама перспектива такого события несколько пугала. Да и не понятно, что это вообще было. Так уж получилось, что в делах такого рода я не большой знаток, поэтому, не зная к кому пойти за советом, решила прибегнуть к помощи литературы. Вскоре было выявлено, что "влюбленность" - это в первую очередь, как ни странно, чувство. При нем, судя по материалам из книг, человек чуть ли не обожествляет объект своей влюбленности, закрывая глаза на все недостатки и прочее. Позже все это перерастает в "любовь". Читать об этом было еще более странно, чем размышлять. Сама возможность того, что я могла на полном серьезе влюбиться в Курта - человека, которого считала своим лучшим другом и с котором у меня были, несмотря ни на что, не самые простые отношения, казалась до ужаса смешной и глупой. Но так казалось только сначала. В последующие дни я пыталась осознать все те ощущения, что испытывала рядом с ним в последнее время. В связи с этим, я пришла к выводу, что воспоминания о некоторых деталях его образа, которые я и раньше замечала, как-то странно на меня действуют. У всех этих реакций было одно общее - смущение. В мыслях за это я обзывала себя кисейной барышней, которая от одного взгляда на предмет своего обожания готова была упасть в обморок. Только вот никакой нехватки воздуха у меня не было. И все же я очень долго не могла разобраться, в чем же тут дело, поэтому пришла к выводу, что, возможно, какой-то частью я и была влюблена в Кобейна, но только частью. Вторая сторона личности призывала держать голову холодной и трезвой, напоминая, что я никогда не преследовала цели внезапно и без памяти кого-то полюбить. Шумно выдыхаю и снова падаю на подушки, вздымая хранящуюся в ткани пыль в воздух. Под яркими солнечными лучами она светится, кружась по воздуху, словно в невесомости. Протягиваю руку чуть вперед, осторожно, чтобы не спугнуть, и пытаюсь поймать хоть одну пылинку, но от каждого касания они отлетают все дальше, неуловимо исчезая из поля зрения. Почему-то, наверное, из-за такого глупого настроя, в этом мне видится что-то типа предзнаменования. Словно то же самое будет происходить и с моими чувствами, если я их отпущу, позволяя себе отдаться им. Они будут летать в воздухе, дразня, но смогут лишь приблизиться, очень близко, но я так и не смогу коснуться их полностью. Совсем как пыль... Раздраженно сдуваю с глаз прядь волос, на них упавшую, и поднимаюсь, решаясь, наверное, на самый глупый поступок в моем положении, но, так уж получилось, что больше я не нашла себе друзей, с которыми могла бы поговорить обо всем на свете. Не могу же я поговорить об этом с той же Кортни. Интересное будет начало: "Хей, Кортни, я, кажется, влюбилась в твоего мужа, мы можем поговорить об этом, чтобы я смогла разобраться?" - Ну, не проверишь - не узнаешь, - с этими словами, будто оправдания, я взяла телефон и стала набирать уже заученный чуть ли не наизусть номер, надеясь, что встреча с глазу на глаз, сможет наконец прояснить ситуацию. Курт смог освободиться только к вечеру, что было мне на руку. Нужно было привести мысли в порядок и успокоиться. Но, готовясь к предстоящей встрече, в голову пришла мысль, что с таким рвением готовятся только к свиданию, поэтому с вновь появившимся раздражением от собственных действий я бросила это занятие с тщательным расчесыванием волос, фанатом чего я никогда не являлась.

***

Упираясь взглядом в спину Кобейна, шедшего впереди и насвистывавшего какую-то мелодию под нос, я лишь иногда опускаю глаза, чтобы ненароком не свалиться, запнувшись о какую-нибудь кочку, коих тут в достатке. Позади остался железный мост, перекинутый через маленькую речку с небольшими и голыми деревьями по обеим берегам и на маленьких островках в самом водоеме. Сами берега являлись двумя склонами, по которым в некоторых местах шли деревянные домики, иногда заброшенные, таким образом, речка находилась в овраге. Перепрыгиваю через валяющуюся на пути толстую ветку и слышу, как под ногами раздается треск сухой бежево-серой травы, которая сплошь покрывает оба холма. Усмехаюсь, косясь на спину Курта, когда тот начинает невнятно подвывать слова какой-то песни, размахивая в такт ей палкой в своей руке. Стоит мне засмеяться так, что это уже становится слышно, как Курт в который раз оборачивается и, продолжая свой путь, косится на меня, насмешливо приподняв бровь, после чего снова продолжает импровизированный концерт. Я не имею ни малейшего понятия, куда мы направляемся, как, кажется, и сам Кобейн, но, тем не менее, я просто продолжаю идти за ним, радуясь, что никакого разговора между нами не происходит, и я могу просто сосредоточиться на своих ощущениях, чего я и хотела добиться этим походом. Казалось, ничто не изменилось с нашей последней дружеской прогулки, все было, как прежде, хотя, конечно, я чувствовала, что это не так. Я как-то по-другому стала видеть Курта, по-другому понимать, слышать и, сказать по правде, это немного пугало. Появился страх потерять ту нить, которая меня с ним связывала. Потеряешь понимание - потеряешь человека. Такого мне совершенно не хотелось. Погруженная в свои мысли, я не заметила, что Курт резко остановился и я, продолжая идти, впечаталась в его спину, тут же отпрыгивая, лишь только почувствовав соприкосновение с теплом от чужого тела. Идиотка, теперь надо быть предельно осторожной... - Пришли, - спокойно возвестил Кобейн и тут же осел на сухую траву, похожую чем-то на сено. - Куда пришли? - не поняла я, почесав в затылке и оглядывая местность вокруг. Речка в этом месте стала расширяться, но все равно оставалась мелководной и порядком загаженной всякими бутылками и пакетами. На обратной стороне виднелся косой забор из серых досок разной высоты. За ним заброшенный покосившийся дом с проломленной крышей. - Не знаю, просто пришли, - Курт, похлопав ладонью по месту на сухой траве рядом со собой, закинул руки за голову и улегся на траву, прикрывая глаза. Несколько мгновений потоптавшись рядом, тоже присаживаюсь и подтягиваю колени к груди, кладя на них подбородок. Звонкий и приятный плеск переливающейся несколько мутной воды делал мысли спокойными и размеренными. Вода ловила солнечные лучи, переливаясь под ними, словно жидкий перламутр, плавно бежала вперед, огибая все камни и траву, заставляя ее слегка подрагивать от непрерывного течения. Поворачиваю голову к лежащему рядом музыканту и просто молча наблюдая за ним, раздумывая, как же подобраться к интересующей меня теме, но остаться при этом незамеченной со своим подтекстом. Мысли путаются, так что понять, что лучше всего сказать в такой ситуации, очень трудно. Поэтому вместо того, чтобы хоть как-то заговорить, я просто продолжаю смотреть на, кажется, задремавшего Кобейна. Его грудь спокойно вздымается и опадает, а дыхания совсем не слышно. С досадой отворачиваюсь и, сгорбив спину, снова смотрю на ручей. От собственной беспомощности становится очень обидно. А может, просто пустить все на самотек? Задержавшись на этой мысли, снова поворачиваюсь на Курта, долго вглядываюсь в расслабленные черты лица, из-за которого снова чувствуется эта горячая тяжесть внутри. Нет, нельзя. Вспоминаю о Кортни и Фрэнсис, по отношению к которым будет очень нечестно так поступить. Да и самому Курту счастья не прибавят проблемы в виде влюбленной дурочки, которая сама не знает, что вдруг на нее нашло. Хотя, с другой стороны, в мои планы не входят такие глобальные вещи, как великая и чистая любовь, также как в них не входит и какая-то возможность оставаться с этим человеком всю жизнь. Снова оборачиваюсь и замираю. Может, я и вправду не влюблена в него, просто надумала себе такого. Мне абсолютно точно нравится проводить время с ним, нравиться общаться, слышать его голос, от которого иногда хочется зажмуриться, как от любимой музыки, нравится наблюдать за ним, изучать его, не торопясь, по частям. Но это ли можно назвать влюбленностью? Может, это простая дружеская симпатия? Но от чего тогда такие реакции? Медленно и очень осторожно протягиваю руку чуть ближе к его лицу на уровень глаз, под которыми слегка виднеются синяки от недосыпа, скорее всего. Пальцы замирают всего в паре сантиметрах от его лица, так и не дойдя до цели. Закусываю губу и выдыхаю в сторону, ощущая покалывание под кожей, которое медленно распространяется все дальше. Тут же резко отдергиваю руку. Нельзя, нельзя. Я почему-то чувствую себя таким грязным и бессовестным монстром, который из-за своей минутной прихоти хочет разрушить счастливую семью, хотя в голове звучит голос Кобейна: "Зачем загонять себя в рамки?" Закрываю глаза, надеясь, что темнота поможет успокоиться. Что же происходит? Нельзя так переживать из-за такой глупости, пусть это и кажется чем-то важным. Уткнувшись лицом в колени, обнимаю их руками, будто прячась в домик из себя самой. Ох, как же сейчас не хватает родной комнаты в доме в Миннеаполисе, в которой я всегда пряталась в углу, закутавшись в одеяло. Правда, тогда моим главным кошмаром были монстры, чьи корявые руки тенями проникали в комнату через окна. Я пытаюсь снова представить себя там, снова ощутить этот запах дерева, с которым придет и понимание сложившейся ситуации. Некоторое время я просто продолжаю сидеть в такой позе, слушая плеск воды в маленькой речке и чуть покачиваясь вперед-назад, давая отдых и глазам, и себе самой. Медленно напряжение утекает, оставляя относительное спокойствие. Тут в голову приходит странная мысль. Я поворачиваю голову к дремлющем музыканту. Снова вглядываюсь в знакомые черты, заостряя внимания на некоторых из них. Решение приходит само-собой. Я сохраню это непонятное чувство глубоко в себе, не позволяя ему выходить наружу. О нем буду знать только одна я, хранить, как сокровище, которое никому нельзя показывать, словно тайный оберег, спасающий от всех бед. Эта странная недо-влюбленность не приносит мне ничего кроме положительных и приятных чувств, поэтому и отказываться от нее не имеет смысла. Никто не будет знать о том, что творится внутри, даже он. Это буду чувствовать только я, оберегая это чувство, защищая его, продлевая жизнь. Просто буду находиться рядом, незаметно подпитываясь. Странно, это похоже на какое-то извращение... Улыбнувшись своим мыслям, ложусь на бок рядом с Куртом и закрываю глаза, чувствуя, наверное, больше интуитивно, тепло исходящее от него, живое и человеческое. Голову пристраиваю совсем рядом с его плечом, но не касаюсь. Я схороню его в глубокой яме, там, где никто даже не подумает искать. Я скрою эту могилу палой шуршащей листвой и сладко-горьким вереском, лишь один он и будет напоминать о том, что скрыто от глаз любопытных далеко под толщей землей с трупными червями внутри. Это место будут охранять холодные северные ветры, не подпуская никого даже близко. А тех, кто осмелится приблизиться опалит огонь...