Life through Hole

Maybe Oh if I could pray and I try, dear, You might come back home, home to me. Maybe Whoa, if I could ever hold your little hand Oh you might understand. Maybe, maybe, maybe, maybe, yeah, - Janis Joplin - Maybe. - Я сейчас немножко занят... Я позже перезвоню, - после очередной паузы произносит чуть сиплый мужской голос на другом конце провода. - А.. ну ладно, пока, - последние слова я, кажется, произношу для самой себя, так как в трубке слышатся отрывистые гудки. Отняв телефон от уха, озадаченно смотрю на его черную поверхность, ловящую на себя блики от солнечных лучей. Через открытое окно с улицы доносится какой-то грохот, на который я тут же поворачиваю голову. С самого утра рабочие гостиницы, где мы остановились, пытались сгрузить целую кучу чемоданов какой-то богатой дамочки, что поселилась здесь этим же утром. Все так же лежа на животе на заправленной кровати, продолжаю смотреть в окно. Через его прозрачный прямоугольник виднеется верхушка растущей прямо перед лицевой стеной гостиницы пихты, что овита светло-розовым плющом. Также из окна виден один из берегов протекающей недалеко реки, ограниченной по обеим сторонам каменными берегами - тротуаром. Что ни говори, а родина Уильяма Шекспира оказалась поистине красивым, хоть и довольно тихим местом. Один из сотрудников отеля обмолвился, что именно в это время - с июля по август - на реке Эйвон, на которой город и располагается, можно увидеть передвижные речные дома. Правда, пока ни одного из таких мне не доводилось видеть, хотя в Стратфорде мы находимся уже третий день. Первый день пребывания в этом городе был обозначен, конечно, в первую очередь, очень тяжелым пробуждением. А весь оставшийся день во главе с Кортни мы осматривали сцену, где нам предстоит выступать во второй день, и знакомились с некоторыми из уже присутствующих музыкантов, каждому из которых Кортни не забывала показывать свою дочь, без конца щебеча о ней что-то, только ей понятное. Именно в тот день бесконечных знакомств я поняла, куда попала, присоединившись к Hole. Столько знаменитых лиц настолько близко мне не приходилось видеть еще никогда, а уж тем более говорить с ними, как с равными, как со старыми знакомыми. Более всего меня поразила своего рода встреча с "Sonic Youth"*. Когда-то я училась осваивать гитару по одному из их альбомов, а теперь выступаю с ними на одном фестивале. Странное чувство. Правда, Кортни не уставала как бы между прочим говорить мне: "наслаждайся моментом". Наслаждения было не так уж и много, так как я не была в силах вымолвить и слова, а просто молча стояла рядом с Лав и только кивала на какие-нибудь вопросы в свой адрес, словно была немой. Тем не менее, первый концерт прошел более, чем удачно, хотя это недостаточно точное слово, чтобы описать весь спектр чувств от того выступления. Мы, как не особенно известная за пределами штатов группа, завершали первый день концертов, так что выступление состоялось вечером, когда на небольшую арену в пригороде Стратфорда, расположенную на каком-то бывшем поле, что навевало мне определенные мысли о Вудстоке, опустились сумерки, отразившиеся светло-сиреневым плавно переходящим в синий цветом на небе. В том концерте не было какой-то необыкновенной энергии или силы, но какое-то приглушенное очарование чувствовалось очень явно. Спокойствие. Будто бы все вокруг - знакомые тебе люди. Гитары в тот вечер не визжали, как бешеные, барабаны звучали приглушенно, словно из бочки, а голоса были тише, чем обычно. Больше похоже на какой-то прощальный концерт, хотя он и был только лишь началом череды многих других. Однако, помимо необыкновенной атмосферы, второй день запомнился для меня еще и тем, что я, наконец, смогла разобраться в происходившем в последние дни и в Сиэтле, и уже в Стратфорде. Конечно, общей сердцевиной у этих размышлений и копаний были мои теперешние отношения с Кортни. После концерта во второй день в Стратфорде группа разделилась по интересам: Эрик остался на месте проведения концертов, чтобы поболтать с так же оставшимся там Терстоном Муром**, Патти ушла спать в номер Лав и Эрландсона, а Кортни, приняв, при чем, мое предложение и прихватив ребенка, заглянула в снятую мной и Шемель комнату, где мы принялись глушить некоторые причиндалы из минибара. Раздобрев от дешевого коньяка, Лав принялась вести со мной задушевные беседы, в которых я мало принимала участие, хоть и слушала. Основной темой ее откровений было одиночество, слабость и усталость из-за долгого нахождения где-то без мужа или близких друзей. Лав обмолвилась, что ей кажется, будто она теряет часть своей энергии, когда находится одна где-то вдали от дома, что и произошло за те две недели, пока женщина выбивала место в концертном плане фестиваля для своей группы. Она еще много чего говорила, но почему-то уцепилась я именно за эти слова, пусть мысли уже были слегка затуманены дешевым алкоголем. Лав заснула у меня в номере, утыкаясь носом в мое плечо, а я, в это время, возобновила беспрестанный анализ ее слов и прошедших недавно и давно событий. За ту очередную бессонную ночь я снова очень многое и открыла и решила для себя, и это, кажется, будет конечным рубежом в отношениях между нами. Возвращаясь к уже притупившемуся по своей значимости инциденту в доме Кортни, я очень четко поняла, почему Лав поступила так, и почему это настигло именно меня. В прошлом Кортни как-то обронила, что я стала для нее одним из немногих людей, которым она небезразлична, которые ее, кажется, действительно любят, взяла с меня слово, что я ее никогда не оставлю и не брошу. Почему-то ранее я не придавала большого значения тому вечеру в баре, когда Кортни в одиночестве напивалась, заявляя, что она никому не нужна, а затем впервые открылась мне. Как оказалось, зря я так быстро забыла о произошедшем тогда. Кортни прекрасно понимала, что я действительно не смогу ее бросить, что бы она ни совершила, какую бы боль и унижение не причинила мне. Я стала очень легкой и доступной мишенью для нее. Все стало сходиться. Она долгое время была в Англии, где никакого Курта не было и в помине, в связи с этим ее силы ослабли, так как привычный источник энергии исчез. Мне показалось это странным, но, кажется, моя подруга и лидер моей группы питается энергией других людей, и пока эти источники рядом с ней, то все складывается хорошо. Стоит же ей потерять их хотя бы на время, и из нее выходит настоящий зверь, рыщущий в поисках добычи, готовый рвать и метать лишь бы достать желаемое. Звучит это еще более странно, чем выглядит. Она лишилась сил, приехала обратно домой, но задело это именно меня, так как я стала очень удобной добычей. Сопротивляться ей я не могу, ответить тоже, так как это причинит ей самой боль. Единственное, что продолжало меня мучать в ту ночь, так это тот факт, что вдали от Кобейна она уже довольно приличное время - три чертовых дня, а никаких признаков агрессии даже не проявлялось. Ни намека... Многие люди очень открыто и рьяно осуждают алкоголь, наркотики и прочие вещества, коими люди творческие или как-либо связанные с чем-то гениальным не брезгуют в большинстве случаев. Хемингуэй беспросветно пьянствовал, Джим Моррисон буквально жил на галлюциногенных полях, и, наверное, многие вещи не появились бы, если бы их создатели не находились периодически под чем-то. Так, дешевый алкоголь из мини-бара в небольшом номере на третьем этаже аккуратной английской гостиницы помог мне прийти к определенному выводу относительно не дающего мне покоя вопроса. При размышлениях об этом я вспоминала чуть ли не все дни, проведенные с Кортни, вспоминала свои чувства при них, мысли, ощущения и опять же наткнулась на тот вечер, когда мне пришлось со злостью снимать Кортни с барной стойки. При чем, злость эта была вызвана даже не столько самим поведением Кортни, сколько тем, что люди в баре без стыда глазели на нее. Будто бы взыграла какая-то ревность. Я застегивала пуговицы на ее платье, чтобы прикрыть оголенное тело, и, казалось, что я делаю это далеко не в первый раз. Теперь же за три дня нахождения без подпитки своей энергии и сил Кортни и выглядела и чувствовала себя, кажется, абсолютно прекрасно. Изменилось и само отношение Кортни ко мне, она стала вести себя по-другому, не лучше, не хуже, просто иначе. Разглядывая расслабленные черты ее лица, что было чуть мягче из-за падавшей на него тени, я четко осознала, что, кажется, в данный момент и все предыдущие дни в Стратфорде я сама оказалась на месте Курта. И тогда все начало срастаться. Ее отличное самочувствие, тот инцидент, в котором свою жажду чьих-нибудь сил она направила именно на меня. Когда это случилось, я не могу понять. Возможно, в тот момент, когда я ушла из ее дома, но так ничего и не сотворила в ответ на ее подлость, может, раньше. Но факт того, что Кортни стала воспринимать меня, как своего собственного мужа - парня, который приходится мне близким другом - стал неоспорим. Ее действия в моем присутствии приняли более открытый и раскрепощенный характер, изменился взгляд, а я просто стала чувствовать своим долгом – исполнять эту роль ради нее, вжиться в этот образ, который она видит, не сопротивляться, хотя все это может привести к неожиданным последствиям. Наверняка это неправильно и ненормально, но если ей это нужно, то мне придется так делать. Но эти размышления уже остались позади. Теперь мою голову, пусть и совершенно ненавязчиво, но занимала мысль о том, что у Кобейна что-то случилось, хотя, возможно, это просто предрассудки. На такие заключения меня натолкнул довольно странный телефонный разговор, между нами состоявшийся. Я звонила, чтобы рассказать о здешних красотах, если об этом уже не сказала Кортни, узнать, как у него дела, но в итоге все получилось совершенно не так, как я ожидала. Курт отвечал как-то невпопад сонным и вялым голосом, будто бы он только что проснулся, а до этого дня три не спал. Все его ответы были односложными и ограничивались только утверждениями или отрицаниями типа "да" или "нет". Возможно, в предыдущие дни он безжалостно кутил с друзьями и тем же Диланом, но все же выглядело это очень странно. В конце концов, он просто оборвал весь этот нелепый "разговор", заявив, что занят... Тихий щелчок открывшейся двери за спиной заставляет меня пару раз моргнуть, а перед глазами рассеивается этот туман размышлений и воспоминаний. Отложив черную трубку от телефона на подушку и убрав под нее же открытый дневник, в котором я делала записи до того, как позвонить Курту, оборачиваюсь назад, останавливая взгляд на дверном проеме. На губах тут же появляется улыбка, когда я наблюдаю, как Лав в какой-то полупрозрачной черной накидке поверх недлинного белого платья, оглянувшись по сторонам, на цыпочках прошмыгивает ко мне в номер. Прикрыв под моим внимательным взглядом дверь, женщина разворачивается и, замерев на пару мгновений, растягивает ярко-красные губы в лукавой улыбке, заставляя меня против воли отвечать на нее. Кортни неожиданно срывается с места и с каким-то радостным визгом запрыгивает на кровать, подминая меня под себя, так как перевернуться с живота я еще не успела. - Ох, у меня позвонки сместились, позвоночник в горле! - истошно начинаю вопить я, со смехом пытаясь перевернуться под телом Кортни, что прижимает меня к кровати. - Да чего ты там болтаешь, засранка?! - ворочаясь и пытаясь поймать мои руки, с насмешкой пыхтит Лав. На секунду я оставляю свои шутливые попытки вырваться из-под тяжести ее тела на себе, что вжимает меня в мягкую поверхность заправленной кровати, одеяло на которой уже примялось и съехало куда-то в бок. Лав тоже замирает и чуть опускает голову так, что я могу слышать ее горячее чуть прерывающееся из-за этой потасовки дыхание на своем плече даже через ткань футболки. Выгадав удобный момент, я резко подскакиваю, на что от Кортни, скатившейся с меня от этого движения, доносится удивленный возглас, а за ним в воздух вздымается целый столб пыли от подушки, на которую женщина приземлилась. Подложив ноги под себя и запрокинув голову, я уже не сдерживаю смеха, вспоминая удивление на лице Кортни. Краем глаза замечаю, что Лав недовольно закатила глаза на мое веселье, но тут же, сменив гнев на милость, резко притянула меня за руку на себя, опрокидывая обратно на кровать и обрывая мой громкий смех. Кашлянув от вновь поднявшейся в воздух пыли, что принялась быстро кружиться, блестя из-за солнечного света, я перевожу глаза на Кортни, лежащую рядом и смотрящую так же на меня. На что это может быть похоже? Она путает меня со своим «мужем», но почему-то мне совершенно не доставляет каких-то неудобств, играть его роль для нее. Да и играть ли? Только теперь я могу понять, что имел в виду Курт насчет своих отношений с Кортни. Она забирает твои силы, энергию, ведет себя собственнически, строит за спиной козни, и ты уже четко осознаешь какой-то частью себя, что совершенно точно пора бежать от нее, спасаться, пока все это не зашло слишком далеко, но и шагу не можешь сделать, лишь продолжаешь бесполезные попытки побега, на самом деле добровольно опускаясь на дно, следуя за ней, свято надеясь, что все это не игра. Кажется, я действительно понимаю и ощущаю все, что испытывал или испытывает Кобейн к этой женщине, возможно, даже думаю о том же. Как же так получилось, что мы оба оказались в ее власти, хотя даже не пытались этого сделать? Наверное, на данный момент у меня происходит некоторая своего рода стадия "влюбленности", когда я ловлю каждое ее слово, готова с жаром хоть горы свернуть, если ей это потребуется, свято верящая во все происходящее, пусть даже и понимая, что, возможно, на деле это все не так. Если ей нужна моя кровь, то пусть заберет. Нужны мои силы и моя энергия? Я отдам ей это, получая какое-то чуть ли не мазохистское удовлетворение, если это можно так назвать. Это может кончиться в любой момент в будущем, и я понимаю это, но сейчас остается только с жадностью наслаждаться происходящим. Ловить момент. До этого момента смотревшая на меня Кортни вдруг переворачивается на спину, устремляя взгляд в потолок, а с лица при этом пропадает улыбка. - Я сейчас видела какой-то модный показ по одному местному каналу, - начинает Кортни, гипнотизируя обведенными черным глазами покрытый мелкими трещинками потолок, - и все эти модели... они такие худые, высокие, все из себя. - Почему ты заговорила об этом? - не сводя с нее глаз, спрашиваю я. Чуть помедлив, женщина продолжает: - Меня всегда называли уродиной и шлюхой, - я приподнимаюсь на локте и вглядываюсь в ее лицо, хотя Лав все так же смотрит куда-то в потолок. - Кто так говорит? - краем сознания я понимаю, что недобро сощуриваю глаза, произнося этот вопрос. Главное, не заиграться в конец... Кортни наконец переводит взгляд на меня и, чуть пробежавшись глазами по моему лицу, останавливается на глазах, вглядываясь. - Все. Журналисты, поклонники, не поклонники, друзья - все, - повторяет женщина. Я медлю с ответом, чтобы она не подумала, будто бы мой ответ сорвался машинально, независимо от того, что скажет она. Несмело протянув руку, я прикасаюсь ладонью к ее щеке. Кожа оказывается на удивление мягкой и нежной. - Не надо считаться с чужими мнениями о себе, если они тебе противны, - тихо произношу я, чуть сдвинув брови вместе, а затем добавляю гораздо более уверенно, - ты красавица, верь мне. Я сама не до конца понимаю, что движет мной в это время, но о произнесенных словах я не жалею. Я сказала лишь то, что действительно считаю правдой, что является правдой для меня. Хотелось бы донести это и до Кортни. Возможно, она не так красива внешне, как те модели с обложек журналов и модных показов, но вряд ли хоть одна из них может похвастаться таким странным даром смертельного и болезненного притяжения нужных людей к себе. Вряд ли кто-то из них имеет за душой такую же смоляную ловушку, в которой против воли увязаешь, хотя и понимаешь, что нужно выбираться. До этого молчавшая и внимательно смотревшая на меня Лав вдруг, будто снимая с себя маску серьезности, резко притягивает меня к себе, снова втаскивая меня в эту возню на скрипучей пыльной кровати. Поняв ее замысел, я тут же начинаю смеяться, пытаясь перебороть превосходящую меня и размером и, скорее всего, силой Кортни, что получается с переменным успехом. Пыль снова взмывает в воздух, наполняя его своим искаженным сиянием. Я же могу видеть только искры от смеха на внутренней стороне своих век и чувствовать сладкий запах от духов Лав. Щелчок со стороны входа заставляет открыть глаза и замереть, обернувшись в сторону звука. Моя рука все равно остается на плече Кортни, а сама я продолжаю все так же лежать на боку с улыбкой на лице, глядя на застывшую в дверном проеме Патти. Девушка пару секунд с интересом оглядывала обстановку комнаты, после чего перевела взгляд и на нас. - Что-то случилось? - вопреки смыслу вопроса мой голос звучит вовсе не встревоженно. - Да, - закивала барабанщица, обращаясь ко мне, а я покосилась на лежащую в похожем положении Кортни, стараясь не рассмеяться, - там, кажется, приехала твоя мама и брат. Услышав последние слова, вскидываю пораженный и в миг очумевший взгляд на девушку, из-за чего та замолкает, лишь с улыбкой кивая на немой вопрос в моих глазах. Это срабатывает, как сигнальный выстрел на соревнованиях по бегу, и я, совершенно забыв о Кортни, тут же резко вскакиваю с кровати, свернув по пути стоящую рядом тумбочку, и выскакиваю в коридор, чудом не задев отошедшую в сторону Шемель. Когда я сбегаю на первый этаж, вслед доносится приглушенная и довольно сдержанная ругань мужчины с чашкой кофе, которого я случайно толкнула, даже не заметив из-за нахлынувшего предвкушения встречи с родными, а особенно с матерью, которую я уже четыре месяца не видела. Глаза просто заволакивает каким-то туманом, когда, замерев за пару-тройку шагов до ресепшена, я замечаю сидящих у входа людей - высокого юношу с рыжевато-каштановыми волосами и невысокую женщину с волнистыми волосами до плеч похожего цвета. Мой ступор продолжает лишь пару мгновений до того момента, как Джейсон, завидев меня, начинает махать рукой, а мать, прижав руки к губам, чтобы не разрыдаться, медленно поднимается на ноги, не отрывая от меня взгляда. Сорвавшись с места, я буквально набрасываюсь на пытающуюся сдержать слезы мать с объятьями, крепко прижимая ее к себе, обхватив руками за плечи. Я могу чувствовать, как ее тело мелко сотрясается от рыданий, но ее руки все равно перемещаются на мою спину, отрывисто глядя по всему до чего дотягиваются. Я не слышу ничего кроме громкого и глубоко дыхания женщины, которую крепко обнимаю. Перед сильно зажмуренными глазами порхают какие-то цветастые точки и мошки, я и сама чувствую, как к горлу подступает комок, хотя и совершенно не чувствую грусти. - О, Господи, - чуть отдалившись от матери, я прикладываю ладонь к губам, бегая глазами с наблюдающих за этой сценой Патти и Кортни, стоящих у лестницы, на улыбающуюся мать, в глазах которой стоят слезы, изредка скатываясь по чуть тронутым загаром щекам, - это.. это что реально? - на мой вопрос Джейсон засмеялся, а я, чтобы удостовериться в правдивости происходящего снова протягиваю руку к плечу стоящей передо мной женщины, дотрагиваясь до него. Как ни странно, оказывается, что это не мираж, и я, счастливо всхлипнув и посмеиваясь над свой реакцией, снова обнимаю мать, переложив руки на ее плечи, правда, теперь не сжимая их так сильно. - Я поверить не могу, что вы здесь, - бормочу я в плечо мамы, пока та снова гладит меня по волосам и смеется. - А брата, значит, ты обнять не хочешь? - с напускной деловитостью Джейсон складывает на груди руки, задирая нос, будто бы смертельно обижен на меня. - Да мы с тобой виделись не так давно, - усмехаюсь я, все же отлепляясь от мамы и подходя ближе к брату, осматриваю его с ног до головы, чувствуя, что внутри становится заметно теплее и светлее от осознания, что моя семья рядом, пусть я и не чувствовала себя плохо до их появления. Джейсон отвечает мне молчаливым и таким же улыбчивым взглядом, я же только сейчас с удивлением отмечаю, что за последние месяца два с нашей встречи он несколько изменился. Возмужал немного, что ли... - Ну ты ряху себе отожрал, - наконец выдаю я, глядя на Джейсона и пытаясь скрыть улыбку в глазах, якобы говоря полностью серьезно. - Ну что от тебя еще можно ожидать? - со вздохом отвечает Джейс, понурив голову, а потом неожиданно ловко подскакивает, - он обходит первого противника и мяч у него! - с этими словами, пока я еще не успела ничего сообразить, брат одной рукой прижимает меня спиной к себе, а второй, согнутой в кулаке, начинает лохматить мне волосы на макушке. Факт того, что он действительно несколько возмужал, я понимаю в полной мере, когда не могу вырваться от этих экзекуций, которые и сама когда-то проводила над ним. - Эй! Это я старшая! Только мне так можно делать, - кое-как кряхтя, я все же отлетаю от него на шаг назад от него и принимаю позу типа стиль журавля***, согнув руки и ногу, которую подняла вперед, - сейчас я научу тебя уважению к старшим, мещанин, - пытаясь говорить грозно начинаю я и уже хочу ринуться в "бой", но голос за спиной заставляет меня просто замереть в таком положении. - Это все очень мило: приезд семьи, объятья и поцелуи, - я оборачиваюсь на замершую за моей спиной Лав, - но я пришла, чтобы объявить - через полчаса у нас концерт на главной сцене, так что нужно готовиться, - с этими словами, Кортни, даже не посмотрев на меня, кротко кивает моей матери, что удивленно смотрит на женщину, после чего разворачивается и направляется на второй этаж, видимо, чтобы разбудить Эрландсона. - Что ж, - начинаю я, пожимая плечами и переглянувшись с Патти, оставшейся рядом, - у вас появилась неплохая возможность побывать на настоящем рок-фестивале. - Кристен, а ты у... - мама чуть приподнимает руку указательным пальцем и глазами указывает на второй этаж, куда только что ушла Лав, но я прерываю ее, решив, что наговориться мы еще успеем, что и озвучиваю вслух. - Потом-потом, - подталкивая родных к лестнице на второй этаж, где я планирую собраться на концерт, проговариваю я, взглядом одновременно попросив Патти помочь перенести их сумки, - вы же не на один день? - мигом остановившись, осведомляюсь я. - Нет, мы на... - Тогда вообще отлично, вам прямо по коридору, а потом налево, четвертая дверь. Спасибо, - указав направление, когда мы уже оказываемся на втором этаже, и отблагодарив Патти, всучиваю сумки брату и маме, а сама, на секунду забегаю в номер Кортни и Эрика, дверь в который приоткрыта, из-за чего можно слышать детский смех от проснувшейся Фрэнсис. Скользнув в комнату, подхожу к Лав, сидящей у кровати рядом с лежащей на животе Бин, где так же возлегает Эрик, зарывшийся в подушки. - Ревнуешь? - наклонившись к уху занимающейся ребенком женщины, заговорщически спрашиваю я, не сдерживая хитрой улыбки. Кортни только закатывает глаза и сквозь зубы шипит: - Заткнись, - на ее лице все равно мелькает улыбка из-за моего предположения, но она тут же прячет ее. - Тогда я скоро, чтоб уж не разжигать твои подозрения, - распрямившись, уже громче продолжаю я и прежде, чем выйти из комнаты, под взглядом усмехающейся Лав подхожу к стороне находящейся в полном беспорядке кровати, где виднеется рука Эрика, прижимающего к голове подушку. Быстро стянув у него одеяло, отхожу в сторону двери, пока гитарист возмущенно что-то бормочет. - Подъем, коматозник! Халява кончилась, сдавай белье, - подмигнув Лав, скрываюсь за дверью, выходя в светлый из-за проникающих через окно в его конце солнечных лучей коридор и уже предвкушая предстоящий концерт...

***

Лениво переводя взгляд с одного находящегося в холле второго этажа гостиной человека на другого, я расслабленно выдыхаю, а на губах, кажется, появляется легкая улыбка. Усталость от прыжков и отданной на концерт энергии все еще довольно ощутимо чувствуется, но дискомфорта не приносит. Бывает такой приятный вид боли и усталость, что проявляется после долгих трудов, доставляющих только удовольствие и радость. Так оказалось и с концертом. Дневной свет позволял не только увидеть собравшихся под сценой людей, которых, казалось, были тысячи, но и придавал какие-то силы, подъем, так же, как это делало и присутствие родных для меня людей за кулисами. Это заставляло выкладываться по полной, отдавая всю себя каждому человеку по кусочку, не чувствуя при этом какого-то опустошения. Только наполнение, новые силы. Желание жить в этом мире и любить его. Обнять каждого жителя... Я тихо усмехаюсь, когда Эрик снова начинает наперебой выдавать неверные предположения относительно того, что показывает Джейсон, стоя посредине комнаты и объясняясь без слов. Кажется, он показывает наездника, хотя я так и не озвучиваю свою версию. Слишком хорошо мне сейчас, чтобы нарушать этот баланс внутри. После концерта мы, вопреки ожиданиям Патти, в планы которой входило отпраздновать еще одно удачное выступление, отправились в гостиницу, где и остановились. До этого я некоторое время показывала матери и брату сцену и территорию, где она располагается. Рассказывала о том, как и кому пришло в голову организовать этот фестиваль с красивым названием "Phoenix". Из-за присутствия семьи на меня напала какая-то необычайная разговорчивость, которая раньше не замечалась, и энтузиазм рассказать и показать абсолютно все, что видела я, что чувствовала. Мама поражалась живописными видами, открывавшимися с задней стороны сцены, где территория, отведенная для проведения фестиваля, оканчивалась, становясь просто диким полем в низине, что потом переходило в лес. На закате он казался абсолютно черным, будто образованным плотной тенью на рыжевато-желтом горизонте. Джейсон же с открытым ртом и восхищением в глазах глядел на музыкантов, некоторых из которых я представила своим родным. Мои рассказы о пережитых на концерте чувствах и той энергии, которая появляется с каждой сыгранной песней, с каждым ревом толпы и необузданным звуком инструментов, еще больше укореняли в нем мечту о том, чтобы в будущем связать свою жизнь с музыкой. Это вселяло надежду, что когда-нибудь он и правда станет музыкантом, с которым можно будет обсудить искусство звуков и чувства от этого, когда я приеду домой. Задумавшись и чуть сведя брови, я бросаю взгляд исподлобья на сидящую недалеко маму, которая о чем-то весело болтает с Патти. Без ложки дегтя в бочке меда редко обходится, поэтому и сейчас в связи с непрекращающейся работой мозга и мыслительного процесса я опять задумываюсь о возможном возвращении домой, которое кажется каким-то.. странным. Никто не застрахован от разного рода проблем и конфликтов, из-за которых наша группа может в один день просто распасться. Но в таком случае меня уже не будет что-то держать в Сиэтле, и я смогу вернуться домой. Кажется... Я неуютно передергиваю плечами, на что сидящая рядом со мной Лав, чья рука покоится, огибая плечи, у основания моей шеи, тут же реагирует, переводя на меня заинтересованный взгляд. Я чуть поднимаю голову, встречаясь с ее глазами с длинными густо подведенными тушью ресницами. В ответ на ее немой вопрос я лишь отрицательно мотаю головой, слегка улыбнувшись, и снова съезжаю чуть вниз, уже полулежа на диване. Голова сползает на грудную клетку Кортни, и я начинаю вслушиваться, чтобы разобрать стук ее сердца, которого все равно расслышать не могу. Джейсон, изгалявшийся в середине комнаты, без звуков показывая загаданное им слово, запрокидывает голову, когда оно, наконец, угадано случайным предположением Патти. Обменявшись с девушкой местами, он приседает рядом с моей мамой, а барабанщица выходит на середину комнаты и, торжественно прокашлявшись, начинает вырисовывать руками какие-то фигуры в воздухе. Я снова кошусь на сидящих неподалеку маму и брата, которые радостно называют версии, перекрикивая даже Эрика с его предположениями. На губах появляется улыбка, когда я вижу, что их сейчас ничто не заботит, что им хорошо, что теперь мы снова вместе. Мне самой становится хорошо от осознания того, что все так удачно и гладко ложиться, без единой неровности. Правда, мысли о том, что будет, если проект Кортни даст течь, меня не покидают. Необязательно все случится из-за распада группы, но если такое и произойдет, то что дальше? Об этом вопросе я уже думала и даже говорила еще в Сиэтле с Куртом. Тогда я высказала предположение, что, возможно, стану возрождать свою предыдущую группу, а может, займусь чем-то своим, продвигаясь вперед. Только вот тогда я почему-то даже не думала о своем проживании в Сиэтле в таком случае. Сейчас я вижу этих родных и любимых для меня людей, вижу их улыбки, чувствую их радость, но, тем не менее, с трудом могу представить, как снова буду вливаться в ритм жизни в Миннеаполисе. Чуть тряхнув головой, я отгоняю эти мысли в который раз проклиная себя за раздумья наперед. Сверху слышу тихо охнувший голос Кортни, которой я, видимо, случайно заехала по груди своим движением. Покосившись на нее, вижу, как женщина, вытаращив глаза, с наигранным укором качает головой, поправляя платье с той стороны, где лежит моя голова. Я усмехаюсь, слегка прикрыв глаза, и чуть похлопываю ее по колену в знак извинения, после чего снова расслабляюсь. Окна в холле, где мы находимся, закрыты тяжелыми шторами, через которые из-за уже наступившего вечера не проникает свет. Освещение комнате придают лишь три небольшие настольные лампы, стоящие на тумбочках около предметов мебели, и горящие тусклым рыжеватым свечением. Под гофрированными темно-бордовыми торшерами с набившейся в них за долгое время пылью собираются ночные мошки, чьего жужжания почти не различить за отрывистыми выкриками находящихся в комнате людей. Атмосфера этого вечера расслабляет и даже как-то усыпляет сознание, из-за чего появляется это приятное в некоторых случая полусонное состояние, дарящее покой и какую-то леность. Все кажется абсолютно правильным и хорошим. Все на своих местах. Мой взгляд снова непроизвольно метается в сторону сидящих недалеко мамы и брата, из-за чего сонная дымка спадает, хотя и не растворяется полностью. Сбоку доносятся радостные победные кличи, когда загаданное Патти слово угадано Эриком, с радостью вышедшим на середину комнаты. Прикинув кое-что в голове, я поднимаюсь со своего места, чувствуя, что спина лишилась естественного обогревателя в виде живота Кортни и, кинув на женщину короткий взгляд, надеясь, что она не пойдет за мной, неспешно выхожу из комнаты, слыша вновь доносящиеся выкрики от брата. Пройдя до конца коридора с устланным темно-коричневым с желтоватыми узорами ковром, я выхожу на уже открытый кем-то балкон. Кожу рук тут же обдает прохладным легким ветром с каким-то едва ощутимым запахом гари. Балкон выходит на заднюю часть гостиницы. С этой стороны видна темная сейчас дорога, на которой прерывистой линией белеет разметочная полоса. За почти пустующей проезжей частью без единого фонаря начинается небольшой овраг, чей склон скрыт за неровными поверхностями пышных крон кустов и деревьев, которые лишь не метр или чуть больше возвышаются на дорогой. Внизу оврага виднеются горящие квадраты окошек в стоящих недалеко друг от друга маленьких деревянных домиках, наверное, какой-то деревни или поселения здешних мест. Луны сейчас не видно, поэтому небо, покрытое кое-где серыми облаками, медленно скользящими по его темно-синей глади, не имеет ни единого источника света на себе. Похлопав по карманам, достаю из одного почти законченную пачку сигарет и зажигалку. Зажав между зубами свою дозу никотина, щелкаю зажигалкой у ее конца, поджигая его. Глубоко вдохнув и каким-то краем сознания отметив, что это получается уже даже как-то машинально, выпускаю дым через нос, из-за чего он взвивается в воздух двумя бледно-серыми струями, постепенно замедляясь и исчезая в ночном воздухе. Зажимаю сигарету между большим и указательным пальцем и облокачиваюсь о перила балкона, устремляя взгляд вдаль, на маленькие домики с горящими кое-где окнами. Если сильно поднапрячь зрение, то можно различить очень редко проходящие тени фигур где-то внутри этого желтоватого квадрата. Иногда становится странно от осознания того, что на Земле несколько миллиардов людей, которые каждый вечер и день и ночь заняты своими делами, которые не имеют чего-то общего с занятиями других людей. Странно думать об однообразии жизни, когда у каждого из миллиардов людей имеются совершенно отличные от твоих заботы и дела. У других людей. Иногда хочется хоть на секунду, как сейчас, забраться в этот незнакомый маленький домик с незнакомыми людьми, увидеть их жизнь, понять их быт и заботы, прожить мгновения их жизни. Мне представляется тускло освещенная комната с деревянным полом и стенами из крупных темных бревен. Где-нибудь в углу сидит немолодая женщина с длинными волосами, убранными в косу, и качает ребенка на руках, тихо ему что-то напевая. А у окна сидит уставший за трудовой день мужчина, читающий книгу или газету и дымящий сигаретой. В камине их дома, наверное, потрескивает огонь, съедая почти истлевшие дрова, из-за чего из трубы в воздух взмывает белый клубистый дым. Придуманная мною же самой картинка вряд ли полностью соответствует реальности, но, тем не менее, если не здесь, то где-нибудь в другом месте чья-нибудь жизнь является именно такой. Кажется, что между людьми существует такая огромная и непреодолимая пропасть, явные различия во взглядах и мире для каждого человека. Вряд ли такой вечер можно будет застать в доме кого-нибудь из нас: меня или Кортни или Патти. А для них - других людей - это привычно, они так живут и не знают другой жизни. Огромная пропасть. Такие разные люди, такие разные жизни... Снова пропустив через себя дым и выдохнув его в воздух, где он вскоре растворяется, я, подперев рукой щеку, раздумываю над тем, чем сейчас занимаются люди, которых я знаю, но которые сейчас не рядом со мной. Что сейчас делает Йоахим или Мэтт? Разница с Миннеапольским временем где-то шесть часов, так что, скорее всего, они сейчас спят и видят сны, а может, находятся на какой-нибудь затянувшейся вечеринке после очередного концерта или же направляются домой по темным улицам. Может, я и угадала, но мысли их при этом я угадать не могу. Как я и ожидала, приходит мысль о том, чем сейчас занимается Кобейн, хотя ответ тоже вполне предсказуем - спит. Если не находится где-нибудь вместе с друзьями или не репетирует с ними же, то, наверняка, сидит дома, а может, гуляет по ночному Сиэтлу. Версий множество, особенно если взять в рассмотрение тот факт, что вряд ли можно на сто процентов быть уверенным в его намерениях. В голове снова всплывает тот странный утренний разговор, хотя я уже не один раз успела найти ему оправдание, ссылаясь на усталость или столь неподходящий час для звонка. Я уже было начинаю с легкой полуулыбкой вспоминать проведенные с ним дни, когда я точно знала, чем он занимает и о чем думает, как за спиной раздаются тихие, но становящиеся постепенно чуть отчетливее шаги. Не поворачиваясь, продолжаю курить, даже когда все стихает. - Не знала, что ты куришь, - с мягкой улыбкой в голосе произносит мамин голос, а за ним на балконе, становясь сбоку от меня, появляется и сама женщина с волнистыми бронзовыми волосами до плеч. Я перевожу на ее взгляд, неловко поджимая губы, а затем снова возвращаю его на россыпь домиков внизу оврага, затягиваясь. - Я начала недавно, - вместе со словами из меня выходит и светло-серый дым, рассеивающийся в воздухе, - для здоровья. Джэнет насмешливо качает головой, но молчит, тоже облокачиваясь о перила и устремляя взгляд вдаль. Теперь она одна из двух людей, о чьих занятиях в тот или иной момент я могу не размышлять вечерами. Все, что требуется - только зайти в комнату, где сейчас находится Джейсон и некоторое время назад мама. Так странно, еще день назад нас разделяли многие километры и сказать друг другу хоть слово мы могли только с помощью телефона и то не всегда, а теперь я могу и видеть, и слышать, и даже чувствовать их рядом. - Ты изменилась, - тихо произносит мама, наконец, прекращая свои быстрые косые взгляды, которые бросала на меня некоторое время. Я поворачиваю голову к ней, вглядываясь в ее глаза, от которых по бокам отходят лучики морщинок. - Это плохо? - отчего-то шепотом спрашиваю я. Она качает головой, обнимая себя за плечи и поворачиваясь спиной к перилам балкона. - Родителям всегда тяжело наблюдать за превращениями своих детей. Как они взрослеют или просто меняются, - на последнем слове ее голос дрогнул, и она поднесла к шее ладонь, положив ее на горло и прикрыв глаза, чтобы успокоиться. Я и забыла, что мама довольно часто плачет по поводу и без. Раньше я не придавала этому особого значения, но теперь это, кажется, как-то откликнулось. Я действительно успела отвыкнуть от семьи за это довольно длительное время, так что теперь смотрела на них, как будто в первый раз. Но она все же моя мама, а Джейсон мой брат. - Мама, ну чего ты? - затушив остатки сигареты о перила, я подхожу к вздрагивающей плечами и зажмурившейся матери, снова обнимая ее за плечи. - Ты права, - всхлипнула она, - я сама захотела приехать, сама... хотела увидеть тебя своими глазами, убедиться, что у тебя все хорошо, не только по твоим рассказам. - Все хорошо, хорошо, - медленно повторяю я, чуть крепче сжимая ее плечи. Мама невнятно кивает, снова всхлипывая и обнимая меня за пояс. - Я так скучала, ночью спать не могла, - заговорила Джэнет, хотя ее слова звучат довольно глухо. - Все хорошо, теперь ты здесь... хорошо, - чуть поглаживая ее по спине, отвечаю я, будто пытаясь убедить саму себя, хотя в голове главное место занимает другая мысль: я уже не смогу жить в Миннеаполисе... Этой ночью я уснула вместе с мамой, как это иногда бывало в детстве, когда я забиралась в родительскую кровать, отпихивала папу и устраивалась между родителями, счастливо греясь в тепле и уюте. Перед сном она рассказала мне о многих вещах, случившихся в городе со времени моего отъезда: о том, что кто-то застрелил и ограбил одного из наших соседей, о ее собственных переживаниях, о том, как в первую же неделю она порывалась сама ехать в Сиэтл и жить тут, о том, как дом опустел, когда меня там не стало - обо всем. Она рассказывала так же и про жизнь соседей и друзей - размеренную и неторопливую, однообразную, а я слушала и еще больше убеждалась в своей мысли о жизни в Миннеаполисе. Этот переезд открыл глаза на то, чего я раньше не замечала. Все познается в сравнении. Как странно, что в моем случае этим сравнением стал именно Сиэтл, не имеющий к моему городу никакого отношения... Я не спала до глубокой ночи и смогла отпустить мысли только, когда горизонт подернулся бледно-желтым свечением, окрасившим небо над Стратфордом в светло-сиреневый вместо глубокого синего цвета.