Если хочешь ничего не бояться, помни, что бояться можно всего. Сенека
Драко опять проснулся в холодном поту. С полустоном-полукриком на пересохших губах. Напряжённо вглядываясь в темноту, он слегка облизал их, чувствуя неприятную шершавость и едкую горечь. Пульс гулко стучал в висках, пока сознание отчаянно пыталось отделить сон от яви. От всего того, что причиняло боль и вызывало мороз по коже. Захотелось свернуться калачиком и выбросить из головы ужасные образы, будто выжженные в мозгу гадким заклинанием. Сдерживая рыдания, боясь быть услышанным в давящей на грудь тишине, Драко вцепился дрожащими пальцами в простынь и медленно потянул её вверх, к влажному лбу, скрывая измученное лицо от посторонних глаз. Хотя кому есть дело до бывшего Пожирателя смерти? Врагам? Друзьям?.. Бред. Родителям? Да, им, вероятно, не всё равно... Но их нет рядом. Никого нет. И виновата в этом… она. Прилипший к нёбу язык отказывался произнести имя. Грейнджер. Жалкие девять букв застревали в горле и вызывали желание расцарапать кожу в том месте, где они стояли комом, не давая ни сглотнуть, ни высказаться. Не давая телу жить, а мыслям — течь. Несчётную... прорву... дней! Грейнджер. Всего одно слово, въевшееся в мозг дешёвой отравой. От него не спрятаться. Не вырваться на свободу. Не — к чёрту! — забыть. Это слово подлой тенью легло на его жизнь. Являясь в кошмарах. С некоторых пор они стали неотъемлемой частью Драко. Он почти сросся с ними, пропитался их холодом и цепенящим ужасом. Но так и не привык... Разве можно привыкнуть к несправедливости? К отчаянию? К этому слову на букву «Г»? Когда гнев разгонял кровь до запредельной скорости. А всё потому, что слишком труслив и не способен взглянуть правде в лицо. Слишком горд, чтобы отречься от своих решений. Слишком слаб, чтобы противостоять чужой воле. Всё — слишком. А теперь ещё и полон жалости к самому себе; ненависти к тем, кому хорошо; зависти к тем, кто не один. К тем, у кого хватило сил бороться. И спасти его… Рука замерла на лбу, вытирая мерзкий пот — напоминание об очередном кошмаре, кружащем каруселью картинок, сумбурно вспыхивающих в мозгу. Подсознание будто издевалось, намеренно подсовывая самое сокровенное. Мучительное. Прошлое... Перед глазами вновь пятна сливового цвета — судебные мантии Визенгамота. А вместе с ними — серые, кажущиеся такими знакомо-незнакомыми лица. Злые. Безразличные. Осуждающие. Жалеющие. В ушах — оглушающий ропот и крики тех, кто никогда не забудет. И не простит. Судят его — слабого сына слабого отца. Не способного сказать ни слова в оправдание из страха перед неизбежной расплатой. Судят Малфоя. Чистокровного. Преступного. Проигравшего. Что значит сейчас его имя? Шесть букв?.. Полный ноль. То, чем кичился день от дня, превратилось в ничто. Оно умерло. Разом. Лишь Драко всё ещё жив. Отёкший от пустоты и обречённости. Он болен тревогой и скован бедой. И он слышит не вздох и не плач — поступь паники — ту, что заблудилась в первом ряду, во взгляде любящей матери, сдерживающей слёзы неимоверным усилием воли. Нет больше пятен. Есть лишь глаза — её глаза и движение губ: «Я с тобой». Если бы… Ведь руки безбожно ломит. Но не от ржавых кандалов, что сдавливают их, а от жуткого предчувствия. Сквозь настойчивый стук молотка громом звучит жирный голос — ор палача: — Соблюдайте тишину! — удар о трибуну рождает в Драко протест: мелкий, как он сам. Сердце заходится, мечется, стонет, отбивая: «Это конец». — Как Верховный судья, предлагаю прекратить споры и спешу огласить решение. За неоднократные покушения на жизнь Альбуса Дамблдора, повлёкшие за собой угрозу жизни и здоровью нескольких лиц, за пособничество Лорду Волдеморту Драко Люциус Малфой приговаривается к тюремному заключению в Азкабане сроком на три года без права досрочного освобождения. При назначении наказания учитываются смягчающие вину обстоятельства, подтверждённые показаниями Гарри Поттера. Кто «за», прошу поднять руку. «Три года, — в висках Драко пульсирует. Хочется потереть их, но цепи мешают: — Три. Так… много». Конечности холодеют, потому что по венам струится леденящий кровь ужас. Дементоры способны превратить жизнь в ад. Почти бесконечный. Больше тысячи дней в окружении собственных скелетов, боли и одиночества. Потухшие глаза осуждённого сохнут под пеленой страха. Драко исподлобья окидывает зал заседаний и с содроганием отсчитывает серо-сливовые руки, поднятые паршивой судьбой: «Один… Два… Три...» Но тут крик, отчаянный и дерзкий: — Стойте! Я требую отложить голосование. Прения не окончены. Драко сбросил простынь, а заодно и воспоминания. Уже утро или ещё ночь? Зелёный свет подземелья не давал знать наверняка. Да и само подземелье казалось гробом, поэтому здесь сложно вдохнуть. С каждым таким пробуждением тяжёлые мысли возвращались и возвращались, как ночная мгла. Как злосчастные сны — вооруженные осколками его несчастной души. Они царапали сердце Драко, рвали его острыми краями и напоминали: он не в Азкабане. Он на свободе. И обязан этим, увы, не себе. Грейнджер. И маме… Опять накатило постыдное чувство вины. Быть Малфоем стало совсем непросто. Но он уже решил, что плакать не будет — больше никогда. Потому что вырос. Потому что не мальчик. Потому что хватит! И пусть он одинок… Пусть. Это всё временно. Надежда — единственное, что ещё не смогли отнять. Хотя старались. Ой как старались, нелюди... Но ничего хуже уже не случится. Он исчерпал свой лимит на всякое дерьмо. Наелся по горло. И как говорится, не смотри в прошлое — там живёт неизменное, не смотри в будущее — там живёт несвершившееся, смотри в настоящее — в нём живёшь ты. Только нужно во что бы то ни стало заглушить это противное чувство — страх.* * *
В тот же вечер, во время ужина, стук вилки по хрустальному бокалу заставил присутствующих прервать едва начавшуюся трапезу и с недоумением уставиться на Макгонагалл. — Дорогие студенты, а в особенности первокурсники! Вынуждена ещё раз напомнить, что покидать Общую гостиную после одиннадцати строго запрещено! Наказание за это неизбежно, и уверяю вас, деканы факультетов будут достаточно строги в отношении нарушителей. Я думаю, это понятно? — жёсткий взгляд буравил воспитанников, словно сканируя на предмет желающих проигнорировать сказанное. — Минерва... — тихий голос за профессорским столом смогли расслышать лишь первые ряды. — Я помню... И ещё одно. По настоянию профессора Стебль довожу до вашего сведения, что никакие — повторяю, никакие — растения в её теплице не способны усилить ваши магические способности. Все они выращиваются ради учебного процесса и для нужд мадам Помфри, но некоторые из них являются отнюдь не безопасными. После вчерашнего инцидента с мисс Стеббинс, которая серьёзно не пострадала лишь благодаря старосте одного из факультетов, владения профессора Стебль будут защищены магией более тщательно. И желающие проникнуть внутрь могут серьёзно пострадать, — при этих словах декан Слизнорт покраснел как рак. — А теперь всем приятного аппетита, — последняя фраза прозвучала как-то растянуто и задумчиво. Гул среди студентов возобновился с прежней силой. Кто-то шептался, кто-то смеялся, кто-то шарахался от приведений, неожиданно выскакивающих из столешницы, и только Поттер молчал, гипнотизируя лучшую подругу, надеясь, что она, наконец, оторвётся от чтения и заметит его жаждущий разъяснений взгляд. — Гермиона, ты же наверняка в курсе, что там случилось? — Гарри отодвинул у неё из-под носа книгу. — Нумерология никуда не убежит. Ешь!.. Макгонагалл, мягко выражаясь, недовольна. Если там что-то серьёзное и Паркинсон доложит папочке... — Я знаю только то, что первокурсницу поймали после отбоя, и теперь она в больничном крыле, — Гермиона рывком схватила учебник со стола и положила его себе на колени. Придвинула тарелку и уставилась на Рона с немым вопросом. — Я бы знала больше, но кто-то со мной не разговаривает! — Этот кто-то, — Рон явно ехидничал, — был занят. И он думал, что кто-то весьма умный первым пойдёт навстречу, потому что делает из мухи слона. Злится и игнорирует другого кого-то, хотя прекрасно знает причины его поведения, — пинок ногой под столом в исполнении сестры не возымел нужного эффекта. Если так дальше пойдёт — примирение ой как затянется. — Рон! — Джинни не выдержала. — Этот кто-то, а точнее, рыжий будет кусать локти, если немедля не замолчит! — Рон! — у Гарри почему-то не было никаких сомнений, что Староста Хогвартса знает куда больше о вчерашнем инциденте. — Что там случилось? — А что, это так важно? — Рон искренне удивился. — Ну поймали эту Стеббинс после отбоя, и что?! Мы, насколько я помню, постоянно так делали. Ну залезла эта идиотка в теплицу, объелась каких-то ягод и теперь мучается животом и галлюцинациями. Но мадам Помфри заверила — всё будет в порядке. — А чем она отравилась? — беспокоилась Гермиона. — Вроде бы белладонной? — Да, точно, ей! Только она вначале налопалась магического фрукта, а уже потом всё стало казаться сладким и вкусным. Кто ей внушил эту ерунду про волшебные ягоды? Малфой? — тут Рон откровенно издевался над Драко. Тема виновника во всех бедах была любимой. — Какая теперь разница!.. Девочка же могла серьёзно пострадать, — Гермиона переживала абсолютно искренне. Она и Гарри невольно, не сговариваясь, посмотрели на слизеринский стол и переглянулись. Драко не было. Это показалось странным. И немного тревожным. На занятиях он присутствовал. Правда, молчал как рыба. Кроме единственного раза, когда водружая папку с записями на стол, ухмыльнулся, заметив, что Гарри не смог ответить на элементарный вопрос Слизнорта о бадьяне, словно пропустил слова преподавателя мимо ушей, погружённый, по мнению Паркинсон, в очередные планы по спасению мира. — Расслабьтесь, хорёк под колпаком министерства, — Рон прервал раздумья друзей. — Шкодить ума не хватит. Наверное. Когда девчонку нашли, Макгонагалл была очень взвинчена, её волшебные часы прям алели... Флитвик доложил, что Аббот вовремя хватилась эту Стеббинс, поэтому всё обошлось. Ничего, завтра уже будет сидеть и засыпать на Истории магии вместе с остальными. Правда, нам с Паркинсон здорово досталось! Но папе она вряд ли настучит — дежурство-то её, а она тискалась с кем-то по углам. Была бы моя воля... — он почесал висок ручкой столовой вилки. — Рон, старосты не могут наказывать друг друга, я же говорила! Гермиона смотрела ему в глаза и всё пыталась понять, долго ли он ещё собирается обижаться. Тот опустил взгляд и, накалывая бифштекс, проворчал: — По-твоему, я не запомнил, что ли?! Мне и мудрёных заданий хватает, а тут ещё нянчиться с этими салагами... — А ты как думал? — Гермиона фыркнула. — Ответственность. — Вот только не надо лекций! Не я туда Стеббинс отправил. Подумаешь, глюки! Она теперь и сама поняла, что нельзя есть что ни попадя, — с этими словами Рон отправил в рот кусок мяса и пирога одновременно, а с учётом услышанного смотрелась эта сцена более чем забавно. — Это точно, балда! — Джинни недовольно покачала головой. — Такта в тебе иногда ни на йоту. — Умничаешь? Знаю, у кого нахваталась. А кто-то обещал мне кое-что, — Рон пнул Гарри под столом. — А уже вечер... Гермиона встала, прихватив со стола яблоко. — Я, пожалуй, пойду. Кто-то ещё не в духе, — все эти иносказания порядком утомили. Рон сделал вид, что ему всё равно. Пусть уходит, дуется и дальше в своё удовольствие, раз так не терпится свалить. А ведь только начали разговаривать! — Гермиона, — догнала её Джинни на выходе из Большого зала. — Мы собрались к Хагриду. Пойдём с нами. И не нужно отговорок, возражения не принимаются. — Он ждёт нас, — подоспевший Гарри ненадолго оглянулся на приятеля. Тот сидел за столом и отрешённо водил вилкой по полупустой тарелке. — Пошли!.. Трое лучше, чем двое. — Не поняла, — Гермиона взглянула через плечо друга на Рона. — Кто-то надутый на всех и вся объявил бойкот и Хагриду тоже? — Если бы... — Гарри поправил очки, хотя те сидели на положенном им месте. — С должностью старосты на Рона слишком много свалилось. У него ж нет твоих блестящих способностей к организации. А Макгонагалл неумолима — завтра вынь и положь график дежурств на две недели. — Письменные задания плюс обязанности равно прощай, крыша Рона, на ближайшие недели, — Джинни улыбнулась, но, получив лёгкий тычок локтем, тут же театрально вздохнула. — Бедненький… Ну сам виноват! Да, Гермиона? Та лишь покачала головой: — Идите, заговорщики... Извинитесь и скажите Хагриду, что мы с Роном заглянем к нему завтра. Но, Джинни, я помогаю твоему братцу в первый и последний раз! Гермиона тряхнула волосами и подошла к гриффиндорскому столу. — Я не кусаюсь, Рон. Если хочешь помощи — так и скажи. — Я хочу поговорить. Так будет точнее, — он жестом предложил сесть рядом. И, о Мерлин!.. — Сработало, — оглянувшись, порадовался Гарри. — Гермиона слишком добра, чтобы долго злиться. Но это в последний раз, обещаю. Рон просто не знал, с какой стороны зайти. Сердиться она тоже умеет, вот поверь. — Я, конечно, люблю его, но иногда он такой идиот! — Джинни настойчиво потянула Гарри к выходу. — И ты прав. Последний раз работаем добрыми феями. Пусть Рон сам расхлёбывает своих тараканов.* * *
Драко сидел на подоконнике в пустом пыльном помещении на седьмом этаже и смотрел на озеро отсутствующим взглядом. Разглядывал окрестности, выискивая что-то особенное, способное развязать клубок из собственных нервов и усмирить щемящее чувство там — в груди. Рука снова потянулась к вековой кладке и замерла на её холодной поверхности. Пальцы медленно, кругами заскользили по откосу, стараясь прочувствовать подушечками каждую чёрточку и шероховатость. Глазами он прожигал камень в том месте, где едва-едва проступали две буквы. Драко так надеялся найти это место именно сегодня. Дверь со странно изогнутой ручкой. Чудом уцелевшую стену. Окно. На душе стало так тепло... Почти спокойно. Но почти… Потому что прошлое вопрошало и допрашивало, связывая по рукам и ногам. А чёртова память, подчас не лучшая спутница, тянула назад. — Стойте! Я требую отложить голосование. Прения не окончены. — Вы что-то хотите сказать, мисс Грейнджер? Тогда вам стоит, наверное, дослужиться до сливовой мантии. Ну, мне так кажется... Драко краем губ улыбается. Верховный судья невзлюбил заучку с первого заявления, всезнайки многим не нравятся. Но сейчас её голос — отсрочка конца, ещё несколько минут свободы и тлеющей надежды. — Свидетелям не запрещено выступать, если информация относится к данному делу напрямую, — игнорируя недовольство Верховного судьи, громко, но спокойно выдаёт Грейнджер и бросает взгляд на Драко. Как бы она его ни ненавидела, промолчать не в силах. Героиня!.. Вот кто её просил? Точно не он. — Только покороче, мисс Грейнджер. — Я постараюсь, — тянет она. Шлёпает по плечу Поттера, дёргающего её за мантию, и продолжает так же решительно, как и пару минут назад: — Я прошу членов Визенгамота принять во внимание тот факт, что на момент покушения на Дамблдора мистер Драко Малфой был несовершеннолетним. А следовательно, к нему может быть применён и поныне действующий закон, учреждённый ещё Советом Колдунов в 1242 году, по которому ответственность за деяния несовершеннолетних волшебников могут нести его родители, призванные защищать ребёнка от преступного влияния. Своим бездействием или пособничеством они смягчают вину обвиняемого. А в некоторых случаях, при признании собственной вины, могут отвечать за преступления детей в полной мере, как, например, в деле Эвана Розье от 1900 года и... — Достаточно, мисс Грейнджер, — Верховный судья чуть ли не выпрыгивает из мантии от возмущения. — Не стоит напоминать нам о старых законах, о которых и без вас членам Визенгамота известно! Суд не собирается пересматривать приговор Люциусу Малфою, осуждённому на прошлой неделе в вашем присутствии, и увеличивать срок его пребывания в Азкабане ещё на три года. — Но почему? Думаю, мистер Малфой в состоянии признать свою вину не в меньшей мере, чем ранее. — Этот вопрос не обсуждается, мисс Грейнджер. Хватит с нас и того, что мы учли показания мистера Гарри Поттера относительно Нарциссы Малфой и её роли в спасении последнего во время битвы за Хогвартс. И то, что она не состояла в рядах Пожирателей... Но сваливать смерть Альбуса Дамблдора на неё никто не собирается! Закон от 1242 года не считается обязательным к исполнению с 1715. И решение о его применении оставлено на совести членов суда. А не вашей!.. — Гермиона, тебя не услышат, — шепчет Поттер как минимум в третий раз, но та лишь отмахивается. — Стойте! — раздаётся ещё один женский голос. До боли знакомый… Верховный судья замирает от неожиданности. Кто ещё посмел с ним спорить?! — Я, Нарцисса Малфой, готова дать показания против себя, что не противоречит ни одному закону. И утверждаю, что именно я вместо того, чтобы защищать своего сына, заставляла Драко всеми возможными и невозможными способами убить Альбуса Дамблдора. Это я приобрела проклятое ожерелье, это я изготовила и добавила яд в бутылку, и это я рассказала Пожирателям об исчезательном шкафе. В зале поднимается жуткий гул, вынуждая судью снова стучать по трибуне и призывать к порядку. — Миссис Малфой, вы вообще отдаёте отчёт в том, что говорите? Не вы убили Дамблдора, а… — Остановитесь, миссис Малфой, — Поттер вскакивает с места. Грейнджер тянет его вниз и цедит сквозь зубы, но слух Драко не подводит: — Сядь, Гарри! Сядь! Посмотри на неё. Ты её погубишь. Тут и взгляда достаточно, чтобы понять... Гарри, ты её должник. А мама не отступает. Режет по живому с таким видом, будто делает что-то возвышенное, сознаваясь в покушении на убийство. Собственноручно подписывает себе приговор как высшее благо. И почему у Драко нет сил и смелости прекратить это? Почему?! — Да, я прекрасно всё осознаю. Нахожусь не под Империо, абсолютно здорова и не могу больше выносить жертвы моего сына. В доказательство своих слов и твёрдого намерения убить Дамблдора я готова предоставить собственные воспоминания о том, что именно я связала Северуса Снейпа Непреложным обетом, и тем самым лишила его выбора. Я хотела убить Альбуса Дамблдора, и я это сделала. Пользуясь при этом всеми доступными методами. — Но это лорд Волдеморт... — выдавливает из себя кто-то из членов Визенгамота. — В этом я была с ним солидарна. И вместо того, чтобы защищать своего ребёнка, я сделала его орудием и вынудила жить по законам мужа. Стать преступником. Молчать и не вмешиваться. Всё. Больше мне нечего сказать. Я виновата… в том, что ненавидела Дамблдора до смерти, — за длинной паузой скрывается истина. — Больше жизни, сынок, — Нарцисса смотрит на Драко, пока его сердце улавливает подтекст последней фразы. «Мама, не надо», — только губы молчат. Проклятые губы будто приклеились друг к другу. И разжать их нет сил. Память отпустила Драко. Его грудь почти сотрясалась от рыданий, а слёзы так и рвались наружу. Он, спрыгнув с подоконника, со злостью отпихнул стол ногой. Один. Второй. Третий... Они сталкивались и трещали. Пыль взлетала в воздух. Хаос. Вокруг и внутри. Из чувств и мыслей. Какой же он трус! Драко со злостью отшвырнул свою сумку, попавшуюся на глаза так кстати. Она ударилась о стену и с глухим звуком упала на пол. Хлюпик! Болван. Размазня. Гнев застилал рассудок. Хотелось кричать во весь голос. Нет, орать так, чтобы сорвать связки. До одурения. Пока не лопнут мелкие кровеносные сосуды в горле. Почти сразу послышался ядовитый смешок и такой же вопрос: — А тебе не кажется, Малфой, что вот так бросаться друзьями некрасиво? — Кто-то совсем недавно убеждал меня, что друг — это тот враг, который ещё не напал на тебя. Драко порядком трясло. Он сам не узнал свой голос — таким он показался чужим. Неприятным. Дрожащим и — о, чёрт! — слабым… — И снова это повторю. Не стоит вымещать эмоции так примитивно. Чистая кровь обязывает... — Никому я ничем не обязан! Никому! И тебе тем более! — Испытывать чувство вины за то, что ты рад собственной свободе, — глупо. Надо пользоваться этим, а не сожалеть. Повзрослей уже наконец! — Заткнись. Заткнись. Заткнись! Я мог умереть. Там, в Азкабане... — Все эти «мог бы» — ничто! Угроза смерти ничего не меняет. Всё меняет лишь смерть. — Решили пофилософствовать, сэ-эр-р? — протянул Драко, пялясь на сумку с остервенением. Захотелось достать палочку и взорвать всё к дракловой матери. Но что-то останавливало. Дурацкое липкое чувство — страх… Он преследовал Драко и неотложно злил. — Слушай меня, идиот! Я вижу тебя насквозь. Ты такой же, как твой никчёмный папаша! Метания и эмоции лишают тебя мозгов. — Как же я тебя ненавижу! До тошноты… До… — И спасибо, — голос из сумки казался более чем довольным. — Слабые люди всегда ненавидят то, чего боятся. И тем продлевают нам жизнь. В их жалких извилинах как минимум. — В твоём случае само утверждение спорно. — Не думаю... Ты просто щенок, чтобы понять это, Малфой. Мелкий. И тупой. — Заткнись! — Драко направил на сумку палочку. — Лучше не зли меня. Не лезь со своими нравоучениями! Ты всего лишь... Но тут в дверь постучали, и тихий приятный голос заставил его чуть вздрогнуть от неожиданности: — Драко, открой, пожалуйста. Я знаю, ты там... — Комнату надо заглушать, неуч, — еле слышно прошипела «сумка». — Без твоих подсказок обойдусь! — Малфой в последний раз бросил взгляд на окно. Сердце защемило. — Драко, — повторил голос за дверью. — Прошу тебя... Ему нравился этот тембр. Сандра иногда говорила словно ласкала. А стонала так мило, так трепетно... С чувством. Удивительная магия голоса. Малфой почувствовал возбуждение. В паху заныло при воспоминании о звуках, слетающих с полуоткрытых девичьих губ. Таких разных и от этого прекрасных: тихих, громких, горячих, развязных и не очень... Драко всегда любил смотреть на губы: припухшие, чуть дрожащие, алые от поцелуев, плотно сжатые или изогнутые... Всё это завораживало. Всё вместе. Сливалось в нечто, что выносило мозг. Заставляло член стоять до ломоты, если уйти по самое-самое в это эстетическое удовольствие, граничащее с кайфом. Драко достал волшебную палочку. Поправил сбившийся пиджак и глубоко вдохнул. Надменная ухмылка. Он готов. Взмах палочки… И сухое: — Войди. — С кем ты говорил? — Сандра осторожно прикрыла дверь и осмотрелась: Старое, давно заброшенное место. «Странный выбор для такого, как Малфой. Хотя...» — Как ты меня нашла? — Это было непросто. Хогвартс большой. Наверное, просто повезло. Так с кем ты говорил? — С привидением. Они любят со мной поболтать. Видно, у нас есть что-то общее. Сандре так и хотелось бросить: «Нет, вам обоим чего-то не хватает», — но промолчала. — Тебя не было за ужином. Я беспокоилась, — она подошла к окну и взглянула на озеро. Вид неплохой, но это не причина торчать тут, забыв о времени и еде. — И зря. Я в присмотре не нуждаюсь! — Драко, перестань выпускать иголки. Я видела тебя и иным, — пальцы Сандры бездумно скользнули по откосу, рядом с заветными буквами. Но она не замечала ничего, кроме серых глаз, направленных на неё с непонятным волнением. — Не надо... Я помню... Малфой почувствовал — вот опять эти сладкие нотки в голосе. Ей хочется. Не терпится. Её слабости требуют удовлетворения. Что-то опять достало? Или кто-то? Но вместо того, чтобы просто взять то, что так очевидно предлагают, Малфой ехидно ухмыльнулся и, растягивая слова, заявил: — И ты решила, что пьяный я — настоящий? Ха!.. — Я сказала — иным. А не хорошим и добрым. Таким, когда не стремишься казаться хуже, чем есть на самом деле. Не пошлым. Не грубым. Иным. Может, поговорим о том, что тебя мучает? — Сандра, тебя твоя чудная мамочка не учила не лезть с расспросами? Фоссет вспыхнула и, оттолкнув Драко, направилась к двери. Замерла на мгновение... И обернулась. — Вот ты мерзкий бываешь! Он понимал — что-то держит эту девчонку рядом. То, что он сам не может ей дать. Как... жаль? Но оскорбления откровенно подначивали: — Дура! — А ты с этой дурой спишь! — Не сплю, а трахаюсь. Чувствуешь разницу? Ты хотела насолить разлюбезной мамочке. Заодно и бывшему, который меня не выносит. А я тебе помог. Как мог! — Это было в первый раз. А во второй, в пятый? В десятый? Это случилось, потому что тебе понравилось! — Да, — Драко не лгал. Не сейчас. — И что это меняет? У тебя свои бзики. У меня свои. Мы их удовлетворяем. Все довольны. Или нет? А этот болван ещё пожалеет, что променял тебя на пуффендуйскую мартышку. Хотя ты тоже сглупила, запасть на пустоголового Хупера! А я… я только инструмент. Холодный и острый. — Я не использую тебя, и ты это знаешь. Уже нет. Так что не надо строить из себя жертву! Да, это я подошла к тебе первой в баре. Но потом... Я тебе нравлюсь, я знаю. Малфой захотел немедля поиметь эту самоуверенную девчонку, но ведь тем самым он подтвердит правдивость подобных заявлений. Поэтому только так: — Возможно. Ты смазлива. Не глупа. Чистокровна. Даёшь... Но не шлюха. Сосёшь, как мне помнится, тоже хорошо… — Мерзавец! — Сандра еле сдерживалась. Хотелось врезать этому вульгарному Малфою прямо по наглой физиономии. Только рука отказывалась подниматься. Драко — ощетинившийся и злой, но — чёрт! — красивый и опасный. — Ты знаешь, какой я. Что за претензии? — Да, мне повезло узнать тебя поближе. И знаешь, почему я с тобой? — Ну, давай, вещай! — Драко, отбросив палочку, скрестил руки на груди. — Ты же не успокоишься, я чувствую. — Противоречия. Даже в твоих увлечениях. Сочетание несочетаемого. Ты можешь быть хамом, а можешь — джентльменом. Можешь обозвать и вдруг совершенно искренне сделать комплимент. Ты ненавидишь слишком многих, но ненависть, переполняющая тебя, всего лишь отрицательная форма любви. Сила всех наших страстей зависит от того, насколько холодна или горяча наша кровь. А твоя, судя по всему, так без меры. — О, нет... Ты тоже зануда, — Драко отмахнулся. — Сандра, перестань. Отдаёт нотациями и философскими сказками, а я терпеть их не могу! — Последние дни ты невыносим, Малфой! Пойди уже, выскажи Грейнджер, что думаешь, и покончи с этим призраком в гриффиндорской форме. Злишься за вмешательство на суде — скажи. Хочешь в Азкабан — скажи. Не хочешь — тоже скажи! Не держи всё в себе. Чего ты боишься? Чего? Почему тебе снятся кошмары? Драко на мгновение замер. С трудом сглотнул. Отвечать на подобные вопросы никто не собирался! — Мне? Что за бред! С чего ты взяла?! — Ты непозволительно болтлив, когда выпьешь. — Вы на Когтевране все такие занозы в заднице? Удивительно, что Грейнджер учится не с тобой. Спелись бы на раз-два! — За последние пару дней пятый раз слышу это имя из твоих уст. Не слишком ли часто? Неровно дышишь к спасительнице волшебного мира и тебя лично? Малфой вышел из себя и заорал во весь голос: — Да мне похер на неё! По буквам! П.О.Х.Е.Р! Сандра откинула тёмные волосы с лица и совершенно спокойно произнесла: — Знаешь, Драко, так тщательно игнорируется тот, на кого либо действительно похер, либо — далеко нет! И во втором случае игнорировать не особо-то удаётся. — Ты глухая? Или у слова «похер» появилось ещё одно значение?! Грейнджер… Чёрт! Опять! Её невозможно терпеть, Сандра. Одно радует — рядом с этим придурком Уизли она на своём месте. Его она и заслуживает. Проживёт жалкую, скучную жизнь, нарожает кучу рыжих уродцев. Отупеет, чтобы не уступать своему болвану, и я ещё порадуюсь, во что она превратит свою жизнь и в какое дерьмо влезет своей заумной башкой! — Ох, какие речи... Полные воспитания, — укол ревности пронзил сердце. Сандра тихо застонала: от досады — не она вызывает такие эмоции. Она тосковала по более-менее вменяемому Малфою, с его незлыми губами и смелыми прикосновениями. — А чего ты ждала от преступника? — Драко расстегнул пиджак и приблизился. — Я дитё без глазу. Распоясался. Нахватался мерзких выражений. Тёмно-синие глаза Фоссет следили за бледными руками, поправляющими ремень, пока её губы, успокаивая, старались достучаться до Не-лезь-ко-мне-в-душу: — Хочешь вести себя так — пожалуйста! Я подожду, когда ты снова напьёшься. А что вчера сказала старуха? — Тебя это не касается, — у Малфоя не было желания подставлять лишней болтовнёй Макгонагалл. Вот они — тайны. И бесконечные недомолвки. Терпение Сандры было на исходе. Она пришла не только за утешением, за поцелуями и бесстыдными ласками — она пришла и ради Малфоя тоже. — Что с тобой творится, Драко? Что? — губы дрогнули. Так хотелось услышать хоть слово правды. Опять. Но Малфой решил — пришло время кардинально сменить тему. — Я хочу трахаться! — Что?.. — Сандра задержала дыхание. Вот это поворот! — Хочу тебя, разве непонятно? А ещё говоришь, что не дура. Драко притянул её за талию, и рука нагло полезла прямо под юбку. — Здесь? — заволновалась Сандра, и горячий выдох обжёг кожу Малфоя. Тихий стон сорвался с её губ, потому что Драко бесцеремонно — коленом — чуть развёл сведённые ноги и погладил между ними. Властно и недвусмысленно. — Нет, — он уверенно потянул трусики вниз. — Только не здесь. Ведь насколько я знаю, ты любишь ощущения поострее. Лестница?.. Нас там могут застукать... Что скажешь, Сандра? Её нижнее бельё неслышно упало на пол. Она переступила и подумала, что главное — не забыть забрать улики. — Пошли! — и дёрнула за ремень. — Умеешь ты убеждать... — Правила помнишь? — Малфой пальцем приподнял подбородок Фоссет. Серые глаза предвкушающе впились в полуоткрытые губы. Не дожидаясь ответа, рука скользнула ей между ног и внутрь, заставив тихонько всхлипнуть. — Драко... может... — говорить было непросто. Он точно знал, как ей нравится. — О, Мер!..— шумно выдохнув, она споткнулась на слове. — Ну дай мне сказать… — Нет, — его глаза блестели и уже следили за неосознанным шевелением губ при каждом движении пальцев. Сандра почти сдалась. Возбуждённый член упирался в бедро и подавлял желание спорить именно сейчас. — Малфой!.. — но он уже отказался от интимной ласки, потому что потянулся к обтянутой блузкой груди и сжал её, усиливая взаимное возбуждение. — А нельзя без... — Замолчи, Фоссет, — Драко чуть отступил и кивнул в сторону двери. — Какая на хрен разница, если мы оба кончаем? Сандра улыбнулась. Разница есть. И ещё какая! — Ты всегда был… таким? Я про… — Нет, — не дав договорить, оборвал её Малфой. — Только что это меняет? Сейчас я хочу именно этого. Всё. Так как? Сандра не стала ничего отвечать — просто приблизилась и поцеловала. А про себя решила, что правила на то и правила, чтобы их нарушать. Но, наверное, не сегодня...* * *
Рон намеренно тупил, заставляя Гермиону сто раз повторять одно и то же. Она злилась, но с завидным упорством — как могла — объясняла и объясняла, чем опасна белладонна, почему зелье удачи так долго готовят, как превратить камень в мышь и как лучше составлять график дежурств, чтобы это не занимало так много времени. И только когда они с Роном остались одни в общей гостиной, поняла, что он не тупил, а просто тянул время. Без лишних предисловий сгрёб её в охапку своими ручищами и поцеловал. Неожиданно. Поймав Гермиону в тот момент, когда она, чуть приоткрыв рот, задумалась над очередным предложением. Но растерялась лишь на миг. Всё-таки целоваться с Роном гораздо приятнее, чем ссориться. В его объятиях тепло. Уютно. И хорошо. Вот так бы сидеть, обнявшись, часами — не надоест. Горячие руки Рона тянулись то к груди, то под юбку — это волновало. И заставляло нервничать. Поцелуи переросли в нежные и осторожные, будто она стала хрупкой и сломается под сильным нажимом. Гермиона с трудом отстранилась: — Ты же хотел поговорить. — Мы уже... разговариваем. Да? Он опять потянулся к губам. Коснулся их чуть требовательнее, чем несколько минут назад, но остановился, потому что не почувствовал отдачи. Ответное движение выглядело механическим. — Что не так? — Рон разозлился. — Противно? — Не говори ерунды! — Гермиона опустила глаза. — Я бы предпочла немного поговорить... — она выдержала паузу. — О нас. И сказано слишком серьёзно для безобидных рассуждений на тему «Как нам хорошо вместе». Лицо Рона приобрело крайне недовольное выражение. Нервно сгребая пергаменты со стола, он пытался сообразить, почему его поцелуи не могут говорить за него. А должны! К чему мусолить очевидные вещи? Всё и так понятно! — Это ты сильна по части поговорить. Я — нет. Я умею чувствовать, не болтать. Что ты хочешь знать? Что я за тебя любому башку сверну? — Рон! — Гермиона вспылила. Она ждала хоть каких-нибудь извинений, а не выяснения отношений. Уверенность в собственной правоте избавляла её от чувства вины. За редким исключением. Когда речь шла о чувствах, это вообще не поддавалось никакой логике. — Что — Рон?! — он еле сдержался, чтоб не повысить голос. — Гермиона, я не хочу ссориться с тобой. Просто это происходит и всё. Плохое иногда случается. — А не слишком ли часто за последнее время? Всплыла одна из самых больных тем для обоих. За исключением близости. — Я не считал! Его покрасневшее лицо не лгало: злость нарастала, прямо как в поезде. И неизвестно, каким чудом разговор не превратился в скандал. Откуда у Рона взялись силы сдерживаться? Гермиона молча ловила признаки гнева, уже жалея, что подняла эту тему. Лучше б целовались… — Почему ты такая упёр-р-ртая? — он прорычал весьма красноречиво. — Уступить для тебя равносильно проиграть? Знаешь... Мне тут вот снова стало интересно, кто я для тебя? Друг? Парень? А может, всё-таки жених? — на эмоциях он вскочил с места. — Рон, пожалуйста... Не надо опять... — Гермиона отвела взгляд. Захотелось взвыть. Только не это! Снова?! Но следующая фраза откровенно удивила: — Про свадьбу я согласен, перегнул. Не стоило так давить, — неужели Рон услышал хоть кого-то, кроме себя? Гермионе не верилось, но факт оставался фактом. — И тем более в поезде. Забыли, хорошо? — Это ты так просишь прощения? — она вскинула брови. — Думай, как хочешь. Сунув руки в карманы, Рон отошёл от стола, уставился на витраж и стал разглядывать его, как будто видел в первый раз. Но уж лучше изучать разноцветные стёклышки, чем орать. И есть минутка, чтобы решить, стоит ли вообще продолжать разговор. Ведь самое главное так и не сказал. — Мне не нравится этот ответ. Тебе что, ни капельки не стыдно за недавнее представление? Это было... — опять возникла пауза, как попытка подобрать слово полегче, но на выдохе всё равно сорвалось: — ...ужасно. Рон обернулся и, немного поколебавшись, вернулся на место. — Гермиона, — хмыкнул он, прикрыв рот кулаком. — Я, может, и не умнее тебя, но в состоянии отличать хорошие поступки от плохих. Но я не жалею. Много о себе интересного узнал, — последняя фраза прозвучала скорее недовольно, чем самокритично. — А ты всё ещё обижена? — Немного. — Вот в этом между нами и разница! В этом самом. Я быстрее остываю, чем ты. И вообще, может, стоит относиться ко всему проще? И тогда ссор станет меньше, — с видом философа заключил Рон. — Я не пойму, что ты хочешь сказать, — Гермиона прищурилась. — Что я всё усложняю? Поэтому у нас проблемы? Ты сейчас про что конкретно? Думаешь, только я виновата? — Да нет же! Чёрт! — Рон нервно потёр колени. — Не умею я объяснять. К чему париться? Давай так. Ответь мне на один вопрос: я тебе нужен? — Странно слышать это от тебя... — Вот опять! Блин, Гермиона, просто ответь! — Рон чуть раскачивался от волнения, потому что боялся ответа. — Без лишних бла-бла-бла... — Да! — не раздумывая, заявила она. — Так тебе ясно? Да! Слова разнеслись по общей гостиной громче, чем следовало бы. Но промолчать было бы неразумно, учитывая, что сама настаивала на подобной беседе. Рона отпустило. Он, довольный, взял Гермиону за руку: — Не обижайся. Пожалуйста. Я... Я... Ты в курсе, какой я. И тут она поцеловала его. Без лишних усилий. Легко и отрешённо. Поцеловала и поняла, что больше не сердится. — Гермиона, я тут… — Рон мялся, — отложил немного… пока работал у Джорджа. Последнее время дела шли очень хорошо... Ну и... — Не тяни. Ты о чём? — сердце ускорилось от догадки. — Я... я снял комнату. Маленькую. Ненадолго. В Хогсмиде... По его глазам Гермиона всё поняла ещё до того, как услышала слово «снял». Рон хочет её. Хоть чего-то, чтобы точно знать, что он ей нужен. И насколько… — Хорошо, — она сама не поверила в то, что сказала. Поднялась и пошла в спальню для девочек. Точнее, попросту сбегала. — Что? — от волнения переспросил Рон. — Мне не показалось? — В субботу, — ответила Гермиона совсем тихо. И едва-едва улыбнулась. Довольно натянуто, однако он не заметил. Сердце Гермионы стучало как сумасшедшее, но решение было принято. Главное — уйти, не оборачиваясь. Не ссорясь. До того, как появятся сомнения. Банально принять этот факт и забыть. — Суббота, — тихие слова Рона заглушил бой часов. Полночь.* * *
В назначенный день они просто шли по направлению к Хогсмиду. В компании Гарри и Джинни. И думали каждый о своём. Гарри чувствовал себя счастливым. Джинни предвкушала приятные выходные. Рон радовался. Гермиона нервничала. А чьи-то глаза расчётливо следили за удаляющимися фигурами, и холодные губы шептали: — Только не подведи меня, Уизли. Не подведи. Мне нужна Грейнджер. Она — следующая... ___________________________________________ Страх — это ожидание зла. Аристотель. От автора: Если верить Википедии, заключённые до решения суда, то есть до отправки в Азкабан, содержатся в тюрьме Министерства на самом нижнем этаже.