В сущности, самое распространённое бегство всякого человека — бегство от самого себя. Д. Емец
Драко, абсолютно голый, сидел на подоконнике. Одну ногу расслабленно свесил вниз, а другую подтянул к груди. Отрешённый, опираясь затылком об откос, он водил костяшками пальцев по холодному стеклу... ...и чувствовал себя совершенно спокойным. Нормальным. А всё потому, что отменный секс — отличное лекарство. Тревога и страх улетучились из головы, разбившись о стоны, свои и не только, за один полновесный трах. Физическая близость избавляла от тяжёлых мыслей, оставляя лишь развратное. Вкусное. Возбуждающее. Погружая мозг в не передаваемый словами кайф. Жаль, что только на время... Драко вдруг подумал, что если б мог, трахался и трахался, не переставая. Лишь бы вылезти из той эмоциональной ямы, в которой оказался. Он снова уставился в окно. Где-то там, внизу, суетились люди, то и дело сталкиваясь друг с другом на узкой улочке Хогсмида, и чем-то напоминали копошащихся в банке насекомых. Драко ухмыльнулся, бросил взгляд на разобранную, ещё тёплую от разгорячённых тел постель и застыл, погружаясь в неприлично-откровенные картинки, мелькающие в голове. Идея Сандры потрахаться вот так, не прячась по углам, оказалась более чем... хорошей. Одежда беспорядочно валялась на полу, но Драко, наверное, впервые в жизни было наплевать на бардак. А ведь ещё совсем недавно и подумать не мог, что впереди не Азкабан, а безбашенный секс с красивой девушкой со странными пристрастиями. Но не чокнутой, нет! Порой раскованной до чувственного безобразия, а иногда застенчивой, как невинная дурочка. С ней было легко, особенно когда не пыталась лезть в душу своими — чёрт бы её побрал! — дотошными вопросами. Сандра умела не только слушать, но и вынуждала обороняться от дерзко брошенных слов, обладая каким-то обострённым чутьём. Он не понимал как, но случайный пьяный секс вдруг перерос в подобие отношений. Драко снова ухмыльнулся. Сандра всё ещё торчала под душем. Вода всегда придавала ей сил. И предоставляла передышку, так необходимую обоим, перед тем как снова, избегая неприятных тем, потащить друг друга в койку. За стеклом что-то грохнуло. Драко инстинктивно всмотрелся в окно, пытаясь определить причину шума. Ну, конечно… Лонгботтом! Скорее всего, сбил какого-нибудь остолопа с ног, заставив уронить бомбу из арсенала Джорджа Уизли. Тюфяк! И девку такую же подобрал. «Хотя она, кажется, староста с Пуффендуя... Один хрен — лицо, не обременённое интеллектом». Взгляд скользнул вперёд, подальше от дымовой завесы. И... застыл. Сознание будто тряхнуло, а в висках запульсировала знакомая мелодия собственного сердца, пропитывая гневом с потрясающей скоростью. Драко стиснул зубы до скрежета, стирая не столько их, сколько остатки терпения. «Твою мать!.. Это уже слишком». Даже потрахаться нельзя без двух самодовольных морд. Грейнджер и Уизли... «Долбаные Груизли!» Вот и закончилось ощущение покоя. Рассыпалось в один миг. Одним взглядом. С одним вдохом. И свалилось к ногам, истерзанное злобой. Драко не хотел смотреть, но глаза вгрызались в ненавистные фигуры с каким-то мазохизмом. Ядовитые мысли жалили, издеваясь над непозволительной слабостью: «Крадутся… Урод и уродка. Тянет её за руку, словно тряпичную куклу. Скалится. Рожа хитрая. А у выскочки такой фас, будто её гриффиндорская задница на раскалённой сковоро…» — секунду назад постылая парочка с видом тупых заговорщиков скрылась за дверью одного из домов. И тут Драко осенило: «Чёрт! Да они трахаться собрались!» Неприятный ком подступил к горлу. Словно подсмотрел за чем-то мерзким. Испачкался в чём-то склизком, позволив на миг представить себе рыжего, жалко пыхтящего на своей подружке. Драко судорожно тёр шею в надежде, что отпустит. Что больше никогда не позволит себе такого… дерьма. «Что за скотство!» — столько эмоций… А ведь они даже не видят его. Но кто-то сам впустил в эту комнату Грейнджер. Героиню ночных кошмаров. Волшебного мира... Она — чума. Навязчивая мысль, на грани помешательства. А всё почему? Потому что он — Малфой! — ей обязан. Потому что цинично показала, насколько тот слаб. Ведь он способен принести в жертву любящую мать ради сладкой свободы. И теперь радуется каждому глотку свежего воздуха: постыдно и болезненно. Это всё она — Грейнджер. Пропитала существование злостью. Стала частью мучительных снов. Ещё там, в камере… Когда дементор, пришедший за отцом, коснулся сознания. Случайно? Вряд ли. Но так… гадко. Он распространял свой холод, как вирус, заражая мозг страхом. Дементор не просто звал Малфоя, он растворял свою жертву в неслышном крике адского ликования при виде «свежего мяса». О, Мерлин! Драко колотило. Как же он сейчас понимал Поттера... Чувствуя каждой клеточкой прикосновение самого отвратительного создания на земле. Дементор словно сканировал через балахон, стараясь впечатать в мозг: «Ты следующий». И так и было бы… Но всё перевернула именно Грейнджер. Шею будто обвила удавка. Драко слез с подоконника, лихорадочно оглядывая комнату в поисках пиджака. И того, что сейчас нужно. Чёртова затяжка. Грёбаная магловская дрянь. Отравляющая. Неправильная. Запретная. Его наказание. Драко ненавидел это в себе: делать то, что не особо нравится, но почему-то приносит облегчение. Фоссет вошла в тот момент, когда он спасительно затянулся, прикуривая от головешки в камине. Выпустив дым, склонил голову вниз, пялясь в пол с таким лицом, словно там что-то противное, но и не дававшее отвести взгляд от своей шокирующей безобразности. Драко ненадолго прикрыл глаза. Голова закружилась от первой затяжки. Хреново. Но хорошенькое хреново. Воздух очень быстро наполнился терпким запахом табака и вишни. Сандра приоткрыла от удивления рот: «Сигарилла?» Хотя что тут странного? Если и гробить себя, то строго по Малфою: дорого и со вкусом. — Ты… куришь? — искреннее потрясение заставило Драко улыбнуться. Девчонка! — Редко. Когда уже достанет не на шутку. Он мельком взглянул на Фоссет и вернулся на подоконник. — И когда ты?.. — Сандра хотела добавить «пристрастился», но замолчала, замешкавшись от возбуждающего зрелища: голый Малфой курил с каким-то неуловимым достоинством. Не спеша затягивался и так же медленно погружался в табачную дымку. — В камере, — Драко не дал возможности Фоссет повторить вопрос. — Тюремщик подсунул, сказал — помогает. — И?.. — она обрадовалась внезапной искренности. — Это… правда? — в голосе почувствовался нездоровый интерес. — Не думай даже! — поспешил предупредить Драко. — Это только моя привилегия. — А что произошло, пока меня не было? Он сам не заметил, как озвучил собственную мысль: — Грейнджер. Сандра даже взвыла. — Драко!.. Чёрт! Не смей о ней говорить, когда мы…— так не хотелось произносить дурацкое «трахаемся». — Вдвоём. Ещё хоть раз услышу это имя — уйду, — по глазам понятно: слова не пустая угроза. — Прекрати! Я не виноват. Увидел эту дебильную парочку в окне. Идут делать маленьких уизликов, не иначе. Маленьким членом. И фригидной… — Малфой осёкся, потому что заметил злой и недовольный взгляд. — Ну ты поняла чем. Сомневаюсь, что она вообще кончает с таким багажом занудства и табу в башке. — А тебе-то какое до этого дело? — Сандра ощетинилась и весомо повысила тон: — Пусть даже трахаются они как два кролика! Это заставило Драко задуматься. Действительно, какое ему дело? Именно сейчас. Какая грёбаная разница?! Сандра стояла перед ним на расстоянии вытянутой руки. Почти голая — в обмотанном вокруг бёдер полотенце. Злая. Задетая за живое. Стояла немного потерянная от нахлынувших чувств. Влажные волосы... Всё ещё алые от поцелуев-укусов губы... Полыхающие синевой глаза... С капельками воды на коже, потому что любила это ощущение прохлады и влаги… Тревоги Драко отступали. Нет, бежали, потому что им не хватало места. Затуманенный взгляд с наслаждением скользнул ниже. Пара отметин на шее — его работа. И ещё ниже… — У тебя очень красивая грудь, — Драко снова затянулся, бесцеремонно и хищно разглядывая Фоссет. Сердце Сандры зачастило. Вот. Опять. Он — другой. Смотрит так, будто ласкает. Глаза соблазняюще горят, хотя лицо хранит безразличие. — Спасибо… — Не будь дурой! За это не благодарят. Лучше отступи. Я хочу смотреть на тебя. — Драко… О, святая простота, она покраснела. Почему? Малфой затянулся. И решил, что следующая фраза подавит и без того слабое сопротивление: — Пожалуйста… Просьба прозвучала так трепетно. Так призывно. И Сандра сломалась — она, смущаясь, сделала несколько шагов назад. Но услышала уже властно: — Закрой глаза. Спорить не осталось сил. И желания тоже. Ощущение было необыкновенное. Ноги слабели, однако пошевелиться казалось преступлением против себя. Сандра знала — он любуется ею. Исследует каждый изгиб, словно имеет на это полное право. Невидимый взгляд обжигал кожу, пока затуманенное сознание повторяло «он-смотрит-смотрит-и-ему-нравится». В тишине Сандра различила, как Драко спустился на пол. Почувствовала аромат табака и вишни ещё острее. Совсем близко... И напряглась в предвкушении. Но чего? Одно точное движение — Малфой сорвал полотенце. И тут же жаркий выдох у уха: — Хочу так! Ресницы Сандры дрогнули. Губы приоткрылись. Она дышала через раз, пока Драко обходил её и едва-едва касался кожи кончиками пальцев. Спины... Плеч... Скул... Губ... Груди. Он невнятно выругался… провёл по бёдрам. И между ними. Происходящее его заводило. И трогало. Он чувствовал не просто нежность на кончиках пальцев, не только эрекцию, а нечто большее. То, от чего закипала кровь и сильнее кружилась голова. Наслаждаясь игрой, лаской, влагой, он дразнил Сандру совсем лёгкими прикосновениями, выдыхая прямо в губы обоим знакомое: — Да-а... — глухо и низко, потому что понятно-непонятная власть над этой девчонкой пьянила хлеще виски. Сандра взмолилась: — Драко… — Что-о? — проронил он, растягивая звуки и не отводя глаз от её лица. Без труда понимая, как мало она сейчас соображает. Ничтожно мало! — Хочешь... я... — голос дрогнул, не от волнения — от удовольствия. — Ис... полню твоё... желание? Она вспыхнула возмущением, когда скрытый опущенными веками Малфой прервал эротическую «пытку» и отступил. Но ненадолго, потому что, обволакивая шею дыханием, шёпотом, спросил почти сразу: — Какое именно? У меня их много. — Много? — со сладостным трепетом. — Ну… то... самое. Сандра мысленно представила себе это. Да она умрёт! От возбуждения и смущения. Но сейчас ведь жива! Более того — хочет Драко как ненормальная. Жаждет приоткрыться перед ним и стать ближе. — Ты же говорила, что для тебя это слишком. Он осознал, что в ней пылают стыд и желание произвести впечатление. Как ни крути, все её бзики имеют одну природу — запреты. А сейчас хочется ещё и побороться, посоревноваться в чувственности, наслаждаясь взаимной властью. Всецело завладеть вниманием, отбросив затасканную мораль. В обмен на что? «Чёрт, наплевать!» Малфой предвкушающе затянулся. Вот оно — бегство от адского пламени в голове. — Сейчас всё иначе. Я сама этого хочу. И твои правила только усиливают желание. Так будет… — Проще, правда? — с улыбкой продолжил он за Сандру. Драко вернулся на подоконник. Почувствовал нарастающее возбуждение. Эта умная девчонка точно знала, как отвлечь от проблем и терзаний. Ну... почти отвлечь.* * *
Малфой курил. Не его полустон, не его полувсхлип качнул тишину и сбил дыхание, вынуждая отвести от губ зажатую в пальцах сигариллу. Ненадолго. Драко напряжённо сглотнул. Это было охренительно красиво. Кровать… Распластанная на ней обнажённая девушка… Всё это сносило крышу. Медленно и верно. То, как вначале тонкие пальчики исчезли в полуоткрытом рту Сандры, недвусмысленно облизывая их. То, как первое время она, сжав колени, робко ласкала себя у Драко на глазах. Как неровно вздымалась грудь. Как Сандра краснела, зная — он смотрит. Не просто смотрит — разглядывает. Нагло. Бесстыдно. Пялится своими порочными глазами на голое тело, выгибающееся от удовольствия. А главное… между ног. Туда, где скользят пальцы, блестящие от влаги. Уже почти бездумно. Смелее. И быстрее. И это вызывало бурю страстей — борьба с привитыми комплексами под действием силы и желания. Драко опять затянулся. Он спит, на хрен! Нет, он точно не спит! Он тащится от этих алчных движений. От полустонов в такт дыханию. От чуть дрожащих губ. Оттого, что ещё не поддался искушению и не прервал эротическое действо в угоду собственному эго. Хотя знает — Сандра жаждет этого, потому что шепчет: — Хочу… тебя… Не-е-ет… О, Мерлин! Он готов любоваться этим вечно. Только так: — Шире, — полушёпотом обронил Драко. Усиливая давление на её стыдливость, чтобы довести до края. Он наклонился немного вперёд. Затянулся. Выпустил струю дыма — вверх, предчувствуя срыв: — Ну же... — Драко сглотнул. — Пожалуйста... — он столкнулся с её мольбой, — ...иди ко мне. Ласкающие слух звуки. Потому что капитулирующие. Нет. Нет. Нет. Рано. Рано. Рано. — Не спорь, — бесцеремонно, но мягко перебил он. — Раздвинь ноги шире. Я хочу видеть, — и с особым ударением: — Всё. Сандра застонала немного иначе. О, чёрт! — опять покраснела. Но послушалась — качнула согнутыми в коленях ногами и развела. Только недостаточно... — Ещё, — голос прозвучал жёстче. Больше жара и ударов сердца. И меньше мыслей. Точнее, только одна — завести это безумие ещё дальше: — Я же сказал: всё. «О, да...» — Драко затянулся так глубоко, что, казалось, почувствовал собственные лёгкие. Объём и силу. Мысленно ощутил вкус вишни на всём, чего сейчас так хочется коснуться: губ… груди… атласной кожи… Забыться и насладиться мгновениями не по грёбаному малфоевскому уставу. Нельзя-нельзя-нельзя-нельзя... Невозможно оторваться от этого выносящего мозг зрелища. Смотри-смотри-смотри. Желай. Но не трогай. Сладкая пытка. Для обоих. Извращённая. Выворачивающая мир наизнанку. Но невероятно возбуждающая. «Она хочет тебя, — плыло в башке. — Ещё бы!.. Уже ни хрена не соображает. Как и ты, между прочим». Драко втянул горьковатый дым. Член стоял так, что даже ломило. Но он не трогал его. Потому что это казалось неправильным. Вот он — кайф — перед глазами. Внутри — скручивающая в узлы похоть. Недавний секс помогал держаться. Не наброситься на Сандру как идиот. И даже не дрочить. Хотя хотелось этого до одурения. Но сейчас — её момент. Когда она, забив на предрассудки, так развязно демонстрирует себя. Скользит пальцами всё быстрее и быстрее. Пропускает вдохи. И выдохи. Драко забыл затянуться, как только её стон отразился от стен. Такой новый, бархатный, тёплый. Он ушёл в этот звук с головой. В чуть прикусанные губы… в налившуюся грудь… В возбуждение. Её и собственное. Перед ним на кровати — особенная девушка, лежащая с бесстыже распахнутыми коленями. Чуть мечущаяся по простыне. Сознание твердило как заведённое: Встань и возьми. Возьми. Возьми. Это — твоё. Он, наверное, тлел, заглушая единственное желание... Брать. Он затушил окурок. Приблизился. Драко знал, Сандра не видит, но понимает — он устроился у неё в ногах. Потому что придвинул ближе. Она многого не видит, но чувствует, как его руки ласкают грудь, а мысли — губы. Поэтому они так дрожат... в ожидании. Но рано и поздно, поздно и рано. В исступлении Сандра вцепилась в его запястье. Но услышала, как приказ: — Нет! Продолжай… Трахни себя. В ответ — грудной стон. Взаимный. Потому что послушалась. Потому что призывно выгнулась, позволив раздвинуть колени ещё шире. И смотреть-смотреть на себя. На влажные, горячие, размеренные толчки. Драко сам вернул её пальцы на клитор и заметил, насколько жадными стали движения. С полухрипом спросил: — Хочешь кончить… так? И увидел, как она вся напряглась. Вжалась в простынь ногами. Перешла почти на крик. Драко за бёдра, рывком, придвинул Сандру к себе. Склонился. И вошёл в неё, всё ещё изгибающуюся от наслаждения. Позволяя с тихим воем безотчётно упираться ему в грудь. И замер от нахлынувших ощущений. Теснота. Влага. Дрожь. Вот теперь — да. Драко поцеловал Сандру в губы. Сначала — нежно. Ласково. Потом — глубже. И глубже. Яростнее. Он оторвался от них, чувствуя неповторимое послевкусие. И отступающий холод. Там, где билось сердце. Медленно двигаясь, Драко наблюдал, как Сандра теряет ощущение реальности от каждого толчка. Утопает в белоснежных простынях и в волнах затянувшегося оргазма. Как она чуть вздрагивает от шёпота: — Ты такая шлюха иногда, — Драко почувствовал, как её ногти мстительно впились в кожу. — Чёрт! Больно! Остынь, Сандра. Сейчас это комплимент. Я… буду трахать тебя долго… долго. Как ты любишь. Ты… любишь… «Ты… любишь…» — застыло в воздухе. Проникло глубоко в сознание обоих. И Сандра решила — она может рискнуть и позволить себе пойти дальше. Потому что сердце этого требует. Не тело. Драко выпрямился и толкнулся резче. Демоны в голове давно замолчали. Осталось лишь одно желание — двигаться. В ней. Пока хватит сил.* * *
Гермиона оглядела маленькую комнату, скорее отталкивающую, чем волнующую. Дело было не в размерах последней, не в небольшом диване, стоящем у стены, и даже не в выгоревшей на солнце цветастой занавеске — в чувстве, что это происходит с кем-то другим. Или во сне. Поэтому всё казалось таким размытым. Особенно собственные ощущения. Гермиона несколько дней старательно избегала мыслей о предстоящей близости. Зачем представлять себе то, о чём понятия не имеешь? Только чисто теоретически. И согласно отдельным книжкам, это всего лишь секс. Первый секс. С кем-то, кто тебе далеко не безразличен. Боль? Кровь? Вот вообще не волновало! Ну, почти... Это нельзя было спрогнозировать заранее, потому что считалось строго индивидуальным. И в достаточной мере зависело от... Рона? Мысль отдавала некоторым безумием. Нет! Сваливать на одного человека всю ответственность — нелогично. Остаётся лишь довериться человеческой природе. Перетерпеть. Постараться думать о приятном. Это ведь приятно? Должно быть! Так хотелось. Положительный настрой разумнее паники и нелепых предположений. Пусть будет, как будет. Пора разобраться в себе и в том, что чувствуешь. Ради Рона. И ради себя тоже. Гермиона, натянуто улыбнувшись, взглянула на возившегося с постельным бельём друга. С тех пор, как они вошли, Рон суетился и регулярно замирал, думая, что надо, наверное, что-то особенное сказать, но правильные в этой ситуации слова так и не приходили в голову. Он намеренно игнорировал застывшую Гермиону, решив, что перед ней стоят пошлые картинки и будет разумнее не отвлекать. Но закончив с приготовлениями и всё-таки осознав её замешательство, скромно чмокнул в щёчку и скрылся за дверью ванной комнаты. И это показалось весьма галантным — дать ещё время и не заставлять ждать себя, лёжа — о, Мерлин! — голой в постели. Звук воды должен был успокаивать. Тянуть присоединиться. Но нет... Капли отбивали ритм собственного сердца. Такой же быстрый и далёкий одновременно. Гермиона пыталась выровнять дыхание. Это её пульс? Надо отбросить сомнения. Закинуть в дальние уголки сознания. Это же Рон! И почему нельзя просто полежать на этих белых простынях, обнявшись? Поговорить... О чём? Да не важно! Хоть о квиддиче. Послушать ворчание Рона и потеряться в звуках его голоса, потому что это не крики во время очередной ссоры. Что бы за глупости он ни нёс — молчать и слушать. Ставить мысленно галочки в нужных местах, чтобы нет-нет да обсудить. Рон очень старался. Это было заметно. Но комната, хоть и выглядела уютной, не согревала изнутри. Всё казалось чужим. Особенно запах. Не противный, не затхлый. Просто... ...не тот. И куда подевалась гриффиндорская смелость? Нет, вроде совсем не страшно. Смущала запрограммированность всего этого. Не спонтанно, не на эмоциях или поддавшись неудержимому желанию, а вот так — по плану. В других вещах такому любимому, но сейчас связывающему нервы в морские узлы. «Эти дни Рона будто подменили — как шёлковый. Даже странно...» Стараясь не думать о том, сколько людей побывало в этой комнате до них, Гермиона, сосчитав до десяти, отмахнулась от подобных мыслей и сама потянулась к пуговицам на блузке. Расстегнула одну. Вторую... Нет. Пусть это сделает Рон. Так лучше. «Я могу доверить ему свою жизнь, а значит, и невинность. Верно? Чёрт, почему я как на экзамене! На войне всё было так просто: там — хорошие, там — плохие... А сейчас...» Захотелось присесть и подождать. Его рук. Его губ. И всего того, что к этому прилагается. Попытка представить себе Рона абсолютно голым не вызвала отвращения. С ним было приятно целоваться. Например, пять минут назад. Так ненавязчиво и осторожно. Немного суетливо. Объятия согревали, а периодическое присутствие языка при поцелуях даже нравилось. В конце концов, думать о том, что это заслуга Лаванды — нет, уж! Почти равный сексуальный опыт вызывал удовлетворение. Вначале... «У них ничего не было. Не было. Не было. Но будь это не так — всё равно! Взрослые люди... Взрослые? Или лучше, чтоб было?! Придало бы ему уверенности. Видно же, нервничает... А ты сама — нет, что ли? Ты уже всё решила. Пусть это случится. Отключи свой чёртов мозг!» Стопка из спутанных мыслей рассыпалась, как только открылась дверь в ванную. — Гермиона... — Рон внешне выглядел гораздо спокойнее, чем несколько минут назад. — Ты?.. «Передумала» застревало в горле. Это то, чего он больше всего боялся. Перспектива получить очередной от ворот поворот вызывала отнюдь не нужные в данный момент эмоции. Способные всё испортить. А хотелось далеко не ссориться. Не то слово! Гермиона поняла, отчего Рон замолчал. Интуитивно. Это промелькнуло в глазах — тень злости. И что сказать в ответ? Привет, раздевайся? «О, господи...» А в голове хаос. Почему он стоит и смотрит? Не набросится? Не сожмёт в объятиях? «Я не сломаюсь, блин! Дай почувствовать, что ты меня хочешь. Это передастся и мне. Всё произойдёт. И ты поймёшь... Да и я тоже...» Привычка анализировать каждый шаг явно играла злую шутку. Поэтому Гермиона вскочила с дивана и решительно приблизилась к Рону. Пусть хоть это будет спонтанным! Этот поцелуй в давящей на виски тишине. Ответное движение губ показалось слишком горячим. Слишком... мокрым. И обоснованным. Она сама дала «зелёный свет». Позволила стать более развязным даже в движениях языка. О, Мерлин, слишком глубоких. Гермиона поняла, что, не оттолкнув Рона, разрешила пойти дальше прикосновений к её телу через кучу одежды. Не помогая, но и не запрещая раздевать себя. Но с дурацким чувством, что это происходит с кем-то другим, видя себя и его словно со стороны. Рон торопился. Очень торопился. Как будто до сих пор боялся, что Гермиона передумает. А её молчаливая отстранённость заставляла его сомневаться в том, что он делает. Как делает. Но не в том, что хочет её! Очень многого хочет. Это их первый раз. Она нервничает, как, наверное, и положено девушке. Поэтому отворачивает голову, когда он целует ей шею. Отводит глаза, когда снимает блузку и путается в застёжках лифчика. И даже не пытается помочь. Вздрагивает при прикосновениях к полуобнажённой груди. Тянет рубашку медленно, будто помять боится. Гладит по плечам — чёрт — как любимого кота! Стискивает ноги при попытке развести их пошире. А ведь ещё даже не раздел! Рон и раньше не особо соображал, а тут... Сама мысль, что это сейчас произойдёт, заслонила собой всё. Ладони жутко потели. Скользили по телу Гермионы нетерпеливо. Жёстко. Руки яростно мяли грудь, не желая останавливаться. Ни за что! Пусть не стонет. Но ведь... дрожит. И позволяет — о, Мерлин! — позволяет сунуть руку в трусики! «Что не так? Что?! Чёрт! Чёрт! Чёрт!» — Чёрт! — уже вслух. — Что не так, Гермиона? — Рон вспылил. — Я не могу читать твои мысли. Я не хренов легилимент! — Рон... Это... нормально. Я... — как сказать ему сейчас, что сама не знаешь, что не так?! Почему всё кажется слишком. Язык. Прикосновения. Особенно между ног. Когда через тело будто проходит разряд тока, заставляя вздрагивать как ненормальную от каждого движения пальцев. — Я просто хочу, чтобы это случилось. Всё... — на выдохе. — Не там? Не так? Ты даже прикоснуться ко мне не можешь! Я понимаю... Наверное... — Рон попытался поцеловать её в губы. — Ты не хочешь? Не хочешь? Отвернувшись, Гермиона мысленно очертила узор на обоях, а его руки уже тащили вниз кружевные трусики. Пусть раздета не до конца. Пусть стесняется. Но и не сопротивляется же! — Чёрт, Гермиона, только не передумай... Пожалуйста... Ты сама говорила, я тебе нужен, — он уже укладывал её на подушку и устраивался между ног. — Я помню. Помню... — Гермиона закрыла глаза, стараясь не смотреть, как Рон — её лучший друг! — расстёгивает штаны. «О, господи... — представлять это было куда легче, чем почувствовать, что он хочет её. — Бедный Рон...» — Поцелуй меня, — обронила она. Её тихая просьба была похожа на крик отчаяния. Попытка зацепиться за что-то особенное. Найти якорь. Или силы, чтобы... Рон склонился, в спешке лишь слегка коснулся дрожащих губ и, ухватив Гермиону за руку, попросил: — Ну... давай... помоги мне. Широко распахнутые глаза лишили последнего голоса разума.* * *
Малфой последний раз толкнулся. Зло. Неожиданно молча. Он вжался в тонкое тело, равнодушно дыша. И отстранился, бросив погасший взгляд. Он спрятался от Сандры, может, и голым, но неприятно чужим. — Драко… Не говоря ни слова, он оделся и ушёл. Не оглядываясь. И Сандра поняла — она проиграла. Потому что слепо нарушила правила. Его правила. Самовольно уничтожила чёртов барьер между ними! Она поступила нагло. Если вообще можно назвать наглостью глупый порыв. Сандра просто не выдержала, надеясь, что Драко поймёт... Ведь чем больше даёшь, тем больше желаешь. Но ошиблась. И его уход — почти приговор. Сандра расплакалась. От обиды. От боли. Глубоко внутри не желая мириться с истиной. Душа просила иного Малфоя. Её Малфоя.* * *
— Нет, Рон, — тихие слова прозвучали в сотни раз громче. Гермиона отползла назад, поджала ноги и натянула на себя простынь по самую шею. — Как — нет? — какая-то часть мозга отказывалась верить в услышанное. — Опять. Это. Долбаное. Нет?! — голос в конце сорвался на крик. Грудь Рона тяжело вздымалась, и казалось, он дышит за них двоих. Отчаянный удар кулаком по дивану Гермиону не напугал, но и удовольствия не доставил. За всё надо расплачиваться рано или поздно. Особенно — за пустые обещания вспыльчивому до невозможности другу. — Прости, я не могу, — она виновато отвела глаза. Да и видеть, как Рон с красным от злости лицом застёгивает штаны, не хотелось. Положение хуже некуда. Гермиона осторожно потянулась за своей одеждой, спустила ноги на пол и стала одеваться, стараясь не думать о том, что только что чуть не произошло. Было слышно, как звякнула застёжка ремня, и пришло время мысленно выдохнуть. Разговаривать с лучшим другом намного проще, если не видеть его — о, боже! — эрекции. — Прости?! — от крика Рона заложило уши. — Это всё, что ты можешь сейчас сказать? — Мне очень жаль, — не так громко, как только что, но зато прямо в глаза. Иначе у Гермионы не вышло, горькое чувство вины не оставляло. — Ха! — он вскочил с дивана, нервно натянул рубашку, но плохо справлялся с пуговицами. От с трудом сдерживаемого гнева дрожали руки. — Жаль тебе... Мне не нужна твоя жалость! Не она мне нужна, чёрт тебя подери! Бедненький Рон... Подавись своей грёбаной жалостью! — Не смей на меня орать! — Гермиона не собиралась терпеть разговор в подобном тоне. — Я понимаю, ты расстроен, но я же извинилась. — Расстроен? — он истерически усмехнулся. — По-твоему, я расстроен? Да ты меня просто опустила! — Не надо так думать. Я просто не готова. — Не. Указывай. Мне! — чеканя каждое слово, выпалил Рон. — Особенно в том, что я должен чувствовать, Гермиона. Не тебе это решать. Не. Тебе! А час назад ты не могла признаться? Не-е-ет! Куда интереснее сделать из глупого друга полного болвана, да? Он плюнул на дурацкую затею застегнуть пуговицы и отмахнулся: — Я тебе больше скажу, ты никогда не будешь готова! Ты себя со стороны видела? Зажатая, будто тебя на казнь привели! Воротишься от меня как от упыря. — Рон... — «Ро-о-он», — зло, нараспев он передразнил интонацию Гермионы. — Так нельзя... Тебе должно быть стыдно за свои слова-а... И уже нормальным голосом: — А вот хрен тебе! Если я что-то делаю не так — покажи, что и как. Или с тебя убудет? Не-е-е... Это ведь так сложно. Рон — тупой, он не поймёт. Сказать — тоже за гранью, это ж не исключения Гампа объяснять! Придумал... — издевательский тон не предвещал ничего хорошего. — Напиши! Домашнее, блин, задание. Свиток в двадцать дюймов. С рисунками, мать их, и пояснениями! Что, слишком трудно для такой умницы? Обещаю, оценок ставить не буду! Рон нёс откровенную чушь, но она на миг представила себе это — пергамент с идиотским заголовком: «Инструкция по эксплуатации Гермионы Грейнджер». В отместку даже захотелось заорать: «Давай прямо сейчас начну. Первое — не пытаться достать языком до гланд! Второе — не мять грудь как кусок теста...» Но сам факт, что этот бред вообще лезет в голову, убивал. Едкие слова выводили из себя. — Рон, замолчи! Ты потом сам пожалеешь, — Гермиона из чувства вины пыталась достучаться до его разума. — Это ты пожалеешь. Ты! Не я! — усилия, без сомнения, оказались тщетными. Становилось всё хуже и хуже. — Сейчас я жалею только об одном, что поверил тебе. Что снял эту долбаную комнату в надежде на нечто большое! Что всю неделю старался не ссориться! У Гермионы промелькнула неприятная догадка: — Так ты извинился, чтобы... переспать со мной? — шаг вперёд, отказываясь верить в столь продуманный план. — Думай как хочешь. Ты у нас самая умная! Переспать с тобой это же так плохо, да? Хотеть тебя — это ненормально! Противоестественно. Не возвышенно. И как выясняется — бесполезно! — Не язви. Я понимаю... — Гермиона не знала, что сказать: «Как тебе приходится?» — вряд ли. «Что тебе больно и обидно?» — а вот это совсем не трудно. Сама на грани срыва. — Ни черта ты не понимаешь, каково это — чувствовать себя вот так! Когда тебя не хотят. Что?! Мне прыгать от радости, что ты обломила меня, наслаждаясь своей я-тебе-руки-не-из-того-места-не-дам? — Так ты так на это смотришь? — Да! А что, это враньё? Разве мы пара? — и видя ответный слабый кивок: — Неужели? Тогда давай делать то, что делают пары! Не хочешь трахаться со мной? Не готова? Я знаю выход. Что, Гермиона, молчишь? Давай. Уступи мне хоть в чём-то. — Я не понимаю... — Да ну?! Так я тебе подскажу, — Рон приблизился. — В кои-то веки — я! А не ты. Он с силой рванул ремень и схватил Гермиону за руку. Прижал ладонь к полуспущенным брюкам и сквозь зубы выдал: — Подрочи мне. Шок сковал Гермиону. Такого Рона она не знала. Не видела. Неужели она так обидела его, что теперь всё это — способ спрятаться за показной грубостью. Воцарившаяся ненадолго тишина давила. Крики всё ещё стояли в ушах, а гневно-обиженный, вопрошающий, испытывающий и наглый взгляд Рона вцепился в лицо намертво. Он не отпускал руку, буквально давая понять, что возбуждён, и, наблюдая, как Гермиона освобождает свои пальцы, лишь кривил рот. Она старалась его понять. Изо всех сил. Да, подобные ласки — обычное дело в отношениях... Но зачем же так? Накатила дикая злость. Гермиона с силой рванула штаны Рона до самых колен и выпалила: — Подрочи себе сам! Другие тоже так делают! И, схватив свои вещи, скрылась за дверью.* * *
Гермионе казалось, она никогда так быстро не бегала. Точнее, не убегала. Не от опасности. От Рона! Сбивала прохожих и думала только об одном: «Лишь бы не бросился следом. Лишь бы не догнал...» Всё, что произошло, — обидно и больно. Ужасно. Как и то, что она, сверкая пятками, несётся в сторону Хогвартса, стараясь не думать о последствиях. А Гермиона Грейнджер всегда об этом думала! Может, есть кнопка, чтобы выключить мозг? Или зелье? Такое как раз есть. Но это незаконно. Неправильно. И глупо. Глупая, глупая, глупая Гермиона!.. Потому что ведёт себя как неразумное дитя. Взбегает по ступенькам Хогвартса, смахивая с глаз непрошеные слёзы. Отгоняет воспоминания. Боль. Стыд. Героиня войны бежит от другого героя и самой себя. Несётся сломя голову, погружённая в переживания, и натыкается на кого-то у входа в гостиную. А вместо извинений: — Чёрт!.. — Очень вежливо, Гермиона, — откровенно упрекающим голосом. Она подняла глаза. — Прости. Пожалуйста, — бегство никому не идёт на пользу. — Ханна... Ты разве сегодня дежуришь? — Сегодня очередь Патил. Она ещё с утра ныла, между прочим. А ты не видела Невилла? Не могу его найти. Ни в совятне, ни у себя. А что случилось? — очень участливый голос возвращал к жуткой реальности: — Ты порвала обо что-то одежду. Ханна обеспокоенно указала пальцем на рукав: — Надеюсь, виновато не очередное чудовище? Например, рыжее... — Нет, что ты! — отчасти соврала Гермиона. Обо что она зацепилась, убегая, понятия не имела. — Это мы отрабатывали заклинания, — и потянулась за палочкой: — Репаро, — опять глупо, ведь магия здесь не поможет. Видя, что Ханна не верит, Гермиона поспешила сменить направление разговора: — Невилл, наверное, на берегу. Он что-то говорил утром. Хотел написать эссе по русалкам недалеко от мест их обитания, в надежде увидеть нечто особенное. Задали же редкие факты. — Гермиона, вот спросишь тебя об одном, а в ответ получишь перечень вчерашних заданий. А где Рон? На что она брякнула: — Там. Напускное равнодушие на лице Грейнджер Ханну не обмануло: — Он с Гарри? Вы ведь неразлучны. Ничего странного, вы ж гриффиндорцы! — в словах не было зависти. Просто намёк на: «Рон — не Тёмный Лорд. Не бери сильно в голову». — Передашь Невиллу, что я его искала? При очередном упоминании о Роне Гермионе стало гораздо хуже. Оба — гриффиндорцы. Бежать! Чтобы не нашёл. Но куда? В библиотеку? Очевидно. В туалет плаксы Миртл? Тоже не секрет. В спальню? Опять прилюдное выяснение отношений? Нет, нет и нет! Гермиона резко развернулась и на глазах изумлённой Аббот, так и не ответив, бросилась наутёк. Куда глаза глядят и ноги несут. Даже не обернулась, когда Ханна окликнула её. Главное — скрыться подальше от посторонних. Например, к запретным с недавнего времени теплицам... Вернулась возможность соображать — избавиться от сегодняшней защиты, выставленной профессором Стебль, Гермионе не составило труда. Она спряталась, отыскав укромный уголок, уселась прямо на земле, прижалась спиной к холодному стеклу и уткнулась головой в колени. Главное — успокоиться. А потом всё обдумать. Отключиться от всего мира. Считать удары собственного сердца. Выплакаться. Забыть обо всех проблемах и угрызениях совести. Что, в принципе, невозможно... Дыхание перехватило. Слух очень ясно выхватил сначала крик девушки: — Стой! Ну скажи что-нибудь, чёрт возьми! — Гермиона приподнялась. Она узнала голос Сандры Фоссет. А в ответ — не менее знакомый. Надменный и злой. И почему-то выбивающий почву из-под ног: — Грейнджер.