В первых движениях чувства человек не волен. М. Сервантес «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»
Иди ко мне. Одежда — ложь. Оставь её. О. Осипов
Староста Хогвартса медленно вышагивал по коридору, ведущему в Гриффиндорскую башню, хотя в душе хотелось орать и прыгать. Что почти и произошло чуть позже: оттолкнувшись посильнее, Рон дотронулся указательным пальцем до факельного светильника, абсолютно забыв о том, что может обжечься. — Чёрт! — горе-студент потряс кистью, отгоняя боль, и вгляделся в ожог, пытаясь вспомнить какое-нибудь подходящее заклинание. Но тщетно. В мозгу кружили только одни мысли: «Я занимался сексом. Или любовью? Или сексом?.. Блин, какая теперь разница?!» Действительно, какая? Если то, что чувствуешь, за гранью понимания, и тянет повторить снова... и снова. «Между нами химия», — не задумываясь, заключил Рон, резким кивком отбрасывая со лба волосы. Вердикт неоспоримый, потому что огневиски больше не спутывало сознание, в теле ощущалась приятная слабость, а сердце отбивало истину: «Как это, чёрт подери, прекрасно!» Не то слово!.. Рон сунул руки в карманы — подальше от соблазна совершить новую оплошность — и обнаружил на дне одного из них, как недавно казалось, потерянную пробку от фляжки. Но с учётом ночных потрясений, рассеянность — логична и закономерна. Рон шествовал по коридору, перекатывая в пальцах пропажу, и погружался в воспоминания, потому что не желал так быстро расставаться с удовольствием, от которого срывало башню. И неудивительно! Одно дело представлять себе что-то, другое — попробовать. И не по чуть-чуть, а нахально откусить приличный кусок. Да это в сто раз вкуснее, чем мамин пирог к Рождеству! Как же теперь легко было понять Гермиону с её тягой к спонтанности! Там, на лестнице, всё существо захлёбывалось в эмоциях, а возбуждение зашкаливало, жёстко диктуя свои условия. После близости Сандра упорхнула сразу, как только оделась: а делала она это очень проворно. Шустрые пальчики ловко расправились с пуговицами на блузке, молнией на юбке, подхватили блейзер и спрятали нижнее бельё в карман. На прощанье Фоссет легко поцеловала ленивого, всё ещё возящегося с рубашкой Рона и прошептала: «Не провожай меня». Но он и не собирался. Нет, не то чтобы не думал об этом... Просто случившееся оставило много вопросов, ответов на которые он не знал. Например, почему как озабоченный придурок нагло стягивал с Сандры трусы. Сдёргивал с плеч блузку, покрывая кожу поцелуями, и шептал на выдохе: — Пожалуйста... Пожалуйста... Останься. — Рон... Не надо. Так... — тихим, почти сломленным голосом. Нет-нет-нет. Надо-надо-надо. Слабое сопротивление только подстёгивало. Потому что видел, как горят щёки и застилает поволокой глаза. Чувствовал, как отвечают на поцелуи протестующие губы. Её ладони больше не оглаживали каменную кладку, а ласково скользили по спине, не пытаясь оттолкнуть. Сандра задержала дыхание от нового «пожалуйста» и... — Будь со мной. Приподнялась на цыпочки, оплела руками шею Рона и обхватила ногой его бедро. Раскрылась, подпуская всё ближе и ближе. Позволила ощутить, как горячо и мокро там... между ног. Он балдел от такого откровенного желания. И хотел... хотел... хотел, как одержимый. Обоих притягивали взаимная боль и одиночество, заглушающие доводы рассудка. Обманутые в ожиданиях, пьяные, возбуждённые, они не могли разорвать нити, опутывающие их невидимой паутиной. Рон остановился, вновь почувствовав эрекцию. Довспоминался, балда! Остынь. Он подпёр спиной стенку и вытащил руки из карманов. Опустил голову и потёр ладонями полусогнутые ноги. На пару секунд захотелось приложиться к фляжке, чтобы унять гормоны, но спиртное, блин, закончилось! А видения не отступали, подчиняя тело и сознание. Странно, но кончики пальцев всё ещё ощущали нежность и влагу, даже интимное тепло; а в мозгу всплывали еле слышные стоны, когда они скользили там, где нужно. (Спасибо пьяным советам Джорджа!) Сандра не дёргалась, не отворачивалась, не сжимала губы и не стискивала тело ногами. Не стеснялась подсказать. И Рон расстегнул молнию. Он жутко нервничал, понимая, что толком не знает, как начать. Просто зарылся пальцами в распущенные волосы и целовал шею, сбивчиво шепча: «По... помоги... мне». Сандра еле-еле всхлипнула, шагнула ему за спину, отступила назад и ловко устроилась на каменных перилах, притягивая Рона к себе. Плавными движениями освободила его от лишней одежды. Он воевал с дурацкими пуговицами, желая добраться до груди, пока Сандра не просила, а молила: — Соври мне. Прошу тебя, — она перевела дыхание, будто не решаясь. — Один раз... Пусть хоть один раз... — и слегка закусила губу. Рон развёл края блузки и поднял голову: — Всё, что хочешь, — он слабо представлял, о чём речь, особенно когда так близок от проникновения. Вообще от первого секса с девушкой. Красивой, умной, понимающей. И о чём можно просить солгать в такой ситуации? Что это не впервые? Да легко! — Только скажи... Ответ шокировал. Сандра произнесла его так тихо, что, казалось, послышалось: — Соври, что любишь меня. Пожалуйста. Если... можешь. «О, чё-ёрт...» — Рон на мгновение оцепенел. Девчонка хотела того, что и многие. Того же, в принципе, что и он сам. Сандра была обделена этим правильным чувством и искала его в других. Вот так. Глупо. Абсолютно нелогично. А теперь ещё сознательно просила об обмане, как о лекарстве, и какое-то шестое чувство подсказывало, что делала это впервые. Рон не знал, что ответить. Как себя вести. Отступить? Сейчас? Это невозможно. Потому что... ...невозможно! Только не ему. Он просто поцеловал Сандру. Так нежно, как только мог. Каждым прикосновением намекая, что это особый момент. Неповторимый. Для одного из них — точно. Говорить можно много, но так ничего и не сказать. Рон ощутил, как Сандра не спеша притянула его за бёдра и медленно... О, Мерлин... ...со стоном позволила проникнуть в себя так естественно... До самого конца. Даже дыхание перехватило. Рон ненадолго замер. Ничто и никогда не сравнится с... этим: Влага. Тепло. Наслаждение. Но это реальность. Охренительная, пульсирующая в венах действительность. Собственная ладонь — жалкое подобие! Потому что сейчас есть много-много большее: дрожащие от нетерпения губы... жадные объятия... горячее тело... биение девичьего сердца. И Сандра впустила глубже, чем кажется: не только в свою боль, но и в мечту. Рон толкнулся. С неверием и придыханием. Делал это снова и снова. Он потерялся в ощущениях. В спутанных словах на устах, в нежной коже, в каждом неосознанном движении, в тихих чувственных стонах. Он подумал, что если бы это была Гермиона, то кончил бы в тот же момент, как вошёл. Пришлось отогнать даже мысль о ней и забыться. Врываться глубже и яростнее, сцеловывая жар с полуоткрытых губ. Тонуть в синеве затуманенных наслаждением глаз. А ещё — пойти навстречу той, кто дарит мгновения близости с такой самоотдачей. Будто ты — единственный. Рон и не заметил, как с очередным толчком, пьянея сильней, чем от виски, протянул: — Люблю-ю. И почувствовал, как Сандра задрожала. Совсем иначе, чем раньше. Крепче обхватила его внутри и, вцепившись в спину, откинула голову чуть назад. Сандра не отдавалась, а таяла. И этим обезоруживала. Как и тем, что в глазах блестели слёзы. — Люблю тебя, — Рон, наверно, сходил с ума, бездумно повторяя это, но стало совершенно наплевать на мораль и правила. Потому что ложь превратилась в сиюминутную правду. Сандра так напрягалась и так дышала, что не оставляла никакого выбора. Давала понять, как близка к разрядке. И хотелось лишь проникать... трахаться... брать... пока не услышишь, как сдавленный крик удовольствия пронзит воздух. Сандра кончила с тихим воем, уткнувшись лбом ему в грудь. Дрожа и обжигая кожу дыханием. И это сносило крышу наравне с подступающим оргазмом. Мыслям о Гермионе не было места: их смело шумными выдохами в такт с ударами сердца. Рон продержался чуть дольше. Он кончил, вдавливаясь пальцами в гладкую разгорячённую кожу. Отупеть можно... Ощущения были в сотню раз круче, чем наедине с собой. Он старался выровнять дыхание, внезапно опасаясь, что теперь Сандра оттолкнёт. Но нет... Она просто обнимала. Молча. Прислушиваясь к стуку сердца. И немой вопрос повис в воздухе: А что дальше? Как и сейчас. Когда до общей гостиной осталось совсем немного. Рон решил пробежаться, но чуть не споткнулся о первую ступеньку, заметив на лестнице Гермиону. Та, свернувшись калачиком и подложив руку под голову, мирно и безмятежно спала. Он присел чуть ниже и едва-едва погладил её по мягким волосам. Гермиона была красивой и необыкновенно далёкой. Не его. И, наверно, никогда не будет иначе. А значит, пришло время попробовать отпустить её. По крайней мере, перестать злиться как последнему идиоту. Рон подумал, что многое бы отдал ради её стонов и рваного дыхания на своей коже, но всё стало слишком сложно. Он легко погладил Гермиону по плечу и позвал её. Никакой реакции. Ещё раз... Опять ничего. Рон пожал плечами, привстал и просто взял не подругу — бывшую девушку на руки. Она сладко обхватила его за шею и пробормотала во сне что-то бессвязное. Вдруг нахлынувшая нежность чуть не заставила признаться в том, в чём раньше никогда не решался. Но смог бессовестно лгать Сандре, повинуясь минутной слабости. Рон вошёл в гостиную и уложил Гермиону на диван. Потом присел на ковёр рядом и осторожно поцеловал её в переносицу. Большего позволить уже не мог: слишком опасно. Не хватало только снова сорваться и зайти дальше. И ведь — о, Мерлин! — тянуло. Особенно теперь, когда заниматься любовью казалось более прекрасным, чем сексом. Но между ними всё кончено. И точка. Рон вглядывался в спящее лицо, мысленно прощаясь с наивными мечтами, и тут губы Гермионы слабо шепнули: — Гарри... От услышанного Рон моментально покрылся красными пятнами. Стиснул обивку дивана. «Какой, к драклу, Гарри? Почему Гарри? Вот херня!..» — ещё немного — и раздастся треск ткани. Злость разливалась по телу, заглушая удары влюблённого сердца и захлёбываясь в свирепом крике. Если бы не близость с Сандрой, Рон устроил бы жуткий скандал. Тут же. И с лучшим другом тоже. Почему-то в голову лезли самые гадкие мысли, хотя рассудок сопротивлялся из последних сил. Ревнивец вскочил на ноги, беззвучно внушая: «Мне нужна Сандра. А ты катись, к кому хочешь!»* * *
Гермиона проснулась от приглушённых криков из спальни мальчиков. С трудом разлепила тяжёлые веки, открыла глаза и вскочила на ноги, стараясь осознать, почему спит на диване в общей гостиной, а не в собственной кровати. «Должно быть, отключилась». Стоп. Ну не здесь же! Усталость усталостью, но последнее, что вспомнилось, — слёзы на лестнице и дикое одиночество. Тогда почему общая гостиная? Гермиона, растерянная, опустилась на мягкое сиденье и напрягла память. Девственно чиста. Даже противно. И ещё жуткий гул мешает. «Что там происходит?» — предчувствие, что понадобится палочка, оправдалось. В качестве ответа через несколько секунд два сплетённых тела скатились по лестнице прямо к ногам Гермионы. Она тут же отскочила, приоткрыв от возмущения рот. Нотации застряли в горле не от испуга, а потому что личность драчунов временно оглушила, и неожиданная волна ненависти поднялась до самого горла. Парни, рыча, катались по полу, то и дело стараясь уложить друг друга на лопатки. Тычки и пинки не добавляли представлению красочности. Странная сцена продолжалась до тех пор, пока одному из них не удалось прижать соперника, и чуть осипший мужской голос выдавил: — Да ты, рыжий, кажись, запал на неё! Будешь вслед за слизеринским гадом подбирать за мной выброшенные вещи? Рон не сдавался, сгрёб противника обеими руками и, пытаясь завалить на бок, процедил: — Я тебе твой поганый язык в задницу запихаю! — Защищаешь эту наивную дуру? — соперник скрежетал зубами и упирался: — Её даже мамаша зовёт ошибкой молодости! — Заткнись, козёл! — Рону всё-таки удалось оказаться сверху, адреналин плюс неуёмная злость прибавляли сил. Ввязавшись в драку, никому ничего не докладывая, он, конечно, выдал себя, но на тот момент было пофиг. Короткий удар Джеффри Хуперу в лицо вывел Гермиону из ступора: — Рон! Хупер! Прекратите! — она не просто кричала, а приказывала. Палочка тут же взлетела в воздух, но угрозу просто проигнорировали. А точнее, не заметили. Эти гриффиндорцы и раньше-то не особо ладили, особенно после отборочных на вратаря команды три года назад, но не до такой же степени! Симус, сложив руки на груди, спокойно взирал на всё с лестницы, словно мордобой — обычное дело. Он даже помахал рукой, жестом показывая «не заслоняй обзор». Гермиона запрыгнула на диван, чтоб не попасть на линию огня, и приготовилась перейти от слов к действиям. — Не лезь, Грейнджер! — вмешался Финниган. — Хвастливому Хуперу это только на пользу. Зазнался и распоясался. Даже я уже устал слушать, сколько раз он оприходовал Фоссет, пока не выбросил. Ну нельзя так с девушками! А Рон, сама знаешь, какой... Благородно не сдержался! — высокопарно закончил Симус, очевидно стараясь показать его Грейнджер в наилучшем ракурсе. А вдруг прекратят дуться друг на друга? Гермиона поморщилась и отстранилась. Она знала, что Хупер наглый и продуманный, но чтоб настолько!.. И как только шляпа отправила его в Гриффиндор? «Наверное, сам попросил». Слухи о том, что Сандра купилась на сладкие речи и подарила Джеффри невинность, не казались пустой болтовнёй и раньше... Но хамство есть хамство. И куда подевалась прежняя ненависть к Рону? Даже захотелось подначить его, чтобы врезал посильнее. Однако Хупер не желал становиться лёгкой добычей. Уж чего-чего, а силы ему было не занимать. Он вывернулся, и новоиспечённые гладиаторы снова вцепились друг в друга словно клещами. Откуда-то сверху в драчунов ударило заклинание. Не узнать исполнителя сложно, Летучемышиный сглаз оставался визитной карточкой Джинни. — А ну, по углам, живо! — скомандовала она. Парни, отмахиваясь, с трудом вскочили на ноги. — Хватит!.. Гарри! — тот тоже, заспанный, нарисовался на лестнице. — Почему ты их не остановил? — Джинни очень не нравилось видеть брата с разбитой физиономией прямо с утра. — Не успел, — схитрил Гарри и в знак солидарности подмигнул Рону, отшвыривающему летучих мышей направо и налево. Те стукались о стены и рассыпались в воздухе угольной пылью. Присаживаясь на диван, Гермиона заметила жест Гарри, но ничуточки не разозлилась. Она сама себя не узнавала. Чувствовался азарт и... радость! Уж точно не оттого, что губа Рона оказалась сильно разбита. Хупер, конечно, ещё тот здоровяк, но и у него красовался неплохой отёк под левым глазом. Джинни со знанием дела колдовала над братом. Видно, это входило в обязательную программу заклинаний от Молли Уизли. Гермиона сделала бы это сама, только вчерашняя ссора отбила желание приближаться к Рону. Судя по увиденному, Сандра стала чем-то большим, чем случайным эпизодом, и этот факт причинял незначительную, но боль. Будто где-то внутри тлела надежда, что всё ещё можно исправить. И расставание опередило чувства... На лестнице показались Томас и Лонгботтом. Они о чём-то негромко переговаривались, уклоняясь от зачарованных летучих мышей. Хупер уступал в ловкости Рону, и они разлетались по комнате как попало. Пока в гостиной царили суета и гам, мысли Гермионы оставались заняты совсем иным, ведь в сознание ворвалось ещё одно воспоминание: Малфой. Злой, растерянный, опасный. Снова Малфой. Способный вдруг проникать в чужие мысли. Но как? Это его дар, который он всячески скрывал? Или бывшим Пожирателям подобное даётся легче, чем другим? За это, конечно, в Азкабан не сажают, но и по головке не погладят. И опять Малфой. С необъяснимой мукой в глазах, с горячим дыханием и «змеиным» сердцем, до которого хочется дотронуться. Отогреть. И тут в мозгу запульсировало: «Ты поцеловала Малфоя. Ты сошла с ума и поцеловала его. И эти пару секунд... Господи, ну почему вот их-то ты не забыла!» Эти воспоминания не просто вернулись — захлестнули. Промчались в голове диким вихрем и замерли... на губах. Гермиона неосознанно коснулась их. Скользнула в сторону и вниз, к подбородку, не понимая: «Зачем я это сделала? Зачем я это...» — ...чувствую, — тише, чем стук сердца. Дурацкое наваждение. «Вместо того, чтобы разбираться в том, что творится с Роном, ты думаешь о губах Малфоя...» ...мягкие. Останови это. ...тёплые. Прекрати. ...приоткрывшиеся в ответ. Хватит! Может, это какое-то колдовство? Тёмное. Сильное. Незнакомое. Потому что Малфой — всего лишь Малфой. Ничего особенного в его губах нет. Чувств нет. Нет в этом ни сердца, ни логики. Так во что он ввязался, ведомый собственной злобой? И за что тянет её за собой? Не подойдёшь же и не спросишь в лоб! «Ты вообще к нему не подойдёшь». Никогда. Сама — никогда. Гул усилился. Хупер орал на Финнигана. Томас и Лонгботтом над чем-то смеялись. Джинни, явно вставшая не с той ноги, читала брату нотации, подозревая неладное в том, что обнаружила Гермиону среди ночи далеко не в собственной кровати. А Рон огрызался, чем ещё больше злил сестру. И тут Гарри решил успокоить всех разом и заодно сменить тему. Он закричал во весь голос: — Со следующей недели я начну проводить отборочные. Направьте свою энергию в иное русло: на квиддич, — Гарри обошёл диван и присел рядом с лучшей подругой: — Гермиона, у тебя всё в порядке? Неважно выглядишь... Она не сразу заметила его, погружённая то в очередные теории заговора, то в планы по спасению. Подозрительность — не такая уж плохая черта. Особенно если чутьё твердит: «Что-то тут нечисто». С Малфоем. И с Роном. Кстати о Роне... После вчерашнего она ничем ему не обязана. Уже вырос. Хватит с ним возиться. Ей что, больше всех надо?! Его резкие слова оставили не всем видимые раны. Вновь подступила обида, и горечь рвалась наружу. — Помятый у меня вид, да? — спросила Гермиона, поправляя одежду и часто моргая. Но Гарри смотрел слишком долго, чтобы не заметить непролитых слёз: — Немного. Но это не страшно, — страшно другое: — Хочешь, я поговорю с... ним? — он даже не прятал неловкость. — О чём, Гарри? — Гермиона спешно закачала головой. Удивительно, как он умел и молчать, и сочувствовать одновременно, едва-едва коснувшись руки. Натянутой улыбкой его не обманешь. — Не всех можно спасти. — Я знаю, вы не помирились, но... думаю, Рон обидел тебя. Больше, чем прежде. Наверное, он не заколдован, а просто... — Гарри искал слово помягче: — ...спятил. — Всё в порядке. В полном, — прозвучало не слишком убедительно. Так и есть: улыбка не сработала. — Забудь, — Гермиона сама не заметила, как положила ладонь на бедро Гарри. — Сейчас меня больше волнуют две проблемы... — рассуждала она, пока Гарри не мог отвести взгляд от тонкой руки. — Первая: почему я проснулась не на лестнице, а в гостиной? Странный провал в памяти. Это не мог быть Малфой? И что она опять про него вспомнила? — Гарри! — окликнула Гермиона, и тот поднял растерянные глаза. — Ну, это не проблема, — как можно более непринуждённо заявил он, но Гермиона уже заметила, что её рука лежит на его ноге, — и отдёрнула. Долго это продолжалось? Возникла неловкая пауза. Гермиона обескураженно смутилась, только следующие слова Гарри вернули самообладание: — Рон тебя принёс. Она покосилась на того с недоумением. Что-что, а выбивать из колеи он умел. — А какая вторая? — уточнил Гарри. Гермиона не могла понять логику Рона. А такая существует? — Как можно ускорить изготовление, — она понизила голос до шёпота, — сыворотки правды? Гарри насторожился: — Зачем тебе это? — На всякий случай спросила, — она вскочила с дивана и отмахнулась. — На какой такой всякий случай? — Гарри поднялся следом. — Что происходит? — Не бери в голову, — Гермиона побежала вверх по лестнице: освежиться и переодеться. — Этот вопрос может попасться на экзамене, — она нагло врала лучшему другу и даже не краснела. Но выхода не было. Не рассказывать же про выходку Малфоя! Сейчас дело касается их двоих, а не спасения мира. — Кажется, я вспомнила ответ, — сообщила она уже у дверей спальни. — Если что, идите без меня, я догоню. Гарри покосился на Джинни. Она всё ещё колдовала над Роном и ворчала прямо как Молли. Как бы то ни было, но трёпку от сестры он всё-таки заслужил.* * *
На сдвоенной Защите от Тёмных искусств царило оживление. Профессор Дамблдор, возвышаясь над студентами шестого и седьмого курсов, словно исполин, прогуливался по подиуму для дуэлей, заложив руки за спину, и вещал с серьёзным видом: — Бессмысленно напоминать, что седьмой курс — последний. Но это не значит, что по его окончании вы как волшебники достигнете вершин мастерства и что учиться больше нечему. Более того, магия — это инструмент, который всегда должен быть острым. В преддверии ЖАБА важно напомнить, что мой предмет не терпит лени и безответственности, поэтому занятия, занятия и ещё раз занятия... Отныне я хочу, чтобы каждый получил возможность испробовать свои силы, оценил сильные и слабые стороны и тренировался более усердно. Обязательное условие всех дуэлей — невербальность. Вы будущие выпускники, а не первокурсники. А некоторые заклинания эффективны только так. И ещё одно: я решил предоставить всем особую привилегию. Отныне не я, а вы сами будете выбирать себе соперника. Любого! Но, предупреждаю, он может быть вызван лишь единожды, иначе мы не закончим до завтра. Делайте выбор обдуманно, и если кому не повезло, тот сам виноват. Специально для факультета Слизерин говорю, отвертеться не получится. Дуэль заканчивается, как только противник сбит с ног или обезоружен. Всё понятно? Студенты, выстроившиеся шеренгой вдоль подиума, кивнули. — Хорошо. Тогда начнём, — Дамблдор замер в центре помоста и резко развернулся вправо: — Мистер Уизли... Глаза Рона округлились. — Я? — А что, здесь два мистера Уизли? Нет? Тогда прошу вас, — профессор прошествовал назад, к краю. Рон, переглянувшись с Гарри, вытащил палочку и поднялся на подиум. — Выбирайте соперника, — продолжил Дамблдор. — И не тяните время, я этого не люблю. Рон не нервничал — он сосредоточенно смотрел на друга, которому что-то негромко говорила Гермиона. Гарри стоял в нескольких метрах впереди, ближе к центру шеренги, немного повернув голову, и оставался спокоен и невозмутим. Но держал палочку наготове. Большинство ждали, что прозвучит «Поттер», однако выбор удивил всех: — Малфой, — чётко и твёрдо. Даже не посмотрев в его сторону. Забини присвистнул. Студенты зашептались, а Драко от неверия не трогался с места. Похоже, Уизли решил передраться с бывшими парнями Фоссет просто ради забавы. Гермиона забыла об обещании, данном себе ещё с утра, — держаться подальше от Рона, подлетела ближе и выпалила: — Что ты делаешь? Ты не всё о нём знаешь! Рассказать про легилименцию? Ага, и заодно подробности. Нет уж!.. Гермиона резко повернулась: — Гарри... — внешне шёпот, а внутри — крик о помощи. Но Поттер только качал головой. С какой стати? Рон сделал свой выбор. Неожиданный, конечно, но вполне понятный: старые счёты. О других мотивах не знал. — Хорошего же ты мнения о моих способностях, Гермиона, — разозлившись, огрызнулся Рон. — Не лезь! Без тебя разберусь! Она гордо вскинула голову и вернулась на место. В конце концов, даже Тёмный Лорд не прибегал к легилименции постоянно. Но вряд ли Малфой откажет себе в удовольствии утереть нос Уизли. С другой стороны, с гриффиндорцем не всё так просто. Сейчас Гермиона не жалела, что не брякнула про легилименцию, это бы увеличило неуверенность Рона. Драко, стараясь игнорировать косые взгляды, поднялся на подиум. Нелепая беготня Грейнджер только позабавила его: «Ну ничего не меняется... Типичная нянька. Всё — блин! — прощающая». И что эта доброхотка успела натрындеть дружкам? Драко готов был поспорить, что о стычке им неизвестно. Или Грейнджер не Грейнджер, гордыни не занимать. Предвкушая быструю победу, он вытянулся в струну, наставляя: — Поклон, Уизли, — ехидный голос не выдал ни грамма нервозности. — Правила не забыл? — «Придурок», — одними губами. — Только после тебя, — ответил Рон тем же тоном. — Хорёк. Ноздри Малфоя нервно раздулись. Он осторожно показал обидчику средний палец. Уизли невольно дёрнулся вперёд, но вовремя спохватился. — Прекратите паясничать, — вмешался Дамблдор, со своего места не заметив неприличного жеста. Время шло, а ритуалы Аберфорт и раньше не считал обязательными. — Это тренировка, а не обмен колкостями. Начинайте! Палочки взметнулись в воздух. Драко сосредоточился. Лицо напряглось. Рон криво улыбнулся и напал первым. Ухмылка сошла с лица, как только Малфой не без труда, но отразил удар. А заодно убедился, что пробить защиту того, кто не боится, — сложно. Оба дуэлянта явно настроились на настоящий бой. Дамблдор довольно улыбался. Пару минут удар сыпался за ударом. Девушки замирали, парни иногда отпускали тихие шуточки — чаще слизеринцы. Рон нападал достаточно однообразно, но Драко не уступал. Его стратегия глухой обороны давала свои плоды. Гермиона уже подозревала, что у Малфоя не получается и нападать, и копаться в чужих мозгах одновременно. И тут он выкрикнул Рону прямо в лицо: — Я не лохматое чудовище, тебе меня не поиметь! Слизеринцы засмеялись. Гермиона покраснела и в эту минуту возненавидела Малфоя. Его подлые, некрасивые приёмы не должны были уже удивлять. У Поттера зачесались кулаки. Уизли побагровел. Он лишь на мгновенье замешкался, и Драко этим воспользовался — сбил его с ног. — Это нечестно, профессор! — возмутилась Парвати. — Малфой сказал гадость про Гермиону, — странно, но той тут же захотелось наложить какое-нибудь малоприятное заклинание на болтушку. — Мисс Патил, — спокойно ответил Дамблдор, — а в бою могут сказать и не такое. Мистер Малфой дрался невербально, а значит, моих правил не нарушал. Посочувствуйте ему, мисс Грейнджер, он хотел оскорбить вас, а выставил мерзко себя, — ударить словом Аберфорт умел. Драко на секунду опустил глаза. Гермиона не могла поверить: ему не по себе? Неужели... стыдно? — А вы, мистер Уизли, — добавил Дамблдор, — впредь держите эмоции под контролем и не поддавайтесь на провокации. Смотрелись вы достойно, но проиграли. Рон злился, и это было заметно всем. Ругаясь под нос, он спускался с подиума, сжимая волшебную палочку обеими руками. Казалось, ещё чуть-чуть — и раздастся сухой треск сломанного дерева. Гарри сильно раздражало то, что нельзя вызвать повторно самодовольного, наглого, напыщенного, будто индюк, Малфоя. Гермиону не радовал такой исход, и ей почему-то стало жаль Рона. Проиграть слизеринцу... Да ещё Малфою... Злые языки прохода не дадут. И теперь есть только один способ вытеснить столь неприятный инцидент — устроить что-то из ряда вон. Десятки глаз сразу заставляли нервничать, ей было не по себе. Предстоящая дуэль не беспокоила, а вот лишнее внимание... Гермиона смело вышла на подиум. — Я могу вызвать любого в этом зале, профессор? — пытливо спросила она. — Я же сказал, — ответил Дамблдор. — Абсолютно. Ну, кроме мистера Малфоя и мистера Уизли, разумеется. Гермиона краем глаза заметила: Он смотрит. Не Гарри. Не Рон. Он. По спине пробежал холодок. Только от одного взгляда, который ледяной коркой покрывал мозг. И это не страх — это... ...уязвимость. Но Гермиона Грейнджер не сторонник долгих решений. Она расправила плечи и храбро заявила: — Тогда я вызываю вас, профессор. На какое-то время воцарилась полная тишина. Гарри, казалось, уже привык к неожиданным заявлениям Гермионы, но такое!.. Он поправил очки: «Что с ней? С ума сошла?!» Джинни будто мысли прочитала, потому что прошептала: — Это стресс. Обычный стресс. Под названием «Рон Уизли». И он — придурок! — Джинни не знала, что именно произошло, но сомнений насчёт поведения братца не осталось, когда Гермиона проснулась с усталым лицом в общей гостиной. Спорить со своей девушкой Гарри не собирался. Предстояло нечто особенное: «Интересно, что ответит Дамблдор». А тот, если и был поражён, сохранял полное спокойствие. Чуть поклонился Грейнджер и вытянул палочку. Гермиона сделала то же самое. За спиной Гарри раздался сварливый голос Малфоя: — Узнаю выскочку с её манией величия и непобедимости, — он специально подошёл ближе, чтобы Поттер услышал. — Она, должно быть, и алтарь в свою честь соорудила. Гермиона уловила едкие слова и посмотрела на Гарри, словно говоря: «Не связывайся с ним». Джинни обозвала Малфоя «слизеринской высокомерной задницей», но Гарри даже не обернулся. И это было не похоже на него. Ни «Заткнись!», ни «Ты уже и сам себе, наверно, надоел своими однообразными издёвками!». В общем, ничего. Умно, конечно, но когда у лучшего друга появилась железная выдержка? Или предстоящее было важнее стандартного обмена любезностями? Дуэль началась. Два курса следили за ней, затаив дыхание. Дух захватывало от разноцветных лучей, рассыпающихся перед невидимой защитой. Тающих. Сталкивающихся. Стекающих на пол бледными струйками. Искры разлетались, кружились вихрем, просачивались сквозь подиум, исчезали у ног... Дуэлянты не отступали и не уступали друг другу. Патил не выдержала — ахнула. И, как заворожённая, произнесла: — Жаль, Луны здесь нет. Живописная картина получилась бы. Гермиона выглядела опасной в своей уверенности. И из-за этого ещё более красивой. А профессор оставался, как прежде, внешне невозмутим. Только глаза выдавали восхищение. Не каждый день студенты бросают вызов. И какой!.. Аж палочки дымят. Разноцветные лучи снова столкнулись, слились и затрещали, выдавая истинное противоборство. Нужно было лишь подождать, чья магия возьмёт верх. Гермиона не сдавалась. Она, не двигаясь, бросила горящий взгляд на Гарри, тот так и стоял в центре шеренги, словно пригвождённый. А позади него, подперев стену, сложив руки на груди, красовался Малфой. Гермиону отвлёк его знакомо тягучий голос: — Удиви меня, Грейнджер... И она заметила это. Заметила и застыла статуей, не моргая, будто зарядили Петрификусом. Малфой не отводил от неё заворожённо-насмешливых глаз. Его правая рука приподнялась, и большой палец замер у уголка рта. Чуть коснулся его. И очень медленно заскользил по нижней губе... Гермиона с бешено бьющимся сердцем отвела взгляд и, наконец, сморгнула наваждение. Она задержала дыхание, потому что сознание словно затянуло в омут памяти, и... проиграла. Её палочка тут же оказалась в руках Дамблдора. — Не расстраивайтесь, мисс Грейнджер, — утешал он, протягивая назад отвоёванное. — Дрались вы отлично, но я всё-таки профессор. Кто следующий? Гермиона спускалась по лесенке, злясь на саму себя, и заметила, как неприятно кривит рот Малфой. Но в глазах — что-то иное... Необъяснимое. Рон отступил в сторону, не говоря ни слова и предоставив эту возможность Гарри: — Ты молодец, Гермиона. Пусть ты и проиграла. — У всего есть и хорошая сторона, — она задумалась. — Ясно же, что-то происходит... Что-то нелогичное. Есть вещи, которых я не понимаю, и меня это настораживает. Всё. Настораживает. Гермиона ненавидела не людей — неизвестность. А именно, когда отгадка где-то рядом, но ты бродишь и бродишь кругами, бестолково стучась не в те двери. — Ты говоришь загадками. Так что я тоже не понимаю, — Гарри обернулся, словно почувствовал тяжёлый взгляд. Малфоя за спиной уже не было. — Позже разберемся, — Гермиона пожала плечами и шутливо подтолкнула друга к подиуму: — Вызови Джинни. Это будет забавно, — та вскинула брови. — Поверьте, вам обоим это понравится, — она зашептала: — Не меньше, чем ночные свидания. Гарри смутился. И удивился. Таких замечаний Гермиона ни разу себе не позволяла. И значит, она точно не в «порядке». Как бы ни пыталась убедить всех в обратном! Так уж вышло, что люди, их слова и поступки часто влияют на нас, даже если мы сами считаем иначе.* * *
Драко взял за правило нарушать правила. Поразительно, как быстро стали вдруг раздражать сокурсники! Ну, кроме Нотта... После войны тот просто держался особняком: молчаливым и неприступным. Голова трещала от их мелких проблем, от банальных издёвок над студентами других факультетов, от бахвальства, что прёт из ушей. И уже тошнило от показного слизеринского превосходства, потому что реально — пф!.. — пустая болтовня. Ведь копни глубже — и каждый сам за себя. А чем он лучше? Чем?! Тем, что влез в такое болото, что и не выбраться? Драко играл с огнём. А точнее, с Реддлом. Или, может, всё было как раз наоборот, и сам Том развлекался по полной. Так или иначе, эта тайная забава затягивала: очень опасно, жутко странно и безрассудно. Да, злят вечные издёвки Реддла... Да, терзают отголоски прошлого... Но на деле — не такие уж и бесполезные разговоры. Неудивительно, что Тёмный Лорд умел вести за собой. Как и внушать страх. А дикое желание вырвать тот с корнем, наплевав на последствия, не боясь оставить на его месте зияющую дыру, оказалось сильнее запретов. Законы и правила вообще условны. Созданы неизвестно кем неизвестно для чего. Если только ради удовольствия послать их подальше! Драко уже больше часа маялся дурью в своей заброшенной «келье», а Реддл только сейчас решил, наконец, съязвить: — Ну и долго я буду наблюдать этот бред? Малфой, я думал, ниже скатиться уже некуда. Но ты, чувствую, ещё не раз удивишь меня своей тупостью! Драко поморщился и потёр пальцами переносицу, отгоняя подступающее раздражение. Слез со стола и придал лицу более спокойное выражение, прежде чем обернуться и ответить: — Придумал бы что-нибудь новенькое. Ты как испорченный патефон в кабинете Слизнорта: скрипишь и действуешь на нервы! Драко угрожающе нацелил палочку, оценивая реакцию Реддла... Безразличие. Полное. Это задело. И отбило охоту продолжать представление. Малфой резко развернулся и в очередной раз швырнул заклятие в листок бумаги, приклеенный к стене. Пергамент, изрезанный на мелкие кусочки, разлетелся снежными хлопьями. Простейшая магия, доступная и первокурснику. Драко наблюдал, как обрывки, кружа, падают на пол, и решил, что стоит повторить ритуал. Только теперь взорвать, чтоб и ошмётков не осталось! — Репаро, — заклинание уже осточертело, но рисунок стал как новый. Драко поднял его и задержал взгляд на изображении. Оно расплывалось и вновь обретало чёткость, стоило моргнуть, а ведь хотелось совсем иного... Весьма хотелось. Но Малфой мешкал, раз за разом склеивая картинку. Нет, уничтожить набросок не жаль. Жаль, что этот образ, как паразит, прочно засел в мозгу и теперь тянет из него нерв за нервом. Драко смотрел и смотрел на «портрет», будто ждал, что получит ответ: почему Грейнджер сделала это? С ним. Говори! Ах, если бы... — Очередной шедевр? — без тени ехидства выдал Реддл. — И отчего только губы? Держишь их обладателя в тайне? И зачем? Я не желаю знать, чьи они. — А тебе никто и не скажет, — усмехнулся Драко, в этот раз не удостоив собеседника даже презрительным взглядом. Крепко сжал палочку и, скривившись, проткнул изображение точно в центре, наслаждаясь звуком разрываемой бумаги. Медленно, туда-сюда повозил листком по древку и остался доволен содеянным. Но сболтнул лишнее: — Это просто ещё одна ошибка. Непростительная. — Похоже на тебя. Но не истери. Ты молод и сильнее подвержен страстям. Пройдёт... Если работать над этим. И хотя в сексуальном влечении нет ничего смертельного, иногда оно делает нас уязвимыми. Помни, что девушка — это всего лишь тело. Красивое. Желанное. Но подверженное эмоциям и порокам больше нас. Этим надо пользоваться. И не привязываться. Никогда! Иначе она приобретёт над тобой власть, и ты больше не хозяин себе, а её раб. Хочешь избавиться от влечения? Пресыться им, если возможно. Всё в этом мире временно, плотские желания — тем более. А вот твои способы борьбы со слабостями весьма своеобразны. Драко вспылил: — Чушь! Это не влечение, Реддл! Ни хрена это не оно! — Разве? — не голос, а змеиное шипение. — Почти час потратить на рисунок, с маниакальной сосредоточенностью выводя линию за линией... и это не оно?! Реддл заговорил вполне по-человечески, но громче и громче: — Мысленно ты прикасался к этим губам, Малфой. С каждым. Росчерком. Карандаша. Проникся тягой, подогревая собственное либидо. А что ты сделал потом? Что?! Думаешь, рвать кусок бумаги снова и снова в надежде избавиться от соблазна — не идиотизм? Так ты идиот?! Нет, ты слюнтяй! — последнее не сказал — плюнул в лицо. Странно, но Драко перестал бурно реагировать на оскорбления такого рода. Наверное, постепенно вырабатывался иммунитет. Бесило другое — Реддл был прав. Драко рисовал и чувствовал нежность этих губ. Как и то, что один бесконечный миг хотел ответить на поцелуй. Хотел. Но не сделал же! А теперь эти губы везде... Он ощущает их невесомые прикосновения. Во всём. Это противно. Потому что похоже на навязчивую идею. И сколько ни пытаешься стереть, смыть, искусать, а теперь ещё и разорвать эту нежность — не выходит. Реддл повторил «слюнтяй» громче. Грубее и брезгливее. Едкое слово пощёчиной прилипло к коже, вызывая желание отодрать его ногтями и швырнуть обратно. Злость бурлила в горле, поэтому оставить подобное без угроз Драко не смог: — Заткнись, Том! Следи за своим языком. Иначе я его рассеку. Ты знаешь, чем грозит твоя ересь, — лёгкий кивок, как подтверждение своей правоты, — знаешь... А теперь представь последствия и зафиксируй этот момент на будущее. И насчёт губ... Повторяю для самоуверенных до смерти Тёмных Лордов: это не слабость, а жалкая ошибка. И вопрос. Который сам по себе бесит меня! Я не понимаю... Драко замолчал и уставился в сторону Реддла с ожиданием, как будто тот мог помочь. Абсурд! Не зная сути проблемы? И это ведь не касается захвата мира. Только героини ночных кошмаров: грязнокровки. — Так, Малфой... Бесплатный совет. Хочешь ответов? Хоти. Но что бы девица ни сделала, что бы ни сказала, это всё напускное. — У каждого есть свой скелет в шкафу. И её скелет мне бы пригодился... — А ты забудь про легилименцию. Она выматывает. Глубоко в подсознание тебе не проникнуть. Ты не я. Лучше запомни золотое правило: не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней. А заодно других. Выверни наизнанку. Изврати. Пусть ситуация работает на тебя. Включи остатки мозгов и используй любые возможности ради одной цели: сменить жертву. Или победителя. В конце концов на его место всегда, слышишь, всегда приходит другой. Драко задумался: «Извратить? Как?!..» А вслух: — Это звучит легко. Но на деле... сложнее. — Значит, девчонка не дура. И не так доступна, как другие. В любом случае, ты сильнее её слабостей. Внуши это себе, болван, даже если это не так! Просто поверь, что можешь. Ты изворотливее. Ты амбициознее. Ты слизеринец! Наступи на горло правилам и найдёшь выход. Но если решишь последовать моему совету, уясни раз и навсегда, иногда к жертве надо подкрадываться, а не бросаться с наскока, вгрызаясь мёртвой хваткой. Драко запрыгнул на подоконник и задумчиво уставился в окно, расслабленно покачивая одной ногой. Уже давно стемнело, и ночной Хогвартс светился огнями, завораживая. Казалось, он забыл про рисунок, но, плотно сжав челюсти, почти сразу смял его. Резким движением руки стёр с губ наваждение и направил палочку точно в цель — на опасного собеседника: — Любишь ты толкать речи, Том. Только толку от них — ноль. Как и от тебя! — Осмелел, гадёныш? — голос не дрогнул. Реддл ничуть не испугался, словно не сомневался, что ему ничего не грозит. — А вот несколько недель назад ты считал иначе. Твоё желание властвовать над умами уже оказалось сильнее страхов. Ведь знание — сила, и за неё надо платить, потому легилименция так выматывает. Повзрослей, щенок! Осознание своих возможностей лишь увеличивает их, а ты то жжёшь эмоции, то рвёшь, и в итоге — проигрываешь. Хотел бы я знать, кому в этот раз? — Тёмный Лорд противно оскалился. За что тут же был отправлен в сумку и запечатан. Наглухо. Потому что достал. Драко захотелось наконец-то побыть одному. И подумать. Он медленно провёл пальцами по откосу, исследуя каменные неровности. Сознание обволокло тёплым облаком. Две буквы... Его маленький тайный уголок. И место встречи. Вспомнился отец в соседней камере и его слова осипшим усталым голосом: «Какая глупость!.. Но тогда я так не считал». Возможно, две полустёртые буквы «Л» и «Н» и показались бы кому-то ребячеством. Даже Драко. Но не сейчас. В такие минуты они согревали и делали ближе. А иногда скручивали внутренности в районе солнечного сплетения, и это был тот самый случай: Здесь отец в первый раз поцеловал маму. Или, может, она его? В мозгу искрилось негодование: «Как меня... Грейнджер. Чёрт, но зачем? То есть теоретически ясно — отвлечь, но... так?» И почему эта херня не выходит из головы вместе с чёртовыми губами?! Волшебная палочка упала на ногу, одним кончиком ударившись о подоконник. Драко ухватил листок пергамента обеими руками. Он рвал, рвал и рвал его на мелкие клочки и бросал в открытое окно: краденый поцелуй разлетался по ветру. Обрывки, словно осенние листья, кружили в сторону Чёрного озера и, так и не принося облегчение, хаотично исчезали из виду. Но Малфой решил: главное, подальше от него. И тут он заметил у воды одинокую фигуру. Кажется, девушки... Потянулся за палочкой. Подходящее заклинание само сорвалось с губ. Пара минут соколиного зрения, полная луна и ночные факелы замка облегчали задачу. Но даже в полутьме все кошки серы... пока — о, Мерлин! — не начнут раздеваться. И уж точно не те, что с венком из дурацких цветов в руке и гнездом на голове вместо волос! «Грейнджер...» — Малфой уже не сомневался, что провидение над ним издевается. — Что, блин, происходит? Топиться собралась? — он ухмыльнулся собственному предположению. — Купаться? Ночью? Вот ненормальная! Жить надоело? Мантия Гермионы приземлилась на берегу рядом с обувью. Драко, наблюдая за необычной сценой, на какой-то миг впал в ступор. «Не ты один не спишь. Наверняка не ты один это видишь. Забудь. Малфой, ты и правда слюнтяй!» Он отвернулся. Стал нервно постукивать кулаком по ноге и снова взглянул в окно: — Нет, совсем сдурела! Русалки же утащат на дно вместе с грёбаной магией! Он спрыгнул с подоконника и подхватил сумку. Драко действовал по наитию — взмахнул палочкой, отменяя запирающее, и рванул в сторону двери. Он пронёсся по коридору седьмого этажа с одной мыслью: «Какое тебе дело? Какое?!.. Твоя фамилия Поттер?» Но ноги уже несли дальше и дальше. Поймает дежурный или того хуже — бесполезный Филч, — не волновало: вот сам и станет спасителем обезумевшей Грейнджер. Если будет ещё что спасать... И откуда такая тупая самонадеянность? Это же не турнир! В подводном мире свои законы: незваных гостей могут убить. А вот и выход из замка... «Найди другой способ вернуть долг. Оплати похороны. Поплачь над её бездыханным телом... ...Ты не успеешь. Пусть у Поттера болит голова. Или, на крайний случай, у рыжего! Довёл подружку до идиотизма. Что она задумала вообще?!» По дороге к Чёрному озеру Драко уже шёл, а не бежал. И с каждой минутой всё медленнее. Со стороны могло показаться, что он прогуливался, наслаждаясь ночным воздухом. Голова Грейнджер несколько раз показывалась на поверхности, и это успокаивало. Значит, русалки одинокую незваную гостью не тронули. Почему-то... Но, возможно, это пока... И лучше бы так и осталось, потому как лезть в воду абсолютно не хотелось. Опершись спиной о ствол старого дерева и сунув руки в карманы, какое-то время Драко наблюдал за происходящим стоя, пока взгляд не упал на неосмотрительно брошенную неподалёку одежду и... ...волшебную палочку. Вот это бонус! Бесплатное, необыкновенно вкусное приложение к миссии по спасению гриффиндорской задницы. А ведь уже хотел плюнуть и уйти. Ухмыляющийся Малфой, отбросив сумку в сторону, поднял палочку, уселся прямо на одежду Гермионы, положил руки на колени и вновь уставился на тёмную гладь, вертя в пальцах неожиданный трофей. Вскоре Грейнджер вынырнула, подставив полной луне свой профиль, отбросила мокрые пряди с лица и... засмеялась. Радостно и непринуждённо. Даже счастливо. Видно, совсем забыв об опасности. А в следующую секунду с восторженным возгласом и тихим всплеском снова ушла под воду. Драко перестал крутить волшебную палочку и поймал себя на том, что... О, Мерлин!.. Улыбается. Как дурак. Малфой разозлился сам на себя и намеренно выпустил палочку Гермионы из рук, как будто в его секундной слабости виновата она. Ведь эти несколько мгновений он не просто улыбался, а — о, чёрт! — не ненавидел Грейнджер. Она будто распространяла своё пагубное воздействие на всё, чего касалась. Касалась... Целовала. Драко почти рычал, проклиная навязчивые мысли. Он уничтожит их. Сам. Сейчас. Не зная как, но уничтожит! Изживёт. Превратит в пепел и развеет по ветру. А пока просто подождёт, когда его заметят: «Ночка обещает стать незабываемой!» Он почувствовал азарт и лёгкое возбуждение: кажется, Грейнджер направилась к берегу. Драко напрягся. Свою палочку он, недолго думая, убрал в карман. Во-первых, в прошлый раз это не спасло. А во-вторых, никто не упрекнёт в преимуществе. Вдруг захотелось выиграть вот так — один на один. Без магии. «Или снова вынырнет, или тебе придётся прыгать за ней. Ну что за дура?!» Прошло совсем немного времени, и Грейнджер снова показалась на поверхности. Похоже, она нащупала ногами дно, потому что из воды стала видна линия плеча. Снова отбросила мокрые волосы и... замерла в нескольких метрах от берега. Искреннее возмущение не удивило: — Малфой! — И как ты угадала-то?! Умнеешь на глазах. — Не смешно! Что ты... — Гермиона смахнула капли с лица, — что ты здесь делаешь после отбоя? Драко кичился от самодовольства: — Как что? Ловлю рыбку в мутной воде, — он поднял с берега камешек и бросил в тёмную гладь. Грейнджер невольно обернулась, услышав «бульк» за спиной. — Минус двадцать баллов Слизерину за нарушение режима, и уходи! — если б глаза умели прожигать дыры, то кое-кому бы точно не поздоровилось. — Так это ты сегодня дежуришь? Интересный у тебя подход к своим обязанностям. Ещё один камешек полетел в воду, и всплеск раздался совсем рядом с Грейнджер, заставив её чуть отступить влево. Драко резкими движениями обтёр ладонь об ладонь и снова сложил руки на коленях. — Я сказала, убирайся! Гермиона сделала маленький шаг вперёд, теперь стоя в воде по плечи. И с чего вдруг решила, что Малфой послушается, если проявить настойчивость? Он и не думал: — Ну прямо дежавю какое-то... Мне приказывает идиотка, сунувшаяся в Чёрное озеро одна и без охраны. Ты рехнулась? Русалки не безобидные флоббер-черви, утащат на дно и не побрезгуют. Или ты возомнила себя первой красавицей Хогвартса и эти милые, — саркастичное замечание, — озёрные жители радостно примут тебя в свою обитель? Ха!.. Драко помнил, что опасные создания испытывают некоторую душевную слабость к привлекательным и невинным девушкам. Но последнее, по его мнению, к Грейнджер не относилось. Гермиона поёжилась и крепче сжала в левой руке пузырёк с заветным содержимым — русалочьими слезами, которые не хотелось нечаянно обронить. Радость от победы омрачалась одним: хитрой физиономией Малфоя. — Так ты решил меня подстраховать? Вот беда... Зря только время потратил. Я, знаешь ли, в этом не нуждаюсь, потому что приняла все меры предосторожности. Никакой палочки и прекрасный дар для обмена. А чтобы точно не тронули и прислушались к просьбе — невинность и обезоруживающая нагота. Вот последнее сейчас стало новой проблемой. Кроме начинающегося озноба, конечно. Раньше, пока двигалась, он практически не чувствовался. — И зачем ты полезла в воду? Только не ври. Драко сунул руку в карман. Сжал палочку и попробовал прочесть мысли. Ситуация самая подходящая, но — вот дьявол! — не получалось. Сознание упиралось в стену. Похоже, Грейнджер совсем не боялась. «Реддл же сказал, забудь про легилименцию». Он вальяжно сцепил руки в замок. — Давно хотела это сделать, — соврала Гермиона, потирая озябшие плечи. — Мечта детства: поплавать с русалками тёмной лунной ночью. При свете звёзд, — лгунью заносило: — Подальше от невыносимо любопытных мерзавцев! — А врать, между прочим, нехорошо, — Драко поцокал. — Так на самом деле, зачем? — Тебя это не касается. Уходи, — Гермиона медленно переминалась с ноги на ногу, чтобы не стоять неподвижно. Попалась, да, и что?! Жутко стыдно, но цель оправдывала средства. — И не подумаю. Я охраняю тебя от страшных монстров, — ехидно заявил Драко, расцепил руки и ненадолго опустил взгляд. — Твоя палочка рядом со мной, одежда — подо мной, и мне очень любопытно, как много её осталось на тебе? Выходи — проверим, — он театрально поманил Грейнджер пальцем. Та вспыхнула, как спичка: — Отвернись! Сейчас же! — щёки горели огнём. Злость подогревала, даже лёгкий озноб пропал. Но Драко — вот гадёныш! — мотал головой и подхватил с земли палочку Гермионы. Непростительная ошибка: позволить дважды себя разоружить. — Грейнджер, ты за кого меня принимаешь? Я не с того факультета, чтобы воротить нос от подобного зрелища. Хочется поставить на то, что на тебе... ничего. Можно, конечно, встать и проверить, но так интереснее, — на лице красовалась кривоватая улыбка. Вот что смешного? Гермиона внутренне напряглась: положение хуже некуда. Она сделала над собой усилие: — Пожалуйста. Отвернись... Негодник вскинул бровь: — Будь разумна, ради Мерлина! Я похож на того, кто послушается? — Драко опять поманил её пальцем. Она фыркнула и перешла в наступление: — Малфой! Предупреждаю... — Ты мне угрожаешь? — чувствовалось открытое удивление. — Хм. Че-ем? — его голос стал тягучим. — Что, — на выдохе. — Ты, — немного громче. — Мне, — нервно. — Сделаешь? — почти шипение. — Что? — облизав губы. Продолжение фразы сорвалось само собой: — Поцелуешь? Ба-бах. Это сердце ударило в грудь. И Драко, и Гермиона задержали дыхание. Повисла пауза. Он сказал это. Глупо брякнул. Оглушил их обоих. «Это не влечение, Реддл! Ни хрена это не оно!» — Ни хрена... — Малфой издал нервный смешок, похожий на издёвку. Но терзания целого дня не давали покоя. Обратного пути нет: — Ответишь на мой вопрос, и я, так и быть, отвернусь. И в твоих интересах не тянуть с ответом, — прозвучало серьёзно. — Холодно, наверно... Тут даже горячее гриффиндорское сердце не поможет. — Что тебе нужно? — голос дрогнул. Гермиона решила, что ещё немного водных процедур, и простуда ей обеспечена. Драко спросил негромко, но и этого оказалось достаточно, чтобы замереть: — Почему ты это сделала? — уточнять, что именно — пустая трата слов. Обоим ясно, о чём речь. И это не вопрос — искушение. И пытка, потому что... «Что сказать?.. Солгать? В чём? Что не хотела тебя поце...» Окончание застыло в мыслях. И на губах. И произнести его вслух... невозможно. Остановись. — Я сделала это, чтобы вернуть палочку, — Гермиона выдохнула. Она не слишком доверяла обещаниям Малфоя, поэтому предпочла напомнить твёрдо и настойчиво: — Всё! Уходи или отвернись. — Нет! — он покачал головой. — Что «нет»? Я же ответила! — возмущению не было предела. Как будто завалили на экзамене. — Нет, — повторил Драко. — Иначе ты бы не проиграла дуэль. И, значит, врёшь. А во мне очень кстати проснулась любовь к истине, — и опять он не улыбался своей типичной малфоевской улыбкой. Это казалось странным. — Но другого ответа нет! — Или говори правду, или выходи! — Драко вскочил на ноги. Ультиматум вывел Гермиону из себя. Она мёрзла. Но ещё больше — злилась. Так злилась, что кровь струилась по венам всё быстрее и быстрее. Пылая гневом и возмущением, ответный ход сделать было несложно: шаг к берегу. Плавно, но решительно. Максимально расслабившись, чтобы меньше чувствовать холод. И не думать — просто считать удары сердца: такого безумного...* * *
Малфой не ожидал, что Грейнджер осмелится. Что вообще совершит подобную глупость! Он не двигался с места и не мог отвести взгляд от водной границы, за которой начинался соблазн. Плечи... Ещё один шаг навстречу. Нужно было просто сказать то, что требуется, и всего-то... Упрямая. Вот упрямая! Грудь... Натурально. Чокнутая!.. — ведь Грейнджер не идёт — плывёт. Нет — подкрадывается. С горящими глазами. С мокрыми волосами, прядями ложащимися на плечи изящной волной... чуть прикрывающими грудь. Ступает неслышно и мягко, загоняя внутренних демонов Драко в дальний уголок сознания. Беспощадно и смело затыкая им рты. А Гермиона не боится. Странное, ранее незнакомое чувство захлёстывает её вместе со стыдом: ощущение власти над обнаглевшим Малфоем. Его холодное лицо едва заметно меняется, стягивая маску напускного равнодушия, и это дурманит и разгоняет кровь. Гермиона даже замирает на секунду, чтобы проверить... Нет. Не кажется. Это не может показаться! В глазах — приказ. Просьба. Опять приказ: Иди. Ко мне. И снова шаг. А Драко ждёт. С каждой секундой обнажённое тело всё больше и больше открывается перед глазами. Стройное. Влажное. При свете луны сияющее серебристо-серым цветом. Бёдра... «Смирись с этим. Убеди себя, что тебе по хер! И её заодно. Найди потом какую-нибудь шлюху... или подрочи на худой конец». Ноги... «Ох же ж...» — возбуждение приятной тяжестью затапливает тело. Стояк топорщит брюки. Драко переступает, чтобы это не так бросалось в глаза. И что?! Закон природы. Хренов закон! Ноги... Это просто тело. Фригидное. Деревянное. Грейнджеровское. Тело. И оно уже так близко, что можно дотронуться. Уничтожить эти мелкие мурашки собственным теплом. Волшебная палочка выпадает из рук, но какая разница, блин! Не искать же её сейчас... Когда капли воды змеиными струйками стекают по ложбинке между грудей, встречаются с другими каплями, сбегают ниже и ниже... По животу. По бёдрам. Вызывая дикое желание коснуться. Жадно. Языком. И закрыть наконец эти занудно-тёмные, невыносимо-нахальные, искушающие яростью глаза! «Какого хера ты опять в них смотришь?! Ниже. Смотри ниже. Представь грязнокровку на коленях. С членом во рту». Драко медленно опускает взгляд. Должно быть, похабные мысли отпечатываются на лице, как на пергаменте. А в паху по-прежнему ломит. «Шлюха. Мокрая. Голая. Шлюха!» И тут будто плетью по коже. Пощёчина заставляет поднять глаза и отрезвляет. Ненадолго. Это расплата. За шантаж. За порочные мысли. За унижение. Драко стискивает зубы. Теоретически — заслужил. Разозлён, и что?! Что дальше? «Ударить — это гадко даже для тебя, Малфой. А что тогда? Трахнуть?» Драко собирается с духом и выдыхает, повторяя набивший оскомину вопрос: — Почему? — Что — почему? Почему я стою перед тобой голая? Или почему ты такой гад, бессовестная сволочь и мерзавец? Подлец? — Ох, сколько ласковых слов на ночь. Ты хочешь возбудить меня, Грейнджер? Как будто это не так! Она стоит и смотрит на него. Гордая. Красивая. Невозможная в своей смелости, граничащей с развратом. С чуть дрожащими то ли от эмоций, то ли от холода губами. Кажется, он знает их наизусть. Все изгибы и трещинки. Их нежность. А теперь ещё и трепет. И почему-то хочется согреть их... ...сражаясь до боли. Гермиона не успевает ответить Малфою: его губы врываются слишком неожиданно. Обрушиваются своей мягкостью и теплотой дыхания. Жестоко и нагло. Гермиона плотно сжимает губы, упирается кулаками в плечи, глухо мычит, дёргается… Один раз. Ещё один... Но — о, господи! — как же слабо. И чуть сильнее. Только ладони Драко крепко обхватили лицо, не давая увернуться и приятно согревая озябшую кожу. Окутывая своей близостью словно одеялом. — Нет, — роняет Гермиона, но вместе с протестом требовательные губы проникают чуть глубже. Скользят по гладкой поверхности зубов. Ласкают. — От… «...вали». Прекрати. Уйди. Исчезни. «Зачем я тебя чувствую?..» — Зачем? — выпытывает она, не уступая Драко. А в ответ — тишина. Если можно назвать тишиной звук тяжёлого дыхания, уже такого знакомого. До дрожи. Только теперь не страшно, теперь всё... ...гораздо-гораздо хуже. Тепло опускается, разливается по телу жгучей волной, заставляя сердце стучать и стучать как ненормальное. Необходимые слова застревают ещё в мозгу, не позволяя губам даже шевельнуться. А просто ждать. Чего? Малфой уже не целует. Но не отпускает. Гладит пальцами скулы и смотрит в глаза невозможно-долгим-непозволительно-долгим взглядом, а в черноте зрачков только одно: «Впусти меня... в себя». И достаёт этим до остатков сознания. Отключает их. Вот так — ни слова не сказав. И почему нет сил повторить «нет»? Потому что Малфой знает. Он читает... меж строк. И именно поэтому ещё раз, медленно и крепко, прижимается губами к губам. И чувствует, как они приоткрываются без всякого сопротивления. «Дура. Какая же ты дура, Грейнджер!» — она сдаётся — закрывает глаза. Зачем? Но ведь не обязана... Никому и ничем. Она вдруг отказывается анализировать и спорить. Может только чувствовать, как земля уходит из-под ног. И единственное, что держит от падения, единственное, что существует, — губы к губам. Без единого шанса на бегство. ...Драко не понимает, почему делает это. С ней. И с собой. Почему он позволял смотреть в глаза так долго, как не разрешал никому-никогда. И какого хрена творит это снова: Тянется к ненавистным губам. И целует. Целует... Все сильнее и сильнее. Чувствует, как она поддаётся, и упивается этим, будто больной придурок. Наслаждается своей властью и чужой слабостью. Но разве это так? Разве можно так исступлённо целовать того, кого ненавидишь? Как сейчас самого себя. И впиваешься... вгрызаешься в губы, в их нежность, со всей ненавистью и животной страстью. И ощущаешь, как лопается, словно мыльный пузырь, самообладание. Драко почти рычит. И теперь можно заавадиться самому оттого, что именно его язык первым скользит внутрь. В эту сладко-дурманящую темноту. Во влажный горячий рот, чувствуя незнакомый, опасно-прекрасный вкус. Опасный, потому что нельзя-нельзя-нельзя, а ему плевать-плевать-плевать! Драко жадно втягивает воздух. И дышит ей — дышит Грейнджер! Пробует. Проникает. Встречается с её языком и тащится от его движений. Мягких и глубоких. Глубоких, потому что достают до самого нутра. И нет сил открыть глаза, словно не хватает дурацкой... смелости? Пальцы уже застыли на девичьей шее, а в голове одно: «Не лапай. Не смей». Это грёбаное поражение. Остановись. «Только сначала придумай, как ты выберешься из этого... дерьма». Потому что свихнулся. Упал ниже некуда. Потому что материшься с каждым новым вдохом и не можешь оторваться. Что это там вопит внутри? Родовая кровь? Так пусть заткнётся! Потому что весь мир встал с ног на голову. Нерв бьёт о нерв, а вкус греха обволакивает горло. Струится по сосудам, заставляя безмолвно кричать. И что ты делаешь? Ты пьёшь и пьёшь Грейнджер. Втягиваешь нижнюю губу и думаешь только о том, что хочешь ещё... Кусаешь... До боли и стона. И снова лижешься с ней. Ловишь себя на том, что хочешь трахнуть её. Нет, хуже — затрахать до собственной потери сознания. Чтобы вытрахать оттуда даже мысль об этом! И это мучает Драко. Грейнджер. Она разрывает его высокомерие в клочья. «Заткни свой член! Она — само зло. Её губы. Вкус. Язык. Её нагота. Грейнджер опять тебя — вот сука! — мучает. Тем, что почти прижимается. Тем, что не ненавидит тебя!.. Тем, что хочет. Она тебя хочет?» Малфой резко отстранился, заставив Гермиону распахнуть глаза. Его дыхание всё ещё тяжёлое, и слова пропитаны ядом: — А вот и ответ, Грейнджер. Ты сделала это, потому что хочешь меня. Поэтому и не можешь ненавидеть. И позволяешь мне, Малфою, цинично пользоваться тобой. Сейчас. Гадкое чувство — хотеть без взаимности, да? Он знал, как оглушить. Ту, что сама не понимает, почему поддалась этим губам. И что тут можно сказать? Этого не было? Тебе показалось? — Это ты меня п-поцеловал, — Гермиона от волнения и стыда вдруг запнулась на полуслове. — Сам. — Только для того, чтобы ткнуть тебя носом в собственное враньё. Ты ответила на провокацию, Грейнджер, и тебе придётся с этим смириться. Ответила смело и недвусмысленно. Но даже голой ты не вызываешь ничего, кроме жалости! Он наклонился и бросил Гермионе её одежду. Реакция Грейнджер не подвела. И гордость тоже. Высоко вскинутая голова, а в карих глазах — железная выдержка: — Не переворачивай произошедшее. И не делай из меня идиотку! Кем ты себя возомнил?! В чём твоя проблема? Во мне? В том, что случилось вчера? — Лучше подумай о том, что случилось сегодня, дура! Это я — твоя проблема. Одна большая опасная проблема. И, кажется, Уизел тупо сбежал. Он тебя раскусил? Простонала «Драко», когда трахалась? Или, может, когда кончала в первый раз в жизни? Выходит, даже такая заучка умеет хотеть, просто ей претит всё доступное? Банально... А теперь сними с меня ещё десять баллов за непристойное поведение, и забудем обо всём. — Какая же ты сволочь, Малфой! — Ещё какая!.. — потому что врёт даже самому себе. Он поднял с земли сумку и закинул её на плечо. Гермиона не кричала, а шипела: — Пошёл к чёрту! К дьяволу! К дракловой матери! Ты хотел меня вчера, хочешь сейчас, но попроси я тебя сделать это, ты бы испугался. Не смог. Драко это не задело: — Я могу больше, чем ты думаешь. И значит, я всегда буду в выигрыше. Гермиона чуть приблизилась: — Да ну?.. Ты забыл кое-что важное... — каждое слово как обвинение: — Я. Знаю. О. Твоих. Правилах. И это уже игра на равных. — Ты считаешь? — Драко ухмыльнулся, прокручивая в голове подслушанный Гермионой разговор. Повернулся и высказался напоследок: — Что ж... Утешься хотя бы этим. Она закусила губу, и Малфой, матерясь про себя, отшвырнул желание сделать это вместо Грейнджер. Шёл к замку, не оборачиваясь, и не понимал, почему демоны внутри так долго молчат. Но никто об этом не узнает. Никогда.