Существует пятьдесят способов сказать слова «да» и «нет» и только один способ написать их. Б. Шоу
Пасмурным воскресным утром Гермиону разбудило уханье совы. Сидя на железной спинке лазаретной кровати, птица вертела головой, словно выискивала добычу. — Наверное, ждёт угощения, — раздался с порога отрешённый голос Лавгуд. Она приблизилась к сипухе и с невозмутимым видом, вытащив из холщовой сумки кусочек сырого мяса, протянула его птице. Та тут же вцепилась в лакомство клювом, издав довольный свист. Похоже, кормить различную магическую и немагическую живность оставалось любимым занятием Луны. — Я просто была в совятне, отправляла письмо отцу. Скоро его выпишут, — будто оправдываясь за столь необычные гостинцы под рукой, произнесла ранняя посетительница и, открепив от когтистой лапки ношу, протянула её Грейнджер. — Спасибо, — Гермиона приподнялась на постели и перехватила небольшую коробочку с прикреплённой к ней открыткой. — Это от родителей, — прибавила она чуть тише, разглядывая упаковку. Волшебники не послали бы дорогие магловские духи. Любимые, кстати. И вообще, вести беседу с иррационально мыслящей девушкой и так нелегко, а тут ещё причины пребывания мистера Лавгуда в Мунго оставались тайной, а выспрашивать не хотелось. Но Гарри что-то шепнул об очередном сумасшедшем эксперименте, и это наводило на мысль о непростом состоянии бывшего издателя «Придиры». — Я рада за твоего отца. И доброе утро, Луна, — от неожиданного визита приветствие Гермионы запоздало. — С днём рождения, — тем же тоном, что при лекции о мозгошмыгах, сказала Лавгуд и опустила руку во внешний карман сумки. — Смотрю, я не первая с подарком, — и протянула бумажный свёрток Грейнджер, но, заметив на лице той негодование, прибавила: — Мы же друзья. И мне захотелось тебя порадовать. Гермионе стало ещё больше не по себе. Днём рождения Луны она даже не поинтересовалась. Ни разу! — Но я… — начала Гермиона и запнулась. Лавгуд невинно-мечтательно оглядывала лазарет, тем самым лишая желания спорить. — Ещё раз спасибо, — именинница предпочла из вежливости сразу развернуть подарок. И — о, Мерлин! — с портрета смотрела она сама, задумчиво застывшая у окна. Удивительно, насколько грустными показались глаза. Они выделялись на волшебной картине особенно ярко, будто в них блестели невыплаканные слёзы. — Очень… красиво, — только и смогла прибавить Гермиона, тронутая таким вниманием. Луна с видом довольной совы протянула: — Всегда полезно взглянуть на себя со стороны, — очень вежливый намёк на то, что кто-то слишком редко улыбается последнее время. — Я думаю, забивать голову лишними проблемами не вполне разумно, — и Лавгуд, развернувшись на пятках, направилась к выходу. — Больничное крыло не лучшее место принимать подарки, тебе не кажется? Гермиона молча кивнула. Что-что, а провести этот день во владениях мадам Помфри в окружении ароматов всевозможных зелий она не планировала. Поэтому, взглянув на часы, принялась стремительно одеваться. Целительница, заслышав шум, показалась, наконец, из своей комнаты: — Мисс Грейнджер, как вы себя чувствуете? — в голосе ни капли властного тона. Должно быть, выглядела больная вполне прилично. — Голодны? Я попрошу эльфов подать вам завтрак. — Не стоит беспокоиться. Я в порядке: голова не болит, жар спал, тело не ломит, жажда не мучит, — руки к Гарри тоже не тянутся. — Ваши зелья творят чудеса, мадам, — Гермиону потянуло на откровенную лесть. У Малфоя же сработало! — Что ж, прекрасно. Но зайдите ко мне завтра. Хочу убедиться, что вы действительно в порядке, — мило улыбаясь, произнесла целительница. — Прошу вас, сегодня не слишком налегайте на угощения и не делайте глупостей, — фраза прозвучала немного двусмысленно. Запланированный поход в Хогсмид не предполагал ничего крепче сливочного пива. И никаких водных процедур тоже. — Хорошего дня, мисс Грейнджер. Та кивнула и, пообещав мадам Помфри впредь не купаться в Чёрном озере в разгар русалочьей инфлюэнце, поспешила на завтрак.* * *
Со стороны Гарри выглядел странным, а точнее, слишком задумчивым, но искренне улыбнулся, завидев лучшую подругу в дверях. — Я знала, она сбежит, — с удовлетворением заключила Джинни и покосилась на сидящего рядом брата. Рон с утра ни с кем не разговаривал. Вот и сейчас, по привычке восседая напротив друга, уткнувшись в «Ежедневный пророк», создавал впечатление крайней занятости. Джинни не выдержала и, нагло перевернув свежую газету, проворчала: — Читать намного удобнее, если держать страницу не вверх ногами. Рон скорчил недовольную гримасу и потянулся за утренней булкой. Откусил приличный кусок и принялся тщательно жевать, очевидно, давая понять, что разговаривать с набитым ртом не собирается. Ему не пятнадцать! — Как ты, Гермиона? — спросил Гарри, освобождая место рядом с собой. — Спасибо, мне намного лучше, поэтому поход в Хогсмид не отменяется, — она широко улыбнулась. Всегда лучше начинать день в хорошем настроении. — С днём рождения, — прошептала Джинни, прекрасно помня, что Гермиона не любит привлекать лишнее внимание. — Кстати, в нашей спальне тебя кое-что... — Перестань, — начал вдруг разговор Рон, — можешь не секретничать. В «Ежедневном пророке» поздравление на первой странице, — и протянул газету Гермионе. Она буквально выхватила свежий номер из рук и откровенно разозлилась, пробежав взглядом по печатным строчкам: — Что? Почему? — щёки порозовели. — Я... О, боже!.. — неприятно чувствовать себя новостью. Заметка была небольшой, но, с точки зрения именинницы, гадкой. Пара абзацев крупным шрифтом с пожеланием всех благ и счастья — штырехвост бы побрал эту Скитер! — в личной жизни, учитывая некоторую легкомысленность и свалившуюся на плечи славу. — Забудь! — Симус взмахом палочки отбросил газету в дальний угол и взорвал, превратив последнюю в облако из чёрного пепла. Близко сидящие сокурсники невольно вздрогнули. — Мои поздравления, — Финниган расплылся в улыбке, — сложно быть у всех на виду, но таково нелёгкое бремя победителя Сама-знаешь-кого. Гермиона приоткрыла рот, чтобы сказать что-то вроде «мы все победили», но, замявшись, смогла произнести только «спасибо». Джинни решила, что самое время для приятного сюрприза, заявила: «Я на минутку» и, вскочив из-за стола, исчезла за дверью. — Куда это она? — поинтересовалась Гермиона у Гарри и боковым зрением заметила Малфоя. Чуть повернула голову. Как же мучила настоящая причина его ночного визита! Усталый голос всё утро звучал в ушах и причинял боль. Хватит! Только не сегодня. Никаких подарков для Малфоя в виде ответной ненависти. Он вдруг развернулся от стола, словно никак не мог решить: уйти ему или остаться. А так и было. Завтрак опять показался пресным, вся эта суета и перешёптывания вокруг героини действовали на нервы. От поднимающегося в груди раздражения и желания обсудить тонкости легилименции с Реддлом отвлёк голос Забини, предлагающего отправиться в «Три метлы». Но Драко, извинившись, заявил, что, к сожалению, занят, и предложил сделать это в следующие выходные в более неправильном заведении. Блейз, довольный, кивнул. И тут, уже собираясь ретироваться, Драко заметил, что Грейнджер, видимо, что-то потеряла на слизеринском столе, и поймал себя на мысли, что хочет закрыть эти наглые глаза, которые пялятся по поводу и без! Зелье позволило спать без кошмаров, но их неотъемлемая часть никуда не исчезла. И почему бы ей не перестать крутиться, а присосаться к горячо любимому Поттеру перед мордой его подружки?! И все вопросы мигом исчезнут! И что это за игры сознания, пытающегося найти другое объяснения ночным откровениям? — Куда она?.. — занервничав, переспросила Гермиона у Гарри, выкладывая яичницу с беконом и тост с джемом к себе на тарелку. Спешно отхлебнула сок. После заметки в газете от этого дня можно было ожидать чего угодно, включая что-нибудь из арсеналов Джорджа Уизли. Просто чтобы повеселиться. Гарри пожал плечами, предпочитая делать вид, что не в курсе «коварных» планов Джинни. И лучшего момента представить не мог. Чем быстрей он заткнёт свою робость, тем скорее именинница хоть немного отвлечётся от недавних, не слишком отрадных событий. Гарри взял её за руку и вложил туда нечто почти невесомое... Гермиона, не мешкая, разжала ладонь. На ней блестел серебряный кулон-вензель с замысловатой английской буквой «Н», будто обвитой вокруг вертикально поднятого меча. На вид не слишком дорогая, но, определённо, очень старинная вещь. — Я... не могу, — извиняющимся тоном пробормотала Гермиона, — это, наверно, фамильная ценность. И поэтому особенная... Нет. — Она не дороже дружбы и... — Гарри отстранил протянутую руку, — не стоила мне ни кната, — сейчас лучший друг хитрил: цепочку приобрёл за несколько галлеонов в прошлые выходные. Под тяжелым взглядом Рона он разоткровенничался: — Нашёл этим летом на площади Гриммо — завалилось между стеной и комодом. Совершенно случайно вспомнил о находке и подумал о тебе. Носить подобные вещи я не собираюсь, и не уговаривай, — Гарри улыбался и чуть-чуть шутил, стараясь сломить сопротивление. — Судя по всему, это принадлежало кому-то из предков Сириуса, и я уверен, он был бы счастлив... — Это запрещённый приём, — растерянно заявила Гермиона. — Тогда не стоит спорить. У меня ещё много таких в запасе! — Спасибо, Гарри, — разглядывая подарок, прошептала Гермиона, решив, что при первой же возможности поищет в библиотеке семейное дерево Блэков. И, возможно, хоть какую-то информацию о кулоне. На гоблинскую работу совсем не похоже, и это, как ни странно, облегчало задачу. — После такого сюрприза перчатки для квиддича на твой день рождения смотрятся нелепо. — Прекрати! — искренне возмутился Гарри. — Это тебе так кажется! Классный подарок, между прочим. И тут позади раздался голос Джинни: — Что это? — она присела на скамью рядом с Гермионой, выставляя на стол свой подарок: маленький круглый тортик. — Гарри… побаловал, — смущённо ответила Гермиона, демонстрируя кулон, на мгновение задержав взгляд на десерте. Джинни ненадолго застыла и покосилась на Парвати. В памяти горьким наветом всплыли её слова: «А мне с Ханной кажется, что между ними что-то происходит. Только ты одна этого не видишь!» И теперь малоприятные нашёптывания о Гарри и Гермионе не показались таким уж бредом. Пусть умом понимаешь, что на обман они не способны, но ведь чувствовать им не запретишь. Грудь сдавила ревность. Джинни постаралась отогнать гнетущие подозрения и придвинула к имениннице свой подарок: — Мама прислала с совой рецепт, а эльфы были столь любезны, что испекли тебе это маленькое кулинарное чудо! На тарелке красовался знаменитый торт от миссис Уизли. Только в уменьшенном варианте. Конечно, лакомству не хватало немного несуразного оформления в стиле Молли Уизли, увеличивающего весомость момента, но это не умаляло отменных вкусовых качеств. Объеденье! Стало заметно, как у Рона заблестели глаза. — Даже не думай, — предупредила Джинни и приставила сладость поближе к виновнице торжества. — Дай тебе волю — проглотишь целиком, я тебя знаю. Угощайся! — заявила она подруге. С учётом недавнего ночного разговора Гермионе стало неловко. В любом случае, удовольствие лучше не получать в одиночку, поэтому она, недолго думая, одним уверенным движением волшебной палочки разделила десерт на четыре части, вызвав ликование на лицах парней. — Так торт будет ещё вкуснее, — и в качестве жеста доброй воли придвинула первую порцию Рону. Он удивился и, пряча глаза, пробубнил: — С днём рождения. Гермиона вместо очередного «спасибо» одобрительно кивнула. Выполнить обещание Сандры не так просто, как казалось вчера. Чем сильнее отстранялся Рон, тем чаще возвращались воспоминания о причинах подобного поведения. Гермиона отложила на отдельную тарелку ещё одну порцию торта: — Гарри... — но тот даже не собирался отказываться, отправив приличный кусок прямо в рот. Всё-таки кулинарные способности миссис Уизли — волшебство особого уровня! Гарри наслаждался праздничным завтраком, когда почувствовал на себе пристальный взгляд Гермионы: — Что-то не так? — он склонился к её уху. — Рон? Она покачала головой и стёрла крем с губ Гарри: — Ты испачкался, — произнесла она с лёгкой улыбкой. — Аппетитно выглядишь... — Поттер даже не сразу отреагировал, ощутив заботливое прикосновение. Спешно потянулся за салфеткой, осознав неловкость момента. Для Гермионы эти губы были другими. Не вызывающими искушений. И даже какими-то неправильными... Тоньше, чем у Малфоя. И не такими мягкими... Но ведь Джинни они нравились! И, значит, могли быть не только губами друга, но и... Ох, чёрт!.. Гермиона смущённо отвернулась и лихорадочно потянулась к кубку с соком. Что за наваждение? Что за бред сравнивать Гарри и Малфоя?! И почему она чокнулась не на лучшем друге? Он хороший. Благородный. Он всегда рядом. Почему не Рон, в конце концов?! Покашливание последнего несколько вывело из ступора. «Не оборачивайся. Только не оборачивайся, — твердила себе Гермиона, пока завтрак, ложка за ложкой, спешно исчезал во рту. — Малфоя не существует. Как и неизвестного колдовства! Не забивай этим голову. Хотя бы сегодня... Поцелуя не было. Тебе привиделось, — она отхлебнула приличный глоток сока, чтобы побыстрей закончить с угощением. — И ты точно всё ещё больна, раз до сих пор думаешь об этом!» Встретившись с потерянным взглядом обоих Уизли и натянуто улыбнувшись Гарри, Гермиона уткнулась в полупустую тарелку, а Джинни заткнула своё рвущееся наружу недовольство маминым лакомством. Всё-таки ревность — плохая подруга с огромным и даже устрашающим воображением. Гермиона закончила трапезу раньше друзей — не терпелось переодеться и ещё раз проверить список недостающих компонентов для сыворотки правды. Наверное, стоило заглянуть в лавку Хогсмида, прихватив с собой побольше галлеонов. Выходя из-за стола, Гермиона обнаружила, что Малфоя и след простыл. Она поймала на себе приветливый взгляд Макгонагалл и едва-едва улыбнулась в ответ. На автомате напомнив друзьям, что после обеда их ждёт прогулка, бросилась в башню Гриффиндора. Гермиона вбежала в спальню и застыла, заметив на своей прикроватной тумбочке небольшую коробочку. Осторожно открыла её. Никаких розыгрышей! «И слава богу...» Джинни ведь намекала на сюрприз. Перед глазами предстали живые цветы. Сказочно пахнущие жёлтые фрезии с нежными лепестками вызывали непреодолимое желание прикоснуться и вдохнуть аромат. Гермиона широко улыбнулась. Кто бы ни прислал этот подарок, он хотел сделать приятное. И у него, определённо, получилось!* * *
Драко, в полураспахнутой рубашке, закинув одну руку за спинку стула, с затуманенным взглядом восседал в гостиничном номере и курил, пуская дым в потолок. И уже немного жалел о своей затее. Нет, две девушки на постели смотрятся очень эротично... И безумно возбуждающе. Но слишком уж они любят эти чёртовы предварительные ласки и поцелуи... До бесконечности. Полчаса лизаться за такие-то деньги!.. Пока разделись по пояс — ещё четверть часа! Красивое зрелище, он ведь сам заплатил за подобное удовольствие, но — блин! — сколько можно?!.. Драко мечтал о двух девушках сразу — сделал, но ему не нужно тратить час на то, чтобы довести себя до кондиции. Поэтому вместе с огневиски развлечение казалось куда приятнее. А ведь, покупая шлюх, подумал, что, проделав полдела за него, они облегчат задачу. Да и другого способа выбить Грейнджер из головы не знал. Вот именно такое запредельное и крышесносное представление должно было оказаться в самый раз! Но нет... В фантазиях куда больше кайфа! Драко затянулся. После огневиски в голову ударило ещё сильнее. Комната давно наполнилась запахом табака и вишни. Чёрная сипуха на столе громко пискнула, очевидно, раздражённая долгим пребыванием в прокуренном номере, и буравила Малфоя своими огромными тёмными глазищами будто специально. Даже головой не вертела. «У-у, прям вылитая Грейнджер!» Пьяный язык не поворачивался назвать её сукой, как пару часов назад, откупоривая столетний огневиски. Прямо с утра строила глазки своему Поттеру, шушукалась, утирала золотые — мать его! — губы, упрыгала с ним под ручку в Хогсмид и трахается, наверно, в какой-нибудь дешёвой забегаловке за спиной у рыжей идиотки. И будто не готова была отдаться прямо у озера! Сначала — нищеброд, теперь — слепой криворукий Поттер? Как-то это не похоже на умницу Грейнджер... «Вот херня!.. Докатился!» Теперь Драко сомневался в том, что услышал. Содрать бы это дрянное «Гарри» с распутных губ и заставить проглотить! Превратить стоны в крики, а эротические сны в кошмары. С Малфоем! Он нервно постукивал уголком конверта по столу. Отослать письмо? Или нет? «Что за блажь вообще?!» Неужели полегчает? — Да заткнись ты! — выпалил Драко, подсовывая под клюв ненадписанный листок, и бездумно выпустил дым прямо в мохнатую морду. Сипуха опять запищала, выронив поклажу, вцепилась в письмо повторно и взмахнула крыльями. — Глянь, как не терпится... В привязанный к лапе мешочек упала пару монет. Совы с Лютного берут только галлеонами. За что хозяева их и кормят. Сознание Драко вдруг прояснилось: Что он творит? Какого дракла пьёт и развратничает? Пишет грязнокровке то, что уже проело дыру в башке? Сигаретное пламя обожгло пальцы. «О, чёрт!..» Драко вскочил с места, распахнул окно, выпуская птицу, и выбросил сигариллу в переулок, совершенно не заботясь, на кого она упадёт. Рухнул на стул и налил ещё огневиски. «Надо будет не забыть наложить чары, чтобы уродские старосты не почуяли». Стопка опрокинулась в рот, погружая сознание в некое забытьё и заглушая угрызения совести. Но что за щемящее чувство в груди, похожее на тоску и одиночество? Тем более когда перед глазами такое... И стояк в штанах не подводит. — Мистер Малфой... — раздался с постели тягучий приторный голос. — Я что, велел вам останавливаться? — Драко вальяжно развалился на стуле, немного раскинув ноги и сцепив ладони за головой, старался отрешиться от навязчивых мыслей. Только смотреть, как две шлюхи сплетаются обнажёнными телами. А что потом? Секс? Нет, это, конечно, выход, но что-то было в наглядном эротическом спектакле ненастоящее... Дешёвое, пусть и безумно дорогое. Красивое и уродливое одновременно. Мечты-мечты... А на деле — целоваться ни с одной шлюхой не тянет. Как и вставить. Ни капли. И вообще хочется дать себе кончить и уйти. Побыть одному наедине со своими демонами. Месть и злость сейчас казались слаще, чем самый развратный трах. — Ты, — Драко указал на шатенку. Имя он никогда не пытался запомнить. Рука дёрнула за ремень, — останься. Другая может валить, — очень уж ненатурально она стонала. То ли обижалась на предложенную цену, то ли внешний пофигизм клиента раздражал. И теперь как-никак, а деньги-то отрабатывать нужно. Первая не просто смотрелась поживее, стоила намного-намного дороже, потому что была метаморфом. — Пошла отсюда, я сказал! Аппарировала вторая шлюха быстрее, чем Драко успел моргнуть. Первая девушка поняла всё без слов, потому что находилась в компании Малфоя не в первый раз. Встала на колени и извлекла из штанов возбуждённый член. — Погоди, — остановил Драко, — хочу волосы длиннее. И чуть рыжее. И губы полнее. Можешь стать немного похожей на грёбаную героиню? — он вытащил из пиджака, висящего на спинке стула, газету, на всякий случай демонстрируя колдографию. Шлюха просто кивнула и тряхнула головой, магией вытягивая не слишком длинные волосы. Попыталась придать лицу максимальную схожесть. У шлюх Лютного не принято задавать лишних вопросов. Вышло не блестяще, но лучше, чем ничего. Дешёвое подобие Грейнджер склонилось над членом. И поглотило, издав глухой гортанный звук. Драко чуть откинул назад голову и попытался погрузиться в удовольствие. Но он не мог точно сказать, насколько хорошо она это делала, потому что прикосновения казались абсолютно иными, чем виделось в фантазии. И губы, и язык двигались умело, но слишком быстро, будто старались уложиться в оплаченное время. Если шлюха рассчитывала на стандартный перепих, то её ждёт разочарование. Драко не останавливал её, пока не кончил. А сделал он это как-то механически. Без особого кайфа и эйфории. Смазанно и разочарованно. В душе как-то гадко. И липко... И хочется содрать с кожи это мерзкое ощущение не тех губ. Не тех волос. И не то дыхание, кажется, въелось в поры. Жалкая подделка! Драко резко выпрямился, застегнул штаны, отстранил девушку и, подхватив свои вещи, исчез за дверью. Наложил очищающее. Дважды. И решил, что со шлюхами пора завязывать. Даже Сандра занималась сексом вкуснее. Потому что хотела... И вкладывала в это частицу себя. Абсолютно бесплатно. Всё было настоящим. Не хватало именно этого. И ещё больше... грёбаной Грейнджер!* * *
Поздним вечером Гермиона неторопливо ступала по коридору седьмого этажа, не будучи полностью уверенной, что найдёт ту самую аудиторию. Она не совсем понимала, зачем вообще это делает, но что-то внутри подталкивало и шептало: «Доверься своим ощущениям». А они тянули и тянули на место преступления. Следовать логике — это, конечно, хорошо, но к чему всё это привело? К проблемам с родителями. К тяжёлому расставанию с парнем. К озлобленному и растерянному Малфою. К одиночеству?.. Полчаса назад Джинни, немного замкнутая, утащила Гарри в неизвестном направлении, а с Роном, даже помня про обещание, не особо тянуло мириться. Но он всё равно куда-то запропастился сразу после ужина, и Гермионе ещё сильнее, чем прежде, захотелось остаться одной. Там. Где впервые коснулась опасно-мягких губ и почувствовала... Малфоя. Не его ненависть и злость, не холод и высокомерие, а человеческое тепло. Даже желание… И, наверное, из-за этого сейчас стала не похожа на себя прежнюю. С каких пор интерес к парню пересиливает жажду знаний? Почему иногда плевать на опасности, ведь цель намного важнее? Отчего так хочется проверить, как далеко зайдёшь в своём безрассудстве и не боишься взглянуть в глаза любой правде? Всё началось с Малфоя. По крайней мере, другого виновника таких перемен Гермиона не знала. А ещё точнее, не помнила. Не хотелось анализировать причины своего поступка и жалеть о поцелуе. Только побыть там, где всё началось. Гермиона тосковала по странным мгновениям почти неосознанно. Что-то тогда промелькнуло в воздухе, в серых глазах и дрогнувшем голосе, что теперь она прячет в кармане отголосок минувшей близости — листок бумаги — и не в состоянии выбросить его не только в огонь, но и из головы. И почему ноги несут именно туда? Ответ очевиден и необъясним одновременно. Письмо. Конечно, это то, чего ждёшь в собственный день рождения. И совсем не то, что жаждешь получить от... Малфоя! Если с цветами вопрос «от кого» оставался открытым, то здесь всё чётко и ясно. Как чернильные буквы на пергаменте. Гермиона остановилась: дверь показалась знакомой. Как и перекосившийся факельный фонарь под потолком. Всего минута сомнений — и вот уже одна посреди заброшенной части замка с узнаваемыми выщербленными стенами, арочным окном и пыльной мебелью. Даже воздух казался памятным. Здесь пахло тайной и искушением. Запретами. До конца не высказанной болью. И хорошо, что Малфоя тут нет. Ведь этого и хотелось — побыть одной и навсегда вычеркнуть или, быть может, принять то, что творится внутри, стоит представить себе его губы... на губах. Хоть ненадолго. Гермиона подошла к окну и дотронулась пальцами до холодного стекла. Очертила контур губ на собственном отражении, словно пыталась оживить мгновения. Что за кошмар — скучать по неспособности мыслить? Она прислонилась лбом к окну, вгляделась в Чёрное озеро и тенистый берег. Сердце зачастило. Опять в этом виноват поцелуй? Первый и совсем невинный? Или... второй? Похожий на секс своими жадными касаниями и проникновениями. Или виновато тело, потому что заныло от потребности испытать это снова. Как тогда, у дверей лазарета, стоило встретиться взглядом. После откровений Сандры тонуть в серых глазах стало более интимным и — о, господи… — возбуждающим. Но Малфой вдруг сделал ей больно. Чего раньше никогда не мог. Обидно — да, бывало, порою почти до слёз. Но так больно ещё не получалось! И вот сегодня, когда приказала себе выбросить его отповедь из головы... Письмо. Без подписи. Без поздравлений. Одно слово — один смысл. Не единственное, способное дотронуться до сердца, но неповторимое по своей силе и слабости: Ненавижу. Но такое не пишут просто так!.. В признании на бумаге есть что-то глубоко личное. Что можно пощупать. Увидеть. Запечатлеть в памяти. От чего уже не чувствуешь себя одинокой. Даже если это «ненавижу». Потому что сейчас у этого слова иной смысл: проявление непозволительных эмоций. Ненависть — это его метка. Гермиона нащупала в кармане листок пергамента. Извлекла и развернула, медленно открывая взгляду острые, как жало, слова. Холодные и страстные одновременно. Малфой никогда не писал ей писем. И не написал бы до самой смерти... Ведь это именно он. Сомнений не было. Пальцы водили по буквам, спутывая мысли подобно линиям. И уводили далеко от реальности. Прислонившись к стене у окна, Гермиона прикрыла глаза. Слова, полные боли и жгучей потребности во взаимности, рассыпались на буквы прямо в голове. И они падали и замирали: на лице, на губах, на шее… задерживались на груди… ласкали… мягко спускались к бёдрам, едва касались живота и устремлялись между ног, вызывая необычное томление. Восхитительное ощущение, напоминающее голод. «Ненавижу» вибрацией отдавалось во всём теле, потому что в сознании слово лилось нежно и трепетно, боясь спугнуть чувство, что эти буквы проникают и проникают внутрь, словно занимаются любовью. Немыслимо. Рука невольно потянулась к полуоткрытым губам. О, господи... Они хотели... Малфоя. Как и всё тело. Во всех смыслах. Возможных и невозможных. — Останови это, — прошептала Гермиона, расслабленно свесив руки вдоль тела и прислонившись затылком к сумрачной стене. Это так просто. И так сложно. Воображение рисовало губы на губах. Мягкие. Тёплые. Его. И почти чувствовалось прикосновение пальцев к щеке. Неровное дыхание… Только не вкус. Его не хватало. Чертовски не хватало. — Я такая глупая, — еле слышно произнесла Гермиона, сделала глубокий рваный вдох и… — А я всегда это говорил, Грейнджер, — приглушённый голос заставил открыть глаза. Сердце подскочило до самого горла и упало на прежнее место, отдаваясь эхом в ушах. Малфой смотрел на неё. И был так близко… Его ладонь упиралась в подоконник, пока другая рука сжимала палочку. — Тебе здесь не место, — отбрил он, не дожидаясь возражений и отводя взгляд. — Уходи! Драко отступил в сторону, освобождая проход к двери: никого удерживать не собирался. Даже хмельным сознанием он понимал, что Грейнджер здесь не просто так. С листком пергамента в руке. И не нужно спрашивать, чтобы понять, что в нём. А вот подобное свидание никак не входило в планы. Вообще! Драко уже жалел, что поддался минутной слабости. Десятиминутной. Тридцатиминутной… Нет — ещё хуже, Грейнджер занимала его мысли весь грёбаный день. Малфой устал бороться с её тенью. Даже чёртовы шлюхи не помогли! Долго он не выдержит, и поэтому: — Уходи, я сказал! — рука с палочкой указала на приоткрытую дверь. Он злился. Это было его место! Одним движением Драко забросил сумку на подоконник. Грейнджер не послушалась. Ещё бы случилось иначе! Более того — вот нахалка! — взмахом палочки захлопнула дверь. А всё она — гриффиндорская невыносимая натура, предпочитающая лезть на рожон. Гермиона гордо расправила плечи: — Я первая пришла и никуда не уйду, пока ты не скажешь, что всё это значит! — она продемонстрировала листок, но Малфой даже не взглянул в него. — Не понимаю, чего ты от меня ждёшь? — он сложил руки на груди и подпёр плечом стену у окна. — Ты читать, что ли, разучилась? Или ослепла? Так попроси стёклышки у Поттера! Он ведь такой безотказный спаситель всех и вся! — ехидный тон резал слух. — Сейчас речь не о Гарри. А об… этом, — пергамент снова замаячил перед глазами, но Малфой смотрел сквозь него, будто тот невидимый. Драко передёрнуло. «Гарри»… Похоже на крик вороны. Противное магловское имя. Кто даёт такое имя ребёнку? И кто стонет и шепчет его во сне, как шлюха? «Грейнджер!» — Это ты писал, я знаю, — она нагло поймала взгляд: тот не солжёт. Как и прежде, злой и растерянный. Волнующий и немного затуманенный. И ещё манера растягивать слова… Её осенило: — Ты… пил? — само сорвалось. Гермиона спрятала письмо в задний карман джинсов: сейчас бумажные доказательства чувств бесполезны. — Тебя это не касается, всезнайка! И на тот случай, если ты от подобного кончаешь, сними десять баллов со Слизерина и уходи. Живо! Гадкие мысли так и лезли в голову, стоило представить золотого мальчика верхом на лучшей подружке: пыхтит, щурится, повсюду лезет своими корявыми ручонками и — мать его! — целует... Рыжий проиграл Грейнджер Поттеру? А не ему? Как же мерзко, когда гложет сомнение! — Выбирай выражения, Малфой! И чем больше ты отрицаешь, тем сильнее моя уверенность. — Неужели пошлости ранят твои нежные ушки? — это особенное слово так и всплывало. Так и мучило. — Но ведь тебя никто не держит. Нет никакого желания спорить с идиоткой, возомнившей себя центром моей вселенной. — То есть это не ты? — чуть прищурившись, спросила Гермиона. — Да, — короткая пауза, оценивающая реакцию: карие глаза вспыхнули, и сразу же: — Нет, — равнодушно и безлико. — Опять врёшь? — голос дрогнул. «Это что, ответ?!» — Нет. И да, — на нападки «опять» Драко так и хотелось сказать какую-нибудь гадость. Но ведь тогда разговор затянется. Может, стоит выкинуть эту правдолюбку отсюда? Что-то он очень добренький во хмелю. — Издеваешься? — её брови возмущённо приподнялись. — Да. И нет. Гермиона заметно разозлилась. Она приблизилась к Драко, заставив того выпрямиться. — Малфой, не играй со мной. Я знаю ответ. Только, по-моему, кто-то слишком труслив, чтобы признаться! Лицо Драко изменилось в один момент, невольно заставив Гермиону сделать шаг назад. Она поняла, что, как дура, ляпнула не то, прежде чем договорила, но упрямство сродни глупости взбесило. В следующее мгновение Малфой очутился рядом, крепко вцепился левой рукой в плечо и зашипел: — Что я тебе говорил про труса, грязнокровка? — губы зло растянулись. — Память отшибло?! — волшебная палочка ловко рассекла ей рукав и застыла у шеи. — Я же предупреждал… Но ты, похоже, слов не понимаешь! — серые глаза искрили болью и яростью. И первое выбивало из колеи. Гермиона вцепилась в палочку, но решила не устраивать магических сражений. Потому что на эмоциях перестаралась и оттого нашла другой способ: — Прости… — тихо и ласково, не сводя взгляда с гневно сомкнутого рта. Драко замер. — Пожалуйста… — его губы чуть приоткрылись. Щёлк. Она знает, где у него выключатель? И как это получается? Как? Успокаивать свирепых демонов лишь парой слов. Обезоруживать своей искренностью и капитуляцией. Долбаное огневиски! Чёрт, зачем эта гриффиндорская заноза пристала, как банный лист, со своим «ты»! И смотрит так, будто в этом грёбаном письме есть что-то большее, чем признание в ненависти. Вцепилась в кусок бумаги как в какую-то улику против Малфоя. — С чего ты решила, что это сработает? — Драко почти рычал. — Со мной? С чего?! А не проще следить за своим жалким языком? Или не лезть, куда не просят. — А куда «не просят»? — Зачем ты пришла? Стоишь тут... Сверлишь своими чёртовыми глазами... Ты специально нарываешься? Ждёшь, когда я выйду из себя и пошлю куда подальше? Что я такого сделал, после чего ты решила, будто имеешь право устраивать мне допрос? Что?! Увидел тебя голой? — ядовитый вопрос вытянул нервы Драко в струну. Он помнил её. Каждый изгиб, чёрт! И нарисовал бы по памяти, если б только позволил себе. — Так в этом всё дело, Грейнджер? Или в том… — рот застыл. «…что ты хочешь меня? — даже думать об этом нельзя. — Прогони её!» — Ты сделал мне больно! — в сердцах громко выпалила Гермиона, сама поразившись тому, что сказала. О, Мерлин, она почти призналась. Но выхода нет. Ничего нет. Кроме беспощадно-кричащей правды: — Там, на лестнице, ты сделал мне больно, — но в карих глазах — смелость, не слабость. В голосе — приговор. — Теперь ты счастлив, Малфой?! Ты ведь об этом мечтал? О, да, он слишком много мечтал — загнать свой нездоровый аппетит в горячее и влажное... Щёлк. Это замолчала злость Драко. И заговорило иное. Подлая память воскрешала те моменты, которые он так старался утопить в огневиски и спрятать за ласками шлюх. Карие, лихорадочные, бездонные глаза бросали вызов. И это притягивало. Жутко. Так, что ныло всё тело. Грейнджеровская оборона дала трещину: безразличие, оказывается, сменилось болью. Малфой, ты пьян. До чёртиков. Раз хочешь разнести этот невидимый щит на кусочки. Одним лишь касанием. — Это... хорошо. Это правильно, — Драко ослабил хватку, судорожно сглотнул, пытаясь пропихнуть в желудок острое желание пригубить из невыносимо вызывающего рта, и прошептал: — Уходи, или... — закончить фразу нет сил. ...или мы перейдём черту. А потом проклянём друг друга. Просто, чтоб сделать больно. Драко боялся. Тащить на себе новый грех — спорное развлечение... Но Грейнджер молчала и не трогалась с места. Что «или»? Это невысказанная угроза? Попытка спастись? И что обоих здесь держит? Тёмное колдовство? Нет, всего лишь желание понять, что между ними происходит. И Гермиона делает единственное, что может в этот момент. Единственное, что позволит Малфою подпустить её ближе: Она закрывает глаза. Медленно и доверчиво. И так соблазнительно. Потому что знает, чем взять того, кто не в состоянии выносить прямого взгляда. Драко устал бороться с очевидностью. Они оба здесь по одной причине. Они оба хотят одного. И не видит этого только дурак! Нет, не настолько же ослеп. Драко понял это, как только заметил дрожание ресниц, когда она стояла у стены. И Малфой сдался. Отложил палочку. Он смотрел на приоткрытые губы и мысленно уже погружался в них, когда касался кончиками пальцев щеки, скользил вниз — по шее. Он не спешил. Ещё есть время сбежать. У обоих. Потому что как только это случится… Случится всё. Малфой не привык к полумерам. Никто не узнает. И поэтому не осудит. Ведь если хочется взять — бери! Укради. Имеешь право. На всё! По происхождению. Даже на слабости. Эта дурочка ждёт. Хочет. «Как и ты, болван…» — Беги, Грейнджер, — это последний шанс. И предупреждение. Малфой потянул из её руки палочку. — Сейчас или никогда… Ни ноты протеста. Лишь дрожание ресниц, схожее с нетерпением. Драко на миг протрезвел от одной мысли о том, что неумолимо приближается... И пусть. Пусть всё случится. Реддл прав: это влечение. Пагубное и вполне объяснимое. «Давай, смени жертву. Теперь это не ты — а Грейнджер. Она ведь слабее твоих пороков». Драко чуть приподнял её подбородок и едва-едва коснулся губ губами. Заскользил по ним искушающе легко и очень медленно. Пусть раскроются. Пусть прижмутся сами, перечеркнув сомнения. Пусть она поцелует его. Пусть первая начнёт это безумие. Пусть... И — о, чёрт! — она будто прочла его мысли. Вот они — эти бесстыдно-просящие губы. И руки, обвивающие шею. Пальцы, перебирающие волосы на затылке. И язык, смело подчиняющий своему неробкому движению. «Да чтоб тебя!..» Щёлк. Сработал ещё один выключатель: «родовая кровь». Но Малфой видел её достаточно, чтобы запомнить — она алая. И у грязнокровки тоже. Наверное, отличие между ними не уловить, если не ощутить её на своей коже. Как она жжёт. Забивает поры. Раскрашивает его бледность багровыми каплями. Драко прикусил её нижнюю губу: влажную и податливую. Прикусил и отпустил. Хотя зубы заломило от её чёртовой мягкости. Если захотеть — то он изгрызёт эту мягкость... Нет. Хватит боли. Скоро он услышит, как стонет Грейнджер, когда отдаётся. Как на самом деле шепчет чьё-то имя. И ощутит, как она раздвигает ноги всё шире и шире, потому что хочет его — не Поттера! Глубже и глубже… Драко плотнее прижал её к себе за бёдра, ловя ртом горячий дрожащий выдох. Пара недотолчков — чтобы поняла, что за картинки застилают сознание. Она чуть отстранилась. Нет, дурак, не торопись! Но как? Если в эти минуты Драко чувствует невесомые касания её языка. И правдиво-тонкий, знакомо-обжигающий горло вкус, потому что всё это... настоящее. Со смесью внутренней борьбы и желания. Без цены и магии. Непоказное. Драко жутко заводится от того, как Грейнджер впускает в себя и притягивает за голову. А в ней почти ничего, кроме изощрённого кайфа. От девичьего тепла. От ласкающего кожу дыхания. От того, что отдаёшься всему этому как больной идиот. И целуешь, целуешь, целуешь Грейнджер, не позволяя ей толком вдохнуть. Погружаешься в призывный рот ещё яростнее. О, Мерлин! — её язык... Который может многое. Он уже заставил забыть о себе. Это всё плохо и хорошо одновременно. Потому что Драко упал в грязную пропасть. Или вылез на свет — тоже не ясно. Главное — внутри всё перевернулось: что можно, что нельзя. И смешалось с голодным дыханием, вызывающий дикий стояк. Грейнджер так близко... Вцепилась в лацканы пиджака так сильно, словно боится упасть. И целует будто по наитию. Жадно. Жарко. Как Драко грезилось: унося за собой сознание. Она поймала его в ловушку из губ и языка. В ловушку сплетённых рук и мягких волос. Он хочет быть в Ней. Это как наказание. Капкан из распутных мыслей защёлкнулся — и не вырваться. Драко скользнул губами по лицу — к шее. Вниз… Сильно прикусил зубами нежную кожу, глухо рыча. Если он мертвецки пьян и ему всё это видится, то пусть так и будет. Напьётся виски под названием «Грейнджер» в стельку! До одурения. Его уже несёт на волнах угарного бреда. Куда? Драко дёрнул вверх её тунику. Сорвал через голову. И без того растрёпанные локоны мягким облаком взлетели вверх… упали на хрупкие плечи, окутывая едва уловимым ароматом. — Нет, Ма... — тихие слова утонули в жарком дыхании. Он притянул растерянное лицо и заткнул рот поцелуем, не позволяя протестовать. Всё предрешено. К чему пустые возражения? Он уже видел Грейнджер. Драко видит её каждый раз, стоит только закрыть глаза. Но сейчас так тянет коснуться. Так тянет!.. Он хочет этого. И отказы ненавидит сильнее, чем что бы то ни было! А про себя думает: «Будь нежен...» Как же! Если целуешь, как одержимый, кусаешь, ловишь дыхание, скользишь ладонями по плечам, стаскивая лямки абсолютно ненужного белья, тянешь его до самой талии, спешно расправляешься с застёжкой… и вдруг слышишь шёпот: — Это ведь был ты? Скажи… Вот она — дурацкая любовь к правде! — Не я... И кажется, что это и правда был не Драко. Кто-то другой. В прошлой жизни. До этого момента. Когда ласкаешь рукой обнажённую грудь — небольшую и упругую, чувствуешь ладонью её возбуждение и с трудом понимаешь, что вот-вот и... будешь в Грейнджер. Пальцы ощутили что-то металлическое. Драко опустил лихорадочный взгляд. Кулон? Почему-то даже в тусклом свете он кажется знакомым. Только сейчас не вспомнить... Не сейчас, когда пальцы очерчивают соски со сладким предвкушением. Когда в паху пульсирует и тянет. — Лжец! — Гермиона разозлилась. Она оттолкнула его. Рванула за спину. Но успела сделать лишь пару шагов... и Драко поймал её за талию. Сзади. — Поздно, — губы требовательно впились в шею. Спустились к плечу. — Я не разрешал тебе уходить, — рука вернулась к груди, наслаждаясь еле заметной дрожью, заставляя беглянку чуть прогнуться, чувственно прижимаясь затылком к телу. — Я не разрешаю, слышишь… Это что, приказ? Или просьба? Потому что прозвучало слишком мягко. Или за пьянящим удовольствием потерялся истинный смысл? Пальцы Драко поползли ниже. Они ловко расправились с пуговицей и молнией на джинсах. Сгребли плотную ткань и потянули вниз, обнажая напряжённый живот и бёдра. Наполовину. Гермиона боролась не со страхом — с собой. Со стыдом и привитой моралью: — Не трогай меня, — твёрдо и обречённо, перехватывая нахальные руки. «Да ну?! Разбежался!» — А почти считается? — Драко завёлся и не привык слышать «нет». — Что значит почти? — в голосе удивление и — бог мой! — желание. Малфой положил девичью ладонь на живот. Свою руку — сверху и потянул вниз. Прямо под трусики. Гермиона инстинктивно дёрнулась и услышала: — Зачем ты цепляешься к словам? Ненавижу — это так много, — приглушённые и ласковые звуки. Тёплые, как губы. Безрассудные. — И так мало сейчас… Просто ничтожный мизер — Драко не сомневался. Всё встанет на свои места, лишь когда он будет двигаться в ней. Горячо и жадно. Не позволит ей лишнего слова, лишнего взгляда. Ни хрена не позволит! И рука устремилась Гермионе между ног, раскрывая припухшие складки. Её же пальцами лаская клитор. «Ох, чёрт!..» — Драко с шумом цедит воздух. Ощущения пробирают до мурашек, но не то… Мало. Мало. Мало. Да, она замирает. Не стонет. И даже какое-то время не дышит. Но позволяет — блин! — позволяет ласкать себя, подставляя шею для поцелуев. Откидывает голову на плечо и вдавливается всем телом, пальцами прихватывая ткань брюк. Неосознанно прижимается ягодицами, усиливая эрекцию. А есть куда больше? Ноги Грейнджер чуть подогнулись. И ты упал, Малфой. Но как же сладко это падение! Он прошептал прямо на ухо: — Убери руку, — на мгновение поймал губами губы. Прижался щекой к лицу: — Дай мне ощутить твою нежность… и влагу... Дай, — точно выверенное движение пальцев между ног. По кругу. Немного вниз. И вверх. — Дай. Не слово — чёртово заклинание! — и Гермиона вдруг уступила. Охренеть как горячо. И мокро. И это всё она — настоящая. И тут воздух всколыхнул первый стон, наполняя башку: «Нет, Поттеру такое и не снилось... Скажи, он ведь не мог чувствовать твоё возбуждение и эту дрожь на губах... Слышать полузадушенное дыхание... И звуки, совсем не похожие на те — в лазарете. Скажи…» Ведь они тише, глубже и откровеннее. Они почти разрывают штаны на части. И готов рычать и кусаться, лишь бы услышать это вновь. Поэтому тянешься свободной рукой к возбуждённой груди, пока скользишь между ног. И тащишься от восхитительной твёрдости на кончиках пальцев. От влаги, что развращает мысли... «И это из-за тебя». …Гермиона отпустила себя. Поддавшись. Но, кажется, что всё происходит не с ней. Не наяву. Это не Малфой. Ведь сознание парит отдельно от тела, и единственное, что важно, — его руки. Наглые. Уверенные. Нежными касаниями погружающие в полубезумие. И почему с каждым движением кажется, что теряешься в ласках? Что таешь. И сложно дышать, а надо! И сердце, наверное, не выдержит, потому что где-то там, в животе, всё закручивается сильнее и сильнее, подчиняя томительной слабости. Невидимый туман застилает рассудок, и нельзя связать даже пары слов, потому что миллионы «нет» рушатся. Нетерпимости внутри всё больше и больше, и реальность исчезает под чуть вибрирующими пальцами. — О, господи... — её голос — мольба. Тело чуть выгнулось. Слабо попыталось отстраниться, сбегая от неизвестности. Но Драко удержал. А потом мягко прикрыл рот Гермионы рукой: — Тихо... Хорошая... Тихо... Ты не умираешь, — Малфой уверен: Грейнджер не откроет глаза. Не сможет. Он наслаждался испариной на шее и ощущал: ещё немного… ещё чуть-чуть: — Ну же... Подожди... Я почти в тебе, — стремительный танец подушечек пальцев приближал неизбежное. «Почти в тебе», — билось в сознании Драко. Искало выхода. И требовало-требовало: тело к телу. Толчков и тяжёлого дыхания. — Вот так... — вырвалось у него диким ласковым шёпотом. Драко совершил последнее «па», и пальцы чуть не проскользнули в... «Ох, твою мать!» Грейнджер сдавила коленями его руку и впилась в другую зубами. Неосознанно. Сдавленно. С финальным стоном и необъяснимым отчаянием, отдавая им всю себя. Драко, втянув воздух сквозь зубы, освободился из «тисков» и решил, что, наверно, затрахает её до потери пульса. Как же сладко она дрожит... И почти оседает. Малфой развернул её к себе, притянул за лицо, жадно запуская язык в полуоткрытый рот. Глубоко и яростно, как ненормальный, стараясь пропитаться оргазмом и разорванными выдохами. Как же вкусно она ответила на поцелуй, обещая этим слишком многое... — Грейнджер, — протянул Драко. — Я должен сказать... — излагать требования только сейчас, конечно, опрометчиво, но в карих глазах есть что-то похожее на понимание. Или так кажется? — Ладно, потом… Если Обскуро* не пройдёт, никто ведь не мешает не пялиться самому. Он рывком усадил её на стол и потянул за ремень. Сам рванул молнию. И склонился к губам. Что это? Грейнджер брыкается? И что она там говорит? Он не понимает, но спорит: — Поздно… Всё слишком далеко зашло. — Я не могу. Не-е-т. Не надо, Малфой, — задыхается, голос срывается, но упрямится, как последняя дура! — Нет?! — разум отказывался верить. — Издеваешься?! — Нет, не когда ты... такой... пьяный. «Только не в свой первый раз!» — в эту минуту Гермиона не могла смириться и с правилами, и с огневиски. Несмотря на то, что сама, кажется, пьяна от нахлынувших ощущений. Драко бунтовал. Нет? Теперь?! Да он трезв как стёклышко! Ну почти… Возбуждение не в счёт. Если он хочет — многое не в счёт. Кровь, например. — Нет, — Гермиона мягко, но решительно оттолкнула руки, тянущиеся к груди. Дёрнулась, ударяя металлическим кулоном по пальцам. Драко перехватил вензель: — Откуда это у тебя? — в памяти наконец всплыла картина из Мэнора. Хестер (от анг. Hester — прим. автора) из рода Блэков. Древний предок Сириуса и его матери. И ответ почти перед глазами: буква «Н». «Гарри — грёбаный — Поттер!» — Подарок, — растерянно протянула Гермиона, не понимая, к чему такой интерес: — А поче... — она не успела закончить фразу. Лицо Малфоя леденело на глазах. «Поттер», — пульсировало в его висках, поднимая острую жгучую волну ревности, нещадно убивая желание и способность мыслить здраво: И за что такой щедрый фамильный дар с барского плеча? Грейнджер теперь принадлежит ему? За какие такие заслуги старинная вещь Блэков на шее у героической подружки? И почему даже сейчас столько упорства, будто собирается кого-то предать, а не отдаться! «В который раз за день?!» Злые гадкие мысли полились наружу: — Что, двоих за день не потянешь, Грейнджер? Или Поттер не любит делиться? Она вспыхнула возмущением. — Да как ты смеешь, мерзавец?! Как у тебя только язык повернулся! Ты… ты… — подходящих слов не найти. Гермиона спрыгнула со стола, поправляя приспущенные джинсы. Взгляд не горел — испепелял. Внутри — чудовищная смесь наслаждения и злобы. Боли и негодования. Поэтому сквозь зубы: — Пошёл. Вон! — Ого!.. Реакция пропорциональна оргазму. На сегодня — первому, не так ли? Что, и Поттер тоже не способен удовлетворить зазнайку? Ну, так беги — доложи, что я справился на раз-два! Пусть подавится! Посмотрим, сможет ли он трахать тебя после этого. Малфой демонстративно медленно застёгивал брюки, а Гермиона боролась с желанием врезать ему точно между ног. Полуголая. Оскорблённая. Смущённая произошедшим и униженная подозрением. Но почему-то с губ сорвалась догадка: — Ревнуешь? — с вызовом выдохнула Гермиона. И нет стремления переубеждать. Спорить. Оправдываться. — Вот ещё! — Драко скривил рот, но укол достиг цели. Сунув руки в карманы, он отступил. — Лишь поражаюсь твоей распущенности. — Нет, ты ревнуешь, — теперь ухмыльнулась Грейнджер. — И знаешь что?.. Гарри лучше тебя! — слова, как пощёчина, отпечатались в извилинах Драко. Её рука извлекла из кармана злосчастное письмо. — А вот это... — Гермиона рвала его на клочки прямо перед разгневанной физиономией Малфоя. Бросила ему в лицо: — Ничего для меня не значит. Ноль. Как и то, что случилось, тоже. Два балла Слизерину за старания, и катись к чёрту! «Вот херня! Херня! Херня! — Драко с трудом сдержался, чтобы не послать Грейнджер матом. — Слишком сильная реакция для шлюхи. Слишком правильная. Поттер её не трахает? Ведь не сказала, что да…» Малфой потянулся за палочкой, выискивая способ ударить словом: — Лучше так, Грейнджер, — один взмах палочки, и бумажные обрывки вспыхнули огнём. — Чтобы точно ничего не осталось. Всего пару баллов за петтинг? Значит, тебе не понравилось? Тогда убеди нас обоих. Потому что это не так! Его голос сорвался на крик: — И единственное, чего мне сейчас хочется, так это шарахнуть себя Обливиэйт! Чтобы держаться от тебя подальше. Потому что ты для меня — никто! Грязный эпизод. Пятно. Оденься, а то дружки запалят! Они ведь тебя не простят. — Я ненавижу тебя, Малфой! Так ненавижу, что могу проклясть! Убирайся! Вопль отчаяния ударил в его обледеневшее сердце, расползаясь мелкими трещинами. Вызывая дикую боль. Драко развернулся и, ни слова не говоря, распахнул дверь. Сделал шаг через порог. Один, второй, третий... Громко хлопнул ею и прислонился спиной к деревянной поверхности. Услышал, как что-то с грохотом ударилось в дверь изнутри, и зарычал. Зло. Дико. Про себя. И вот теперь окончательно протрезвел от шёпота старых «добрых» демонов: «Малфой, ты в дерьме! И вылезти из него будет ой как непросто». Как минимум по тому, что, как идиот, забыл на подоконнике чёртову сумку!* * *
За окном стояла глубокая ночь. Гермиона сидела у камина на полу общей гостиной, поджав ноги, и, чуть раскачиваясь вперёд-назад, смотрела на огонь, прислушиваясь к треску поленьев. Всеми силами стремилась согреться от внутреннего холода, сковывающего тело, и пыталась забыть о жаре, настигшем так внезапно и так по-особенному. И с кем? Всё, что произошло с Малфоем, навалилось тяжёлым грузом, придавливая к полу, словно беспомощное существо. За что?.. Гермиона подошла к Драко слишком близко и обожглась. Почти нестерпимо. Обида и наслаждение слились в одно целое. И вот сидишь тут, стараешься ненавидеть мерзавца, как можешь, а тело тоскует... Права была Джинни: открыв эту дверь, захлопнуть — не получается. Умом понимаешь, что надо. Стараешься заставить себя. Но упираешься в оправдания, которые сама же и придумываешь: его ревность, её отказ и непреходящая боль. И почему-то жалеешь о «нет», как последняя дура! — Гермиона, — она на мгновение подняла глаза. — Что с тобой? — Гарри присел рядом, уже догадавшись, что чёткого ответа не последует. — Не знаю. А почему ты... — Не спрашивай, — перебил он. — Мне просто не спалось. Какое-то странное предчувствие беды, сам не понимаю откуда… Глупость, в общем. — Знакомо, — прошептала Гермиона и, обхватив руку, уткнулась ему в плечо, чуть дрожа. — Ох, Гарри... Кажется, со мной что-то не так. Не знаю, что и почему, но не так... Рассказать даже лучшему другу, что чуть не отдалась Малфою, — невозможно. Как и объяснить собственные ощущения. Будто ломаешься изнутри и не в состоянии это остановить. — Всё наладится, — только и смог произнести Гарри, гладя ослабшую ладонь. — Я рядом, — сердцем чувствовалось, что поддержка нужна ей больше упрёков. Как лекарство от невысказанных слов. — И я никуда не уйду. Оба не заметили Джинни, появившуюся на лестнице в тот момент, когда Гермиона обняла Гарри, желая спрятаться от «новой» себя. _____________________ * Obscuro (Обскуро) — заклинание появления повязки на глазах.