Не способный к раскаянию неисцелим. Аристотель
«Хватит с меня. Хватит Грейнджер!.. Ненавижу. Не хочу. Уничтожу! — мысли Драко текли рекой. — Я выше этого», — а секунды тянулись чудовищно долго. В груди постыдно ныло, вытягивая жилу за жилой, и он уже понимал, что ничего не выйдет. Чужие, холодные, безвкусные, пусть и чистокровные губы не способны прекратить агонию. Рядом с острым и безмолвным отчаянием его неуёмная, нечеловеческая злость раскалывалась, причиняя гнетущую боль. Драко ломало. И не только от осознания того, что гриффиндорская шлюха вдруг обрела лицо, поправ малфоевскую гордыню. Не от коктейля из ненависти и желания, ещё бурлящего в крови. И не от того, что всё — слава Мерлину! — кончено. А потому что… Драко беззвучно взвыл: «Будь я проклят! Это же... Панси». Ну почему из всех студенток Хогвартса подвернулась именно она? Самая неправильная девушка, которую только можно представить! Ту, что знаешь с самого детства, и ту, которую, кажется, любит… друг. Рука отпустила волосы, зубы ослабили хватку, и язык невольно скользнул по пресным воспалённым губам. «Блейз прибьёт меня», — последнее, что пронеслось в голове, прежде чем щёку жёстко обожгло. Ногти!.. Драко резко оттолкнул Панси и отшатнулся. — Рехнулась?! — выпалил он, ненадолго прижав ладонь к лицу, на котором выступили ярко-красные полосы. — Ты… оцарапала меня? — нет, это и без ответа очевидно, но — чёрт возьми! — неожиданно. Его пальцы ещё раз медленно и осторожно коснулись щеки: она пылала. Ноготки разгневанной девушки — оружие, не слишком уступающее волшебной палочке. Дыхание Панси сбивалось. Но скорее от негодования, чем от удовольствия. — Скажи спасибо, — она звучно втянула воздух сквозь зубы и угрожающе, словно кошка, выставила пальцы на согрешившей руке, продемонстрировав небезопасный маникюр, — что всего лишь оцарапала! Паркинсон чуть согнула ногу в колене и машинально опустила глаза: — Могла бы врезать прямо по… — но вовремя осеклась, не к лицу воспитанной девушке так вульгарно выражаться. — Совсем обезумел? — кончиками пальцев она погладила припухшие от укуса губы. — Ты что творишь? Чего ты, придурок, ждал?! Я тебе не шлюха из Лютного! Панси только что не шипела и не плевалась ядом от возмущения: — Штырехвост… беременный! Слизняк… безрогий! Гад ты… озабоченный! Глаза Драко округлились. Он никогда не слышал от неё столь колоритных ругательств в свою сторону. А думать о том, откуда Паркинсон осведомлена про продажные развлечения, и вовсе не хотелось. Оправдываться — тем более. Потом он ещё выскажет Блейзу за неумение держать язык за зубами, а пока… — Панси, — виновный заслуженно снёс оскорбления, но не перешёл на ответные грубости с трудом. — Не слишком ли много неблагозвучных эпитетов за один… — Драко замешкался, подбирая нужное слово, — …поцелуй? — Ха!.. — её брови взлетели вверх, рот приоткрылся, а лицо вытянулось, отчего мордашка стала довольно забавной. Малфой усилием воли сдержал улыбку, иначе можно получить «добавки» за излишнюю весёлость. — По-твоему, это был поцелуй?! — Панси фыркнула. — Значит так, любитель острых ощущений, не путай меня со своими распутными девками! Припёрло — разбирайся с этим сам. Бли-и-ин… — протянула она и снова коснулась припухших губ, — как же сильно ты меня укусил, зараза! А она ещё говорила, ты — другой… хвастливый бесхребетный нюн… — отзывы намеренно были переданы не полностью и в менее оскорбительном виде, но и их предпочли не договаривать. Драко побагровел: — Я в курсе, что твоя тупая кузина могла обо мне наболтать! Он догадался, что конкретно имели в виду: первый опыт, о котором проще не вспоминать. Тогда вышло неловко, наивно и… глупо. Ядовито-обидный смех всплыл в памяти, заставив скривиться: — С чего она думает, что дав пару раз, изучила меня лучше других? Шишуга чокнутая!* И почему он, болван, поддался на милую невинную внешность? — Не надо подробностей и прочего, — отмахиваясь, предупредила Панси. — Меня ваши проблемы не касаются... Она заметила, как Малфой отвёл глаза, стараясь скрыть за показной грубостью истинные эмоции, и не сдержалась: — Чёрт, да наплюй ты уже! Пусть моя кузина старше тебя, на вид сущий ангел и носит другую фамилию, но по крови она — Паркинсон. А значит, бывает несдержанна и мстительна, тем более ты вдруг оказался героем не её романа, — на последнем слове Панси пафосно закатила глаза. — Хотя я за это точно расплачиваться не собираюсь! Тем более так… — А при чём тут ты? — открыто недоумевал Драко. — Я же говорил: наплевал, начхал и положил… — прошипел он с горящими от злости глазами, — ...сама знаешь что! Послал туда, где всегда темно! — прозвучало очень искренне: с опытом пришла уверенность и даже… необходимая наглость. Панси поверила: — Ну и прекрасно! Столько времени прошло. Живи, как знаешь. И заруби себе на носу, я никогда не доверяла россказням о твоём мале… — Панси, гриндилоу тебя забери, не вынуждай меня доказывать... — грубо перебил Драко и отмахнулся. — Закрыли эту тему на хрен! — голос почти сорвался на крик. Малфой нервно переминался с ноги на ногу, есть вещи и поважнее прошлых ошибок: — Зачем. Ты. Меня. Искала? Но Паркинсон, не закончив на нужной ноте, так запросто попадаться на излюбленные приёмчики Малфоя не собиралась: — Предупреждаю, Драко, ещё один такой фортель — и я расскажу Блейзу. И он знать тебя не захочет, уж поверь! Это тебе ясно? Панси прищурилась и потянулась за палочкой. Видимо, наглядно давая понять, что за любое телодвижение в ход пойдут другие малоприятные методы убеждения. Драко кивнул. Что-что, а выкручивать руки Паркинсон умела с самого детства. — Нашёл дурочку… Какого чёрта с тобой происходит? — выкрикнула она, бездумно размахивая палочкой. — Что за наглые выходки?! Я ведь не давала повода. Ты же слизеринец! А это не синоним — полный урод. Бли-ин… Грэхэм с его сальными намёками по сравнению с тобой — неразумное дитя! — Замолчи, — оскалился Драко, новые оскорбления заводили. — Здесь вообще другое! Панси, не зли меня... Недалёкий Монтегю ему не ровня. Малфой от напряжения сжал кулаки и прорычал: — Убер-ри палочку, ей-Мерлин! Не собираюсь я к тебе лезть. Паркинсон по инерции продолжала возмущаться: — Если в тюрьме ты съехал с катушек, то вали к колдомедикам! Она невольно прикусила больную губу и поморщилась, уже смутно понимая, что перегнула: — Извини… Вышло грубо, — Панси виновато пожала плечами, спрятала палочку и теперь уже сама решила сменить направление разговора: — Тебя Макгонагалл ищет. И раз так поздно, значит, что-то случилось. Драко задержал дыхание. И Панси заметила волнение: — Не бери в голову, если бы произошло непоправимое, сообщили бы в первую очередь тебе, а не только Макгонагалл. Отец дважды напомнил об этом перед возвращением в Хогвартс, — выходило, что она пыталась-таки проявить участие. — Иди… Панси потянула Малфоя за рукав, слегка подтолкнула и долго смотрела вслед, стараясь не строить предположений, почему вдруг стала жертвой чувственной агрессии. Она запустила пальцы в чуть растрёпанные волосы и сцепила их в хвост, мечтая о том, чтобы это были не её руки. Иногда Блейзу хронически не хватает наглости. Настойчивости. И немного жёсткости. А вот у Драко этого, похоже, хоть отбавляй. «Засранец! — про себя Панси в выражениях не стеснялась. Может, как-нибудь шепнуть Блейзу про свои фантазии?.. — Нет. Это будет уже не то. Не по-настоящему». И она поспешила в условленное место. Забини, кажется, намекал на «соскучился». Опять будет робко лезть под блузку. Целовать с трогательной нежностью и шептать всякие глупости. Так мило... Порой понять, чего именно не хватает, невозможно и самой. Не то что парню! Панси улыбнулась собственным мыслям: «Удиви меня, Блейз…»* * *
Кабинет главы Хогвартса, как и при Дамблдоре, был наполнен множеством книг. На комоде, гремя фарфоровой крышечкой, зачарованно подпрыгивал небольшой чайник, напоминая загруженной делами хозяйке, что содержимое непростительно стынет. Небольшие портреты на стенах, задёрнутые шторками, не издавали ни звука, а камин ярко пылал. Макгонагалл, устроившись в кресле за столом, перебирала письма, отыскивая среди них нужное, когда дверь распахнулась. — Присаживайтесь, мистер Малфой, — она тут же отвлеклась и указала на место напротив. Обычно строгий взгляд светился нескрываемым участием, и от этого Драко становилось только хуже. Он подошёл ближе. Из-за спины Макгонагалл с огромной картины на него взирал Северус Снейп и молча прожигал чёрными глазами, будто наперёд знал все секреты. Сипуха, сидящая на жёрдочке, тихонько посвистывала, а сундук в углу, то и дело вздрагивающий под ударами спрятанного внутри существа, только прибавлял атмосфере нервозности. Драко закачал головой: — Вы ведь не благодарности зачитывать будете, поэтому я лучше постою. В другое время Макгонагалл вряд ли бы стала настаивать, но не сейчас: — Присаживайтесь, — более твёрдым голосом заявила она. — Повод для разговора, увы, далеко не самый хороший. А что у вас с лицом? — Минерва нахмурилась и чуть отклонилась в сторону, стремясь получше разглядеть алые отметины на щеке. — Несчастный случай, — неубедительно соврал Малфой, от беспокойства забывший воспользоваться лечащими чарами. И, заметив, что ему не поверили, спешно прибавил: — Я сам виноват. Подобное признание успокоило Макгонагалл. Нечасто слизеринцы берут вину на себя, а значит, парень далеко не потерян. Драко медленно опустился в кресло и уставился на неё с немым вопросом, не желая углубляться в проблему лёгких телесных повреждений. К тому же прежнюю злость сменила нескончаемая тревога. Сердце отбивало сумасшедший ритм, предчувствуя беду. Макгонагалл выдержала паузу, явно выбирая, с чего начать, и наверняка поэтому, пытаясь смягчить удар, сменила менторский тон на приглушённый: — Главное, ваш отец жив, — вот так одним предложением она подвела итог предстоящей беседы. И сбила собеседника с ног. Если б Драко не сидел, так бы и произошло. Но в эту секунду он вдавился в спинку кресла и до боли сжал подлокотники, улавливая размыто-человеческий голос: — В настоящий момент Люциус находится в Мунго под постоянным присмотром колдомедиков. Несмотря на то, что сообщать подробности случившегося я не обязана… Драко, — намеренно неофициальное обращение не принесло ему облегчения. В голове звенело одно: «Главное… жив?» — Выслушайте меня, — Макгонагалл чуть наклонилась вперёд и теплотой взгляда вызвала у Малфоя ещё больший испуг, — я хочу, чтобы вы знали… Никто из волшебников не желал вашему отцу смерти. Сознание Драко охватило ожидание чего-то страшного. Он попытался сглотнуть слюну, но в горле пересохло. Ладони вспотели, и руки яростнее вжались в обивку. Кровь отлила от и без того бледного лица, и скрыть жуткое волнение оказалось невозможным. — Азкабан, — участливо продолжила Макгонагалл, — испытание для всех: и для осуждённых, и для их родных. Дементоры… — ей явно нелегко давался разговор, — обычно… — удушливая для Драко оговорка. Воздуха в комнате стало не хватать, — не убивают своих жертв. Потому что они — пища. Но если вдруг набрасываются на одного заключённого, способны свести с ума. И вы это знаете. После войны тюремщики стараются следить за дементорами, усмиряя их аппетит, — она ненадолго замолчала, тяжело вздохнув, — но никто не безупречен. Уверяю вас, Визенгамот крайне заинтересован в том, чтобы ваш отец отсидел назначенный ему срок. А он немалый, надо признать… Драко трясло, но какая-то часть сознания ещё отказывалась верить в услышанное. Веки закрылись, потому что мозг не желал воспринимать чудовищную реальность: Макгонагалл, вдруг притихшего филина, хладнокровное лицо Снейпа, отблески пламени, чёртов Хогвартс — всё! — Рассудок Люциуса, — долетел до ушей прежний успокаивающий голос, — безусловно, пострадал. Однако о необратимости пока рано говорить. Колдомедики боятся давать утешительные прогнозы, но я верю, что всё обойдётся. И вам тоже… Макгонагалл вытянула руку, не договорив, собираясь приободрить Драко. Но тот распахнул глаза, словно почувствовал так и не свершившееся прикосновение, вскочил с места, как ошпаренный, и отшатнулся, перевернув кресло. Не от брезгливости. И не от сквозившей в глазах Макгонагалл жалости. — Я знаю, как вам тяжело, но надежда… — Минерва поняла, Малфой не слышит её. А если и слышит, то смысл плохо улавливает. Драко усиленно напрягал мышцы, чтобы не дрожать. Смотрел отсутствующим взглядом и проклинал всех и вся: мерзких дементоров, тупых судей, растяп-тюремщиков, бездушные законы, грёбаных победителей… «Мой отец — сумасшедший, — именно эта мысль толкала его к выходу, словно в одиночестве принять истину будет легче. — Ненормальный… Мой… отец…» Сорваться при Макгонагалл? Устроить истерику? Нет! Непонятный туман застилал мозг, как будто тот из самосохранения защищался от действительности. — Я могу увидеть его? — неровным голосом, в котором так и сквозила боль. И всё бы отдал, чтобы заставить её утихнуть. Возможно, вопрос глупый, но вырвался сам собой. — Пока он ещё… жив, — Драко с надрывом выдавил из себя последнее слово. Что будет дальше — пугающая до одурения неизвестность. — Это ведь не запрещено? Макгонагалл кивнула: — Для ближайших родственников Визенгамот делает исключение. Я похлопочу о разрешении. За прошедшие месяцы вы ни в чём таком не были замечены, и я надеюсь, что ко мне прислушаются. — Спасибо, — с некоторой отрешённостью, как под Империо, произнёс Драко и оглянулся на дверь. Осталась пара шагов до бегства. До того места, где никто не увидит его слабость. — Рано меня благодарить, — виновато произнесла Макгонагалл. — Я ещё не всё сказала, — дальнейшее прозвучало сухо и официально, но ведь когда оказывают усиленное давление, поневоле напрягаешься: — Согласно распоряжению Визенгамота, с учётом произошедшего и наложенным надзором, я обязана известить, что на период нахождения Люциуса в Мунго вам разрешено пользоваться палочкой только в пределах дома. И Хогвартса. В противном случае вас лишат палочки до нового судебного слушания. — Но почему? — с возмущением, забыв о приличиях, громко выпалил Малфой, опершись спиной на входную дверь. Что за бред? Что за дерьмо такое?! — За что?! — с надрывом выдавил он. Макгонагалл не верилось, но порой указания Визенгамота доходили до абсурда: — Несмотря на то, что вы всего лишь студент и что у палаты Люциуса постоянно дежурит аврор, кое-кто считает, что вы можете помочь отцу бежать. Спрятать его ради спасения жизни. Варианты не сложно предугадать. И прошу вас, не давайте этому кое-кому повод упрятать вас в Азкабан. Вы поняли меня, Драко? — с беспокойством уточнила Макгонагалл. Но он предпочёл не отвечать — только едва заметно кивнуть и с потрясённым видом покинуть кабинет. Спешно прикрыв дверь, он сполз по ней прямо на пол, от неверия стискивая челюсти и сжимая кулаки, заглушая предательскую дрожь в руках. Драко бездумно разглядывал факельные светильники, повторяя про себя, как заклинание: «Это не конец». Потому что где-то там, очень глубоко, теплилась безотчётная, слепая, радужная надежда: увидеть отца. И просить его держаться. Это непонятным образом успокаивало сердце. Он обязательно-обязательно услышит. И, что важнее, поймёт. Он должен вернуться домой. Живым. Пусть и не совсем невредимым.* * *
Во владениях профессора Флитвика сегодня царила прохлада. На последнем занятии кто-то из студентов разбил стекло, а против некоторых магических повреждений «Репаро» не работало. Грейнджер, обессиленная, присела у стены и в отчаянии уткнулась лицом в согнутые колени. Окклюменция порядком вымотала. Фоссет медленно отступила назад и опустилась на столешницу. Оттянув, ослабила галстук и отложила палочку: — Гермиона, так дальше нельзя, — Сандра устало выдохнула. Бросила взгляд в окно: уже стемнело. А значит, они здесь больше часа. Иногда время буквально летит. И всё бы ничего, только никаких положительных сдвигов не наблюдалось. — Ты про Рона? — Гермиона подняла глаза и убрала с лица непослушные локоны. — Секретами я создаю проблемы? — Нет, — Сандра покачала головой. — Не в этом дело. Думаешь, я не знаю, от кого ты пытаешься закрыться? Я же не идиотка! Только так ничего не выйдет. Ты просила помочь, но... Внезапно возникшая, схожая с сожалением тишина сбивала с толку. — Что — «но»? — насторожилась Гермиона. — Ты передумала? — подобная мысль не радовала. Просить Гарри или Джинни поучаствовать в этом безумии — нелепо. С Фоссет, конечно, объединяла не дружба, но нечто не менее важное — слабость: Малфой. — Нет, но я не волшебница! — странная ирония. Сандра на эмоциях повысила голос, потому что бесплодные усилия сводили с ума. — И ты знаешь, о чём я. Тебе стоит учесть, что я владею легилименцией хуже Драко. Ну, насколько я успела это оценить. Либо у него был прекрасный учитель, либо талант. А может, и то, и другое. Гермиону и саму занимали похожие вопросы, но, отложив дискуссии на эту тему, она запротестовала: — Не скромничай. Я слышала, как Дамблдор утверждал, что тебе прекрасно удаётся всё, что касается человеческого сознания. А похвалы перед Макгонагалл от него рядовой студент вряд ли дождётся. Сандра краем губ улыбнулась. — Дамблдор преувеличивает. Но было приятно мысленно показать ему язык, когда он попытался использовать меня как учебное пособие по легилименции. Но Смит и правда нарисовал дурацкую картинку! Отец стал учить меня проникать в мысли совсем недавно, однако тут многое зависит от заложенных способностей, а я хорошо умею только блокировать. — И что с того? Ведь именно последнего я и сама пытаюсь добиться. Просто сегодня не мой день. Наверное… — теперь устало вздохнула Гермиона. Факт оставался фактом: дела обстояли совсем плачевно. Фоссет удалось проникнуть даже в воспоминания о попытке заняться любовью с Роном. Но то, что не вскрылось постыдное бегство в самый неподходящий момент, ещё не значит, что в этом была заслуга Гермионы: Сандра сама оттолкнула интимные откровения и прекратила атаку. — Ты сама знаешь, как всё идёт из рук вон плохо, — Фоссет огладила столешницу. — И хоть я не люблю обсуждать некоторые вещи, но мне кажется, я должна сказать: перестань на него злиться. — На кого? — Гермиона сглупила, играя в непонимание. Она предпочла не поддаваться глубоко проникающей синеве глаз собеседницы, намеренно изучая вид за окном. Однако боковым зрением не заметить ухмылку Сандры было невозможно. Та потянулась за палочкой и демонстративно помахала ей в воздухе, откровенно напоминая, что видела кое-кого насквозь: — На Малфоя. Иначе всё бесполезно. Злость и обида мешают тебе закрыться. Страх, конечно, ослабляет защиту больше всего, но, по-гриффиндорски исключив его, прибавь к первой причине подавленное желание и — вуаля!.. Имеем то, что имеем. Не делай такое лицо, мне самой неудобно, поверь. Но ты сама просила помочь! — Я не понимаю, что ты мне предлагаешь? — недоумевала Гермиона, уставившись на Фоссет словно первокурсница, впервые вошедшая в Хогвартс. — Я не могу изменить прошлое. И себя тоже, — нелёгкое утверждение, особенно когда подозреваешь, что прежней уже не стать. А кто виноват и есть ли такой вообще — неизвестно. Возможно, это не колдовство, не злой умысел, а какая-то редкая болезнь, вызывающая изменение личности. Мучительные поиски ответов пока результатов не дали. Сандра протяжно выдохнула, пытаясь успокоиться. Пришла даже идея попробовать воспользоваться зельем, потому как, действительно, нервы не выдерживали напряжения: — Для начала перестань вариться в этом. От болезненных эмоций ты как открытая книга. Обе устаём, я тоже не железная, — Фоссет отвела глаза. Дело ведь далеко не в магических силах, а в увиденных картинках, задевающих за живое. Гермиона смутилась, а Сандра не умолкала: — Ненавидь Драко, если так тебе легче. Но отпусти его. Прости. Или переспи, наконец!.. Делай, что хочешь. А иначе мы зря тратим время. И соберись, прошу тебя. — Я не ослышалась: «п...переспи»? — Гермиона искренне рассердилась. — Сандра, что ты несёшь?! Он оскорбил меня на пустом месте. Даже намереваясь поцеловать. Если между нами что-то происходит, откуда столько злобы, граничащей с помешательством? Чего не промолчать? Я не легилимент, как некоторые! — Извини, — Фоссет покраснела. — Про «переспи» я тупо брякнула, но, честное слово, это бы помогло. Серьёзно, прости его. Иногда слова — просто слова, и очень сложно понять, где обидная правда, а где — типичная малфоевская самозащита. Да, Драко бывает груб, но в такие минуты как раз жаль, что ты не легилимент! — Прости? Вот так, запросто?! — Гермиона развела руками и поднялась на ноги. — Как ты можешь такое предлагать? Как?! Господи, он ведь и тебя обидел! Рассудок отказывался верить во всепрощение, когда сердце Сандры чуть ли не разбито. Тогда, у оранжереи, глаза не лгали. — Он меня бросил, — Фоссет пожала плечами. — Всего лишь. И не такое случается, не срослось. Да, это больно. Но, не коря себя за ошибки, жить проще. Свободней дышать. Я не Драко, я не воспринимаю боль как болезнь, я просто живой человек. Забудь про гря... Ну, ты поняла. И так далее... Ты ведь не такая. — Знаешь, на какую-то секунду мне показалось, что он хотел заставить меня... — Гермиона осеклась, избегая жестоких деталей. После разрыва картинки, где Малфой переступает черту, за которой так много непоправимого и неправильного, сводили с ума. Тем, что такое не простить. Не забыть. От этой боли уже не оправиться. А сознаться, что поддалась бы на ласки мерзавца, — вынести себе приговор: безвольная тряпка. Сандра будто прочла эту надпись на лбу: — Желания не делают тебя плохой, Гермиона. И не казни никого за мысли. За них можно половину волшебного мира отправить в Азкабан. Нет, — она покачала головой, — Драко не стал бы. Он пытается казаться хуже, чем есть на самом деле. Чему тут удивляться? Зачем быть хорошим, когда сотни людей считают тебя сволочью. Опять же, порой не следит, что несёт, но способен слушать. Пунктиков у него немало, однако он никогда ни к чему не принуждает. Просто умеет сделать так, что ты и сама не прочь... А вот это как раз и вызывало у Гермионы бунт: манипулирование. Она приоткрыла рот, но ей не дали и слова сказать. — Ты видишь лишь ту сторону, которую Драко тебе показывает. Я для чего это говорю... Увидь в нём человечность, даже если она тщательно скрывается от посторонних глаз. Он любит свою семью, удивляет вниманием к мелочам и приятными сюрпризами. Например, он рисует. Не так хорошо, как Луна, но всё-таки... Сходство достаточное. Насколько я знаю, у них обоих был один учитель. Только Драко не знал, что когда-нибудь подобная ерунда способна будет занять голову. — Это он сам тебе рассказал? — удивилась Гермиона. Открытие за открытием. Слава Мерлину, хоть приятные. — Алкоголь действует на него расслабляюще, это есть. Самое тяжёлое, когда его противоречивая натура предстаёт во всей красе. Не злись, Драко сейчас больно. И он, похоже, предпочитает не страдать в одиночестве, причиняя боль и другим. Чувство вины его скоро раздавит. — И давно боль его оправдывает? — не унималась Гермиона. — А ты загони бессовестную побитую шавку в угол и посмотри, как она ластится, — саркастично заметила Сандра. — Тут только терпение и время… Время и терпение. Приманка тоже сойдёт. Гермиона не могла понять: — Малфой не пёс! — Но и не пушистик. Цапнуть умеет, — Сандра внутренне сжалась. — Он слабее, чем кажется. А тут ещё и гордыня. — Я не знаю, — Гермиона мерила шагами комнату. — Я запуталась. Я не могу... когда он такой... злой. Всё кончено, — она с надеждой посмотрела на Сандру, ища поддержки в принятом решении. — Чего ты от меня ждёшь? — Ничего, — спокойно ответила та. — Кроме целеустремлённости. Я не толкаю тебя к Малфою. Уж точно не я! «Хотя чем дальше ты от Рона, тем ближе он ко мне», — меркантильная мысль, но вполне обоснованная. Сандра елозила ладонью о ладонь, будто это стирало горечь и муку: — О неприступное сердце можно жестоко пораниться. Но после придурка Хупера Малфой даже при всей своей натуре смотрелся лучше. По крайней мере, честнее. Никаких иллюзий. Ему хватало и кусочка сердца, чтобы заставить меня забыть о плохом. Я не только о сексе, чтоб ты поняла. Я не за Драко прошу — за тебя саму. Отпусти его. Забудь. Прости. И мы спокойно продолжим занятия. Иначе это кошмар какой-то! — Послушаешь тебя и понимаешь, насколько прекрасно ты справляешься с эмоциями, — Гермиона не могла отделаться от чувства, что Сандра любит Малфоя. Но способность Фоссет идти на жертвы никак не укладывалась в голове рядом с честолюбием, и выходка на Турнире трёх волшебников тому подтверждение. — Ты ненавидишь его? — Гермиона пошла на вопрос с подвохом, как доказательство от противного. Ведь если прозвучит «да», истина неутешительна, и занятия окклюменцией придётся прекратить. Иначе это отдавало садизмом. Фоссет, что порадовало, не поддалась на уловку: — Нет, и не путай влюблённость с более серьёзным понятием. А убиваться по поводу разрыва нет никакого смысла. Это ничего не изменит. К тому же, — Сандра задержала дыхание, — у меня есть Рон. Вроде бы... И я рада, что вы всё-таки помирились. Она натянуто улыбнулась, стараясь отогнать приступ ревности, потому что увидеть своего парня с другой совсем не входило в планы на вечер. Гермиона заметила терзания, эти эмоции скрыть не удалось. — Сандра... Если тебе это важно... В общем... У нас ничего не было, — щёки горели. — Рон — мой друг, и не более... — попытка заглянуть собеседнице в глаза не увенчалась успехом, она сосредоточенно разглядывала собственную палочку. — Тогда понятно, отчего он такой нервный, — откровение ласкало призрачные надежды. Фоссет подняла глаза: — И почему так обижен. Знаешь, мне тоже бывает нелегко с ним. Рон всегда был такой вспыльчивый? — Нет! — не раздумывая, воскликнула Гермиона и впервые за всё время коснулась руки Фоссет, будто бы извиняясь за нежелание открывать правду. — Я не могу пока ничего объяснить, но нет... Рон не такой. Он, конечно, всякий бывает, только обычно в состоянии признать свои ошибки. И в том, что он сейчас озлобленный, кажется… не виноват. — Кажется или не виноват? Я не понимаю... Ты говоришь какими-то загадками, — возмутилась Сандра и высвободила руку. Секреты секретами, но ведь заслужила искренность в обмен на свою. — Для меня самой это тайна, — Гермиона напряглась, — я отвечу, когда буду знать наверняка. Обещаю! — прозвучало очень искренне. Но объяснить, что с ними тремя не так, увы, за гранью доступного. «Тремя?.. Чёрт, тремя!» — запульсировало в висках. Ответ на насущный вопрос сам пришёл в голову. Друзья наотрез отказывались подвергнуть Гермиону проверке. Из предосторожности на комнату наложили заглушающее и запирающее, и не воспользоваться ситуацией — грех. Но сказать о возможной боли — досрочно получить твёрдое «нет», а этого ой как не хотелось. — Сандра, ты владеешь Обливиэйт? — прозвучало как бы между прочим. Она не заподозрила неладное: — Мой отец работает в штаб-квартире стирателей памяти. Это сойдёт за ответ? Но зачем тебе это? Я не собираюсь уничтожать никакие твои воспоминания, сразу говорю! — синие глаза прищурились, рука сжала палочку. Нехорошее предчувствие уже подступало к задворкам сознания. — Я не хочу, чтобы ты стирала мне память, — поспешила успокоить Гермиона. — Сними его. И всего-то... Ты ведь умеешь? — логичное предположение при таком-то отце, а непринуждённый тон намеренно притуплял бдительность. — И всего-то?! — саркастично переспросила Фоссет. — Чужой Обливиэйт — не игрушки. Это требует умения. И как ты не боишься-то? Хотя чему тут удивляться! Ты ж гриффиндорка. Сумасшедший день, — констатировала Сандра и выпрямилась. Гермиона невинно угукнула. — Думаешь, тебя заколдовали? — удивилась Фоссет. — Кто? Малфой? — она уверенно замотала головой. — Нет, он не умеет. Не сильная его сторона, это точно, сам сболтнул, когда я навеселе предложила стереть свидания с брехливым Хупером. Чары развеялись бы за пару дней. — Я не уверена насчёт Обливиэйт, это всего лишь догадки. Есть так есть, нет так нет. Ты просто сними его. Попробуй. И делов-то... Гермиона отложила свою палочку, подальше от соблазна выставить щит. Отступила к стене. — В принципе, могу, — Сандра колебалась. — Насчёт обратиться, к примеру, к мадам Помфри и так всё ясно, вечно вы трое секретничаете. Но почему ты не попросишь друзей? — что-что, а наивными простачками когтевранцы не слыли. — Рону и Джинни это заклинание не даётся, — полулгала Гермиона и даже не краснела. Желание знать истину зашкаливало. — А Гарри... Просто отказывается. Свои геройские правила, ну ты понимаешь: никаких магических экспериментов на друзьях. — А я, значит, не откажусь? — в голосе не чувствовалось согласия. Гермиона, нагло улыбнувшись и сбивая бедную Сандру с толку, кивнула в подтверждение и возбуждённо выпалила: — Не лезь ко мне в голову! Она понимала, что Фоссет наверняка проверит свои подозрения и потом распнёт за хитрость. Гермиона постаралась очистить разум от всего лишнего, ведь после разговора по душам стало легче. — Ты что-то скрываешь, Грейнджер, — Сандра насторожилась. На автомате, подобно Малфою, она сменила ставшее уже привычным «Гермиона» и направила палочку: «Легилименс». Но не пускали! — Так… Уже лучше. Даже хорошо, — подбодрила Сандра. — А теперь зафиксируй это ощущение. Намертво. И не позволяй Драко копаться в своей голове. Я понимаю, меня ты не боишься. Не хочешь. Не злишься. Гермиона держала удар. Фоссет усилила попытки пробить оборону, не воскрешая оскорбления: — Это Драко ласкает тебя вечерами в самых смелых мечтах... — намеренная пауза и вкрадчивый тон усиливали эффект. — Целует. Там, где никому не позволяла... Берёт. А он это умеет, поверь!.. Сопротивляйся! Леги... — она забыла о невербальности, пусть Грейнджер будет готова. — Сандра, стой! — выпалила та, ощущая, как от напоминаний ускользает ужом чёртова окклюменция. — Ну и методы у тебя... «Учительница» развела руками. На войне как на войне. — За первый приличный блок я заслужила контрзаклятие, — Гермиона медленно выдохнула, собираясь с духом, и сделала наигранно умоляющее лицо. — Терпением ты не отличаешься, — Фоссет сосредоточилась. — Ну, хорошо... В качестве поощрения. Она едва-едва качнула палочкой, обрисовала крючок, дёрнула, чуть шевельнув губами, чётко и без запинок произнесла тираду в уме… И это случилось. Гермиона хоть и старалась подготовиться, всё же не ожидала, что будет настолько больно. Просто нескончаемо. Боль лилась от нерва к нерву. Голова будто раскалывалась надвое. Пронзалась раскалёнными прутьями. Сознание прожигало жидкое пламя. Гермиона не слышала себя, но понимала, что кричит. Нет, истошно вопит от боли, которая, наверно, никогда не закончится. Это было хуже Круцио в исполнении Беллатрис. Или только так казалось? Гермиона обессиленно упала на колени и стонала, пока не затихла, не решаясь поднять глаза на Сандру. Хитрость, без сомнения, вылезла наружу. — Ты подозревала, что так будет, — зло заключила Фоссет, как только наступила долгожданная тишина. — Какого лешего ты делаешь из меня дуру, я тебя спрашиваю? Решила, что можешь тупо использовать меня?! Синие глаза пылали гневом, но Гермиона не заметила шока от непредсказуемой реакции на контрзаклятие. А вот боль — да: — Зачем ты так со мной, Грейнджер? — губы дрогнули. — Покажись мадам Помфри, — ядовито вставила Сандра, снимая чары. — Всё, я ухожу, вашего гриффидорского мазохизма мне не понять. Уволь! Фоссет жутко обиделась. Вполне предсказуемо. — Прости, пожалуйста, — ослабленным, измученным голосом бросила вслед Гермиона. — Я не стану больше тебя обманывать! Это было глупо... Но жизненно важно для меня. Прости! Сандра замерла у самых дверей и обернулась: — Настолько важно? Ты с ума сошла или как? Что, к дьяволу, происходит? — Я отвечу завтра, обещаю! — Обещаниями всегда отказывают. Так что не корми меня ими, Грейнджер, если не готова солгать. — Хорошо, не буду, — согласилась она, пообещав себе открыть хоть часть тайны. — Тогда просто ответь... Мне показалось, ты не удивлена. Фоссет нехотя кивнула и отошла от двери. — Неужели видела такое? Когда? — в Гермионе всё перевернулось. Как голодный зверь требовал пищу, её жажда открытий требовала удовлетворения. Глаза светились, а недавняя боль меркла от неожиданного шага навстречу разгадке. — Только однажды, — присев на стол, Фоссет говорила очень тихо, уставившись на меловую доску, и не осмеливалась бросить взгляд на чуть шатающуюся Гермиону. — Отец очень надеялся, что я пошла в него, и на третьем курсе научил меня снимать Обливиэйт. Как-то вечером я попробовала контрзаклятие на своей матери. Может, она забыла, что когда-то любила меня... Сандра часто заморгала, и Гермиона уловила причины, но вставить «не плачь» — всё равно что оборвать откровения: — Отец тогда здорово на меня накричал. За самоуправство. Знаешь, я и имя своё в Кубок огня бросила, чтобы мама заметила меня. Гордилась. Вот я дура была!.. Но её забытые чувства ко мне — утопия. И я это поняла, слава Мерлину... — Так такая реакция — это... нормально? — негромко поинтересовалась Гермиона, присаживаясь на ближайший стол. Совсем неожиданно их породнила именно боль. — В книгах этого не пишут, да? Как думаешь, почему Министерство настаивает на том, что памятью должны заниматься специально обученные сотрудники? Чтоб было с кого спрашивать. Многие уверены, что боль — последствие неверно наложенного заклинания, ведь игры с сознанием опасны. Правда, колдомедики называют это индивидуальной реакцией на контрзаклятье. Как аллергия у маглов. Отец специально пошёл в Стиратели, чтобы получить доступ к исследованиям и хоть как-то объяснить ледяное сердце моей матери. Говорит, в школе она была иной... Сандра нервно теребила края юбки. — И что? — сочувственно спросила Гермиона, с неверием предполагая, во что может вылиться для них троих «ошибочное» колдовство. На «аллергию», если задуматься, слабо походило. — А ничего, — Сандра всплеснула руками. — Единичные случаи. Работать над таким малым числом пострадавших никто не считает разумным. Пустая трата времени, так сказать. Проще предотвращать неумелое колдовство, чем лечить, — неприятным голосом, словно цитируя официальный отказ, проворчала Фоссет. — Отец сомневается, что решение когда-нибудь найдётся. В любом случае, моя мать цела и невредима. Просто не любит меня. Вот и всё. — Мне жаль, — прошептала Гермиона. — Не надо, — отмахнулась Сандра. — Я переболела. Забыли. — Мне кажется или ты действительно не любишь говорить о семье? — Нет, не кажется. Мы, знаешь, не отличаемся гриффиндорской смелостью. Именно поэтому прятались почти весь прошлый год. Отец запретил возвращаться в Хогвартс. Не ходил на работу. Проблемы волшебного мира не должны касаться семейства Фоссет. Никогда. Ладно... — Сандра поднялась. — Я устала. — Я бы сказала спасибо, но ты ведь не примешь? — Гермиона виновато пожала плечами. — Почему? Но ты обманула меня, и я очень злюсь. У вас с Малфоем не так уж и мало общего, если задуматься. — Не говори «у вас с ним». Всё кончено, — напомнила Грейнджер. И себе тоже. — Угу-у, — многозначительно протянула под нос Сандра. — Как скажешь. Тогда к чему все эти занятия, не ответишь? — и застыла на пороге в ожидании ответа. — Просто так. Не люблю, когда кто-то роется у меня в голове, — вполне правдоподобно заявила Гермиона и поймала себя на том, что сыворотка правды хранится и ждёт своего часа. И — бог мой! — Малфоя. А значит... «Нет. Пора отпустить его». И перестать так ненавидеть. Гермиона прикрыла глаза и взмолилась неизвестно кому: «Пожалуйста, я больше не хочу».* * *
На Хэллоуин в Хогвартсе царило необычно-привычное оживление. Зачарованный потолок освещался вспышками молний, летучие мыши, очень напоминающие перекрашенных пикси с крылышками, ползали по стенам, а факультетские столы ломились от сладостей. Домовики и в этот раз постарались на славу: пирожные в виде широкополых шляп, ушей троллей, пауков, флоббер-червей и прочей нечисти красовались на тарелках наравне с более привлекательным на вид кушаньем. Макгонагалл уже закончила торжественную речь, сдержанно улыбнулась студентам и приступила к ужину, не слишком прислушиваясь к тихому ворчанию мадам Помфри, что после выходных, учитывая повальное посещение магазина волшебных вредилок, пациентов у неё значительно прибавится. Большой зал гудел. Студенты болтали без умолку, не отрываясь от угощений. Привидения — а точнее, Почти Безголовый Ник — яростно жаловался на палача, демонстрируя новеньким причину праведного гнева, а Пивз визжал и призывал устроить побоище, вооружившись посудой. На худой конец — пострелять заклятиями в первокурсников или выпустить боггарта. Хагрид, счастливый и воодушевлённый, громогласно расхваливал свой урожай, в этом году порадовавший необыкновенно большими тыквами: те парили под потолком огромными злобными Джеками, периодически завывая и злобно хихикая. Как лесничий это провернул якобы без волшебной палочки, никто не спрашивал. Драко сидел рядом с Блейзом и изучал полупустую тарелку, стараясь не замечать шума. Вообще, желая остаться в одиночестве. И даже подумывал наложить Силенцио на всех разом и посмотреть на недовольные лица преподавателей. Особенно — профессора Вектор. Вот кому не помешает небольшая встряска, потому как любовь к цифрам и математической точности напоминала одержимость. Мечты мечтами, только подобной выходке порадуется лишь Пивз, чей противный визг никакой магией не заглушить. — Драко, — раздался у уха голос Панси, — ты идёшь с нами, — и это был не вопрос — утверждение. — Тебе надо отвлечься от дурных мыслей. В Мунго не идиоты работают. Обойдётся, — ободряющим тоном прибавил Блейз. — Вот получишь разрешение из Министерства и увидишь всё собственными глазами, — то, что единственный друг не стал скрывать правду об отце, снова сблизило. А ведь казалось, ничего личного, кроме как магией, не вытащить. После разговора с Макгонагалл, поддавшись слабости, Драко не смог сдержаться и выплеснул на опешившего Забини адскую смесь раздражения и малоприличных ругательств. В том числе и за длинный язык. Но, осознав, что на нервах перегнул, стал оправдываться, чтобы не прослыть в глазах друга последним гадом. И без того чувствовал себя паршиво после поцелуя с Панси. Если так дальше пойдёт, растеряет даже то малое, что осталось. — Пошли, — Блейз чуть толкнул приятеля плечом, — не каждый день можно глумиться над дурачками безнаказанно. — Вы это про что? — спросил Драко, лениво накалывая на вилку остатки ростбифа. — Про Стрекозу, — негодуя, ответила Паркинсон. Прозвище к профессору Трелони приклеилось с начала учебного года. — Забыл? Она вдруг решила устроить праздничные гадания. Это ж сколько вкусных тем для издевательств можно почерпнуть! Я слышала, перед ужином её внутреннее око уже кому-то предсказало, — Паркинсон заговорила отрешённым голосом, передразнивая прорицательницу, — безвременный уход из мира людей. — Поттеру? — ухмыльнувшись, полюбопытствовал Драко и машинально взглянул на гриффиндорский стол. Вчерашний герой спешно отвёл взгляд. — Если честно, это уже не смешно. И довольно уныло. Чего это болван крутится, словно почтовая сова? — Жаль, пропустила представление, — убивалась вслух Панси. — Ничего, ещё повеселимся, да? — и, подперев рукой подбородок, таращилась на Драко в ожидании утвердительного ответа. Он отрицательно закачал головой: — Не хочу. И отбросил вилку. Та со звоном ударилась о тарелку, но из-за гомона звук потерялся. Кусок мяса соскочил с зубцов и приземлился прямо на блюдо к Гойлу, клюющему носом напротив. Очнувшись, полусонный Грегори, давно расправившись с ужином, поозирался, разыскивая виновника странного происшествия, и сдался за пару секунд. Отмахнулся, наколол на вилку невесть откуда взявшееся угощение, отправил в рот и принялся жевать с прежним аппетитом. — Гадания — это скучно. Трелони надоела. Да и предсказуемо всё, — на один манер вторил Малфой. — Я б прогулялся. Один... — уточнил он, заметив одобряющий кивок Блейза. — Слышать ничего не желаю, — настаивала Панси, нахально и посильнее затягивая узел галстука Драко. — Ой! — воскликнула она, уколовшись о брошь-змейку, и отдёрнула руку. — А ты не тронь, — усмехнулся Малфой. — Кусается... — Как и её владелец, — заговорщически процедила Панси и добавила громче: — Ты составишь нам компанию. И никаких возражений, — у старосты Слизерина свои методы борьбы с чужим упрямством. Блейз, стоило чуть надавить, выложил всё, что узнал от Драко. Наверное, тому бы стоило опять разозлиться, но сил на новую ссору не хватило. В конце концов, хоть какая-то моральная поддержка. Скупая, но вполне реальная. — Меня твоё «не хочу» вот вообще не волнует! — заявила Панси. — Я, может, пару недель назад тоже ни о чём не просила... Только кто меня спрашивал?! Ты? — она прищурилась. — Всё. Считай это приказом, — уверенно прижала его Панси. — Я требую жертвоприношений. — Вы о чём, собственно? — поинтересовался Блейз, не понимая, что за странные намёки. — О слизеринских методах вести диалог, — невинным голосом уточнил Драко и с недовольством покосился на Панси: она отпила сок и уставилась с видом как минимум хозяйки Малфой-мэнора. Затеяла грязные игры совсем не к месту! — Давай я извинюсь или подыщу себе другое наказание. — О-о-о, — протянула она. — Ну, с этим я могу тебе помочь. Вот только шепну Блейзу кое-что на ушко, и — свободен! — Паркинсон указала рукой в сторону выхода. — Проветритесь с ним на сон грядущий... А если между строк, помашете кулаками и разбежитесь. — То есть ты так ставишь вопрос? — желваки Малфоя заходили ходуном. — Именно! — выпалила шантажистка и заранее расплылась в победной улыбке. — Так как? Ты идёшь? Любитель острых ощущений... — Да! — Драко рывком отодвинул тарелку. Нервы шалили. Чем дольше не было известий из Министерства, тем становилось сложнее. Все эти дни он старался не замечать... никого. В особенности Грейнджер. Её просто не существует в природе. Она — бесплотное существо. Привидение. Пустой звук. Абсолютно не волновало, что она себе думает и хочет. Что, на хрен, обнаглела, делая вид, будто ей пофиг на случившееся! Забыла, лицемерка, как мечтала отдаться прямо на грязной земле! Может, рассказала о них Поттеру? Потому что этот очкарик скоро стёклышки расплавит от напряга. Так и подмывало влезть в геройскую башку и проверить, что ему нужно от бывшего Пожирателя смерти. — Гермиона... — позвала Джинни, одновременно отодвигая от неё здоровенный фолиант — слава Мерлину, не из Запретной секции — подальше от усталых глаз. — Гермиона! Ты где витаешь? — Так... Задумалась, — рука потянулась за несвоевременной пропажей. Загадка с Обливиэйт не давала покоя, и в ход пошли труды по колдомедицине. — Отдохни, давай не сегодня. Решение найдётся, — шепнула Джинни, пряча книгу под столом, и посмотрела на Гарри. Тот отрешённо возил едой по тарелке, погружённый в собственные мысли. Дёрганый, замкнутый, мрачнее тучи, он регулярно всматривался в лица студентов и заваливал Гермиону новыми вопросами, но, не получая точных ответов, снова уходил в себя. Не творись такое каждый день, не стоило бы, наверное, и беспокоиться... Джинни старалась не паниковать, но сложно игнорировать то, что твой парень увлёкся спасением от неведомого врага, и уже праздник, по-видимому, не праздник. — Так ты пойдёшь? — поинтересовалась у Грейнджер подсевшая к гриффиндорцам, ближе к родной сестре, Падма Патил. — Куда? — Гермиона непонимающе заморгала. — Как куда? — открыто удивилась Парвати, протягивая руку за очередным лакомством. — Ты совсем потерялась с этими бесконечными книгами! Не сердись, но это правда... Трелони повесила красочное приглашение в холле, обещая на Хэллоуин праздничные откровения. Бедняжка светится весь день. Столько внимания в кои-то веки!.. Но особые праздники требуют особого подхода. Это же вековые традиции. — Нет, — закачала головой Гермиона. — Это всё... глупо. Не обижайтесь, но я не верю, что моё будущее где-то записано, — вздёрнув нос, прибавила она. — А ты не относись к этому так! — выпалила Джинни, собираясь к Трелони вместе с подругой. Способ отвлечься и заглянуть в их с Гарри совместное будущее выпадает не каждый день. В любой шутке может оказаться доля истины. — Просто развлечение. Праздник же! Будет познавательно. И весело. Древние забавы никто не отменял. Идём! — Надеюсь, вы понимаете, что не стоит относиться к гаданиям серьёзно, — обратилась к остальным Гермиона и, увидев наигранно-осуждающий взгляд однокурсниц, прибавила: — Это я на всякий случай спросила. — Нет, ты никогда не изменишься, — пробурчала со своего места Лаванда, не устающая повторять, что прорицание — её судьба. — Нельзя быть такой рациональной. Прям до мозга костей! Есть вещи, недоступные нашему пониманию. В этот момент Рон ткнул локтем Лонгботтома: — Невилл, — тот рыскал глазами не хуже Поттера. — Ты почему не ешь? Или уже подкрепился шоколадом? Вот скажи, какого дракла ты скупил пол-лавки сладостей? Нам с Сандрой и плиточки не досталось. — Не преувеличивай, — пробурчал Лонгботтом. — Шоколад всего лишь подарок. Ты не видел Ханну? Полдня пытаюсь её поймать. У неё, между прочим, сегодня именины. — В канун Хэллоуина? Настоящая ведьма! — продекларировал Рон и символически поднял кубок с соком. — С днём рождения, где бы она ни была! — Меня потеряли? — взбудораженная Аббот проявилась за спиной Лонгботтома, будто из воздуха. — Мне подарили мантию-невидимку. — Кто? — вздрогнув от неожиданности, обернулся Невилл. — Джордж? — и нахмурился. Рон присвистнул. Не зря же этим летом казалось, что кое-кто неровно дышит к старшему брату. С другой стороны, Джордж не виноват, что нравится девушкам. — А какая разница? Поклонник, — глаза Ханны странно блестели. — Неужели ревнуешь? Значит, только тебе можно флиртовать за моей спиной? — Когда?.. — Невилл покраснел. — Не было такого! — А то я не видела, как вы с Лавгуд прогуливались перед ужином, мило улыбаясь друг другу! Прекрасный подарок всё-таки... Аббот чуть качнуло, и она поспешила убрать мантию в карман, потому что взгляд Лонгботтома не на шутку насторожил. — Это — другое, — убеждал он. — Никто не захотел составить Луне компанию, вот я и пошёл. Мы друзья, я тебе говорил уже! Лучше б мы к Трелони не ходили... — попенял Невилл. — Никак не привыкну к её замогильному голосу. Рождённый во свету... бла-бла-бла... рядом с нами, скоро сгинет, кажется, во тьму, покинув бренный мир, — возведя глаза к потолку, он попытался цитировать прорицательницу. Невилл протянул Ханне шляпу-угощение, но та только головой покачала, а он продолжал рассказ: — Трелони долго водила своими длинными пальцами по ладони Луны, что-то шептала на ухо... Вообще я восхищаюсь её выдержкой, — опасно бросать такие комплименты девушке в присутствии своей, поэтому главное — вовремя ретироваться. — С днём рождения! — Спасибо! — Ханна вдруг повисла у Лонгботтома на шее и смачно чмокнула в щёку. — Ну и где мой подарок? Она стала бесцеремонно лазить по карманам брюк и хихикать. — Ему что, ленточку на себя надо было повязать? — Хупер вытянул палочку. — Только намекни, упакую по первому классу. Главное, не пережать в ненужных местах, — неприятный смешок понравился только его обладателю. В следующую секунду одна из псевдолетучих мышей плюхнулась на тарелку с драже в форме глазных яблок, и те раскатились по столешнице, а иные разлетелись в стороны, зарядив паре студентов в лоб и вызвав у некоторых приступ смеха. — Следи за языком, — Аббот взмахом палочки запустила в Хупера куском праздничного пирога. — Ещё одно слово — и я трансфигурирую тебя в лукотруса или однажды подсыплю гноя какого-нибудь мерзопакостного растения прямо в сок. Перевяжут бинтами, и станешь не хуже мумии. Вот! Половина гриффидорского стола смотрела на тихоню с Пуффендуя с недоумением. — Что с ней? — вслух полюбопытствовал Финниган. — Она что?.. — и жестом опрокинул невидимую стопку, но чтоб Аббот не заметила. — Ну, выпила, да, — спокойно констатировал Рон. — Если верить воспоминаниям, скоро начнёт петь заунывные романсы Селестины Уорлок. Брр-р-р. Граммамонт ей на ухо наступил. И потоптался. — Как невежливо, я требую извинений, — Ханна вытянула вперёд ладонь, как для поцелуя. Уизли скривил лицо. — Или заколдую! Фоссет будет очень недовольна твоим хм... упадническим настроением. — Сдаётся мне, Рон, — предрёк Симус, — кто-то угрожает тебе ниже пояса, — он хихикнул. — Говорят, это заклятье может снять только дюжина колдомедиков. Ханна утвердительно кивнула. Уизли почти закипал: — Вот только рискни, нахалка, и я подолью тебе Амортенцию. Воспылаешь ко мне безответной любовью, и я, уж поверь, оторвусь на славу! Рон достал палочку. Мало ли что взбредёт в голову имениннице. Но та, как бы случайно, опрокинула кубок с соком, вылив содержимое прямо на брюки Уизли. Если б Финниган не удержал, началась бы, наверное, дуэль. Только между Лонгботтомом и Роном. — Ты зачем пила? — поинтересовался у Аббот Невилл, игнорируя вспышку гнева Уизли. — С ума сошла? — Не будь букой, — Ханна наигранно надула губы и приземлилась своему парню на колени. — Сегодня можно. Наверное... — Блин, тебя же лишат должности, если поймают, — шипел Лонгботтом, но безобразно пьяная именинница опустила его руки себе на талию. — Только не сегодня, — Ханна потянулась к тарелке и схватила одно из пирожных. — Сегодня у меня двойной праздник — и я хочу веселиться. Вот пойду, ради развлечения, повыдёргиваю волосы твоей белокурой подруге и завалюсь к тебе в спальню. Для сатисфакции. — Тсс... — Невилл ласково прикрыл рот Ханны рукой и почувствовал, как в пальцы впились зубы. — Ай! Симус, чем там можно снять похмелье? Потому что я тебе его обещаю, — шепнул он своей девушке на ухо. — У-тю-тю... Напугал, — Аббот кокетливо взлохматила волосы Лонгботтома. Наблюдали за непривычным безобразием студенты не только с Гриффиндора. Макгонагалл тоже покосилась на стол любимого факультета, поэтому Невилл силой спустил Ханну с колен и усадил рядом. — Что с ней? — озадаченно спросила у Гермионы Джинни. — Банальная ревность или заколдовали? Иначе чего это она так увлеклась огневиски? Хогвартс не «Дырявый котёл». — Не знаю, — Грейнджер пожала плечами и, вспомнив происшествие на экзамене СОВ, прибавила: — Ханна неважно справляется со стрессом. Может, и ей Трелони предсказала что-то невесёлое. Она это любит, — и посмотрела на Гарри — обычно все «шишки» доставались ему. Но тот гипнотизировал... Малфоя. — А ты заметила, — произнёс Поттер, — что змеёныш не расстаётся со своей сумкой? Гермиона тяжело сглотнула. Этого только не хватало! Лучший друг, похоже, следит за вчерашним врагом. И сердце подсказывало, что ни к чему хорошему это не приведёт.* * *
В «мастерской» профессора Прорицания царил полумрак. В камине горел огонь, и воздух наполнял дурманящий аромат трав и хереса, словно кто-то пытался отогнать не столько злых духов, сколько несчастных студентов. Несколько круглых столиков обступали старые стулья и обитые оранжевой тканью пёстрые пуфики. Тёмные, иссиня-чёрные шторы были задёрнуты, а многочисленные лампы в апельсиновом бархате вызывали отнюдь не восторг. Деревянные полки, заваленные разноцветными перьями, огарками свечей, колодами карт и магическими кристаллами, казалось, держались на честном слове. Сотни чайных чашек, как на подбор, отливали всевозможными оттенками тыквенного цвета. Ощущения от пребывания в этом царстве оранжевого — жутковатые. Профессор Трелони в широкополой шляпе, с торчащими из-под тульи растрёпанными волосами восседала за персональным круглым столом в огромных окулярах, каким-то чудом не сползающих на кончик носа. На плечах красовалась любимая газовая, в серебряных блёстках, шаль, с тонкой шеи свисали бесчисленные цепочки и ожерелья, а пальцы и запястья не сгибались от невероятного множества перстней и браслетов. Все эти украшения весили, наверное, больше, чем сама прорицательница. В центре стола еле-еле светился хрустальный шар, переливаясь различными оттенками серого. — Проходите, деточки… Рассаживайтесь, — Трелони, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, приглашала новеньких с отрешённым и одновременно счастливым лицом. — Я ждала вас. Внутреннее око не дремлет в столь знаменательный день, — поднимая к потолку указательный палец правой руки, загадочным голосом вещала прорицательница. — Каждый из вас, хорошие мои, при желании может испробовать и свои силы. Заглянуть в будущее друг друга. Найти, наконец, своё предназначение в нашем бренном мире... Трелони замерла в ожидании неизвестно чего и вдруг прибавила: — Будьте здоровы, солнечная моя… Лаванда Браун через пару секунд чихнула и вежливо сказала «Спасибо». Она, сёстры Патил и Джинни, перешёптываясь, поспешили занять пуфики за ближайшим столиком. Гермиона, решая, сесть или сразу уйти, застыла на одном месте, с трудом сдерживая улыбку. — Проходите, проходите, милая, — обратилась профессор к Грейнджер, — в ногах знамений нет. — Правды, — себе под нос поправила Гермиона, почти сразу услышав неприятный смешок. Вгляделась в полумрак... В дальнем углу комнаты прыснула... Паркинсон. «Этого ещё не хватало!» — потому что рядом с ней, развалившись на стуле, пренебрежительно и притворно изучал содержимое чашки Малфой. — Мисс Паркинсон, деточка моя, — укоряющим тоном протянула Трелони, уставившись на неё огромными, как у стрекозы, глазами, — не отрывайтесь от зеркала. Увидеть будущего мужа — непростая задача. Правда, мне когда-то потребовалось на подобную ерунду всего пару минут, но в вашем случае... Сибилла удручающе пожала плечами и ненадолго возвела глаза к потолку: — Всё весьма тума-анно. Забини невольно напрягся, ему-то выбор Панси виделся более-менее определённо. — Вам помочь, мальчик мой? — ласково предложила Трелони Драко, наблюдая за его бесплодными усилиями. На что тот отчаянно замотал головой и негромко, но наигранно серьёзно произнёс: — Нет, профессор, я жду, когда у меня откроется третий глаз, — Паркинсон хихикнула. — И это вот-вот произойдёт. В воздухе прям витают откровения. Малфой, очевидно, намекал на аромат хереса. Театрально глубоко вдохнул и откинулся на спинку стула. — Как вам угодно, — весьма спокойно отреагировала Трелони и замогильным голосом продолжила: — Только я и без чаинок скажу, что аура ваша, бедный мой ребёнок, ярко светится от боли. Драко на последнем слове стиснул чашку до хруста в костяшках пальцев. Гермиона неосознанно задержала дыхание, стараясь не смотреть в сторону Малфоя. Сердце-то зачастило. — Ничего в волшебном мире не происходит просто так, — убеждала Трелони. — Это вы думаете, что здесь случайно. Я уже вижу, что как минимум одно ваше желание не сбудется и как минимум одно постигнет иная участь. А потом, как ни в чём не бывало, Сибилла принялась гипнотизировать Гермиону. Ей с каждой секундой становилось всё более неловко. Подумаешь, традиции!.. Абсолютно ненаучно и неразумно. Джинни ударяла ладонью по пуфику, приглашая присоединиться, а Парвати дёргала за рукав. — Чаю? — чуть вытягивая вперёд худощавую руку, поинтересовалась Трелони у Гермионы, отчего-то выбрав её в качестве первой жертвы. — Карты? А может, вашу ладонь? — Нет, спасибо, — занервничала Гермиона, став явной мишенью, и виновато покосилась на подруг, — я, пожалуй, пойду. Затея и раньше казалась чудовищно глупой, но праздник есть праздник. Предполагалось побыть немым свидетелем и уйти почти незамеченной. Только у Трелони, похоже, были на Гермиону свои планы. — Я пришла просто за компанию, — не стала лукавить Грейнджер. — Это вы так думаете, — сомневаясь, констатировала профессор. — Внутреннее око видит вас насквозь. Подобное заявление разозлило. Нет тут никакой иной подоплёки! — Всё. Я ухожу, — не выдержала Гермиона. — Это была плохая идея, — она уже присела, собираясь спускаться по верёвочной лестнице, когда услышала тихую просьбу: — Останьтесь, девочка моя, — Трелони смотрела очень участливо. Поправила на плечах шаль. Гремя своими бесчисленными браслетами, она поднялась со стула. — Вы так изменились… Сибилла чуть наклонила голову влево, вглядываясь в Грейнджер. — Ох, как же это верно. Я выросла! — выпалила она, прежде чем до ушей долетело окончание фразы: «И сами это чувствуете». Гермиона выпрямилась. Ноги будто приросли к полу. Она бросила взгляд на ближайший стол — на Джинни. Та смотрела с удивлением и негодованием. Но ещё больше — с нечеловеческим любопытством. В другое время лучшим выходом было бы уйти и забыть, но внутри что-то требовало остаться. Выслушать очередной бред. Поспорить с ним. И, не дай Мерлин, на миг поверить!.. Рациональность героически боролась с необъяснимым. — Вы — особенная, — разглядывая её словно под двумя лупами, каким-то неземным голосом вещала Сибилла. — Подойдите ко мне, прошу... Я очень боюсь за вас. Повисла тишина. За столом слизеринцев скорее от предвкушения, чем от благоговения, потому как новое предсказание о смерти — весьма благодатная почва. Забини подмигнул Паркинсон, а Малфой скривился. — Ещё скажите, что я в шаге от жуткой опасности, — съязвила Гермиона, тряхнув волосами, и из вежливости приблизилась к столику профессора. Ни капли веры в лице. Бунтуя всеми фибрами души против попыток навязать дурацкую идею, что судьба вершится без нашего участия. — Не стоит обо мне переживать, я в порядке, уверяю вас, — в типично-грейнджеровской манере выдала Гермиона. — Я бы так не сказала, — огромные глаза Сибиллы превратились в щёлочки. — Вы отличаетесь от всех в этой комнате. Съедаемая сомнениями. Но и открытая новому. Сегодня особый день, — рука в браслетах скользнула по воздуху, описывая дугу, — когда связь между волшебниками почти осязаема. Трелони указала в центр стола и прежним загадочным, чуть вызывающим тоном прибавила: — Неужели такая бесстрашная девочка боится хрустального шара? — Если только он упадёт ей на голову, — вставила со своего места Паркинсон. — У маглорождённых зануд нет никакой связи с волшебницами. Хэллоуин не для гр... — староста Слизерина прикусила язык: за подобное оскорбление могли лишить должности. — Прикоснитесь, — резким громовым голосом заявила Сибилла и, как околдованная, сама протянула Грейнджер хрустальный шар, не сводя взгляда с его мутной поверхности. Боковым зрением Гермиона заметила, как завозился на стуле Малфой. Должно быть, сгорая от желания уйти, потому что вмиг изменившаяся Трелони вызвала, наверно, суеверный необъяснимый испуг. Гермиона и сама потом не могла чётко сформулировать, отчего поддалась и приложила ладони к холодному стеклу, ощутив необыкновенно тёплые пальцы прорицательницы. Но меньше всего можно было ожидать иного... Усталое, истерзанное поисками ответов сознание неожиданно открылось. Гермиона ненадолго погрузилась в сизый туман, который таял с каждой миллисекундой, приоткрывая мутную завесу. И то, что предстало волшебным, практически невозможным видением, заставило замереть. Задержать дыхание, не желая случайно отогнать картинку: звёздное небо… мягкая трава… зачарованные огни, похожие на маленьких светлячков и… «Господи…» Гермиона растаяла в сладком обмане: Малфой. Он не вдали. Не рядом. На ней. И в ней. Двигается, повинуясь человеческой природе. И кажется, ощущаешь эти страстные проникновения каждой клеточкой. Ни сморгнуть, ни вдохнуть от наваждения… Видеть их вдвоём со стороны казалось ненормальным. Повязка на глазах скрывала Малфоя от Гермионы-видения, но не от настоящей. И иллюзия выглядела безумием. Частично оттого, что не смотрелось отталкивающе. Нет, это… «Только не опять», — возбуждало. И ещё хуже — сносило все стены, выстроенные за ночи и дни. Затягивало будто в воронку и заставляло сжиматься изнутри, подчиняя желанию всё тело. Потому что… «Неправда… это невозможно…» В близости чувствовалось частичка чего-то неуловимого. Необъяснимого. И сумасшедше прекрасного. Ни капли сомнений. Ни отголосков боли. Только трепет и смятение. А ещё — Малфой, Малфой, Малфой... Даже на кончиках пальцев. И поцелуи его сродни теплу огня — не обжигают, не ранят, а лишь ласкают кожу, истерзанную долгим ожиданием. Ноги слабели помимо воли. Губы приоткрылись в необъяснимом порыве... Гермиона сделала, наконец, отчаянный глубокий вдох, когда в видении рука Малфоя прикоснулась к повязке, взялась за её край, чуть приподняла… Сердце подскочило. Наваждение оборвалось. Кошмар. Поражение. Безграничная тоска. Гермиона отцепила руки от холодного стекла и отшатнулась. Трелони смотрела на неё затуманенным взглядом. Она взялась за края шали и протёрла ими отчего-то запотевшие стёкла очков: — Вы в порядке, девочка моя? А что произошло? — Сибилла непонимающе озиралась по сторонам. А потом откашлялась, словно в горле пересохло. Гермиона, растерянная, всё ещё под впечатлением, смущённая и возбуждённая, отступала назад. К выходу. — Грейнджер, неужели ты увидела себя Министром магии? — насмешливым тоном выдала Паркинсон. — Вряд ли… Я знаю, наверное, главной занудой Хогвартса. Нет, лучше — лидером домовых эльфов в грязной наволочке и половником в руке. Блейз громко рассмеялся. — Заткнись, корова! — смело выпалила Джинни. — А то вмиг наколдую тебе вымя и колокольчик на шею. Сегодня многое позволено. Гермиона молча обернулась на слизеринский стол. Слова Паркинсон нисколько не задели. Сейчас сводила с ума лишь абсурдность видения. Абсолютно пустого и глупого! Но отчего-то такого сладкого... Рука Малфоя — «О, чёрт!» — Гермиона заметила, крепко сжимала палочку. Не хотелось строить никаких предположений, но вопрос всплыл сам собой: «Он... видел?» Серые, почти каменные глаза не выражали ничего. Даже ненависти. Драко высокомерно скривил рот, прежде чем добавить: — Нет, она увидела себя той, какой ей никогда не стать, — и дальше, как пощёчина, беззвучно: «Любимой». И слово пронзило мозг, будто Малфой сказал его вслух. Нет, кажется, Гермиона сама это домыслила. Эмоции захлестнули слишком сильно, потому что в груди сердце болезненно отбивало только одно: Никогда. Она спешно покинула башню, забыв про Джинни и остальных, повторяя про себя, как заклинание: «Всё кончено».* * *
Спустя пару дней Гермиона, в мантии-невидимке, наплевав на дежурство, сидела в эркере, склонившись над книгой о тёмной магии, которую так бессовестно утащила из Запретной секции. Эту рукопись Макгонагалл строго-настрого запретила выносить за пределы библиотеки, но времени, как обычно, жутко не хватало. Целых два бесконечных вечера пришлось отгонять от себя навязчивые мысли о Малфое. Благодаря Мерлину и ещё Бог знает кому Джинни не стала ни о чём выспрашивать. То ли боялась услышать «Гарри», то ли предпочла подождать, пока Гермиона сама не расскажет, что же такое увидела в хрустальном шаре. Не просто увидела — прониклась. Если задуматься, это могло быть лишь галлюцинацией. Полусном. Проекцией скрытого желания. Или ещё чем-нибудь... В любом случае, там, у Трелони, промелькнула лишь картинка. Всё остальное — чувства и эмоции — она дорисовала сама. Собственными мечтами и ожиданиями. Окрасила видение в свой любимый цвет, лишённый ненависти. Гермиона прижала раскрытую книгу ко лбу и застыла, пропитываясь необъяснимой прохладой её страниц. И встрепенулась, когда мимо, погружённый в собственные мысли, промчался Малфой. Не заметил её, словно она — не девушка из видения, а часть стены. Он бежал, на ходу ослабляя галстук и расстёгивая ворот, будто душили... «Слепой дурак! Ох, блин... Про мантию совсем забыла». Гермиона перевернула страницу, пытаясь заставить себя игнорировать внутренний порыв: броситься за Малфоем. Куда он?.. Что произошло? Почему с лица исчезла дикая беспросветная злость, уступив место чему-то незнакомому и знакомому одновременно? Чему именно? «Мне это неинтересно, — внушала Гермиона самой себе, пробегая глазами строчку за строчкой. — Нет, я собираюсь просто сидеть и читать! Скоро отбой, а он устроил пробежку по Хогвартсу. Ой, да наплевать!» Если бы... ...Драко не шёл — чуть ли не летел в Астрономическую башню. Ноги сами несли его туда. Почему? Он и сам толком не мог объяснить. Наверное, подсознание решило, что место гибели Дамблдора — то самое... Там однажды уже произошло понимание: как прежде уже не будет. Никогда. И сейчас, определённо, творится нечто похожее. Когда внутренние терзания безжалостно рвут на куски. Когда прошлое старается раздавить, а отчаяние — распять. И воздух кажется свинцовым, заполняя лёгкие, потому что каждый вдох и выдох даётся с неимоверным усилием. В горле першит, но откашляться не получается. Становится только хуже. Драко, бледный, с колющей болью в правом боку, влетел вверх по длинной лестнице и, хлопнув дверью, не преодолев задуманного пути, рухнул прямо на пол, сбивая колени. Упёрся потными ладонями в стену, цепляясь пальцами за каменную кладку. Глупо пытаясь подняться. До перил не так чтоб далеко... Всего шаг? Но как его сделать? Драко немного подташнивало. Отстранённый, безучастный, даже беспечный голос Макгонагалл до сих пор звенел в ушах. Дерьмовый Визенгамот отказал в свидании с отцом. Множество бессмысленных слов. Официальный тон. А причина — чёткая и ясная: Бывший Пожиратель смерти. И наказание настигнет его даже на свободе. Как будто он уже не сын… Не Малфой. И всё, что имеет значение: грёбаная метка на руке! Много... безумно много дней Драко жил надеждой увидеть отца. Мечтой, что тот узнает его. Пусть даже ударит, не простив за мать. Или обнимет, простив. Если ещё способен на всё это. Долгие дни хотелось верить, что Макгонагалл сотворит невозможное. Как Дамблдор. Он бы, наверное, смог. Определённо, смог бы! Драко сгибало пополам от приступов паники: отец балансировал между безумием и нормальностью слишком долго. И, возможно, встреча с сыном перетянула бы чашу весов. Но теперь… Кто следующий? Мама? «Мама, прости... Прости... меня». Боль и страх слились воедино. Стали одной бесформенной кучей. Драко не мог остаться один. Без родителей. Он не готов! Его пустят только на их похороны? Как он допустил такое? Никогда Драко так сильно не ненавидел себя. Тело скрутило от нескончаемого чувства вины. Он стоял на коленях, застывший, с опущенным подбородком. В висках стучало, и мысли путались. Почему-то вспомнилась скривившаяся физиономия Роули, которого он собственноручно пытал на глазах у Тёмного Лорда. Потухший взгляд Дамблдора. Лицо матери, с прощением и любовью покидающей зал суда. Драко себя буквально презирал. Как минимум оттого, что плечи уже сотрясались от сдерживаемых рыданий. Рука потянулась к палочке, чтобы наложить Силенцио. Никто не должен услышать ни звука. Ни всхлипа. Ни крика от бессилия что-то изменить. А ведь хотелось именно этого. Драко надавил ладонями на веки, пытаясь удержать слёзы. Давил всё сильнее и сильнее, не позволяя хлынуть им по щекам. Выл изнутри и проклинал целый мир за свою слабость. За трусость! За глупость. В глазах темнело и вспыхивало. Сознание, как и прежнюю жизнь, выворачивало наизнанку. Обжигающий пульс оставлял невидимые раны в венах. В мозгу. В сердце. Беспомощность — не просто тяжёлая болезнь, это яд для ума и тела. Но хоть маленькое подобие контроля над собственной жизнью — лекарство. Потому что иначе ему не выдержать. Драко дрожащей рукой закатал рукав. Впился взглядом в предплечье, изуродованное Тёмным Лордом. Малфой стал чьей-то пешкой в никому не нужной войне. Между ним и семьёй стояла она — метка. Он, как безумный, стал скрести её ногтями, словно надеялся содрать вот так: безоружным. Остервенелый, он врезался в изображение, даже прекрасно зная, что с лёгкостью от него не избавиться. Только душа просила этого. Кожа уже алела одним сплошным пятном и горела, но усилия, естественно, оказались тщетными. Метка требовала жертв. Драко знал и это. Тёмную магию голыми руками не стереть. Плата за подобное — боль. Должно быть, нечеловеческая боль. Метку придётся буквально выжигать с кожи, оставляя на ней уродливые шрамы. Но сейчас было всё равно. В первый раз в жизни было реально… «Похер!» Драко достал палочку и приложил конец к изображению. Невербально произнёс заклинание и направил волшебное пламя точно в центр. Гермиона не справилась с искушением. Она, заглушив доводы разума, нашла Малфоя. Стояла на ступеньках винтовой лестницы и в эту минуту через приоткрытую дверь наблюдала за ним: раздавленным и измученным. Почти плачущим под гнётом неподъёмных мыслей. Видела, как Малфой с лицом, полным отчаяния, старался голыми руками уничтожить метку. Заметила, как он направил на неё палочку. Гермиона отвернулась, не желая смотреть... Это невыносимо. Иначе она бросится к нему, как последняя дура, неизвестно зачем! Забудет немытые слова. Простит. Кому она врёт? Уже простила. И отпустила. Именно раскаяние на бледном лице заставило её сделать это. Повернуться, чтобы уйти прочь, ни слова не сказав. Появиться там сейчас — значит унизить Малфоя. Это то, чего не простит он. Самое правильное — оставить его одного. Пусть это чертовски сложно!.. Но иначе никак нельзя. Гермиона очень медленно спускалась вниз, но казалось, что-то за спиной тянет назад всё сильнее и сильнее с каждым шагом. — Малфой, — шепнули губы, не надеясь, что он услышит. Просто захотелось почувствовать его вот так — касанием губ. Иначе позволить никак не могла. ...Боль была нестерпимой. Драко орал беззвучно. По вискам стекал пот. Из глаз хлынули слёзы. Челюсти ломило от напряжения, а зубы скрежетали. Если можно купаться в боли — то это тот самый случай. И малфоевский предел. Драко знал, что долго не выдержит. Но мерзкий противный череп исчезал с каждой секундой, и это помогало держаться на мгновение дольше. Орать и терпеть муку за мукой, захлёбываясь слезами и шмыгая носом. Уши закладывало от беззвучного крика. Внутренности жгло вместе с кожей. Но цель достигнута: вместо ненавистного черепа через целую вечность алел истекающий кровью волдырь. Драко отшвырнул палочку и вцепился в запястье, воя от боли. Сгибаясь пополам на холодном полу и стискивая зубы. Он преодолел себя. Что-то доказал. Вычеркнул часть прошлой жизни. Так плохо ему давно не было. Такую боль не вызывала даже Грейнджер. И почему сейчас Драко о ней вспомнил? О неприступной, чужой, наглой, гордой, занудной дуре, не способной понять и принять его таким, какой он есть? Помешанной на только ей известной морали! Запретной и желанной, несмотря на пропасть между ними. Зачем он влез в эту заумно-ненормальную голову тогда, у Трелони? Чтобы увидеть там своё падение? Ужаснуться тому, как рушатся правила на ничего не значащей Грейнджер? Прочувствовать её эмоции как последний болван?! Пропитаться ими как больной идиот... Сокурсники могли издеваться над Сибиллой сколько угодно, но Драко знал, что Волдеморт, Снейп и, главное, отец не считали её шарлатанкой. Потеря пророчества слишком дорого обошлась семье Малфоев. И вот теперь ещё этот бред… Нет! Кто-то должен предотвратить подобное. Драко дотянулся сначала до палочки, а потом — до сумки, валяющейся неподалёку, и снял наложенные заклинания. Опустил рукав, извлёк Реддла и протянул тихим, ослабшим, измученным голосом: — Я готов назвать имя. Сейчас… Волдеморт молчал, вглядываясь во взволнованное лицо. — И... — наконец прошипел он, вытягивая свои тонкие костлявые пальцы. — Смелее… — Грейнджер, — на одном дыхании уже гораздо громче выпалил Малфой. И, содрогаясь, прикрыл глаза. — Грейнджер, — еле слышно долетело до её ушей у самого выхода. Гермиона замерла. Нет, не показалось. Малфой отчего-то звал её: в груди ёкнуло. Это ничего не меняет. «Прочь!..» Гермиона ускорила шаг. Будущее не записано нигде. И точка. Драко застыл. Он выполнил свою часть сделки, а заодно подписал себе приговор. И видению в хрустальном шаре тоже. Обратного пути нет. Кончено. ________________________ * Шишуга — внешне напоминает джек-рассел-терьера, за исключением раздвоенного хвоста. Эта порода собак была выведена волшебниками, так как шишуги очень преданы магам и крайне агрессивны по отношению к маглам. Шишуга — настоящий мусорщик, ест почти всё, от гномов до старых шин.