Жесток гнев, неукротима ярость; но кто устоит против ревности? Ветхий Завет. Притчи Соломона
— Это кто... Грейнджер? — обернувшись, с неверием уточнил Блейз. Пытливый взгляд спускался по её фигуре оценивающе, но не вульгарно. — Это Грей... Грейнджер? — язык чуть заплетался, пока мозг старался ужиться с очевидно-невероятным фактом. И других версий не подкидывал: угрожающий шёпот Малфоя говорил сам за себя. «И какого хера надо переспрашивать дважды? — взбешённый Драко мысленно приказывал себе отвернуться, но чёртова шея будто окоченела. — А кто ещё?! Кто?!» — внутренний крик заполнило гневом. Его огонь расползался медленно, парализуя мышцы и бесцеремонно выжигая остальные эмоции. Только героиня — мать его! — Грейнджер умеет будить личных демонов одним лишь появлением. Даже не словом. Не взглядом. Просто стоя на лестнице... Раздражающе-ярким голубым пятном. И дело даже не в треклятой повязке, въевшейся по самое нутро... Вызывающей дикое желание содрать её с обнаглевшего лица. Не в цвете платья, заставляющем ликовать собственное эго... И не в готовности скомкать дорогую тряпку до самых бёдер и заставить Грейнджер кричать... Дело в этом моменте. В Ней. Да как она посмела!.. Как посмела пойти против Малфоя?! Такого удара Драко и представить не мог — точно под дых. И между ног. Прямо в его забитую тараканами башку. Перед ним пощёчина недавнему бегству. Праведная война с циничными правилами. Под прицелом сотен глаз. Гремучая смесь гриффиндорского хамства и искушения. Конечно же, это Грейнджер! А кто ещё? Кто, на хрен, ещё?! Её надо изолировать. От нормальных людей. От Малфоя. Потому что она не болезнь... Не кошмар. Не чёрт знает что! Она — проклятье. Персональное. Малфоевское. Проклятье. Упёртое. Пустоголовое. Неизлечимое. Как и он. «Конечно же, это Грейнджер», — Драко не ошибся. Но, Мерлин, как же он об этом сейчас мечтал! Чтобы перед ним были не безжалостно-мягкие, неумолимо-длинные локоны... Не чётко очерченные, будто выведенные над бездушной повязкой, брови... Не отравленно-вкусные, противно притягивающие к себе губы... Даже болью, которую они способны причинить. И подчинить. Ей же... Губы, переставшие быть чужими. Кажущиеся такими неприступными... Безобразно блестящими в пламени свечей. Ненавижу их. Ненавижу. Ненавижу! — как немое заклятье. Не хочу видеть. Думать. Чувствовать. Не хочу узнавать Грейнджер. Её изгибы. Движения. Бархат кожи. Абсолютно всё. И кулон Блэков тоже. Которого сейчас нет. Грейнджер — нет. «Её здесь нет», — внушало трусливо-настырное сердце. — Бли-ин, — тихо протянул Блейз, — я готов оправдать тебя, Драко. По всем статьям, — и самому не верилось в сказанное. Но в красивых цветах всегда живёт змея, и она только что ужалила в довольно уязвимое место. — Это точно Грейнджер? — потому что закралось сомнение: ведь из-за повязки можно и ошибиться. — Необычное у неё... — обескураженный Забини ненадолго растерял слова и уставился на застывшего приятеля: — Это... — рука указала на собственное лицо, — на глазах. Драко!.. — громче одёрнул Блейз. — Будь другом, заткнись! Пока я тебе не врезал. Гнев — плохой советчик. Драко, наконец, смог отвернуться. Но Грейнджер всё ещё стояла перед глазами, подогревая ярость. — А она одна. Вроде как... — продолжил Блейз, следя за бледным и озлобленным лицом Малфоя, не совсем понимая причину такой реакции. Пожал плечами: — Это, конечно, и смело, и глупо. И похоже на неё. Малфой беззвучно двигал губами. И Блейз спросил абсолютно серьёзно: — А ты уверен, что хотел именно этого? Драко?.. Ведь, по большому счёту, всем на всех плевать, — в голосе угадывался совершенно определённый намёк: забей на чужое мнение. — Они, — Забини оглядел зал, — не твоя семья. — А я не Поттер! — огрызнулся Малфой. — Но знаю, что делаю, — он на эмоциях смял в кулаке мантию Забини. — Всё! Разговор окончен, — рука ослабила хватку и извиняюще похлопала друга по плечу, от злости уже заносило. — Панси любит опаздывать, блюдёт свой дурацкий этикет. А перевоспитывать поздно. Как и что-то менять. — Совести у неё нет, — ворчал Забини. — Даже Булстроуд уже прискакала, разряженная как пикси на Хэллоуин, — он забавно выпучил глаза и пискнул, передразнивая мелких пакостников. — Сначала заставила нарядиться Мерлином, а теперь делает из меня посмешище! Он развёл края мантии, демонстрируя зачарованное ночное небо на внутренней стороне: легендарный волшебник и выпускник Слизерина предпочитал именно такую. — Хорошо, что хоть звёздный колпак не нацепила. А вот аграф, — Блейз поправил на плече круглую брошь-скрепку, украшенную в центре ярко-красным кристаллом, — оказался вполне ничего. Оставлю его себе, Панси на зависть. Мать сказала, что это очень редкий камень, — и на её растягивающий манер ценителя продолжил: — В нём зелёное утро и кровавый вечер, — подразумевая, что минерал меняет цвет в зависимости от освещения. — Выпросит, вот увидишь, — ответил Драко, ненадолго отступив назад и вглядываясь в тёмный проём, ведущий к подземелью. Месту, в эти минуты особенно схожим с собственным «я». — Кстати, ты сейчас носишь на плече маленькое состояние. Дорогой камень притягивал взгляд кровавыми переливами и напоминал-напоминал о долбаном долге. В груди жгло. — Но если честно, Блейз, Панси сама часто не понимает, чего хочет, — вспомнилось её зверски-абсурдное желание к Рождеству. Малфоя передёрнуло. Он нервно сжимал и разжимал кулак: — Блейз, я хочу курить. Жутко! Но не хочу, чтобы кто-то подумал, будто я сбегаю. Близость сигарилл, лежащих в кармане, только усиливала соблазн. Поддаться которому, похоже, тоже вошло в правило. И Малфой в этих правилах уже погряз. — Не представляю, про кого ты говоришь, — саркастично подметил Блейз и покосился на Грейнджер, — но лично я считаю, что ждать подходящего момента — последнее дело. Его нужно создавать, — и он искусственно пару раз подтолкнул Драко к холлу: — Иди, глотни свежего воздуха. И забудь. Блейз не сомневался: лучше дать Малфою побыть одному. Успокоиться... Но не тут-то было — декан Слизнорт вырос словно из-под земли: — Вам придётся пройти со мной, мистер Малфой, — и тут же уточнил, заметив обеспокоенный вид Забини: — Для разговора.* * *
Драко не страшился Подземелий. За семь лет обучения он сроднился с ними. С их прохладой и неуютностью — тоже. После войны Слизнорт сменил свой прежний кабинет на покои Снейпа, очевидно, желая быть причастным к его избранности. Тот, кто переиграл Тёмного Лорда, заслуживает не меньше почестей, чем те, кто его победил. Втягивая большой живот, обтянутый золотым парчовым жилетом в стиле Финеаса Блэка, старенький профессор устроился за преподавательским столом, попутно зацепив колбу с неизвестным содержимым, а заодно и несколько пергаментных свитков. Подхватив их с пола палочкой, он с непроницаемым лицом извлёк из кармана пузырёк из тёмного стекла и, выставив прямо в центр, поднял многозначительный взгляд на Драко. «Так я и знал», — взвыл тот про себя, смывая отчаянием призрачную надежду. Мысленно выругался. Неприятности продолжались. — Присаживайтесь, мистер Малфой, — начал Слизнорт, указывая на стул. — Вдруг наш разговор затянется. Но очень надеюсь, что нет. Не поймите меня неправильно, я предпочту встретить Рождество в окружении старых друзей, а не студентов. Он повернулся к пустым портретам на стене, среди которых значились Альбус Дамблдор и Северус Снейп. — Хэллоуин прошёл выше всяких похвал, — Слизнорт улыбнулся воспоминаниям и бутылочке медовухи, красующейся на бюро. — Да и маскарад как-то не по мне. — А как же Клуб слизней? — перевёл тему Драко, стараясь отсрочить допрос и воскресить в голове план действий на случай провала: зелье Ночной тьмы внешне не имело ничего общего с антидотом к сыворотке. И чутьё подсказывало, что тот самый момент настал. — Почему вы прекратили?.. — Драко замялся, мучительно тяжело, будто каменные глыбы, ворочая в уме варианты. Мало-мальски похожая на правду ложь не получалась. Ни тогда, ни сейчас... А что сказать: «Я профан, когда дело касается зелий»? Именно поэтому оно становится прозрачным на солнце и синим в пламени свечей. Профессор, может, и не знаком с рецептом Селвина, но, определённо, не дурак. — После победы над Тем-кого-нельзя-называть очень сложно отобрать избранных среди избранных, вы не находите? — ответил вопросом на вопрос Слизнорт. На уловку он не поддался, пододвигая злосчастный пузырёк ближе к краю и к Драко: — Так что там, мистер Малфой? И мы оба знаем, что это не зелье Ночной тьмы. С вашей стороны было очень неосмотрительно передавать флакон такому старому зельевару, как я, и уповать на случай. Слизнорт наморщил лоб. Драко понимал, что положение хуже некуда. После указания Макгонагалл возможность спасти антидот приравнялась к нулю: декан Слизерина ждал вора-неудачника у подземелий, можно сказать, во всеоружии. И теперь мало того, что Драко поймали на воровстве, так ещё и на лжи. Точнее, хитрости. И значит, все его предыдущие признания могут превратиться в ничто. Если Слизнорт сообщит Макгонагалл, нового допроса не избежать. И в Министерстве, наверное, тоже. Малфой не обманул надзор, а только получил отсрочку. Неизбежное неизбежно. «Я пропал...» — леденящая мысль. Пронизывающая до кончиков волос. Это какой-то порочный круг. И злой рок. Но за всё в этой жизни надо платить. И расплачиваться. Это даже не мысль — данность. У Драко нет выхода. Если только один: — Там антидот к сыворотке правды, — отпихивая страх, вдруг навалилась усталость. Колоссальная, размером с целый мир, усталость придавила к полу, не позволяя шевельнуть даже пальцем. Лишила не только способности дышать, но и изворачиваться. И желания делать это тоже. Может, бегство в Азкабан и есть лекарство от Грейнджер... От спорных отношений. От рождественских огней в охренительной компании самого себя. Здесь — один, там — один. Всего лишь география. Некоторое время в кабинете царила мёртвая тишина: никаких вопросов, ахов и восклицаний. Абсолютная дыра в этом «празднике жизни». И Драко выжал из себя единственное желание: — Я могу закурить? — он наконец рухнул на предложенный стул и, не дожидаясь согласия, принялся отыскивать в кармане сигариллу. Лицо Слизнорта внезапно просияло: — Я верил в вас, мой мальчик, — растроганно произнёс он. — Верил, что вы способны... Что мне вы не солжёте, — профессор растянулся в улыбке. Его глаза блестели. — Синее в пламени свечей и прозрачное на солнце... Я слышал об этом зелье, но и представить не мог, что оно действительно существует. Это же... — и вдруг совсем уж неожиданно: — Это же замечательно! Драко, не шевелясь, с недоумением пялился на декана, не в силах полностью осознать происходящее. Замечательно? Да неужели?! И с каких пор полная задница стала такой замечательной? — Возьмите, — Слизнорт придвинул флакончик Малфою. Тот всё ещё походил на мраморное изваяние: бледное и неживое, и только лихорадочно бегающие глаза указывали на противоположное. — Но почему? — спросил оглушённый Драко, напрочь забыв о сигариллах. Дошло, наконец... Спасение от Грейнджер отменяется? Да он везучий сукин сын! — Берите, пока я не передумал. Слизнорт выпрямился и степенным шагом направился к бюро. — Вы обычный мальчик, а не преступник, — сочувственно произнёс профессор, с тихим хлопком откупоривая бутылку. — И можете идти, — возбуждённо прибавил он, хитро поглядывая на занавешенный портрет Руфуса Скримджера. — Что же вы? — обратился Слизнорт к Малфою, наливая золотистый напиток: — Вас ждут. Драко не надо было повторять дважды. Прихватив зелье, он, то и дело оборачиваясь, плёлся к двери и... Ликовал. Кто бы мог подумать... Его освободила правда. И видно, кто-то очень не одобряет министерские методы. Голос великодушного декана настиг у самого выхода, как бы между прочим: — Черкните мне на каникулах рецептик, мистер Малфой, — Слизнорт отсалютовал ему полной стопкой и прибавил: — Спасибо. Сжимая холодную ручку, Драко улыбался. Совсем не по-доброму. Похоже, удача сегодня на его стороне. А Грейнджер подчинится. У неё тоже нет выбора. «Будет так, как я скажу». И точка.* * *
В полутёмном коридоре Малфоя сторожил Блейз: — Всё нормально? — озираясь, поинтересовался он. Если Слизнорт изобрёл наказание на Рождество, придётся пойти на крайние меры: составить другу компанию. И надеяться, что Панси не прибьёт. — Лучше не бывает, — ответил Драко, пряча антидот в карман. От радости как-то даже забыл поблагодарить Слизнорта. И поздравить тоже. Стыдись, Малфой... — Панси появилась? — спросил он. — Нет, представляешь?! Я уже начинаю всерьёз беспокоиться. Может, снова обморок? Я схожу, ладно? — Блейз спрашивал одобрение лишь от волнения. Он снова обернулся и заспешил к гостиной. — Кого-то потерял? — спросил Драко, невольно повторив за приятелем. — У тебя не бывает такого чувства... — задумчиво протянул Блейз, поправляя аграф (быть может, для кого-то весьма ценную добычу), — ...что за тобой следят? — Постоянно, — ответил Драко и указал на палочку, но министерские заморочки сегодня вне игры. — И вот вчера, например... Правда, это оказалась Дафна, — он потёр пальцами лоб. — Опять со своим приглашением!.. Дурацкая ситуация. — Это почему? — Блейз остановился у потайной двери, пытаясь выудить из памяти новый пароль. — Потому что глупо обнадёживать Дафну, когда отец обещал меня её сестре, — глаза Блейза стали размером с галлеон. — А ты не знал?.. Забини с прежним видом качал головой: откуда? — Ну, значит, теперь знаешь, — отметил Драко. — В общем, пришлось солгать, что меня уже пригласили. — И вдруг: — Ты, — он широко улыбнулся. — Отшутился, значит? — Блейз слегка стукнул Малфоя кулаком в грудь. Драко шатнуло. — Я бы на твоём месте так не радовался, — притворно отчитал Блейз. — Танцую я неважно. И всё больше медленные... Ты к этому готов? Драко в приглашении склонил голову. А Забини тем временем улыбнулся и мечтательно произнёс: — Соглашайся лучше на Дафну. В образе Сахариссы Тагвуд она восхитительна: серебристо-белое платье... золотые волосы... нежный румянец... — Блейз всегда был немного романтиком. — Красота — это как обещание счастья. Моргана меня возьми, если она простоит у стены в одиночестве! — Это точно, — раздался резкий и обиженный голос Панси. И Драко, и Блейз не заметили, как открылась дверь, и на пороге появилась Паркинсон в костюме вышеупомянутой злой волшебницы и кулоном с огромным смарагдом. Она чуть молнии не метала: — Надеюсь, ты помнишь, что она сделала с Мерлином? Намёк очевиден: Моргана заточила несчастного в могучий дуб, где он и умер. Властно оттолкнув обоих парней, Панси зашагала прочь по коридору. Её тёмно-изумрудное платье развевалось зелёным пламенем. — Детка, только без рук, — сыронизировал Забини и осторожно последовал за ней. — Чёрт тебя дёрнул за язык, Блейз! — Драко символическим жестом перерезал себе горло. — Девяносто процентов красоты — это заслуга нашего воображения. Говорить комплименты одной девушке в присутствии другой... Панси тебе припомнит, уж поверь! — Блин, но я же не специально, — шипя, оправдывался Забини. — Ну, прикрой меня... Как-нибудь. — И как? — не представлял тот. Блейз пытался угодить удаляющейся Панси: — Платье сидит на тебе... невероятно! И волшебный посох очарователен, — растерявшись, он нёс откровенную чушь. — А меня оно раздражает! — огрызнулась Панси, игнорируя комплимент. — Как и твоё «детка», папочка! — она умела уколоть. Блейз фыркнул. — Платье не гармонирует с моими планами. А вот посох — вполне! И она угрожающе замахнулась им в сторону Забини. — Если тебе станет легче, — вставил Драко, — то я, кажется, видел Браун в таком же костюме Сахариссы Тагвуд. И смотрелся он на ней лучше, чем на Дафне. — Стало бы, — на мгновение Панси притормозила, — скажи это тот кретин, что идёт с тобой рядом. Драко виновато развёл руками: не всесилен. — Не нравится мне её настрой, — шепнул он Блейзу. — Если Панси задеть, она пустит в ход все свои приёмчики и подпортит кое-кому кровь. Помнишь, смельчак с Пуффендуя наколдовал ей рожки... Тебе лучше не знать, как она ему отомстила. С этим «богатством» в штанах к мадам Помфри не заявишься! — Думаешь, до этого дойдет? — занервничал Блейз. — Жаль, что вы ещё не... — Драко замолчал, чувствуя, что лезет куда не следует. — Но, честно, это облегчило бы задачу. С их капризами и ревностью бороться надо старым, как мир, методом. — Подарками, — отвёлся Блейз. Секс с Панси после такого залёта явно не светит. И, похоже, это уже стало негласным законом: он любит, она позволяет себя любить. — Ну, можно и так, — не обращая внимания на друзей, играющих в догонялки, Драко остановился у дверей в Большой зал. За ними был невидимый подиум для дуэлей. И плевать, что там сотня студентов! Драко один на один с Грейнджер — чудовищная сущность, сбегать от которой — признак слабости. Даже больше — трусости. И Малфой никак не может себе этого позволить. Не с Грейнджер! Не с такой, как она. А повязка здесь и сейчас — просто маска. Клочок ткани. И он не трогает ни тела, ни сознания. Не трогает, но исчезнет. Драко убедил себя в этом. Чуть ли не вбил в свою неизлечимую голову. И вошёл. Оркестр стих. На главной сцене наравне с музыкантами возвышался почти весь преподавательский состав. Флитвик в костюме лепрекона что-то говорил, Макгонагалл, придерживая корону королевы Маб, кивала, всматриваясь в лица студентов, а Хагрид отгонял от ели заколдованных птиц, скорее, напоминавших пушистые шарики с крыльями. Трелони, увешанная картами Таро, как гирляндами, походила на несуразную мумию, а Дамблдор в своей обычной одежде изображал, наверное, самого себя. Остальные Драко не заинтересовали, тем более что мадам Трюк красовалась в форме судьи, а профессор Астрономии Аврора Синистра в платье с полумесяцами олицетворяла не Герсперу Старки, а безликую луну под заклятьем умножения. Сам Драко, как и Дамблдор, предпочёл изображать себя с одной существенной разницей — дорогой костюм сидел на нём безупречно. А раздосадованный «Мерлин» стоял у ближайшей колонны и отрывал цветок за цветком с парящей омелы. Очевидно, волшебный способ примирения не помог. — Сбежала, — доложил Блейз и указал в сторону сцены. — Укусила меня и сбежала, — и вдруг окрик: — Куда это она?! Нотки гнева Драко улавливал с потрясающей лёгкостью, будто находился с ним на одной волне. Он осмотрелся, отыскивая глазами «святую» троицу. Или уже пятёрку?.. Рядом с героями, в лучах славы, прекрасно устроились стерва-Фоссет в ярко-фиолетовом наряде Кандиды Когтевран и младшая Уизли, изображавшая какую-то колдунью, бывшего декана факультета Гриффиндор, имя которой Драко никогда не стремился запомнить. Спелись. Картинка стала более неслыханной, если не сказать комичной, когда сразу же на горизонте нарисовалась Панси — о, святочный дух! — всучила свой посох Фоссет и схватила за руку рыжего остолопа. А потом, словно безвольную куклу, потянула его за собой. Апокалипсис Хогвартса. Как и то, что эти двое стоят на сцене вместе с преподавателями, причём Паркинсон принимает из рук Флитвика волшебный микрофон. И это ещё не финал финалов. — Дорогие профессора и студенты! — Панси улыбнулась так широко, что Драко побоялся, что мышцы её лица сведёт. — Как старосты Хогвартса, мы хотим поздравить всех с Рождеством и пожелать приятных каникул! Это особенный день, украшенный особыми моментами. Я призываю вас забыть прежние обиды и ценить то, что приносит в нашу жизнь радость! Семью… Друзей... Любимых... Меня. Последнее — шутка. И в качестве жеста доброй воли предлагаю начать... С танца мира и согласия! Монтегю гомерически заржал, подозревая, что Паркинсон пьяна, но та лишь изобразила фальшивую благодарность, приложив ладонь к груди. Панси глубоко вздохнула, и: — Лично мне сложно устоять перед мистером У... — она повернулась к замороженному от неожиданности Рону и поправилась: — Необыкновенным Годриком Гриффиндором! Я угадала? — у того, кажется, вместо ответа дёрнулся глаз. Преподаватели вежливо захлопали, причём некоторые из них с приоткрытыми ртами, а Паркинсон снова потащила Уизли, теперь уже в зал. Или на закланье, как посмотреть. — Это что за бред п...происходит? — заикался Блейз, наблюдая, как его девушка с противно милым лицом приобнимает предателя крови. Болвана-короля Уизли. Гриффиндорца. Другого парня! Чёрт с ним, с показным лицемерием, выгодой, тупым расчётом — всем! — ведь Панси отдаёт их первый танец долговязому уроду. Конец света номер два. Если такое вообще возможно. Обида обидой, но это перегиб даже для Паркинсон, и Драко попытался спасти положение, он ей должен. Да и другу тоже: — Такая традиция, Блейз. Старосты открывают бал. — Интересно, — скалился он, отбросив цветки омелы к стене, — у меня здесь что, — он ткнул пальцем в лоб, — надпись «слабоумный»? Ты это сейчас придумал или как? О вековых обычаях я знаю не хуже тебя! А у Панси уже традиция бить ниже пояса. И в грудь, — Блейз ударил по ней кулаком. — И в голову. Драко перехватил руку Забини — не стоит устраивать представлений. Но тот не умолкал: — Она думает, что на ней свет клином сошёлся? А вот хрен ей! Я тоже иду танцевать! С первой встречной. Блейз резко развернулся и схватил ближайшую девичью руку. Её обладательницей оказалась Аббот в странном венке из лаванды, побегов амброзии и олеандра. Тем временем Невилл в мутных очках и заплатанной шляпе цвета жаброслей разговаривал с Полумной, наряженной в мантию из перьев, с такими же перьями на голове и туманно-улыбающимся лицом. Но Драко не был уверен, что она вообще слушала Лонгботтома. Вскоре к танцующим присоединились и другие студенты, решившиеся на кардинальные перемены и отвергнувшие их, только Блейзу и Панси мир виделся уже в несколько ином свете, приправленным нездоровой порцией ревности. Хорошенькую Джинни пригласил Хагрид — наверное, вдохновлённый маленьким безумием момента, а Гарри потянул Гермиону: — Леди... И привлёк её к себе так естественно, что Гермиона прекратила анализировать творящийся вокруг кавардак, внешне равнодушного Драко, ходы Сколопендры и просто ощутила человеческое тепло. Давнего друга. И удивительное чувство защищённости. — То, что он на тебя не смотрит, не значит, что не видит, — Гарри верно угадывал нужное направление. — Не отвечай, но чем же ты его так достала, что он всеми силами старается доказать обратное? Наблюдательность — ценное качество, и оно пришлось очень кстати. Гермиона отшвырнула колебания. Конечно, можно быть бесстрашной, но нельзя не понимать, чем рискуешь, бросая вызов Малфою. — Главное, чтобы мы видели его, — сказала она, поправляя задетые ею очки Гарри. Его костюм из арсенала игроков сборной Ирландии по квиддичу не оставлял сомнений. Кого конкретно — Гермиона предпочла не ломать голову. — Знаешь... Я тут подумал... А зачем столько сложностей? Ловушки и так далее? Ну, с памятью понятно, всё завязано на чём-то тёмном, потому что боится разоблачения... А к чему такие потуги с Малфоем? Почему бы Сколопендре банально не подчинить его... нас, в общем, всех, кто способен выдать её, и развлекаться на полную? — Тебе надо больше читать, Гарри. Держать одно сознание под контролем непросто, а ты говоришь о десятках людей! Кроме того, это грозит Азкабаном. Не самое приятное времяпровождение, не считаешь? Учитывая, что чужие эмоции надо где-то хранить, ведь вне живого они гибнут, я подозреваю, что Сколопендра носит их в себе и вынуждена подавлять. Не питается же она ими, не дементор... — И поставлять ему еду, как заключённых, она не может. Не вяжется с фактами. Всё равно мне не ясно, почему пришлось травить Аббот, которую лишили... Ну, чего-то лишили. И зачем понадобилась записка для Малфоя, когда есть более простой способ решить проблемы, разве нет? Гарри сбился с ритма, наступил на что-то круглое и, услышав хруст, опустил взгляд. Как и Гермиона. Они столкнулись лбами, и в унисон: — Прости. Неловкость исчезла так же быстро, как и появилась. Гермиона увлечённо продолжала, будто испытывала потребность выговориться: — Давай так... Забудем пока про Азкабан. Использовать непростительное на жертве, например, на мне — значит смешать наши сознания и позволить на мгновения завладеть своим, родным, украденным чувством. Возможно, вернуть. Но точно — ощутить его. И этим раскрыть себя. Так, наверно, никакой Обливиэйт не спасёт... А напасть на подчинённое сознание, на того же Малфоя — это направить оружие против себя. Сколопендра не этого хочет! Вообще, я предполагаю, что ритуал этот требует чистоты сознания жертвы — нетронутости, незапятнанности собой — и эмоций, эмоций, эмоций. Они делают магов слабее, даже самых сильных из нас. Гермиона ласково взглянула на Гарри, потому что тот искусственно улыбнулся Джинни и Хагриду — самой странной паре, не считая Макгонагалл и Флитвика. — Иногда мне кажется, я раньше свихнусь, чем разгадаю эту тайну, — невесело закончила Гермиона. — Тогда, может, Аббот что-то почувствовала, когда Сколопендра попыталась её подчинить? Поэтому и решила отравить, пока та не догадалась, в чём дело? Но Гермиона лишь прошептала: — Я не знаю, — так тихо и слабо, словно боялась постоянного «не знаю». — Тогда ловим её на Малфоя, и загадки останутся в прошлом. Эмоции же можно вернуть? Гарри смело озвучил то, о чём не решались спросить остальные. О чём и саму себя спрашивать не хотелось! Сказать снова три изношенных слова у Гермионы сил не нашлось. Как и уверенности. Но надежда позволила кивнуть. И посмотреть на Малфоя. Он вернулся другим, заперев эмоции на замок. Лишённый настоящей маски, предпочёл носить свою прежнюю. Но ничто так не ранит, как равнодушие. Ничто!.. А он улыбался Нотту, рассматривая его необычную трость; шепнул что-то Дафне, отчего она зарделась и немного надула губы; показал неприличный жест Монтегю. Малфой будто забыл о Гермионе... Так всё напрасно? Продолжение их разговора не вышло? Она металась между правильным и ложным. Между «верю» и «не верю». Металась и не сдавалась. Музыканты перестали играть, и Гарри отпустил её. Однако Гермиона успела заметить, что Малфой, как бы невзначай, повернулся в их сторону и в первый раз за вечер посмотрел прямо на неё. Наконец-то посмотрел, чтобы прикрыть рот рукой и... Театрально зевнуть, похлопывая надменные губы. Малфой не забыл. Не забыл. Но... Ему скучно? Это что, персональное приглашение к действию? А где стандартный поклон перед дуэлью? Где злорадная усмешка? Где, блин, несколько минут сладкой злости, стоило Гермионе войти?! Где сердце Малфоя? Пока есть только характер: отвратительный и любимый. Уязвлённая душа жаждала борьбы. Будет ему развлечение! А Драко остался собой доволен. Рука Грейнджер стиснула платье. Отпустила, но стиснула же!.. Как и он — внутренних демонов. Всей своей ревнивой задницей чувствуя, с кем виляет этой частью тела Грейнджер. Хотя с подобным успехом она могла бы тискаться с каменным рыцарем или колонной — эффект тот же. Поттер — уже избитый сюжет. И какого?.. Он даже не парень — придурок-муж, потому что осоловело наблюдает за сестричкой рыжего увальня, и на лбу пора прибивать табличку: «Выходи за меня». Какой болван! Грейнджер не помешает включить мозги. Может, ему самому нужно потанцевать с Поттером, чтобы до этой дурочки дошло, какова на вкус такая ревность? Она смешна. Пусть и неприятна. Гермиона стояла рядом с друзьями, пока те оживлённо обсуждали Паркинсон, Сколопендру, Ханну, даже Полумну и приманку-Малфоя. Пропускала слова мимо ушей и ждала новых аккордов: модная группа «Дикие сестрички» устраивалась на сцене. Макгонагалл вняла-таки совету Джинни. — Ты вообще понимаешь, что делаешь? — у самого уха спросила Гермиону Сандра и поправила её повязку, придавая вопросу конкретный смысл. И, не дождавшись ответа, наблюдая, как Грейнджер стремительно удаляется, заключила: — Конечно, нет. Потому что та шла в строго определённом направлении — к Малфою. Пренебрегая всем и вся, двигалась по воображаемой прямой с намерением, понятным без всякой легилименции: Танец мира и согласия. Хотя таким его можно назвать с огромной натяжкой. Большой зал — не Тайная комната, а Гермиона собралась пробудить не того змея. Малфой её порвёт. Не буквально, но порвёт. Их отношениям конец, если перегнуть палку, а кое-кто, несомненно, решил это сделать. Без спроса. Сандра знала цену такой самонадеянности. Знала и уже жалела Гермиону. Молила передумать. А ещё лучше — объявить себя сумасшедшей. Но... Шаг. Ещё шаг. И ещё... Всего минута до катастрофы. Сандра косится на Малфоя с опаской: он следит за Грейнджер и не уходит. По-видимому, пытается сказать «нет», пока не поздно. Ловит её сумасбродство, подпитываясь им. Предчувствует вызов. Но всё равно упирается в своё «нет», как последний... И тут... есть бог на свете. То есть Нотт. Который, сунув Малфою свою трость, тоже делает шаг... К Грейнджер. Он перехватывает её за секунду до взрыва. Чуть склоняется, что-то говорит, берёт за руку... «Молодец», — выдыхает Сандра. И подлец! «Грёбаный-грёбаный Нотт!» — Драко вспыхивает как солома. Какого дьявола он влез в их игру?! Грейнджер нужен другой слизеринец. Другой!.. Пусть она не голая, пусть у них не свидание у озера, но такая наглость в её духе. И переводить стрелки на всяких безродных лохов, ставить гордячку на место, колоть и жалить — забота Малфоя! Не Нотта. Какие танцы?! «А чего ты ждал, приперевшись на бал? Лекций?» — и самому смешно. Но Нотт — вор. Нотт — гад. И последняя сволочь! Особенно когда пялится на Грейнджер и исходит слюной. В малфоевской вселенной Нотт может касаться чужого только с высочайшего разрешения. Которого у него нет. Драко переступает с ноги на ногу, извращённо отпечатывая каждый момент в извилинах: «Вот собака! Шавка. Чистокровный кобель!» Когда скользит своими лохматыми лапами по тонкой талии. Нет — оглаживает! Мечтательно прикрывает глаза. Шепчет на ухо грязные словечки... Не важно какие — один хрен, грязные! И сколько можно?! Нотта прорвало? Речь он, что ли, толкает? «Мне всё равно», — и опять смешно. До дури. Ведь он прижимается к Грейнджер. К её груди... А под этим голубым «небом» ни грамма нижнего белья, ни крупицы... Заткни своё воображение! А ещё лучше — придуши. Драко мысленно затягивает на нём петлю, ощущая это почти физически. Если Нотт придвинется хоть на дюйм ближе... Руки почти переламывают его трость. «Держи дистанцию, сука! — но он не слышит. Не хочет. Невербальные приказы не ему писаны?! — Так ты ещё глухой и недоделанный!» А Нотт всё пялится и пялится на Грейнджер. Облизывается, раздевая её глазами. Тяжело дышит, любуясь голой Грейнджер... Совершенной в своей наготе. «Ох, чёрт-Мерлин-чёрт!» Или это снова больное воображение? Да, именно оно. — Хочешь?.. — Драко улавливает голос Дафны и спрашивает, не думая: — Кого? — Потанцевать, — её кокетливая улыбка бесит Драко. Но он резким тоном извиняется, вручает обжигающую пальцы трость, затем несёт какую-то ерунду, что следующий танец — Дафны, а сейчас ему нужно проветриться. Блейз, кажется, дурит на пару с курицей-Лавгуд, Панси — с лопухом-Лонгботтомом... Бал катится под откос. Вместе с показным пофигизмом Драко. Он адским усилием удерживает его на лице, не представляя, как остановить всё это... Тупик. Музыка не льётся — звенит, а Нотт всё пялится и пялится на Грейнджер. И осторожно, втихую трогает своими кривыми пальцами воздушные локоны. «Поцелуй её ещё!.. Если зубы жмут». Воображение убивает. Как и то, что липкая рука Нотта спускается с талии чуть ниже, оценивая изгибы... А тоненькая лямка спадает с нежного плеча Грейнджер, как немое согласие. Если Нотт позволит ещё хоть полдюйма... Хоть четверть... Но взгляд Драко уже отмеряет половину. Нет, целый дюйм!.. «Скотина!» Гул в голове на секунду заглушает мысли. Яд отравляет мышцы. На языке — ни одного приличного слова. «Всё. Он покойник». За то, что хочет Грейнджер. И он ведь её хочет! Потому как двигается иначе: медленнее и косолапее. Отводит бёдра. Этому похотливому танцору что-то мешает! И достаточно на мгновение заглянуть в его сознание, чтобы прочесть желание сунуть руку в карман и поправить свой дико-неловкий стояк... Концерт окончен. «Вы мне противны. Омерзительны. Оба». Нотт — сученыш! А Грейнджер не танцует — она трахается с ним. По правилам Малфоя. Едва-едва дрожит пока лишь губами и трахается — чувственно-прекрасно — трахается! При всех. Не видя его. И в сердце входит пустота, передвигая ноги. Уничтожая каждой новой мыслью прежнюю: Повязка — ноль. Повязка — шваль! Повязка — боль...* * *
Драко ворвался в комнату номер одиннадцать, слабо понимая, отчего выбрал именно её, ведь кругом голые стены, непроглядная чернота, пронзаемая лишь узкой полоской света, сумеречные воспоминания, смешанные с чужой болью... И чужой кровью. Он с треском захлопнул дверью и почувствовал маленькое облегчение: так пошлые образы Нотта и Грейнджер тускнели. Взмах палочкой — и сотни крошечных огней зависли под потолком, словно полночные звёзды. Рядом с ними всё ощущалось немного иначе, хотя по-прежнему хотелось наложить Оглушающее и оказаться в полной тишине, наедине с собой и с ревнивыми мыслями. Стараясь собрать их по кусочкам, смириться и забыть, Драко дёргаными движениями стянул бабочку и с трудом запихал её в карман. Руки будто одеревенели, и это бесило не хуже развратных картинок в голове. Уже размытых, но до сих пор не стёртых из памяти. Нервно и неуклюже Драко отыскал сигариллу и прикурил с маниакальной жадностью, глубоко втягивая дым, надеясь, что скоро совсем отпустит. И палочка тут не поможет. Не от Грейнджер. Голова кружилась, и сложно было разобраться, от чего больше: от удушливых эмоций или магловской отравы. А ведь считал, что с унизительной привычкой покончено. Хотя бы с ней... Наивный дурак! Подумаешь, у Нотта стоит на Грейнджер... У Уизела тоже стоял. И что с того? Только видеть это собственными глазами во много раз противнее, чем предполагать. Интересно, она это почувствовала? «Ну что, тебе понравилось, шлю-юха?» — зло и с оттяжкой. Драко с ума сходил от ревности, даже сознавая, что уж кто-кто, а Грейнджер не такая... Но легче не становилось. Гложущая боль билась в груди, изматывая своей навязчивостью. На какое-то время показалось, что тень в дальнем углу комнаты отделилась от стены парящей угольно-чёрной фигурой. В рваном балахоне, с корявыми пальцами она высматривала свою добычу, алчно всасывая окружающий воздух и упиваясь сладким ароматом жертвы. От устрашающего видения на шее Драко выступил холодный пот. Пальцы сжали её, врезаясь ногтями в кожу, зубы стиснули сигариллу, а свободная рука пыталась нащупать в зачарованном кармане палочку... И вдруг дверь открылась, освещая зловещий угол. «Никого... — протолкнув воздух в лёгкие, заключил Драко. — Никого, кроме...» Грейнджер. Он заметил её, обернувшись. «Нашла-таки, всезнайка...» И зачем? «Как» — абсолютно не волновало. Влечение давно связало их невидимой упругой нитью, не позволяя слишком отдаляться. Притягивало к боли друг друга, словно мотыльков к огню. Как же сейчас всё это достало... Драко снова затянулся, обволакивая лёгкие ядовитым дымом, предпочитая делать вид, что Грейнджер здесь нет. А иначе сорвётся. Нет, не трахнет. Не займётся с ней любовью. Не простит за боль. Просто сорвётся, выпустив наружу черноту мыслей. Но дуэль не терпит эмоций. Это не даёт превосходства — лишь выдаёт сердце. А для Малфоя такое непозволительно! Для Грейнджер — тоже. Она недостойна и слова. Если только взгляда... Полного абсолютной пустоты. На одно мгновение. Два. Три... — Малфой, — знакомый голос казался совершенно чужим. Драко изо всех сил убеждал себя в этом. Он не отозвался. Даже не моргнул. Только поднёс сигариллу ко рту в ожидании спасительной затяжки. Он не курил — заполнял сознание Грейнджер показным равнодушием. — Малфой, — повторила она, приближаясь. — Я должна сказать тебе... А он видел в темноте повязки так много всего... Одного на двоих. И это настоящая жестокость, граничащая с пыткой. Не руками Грейнджер — своими: порочными и избалованными, мысленно скользящими по её точёному телу. — Я не желаю с тобой говорить, — не сдержался Драко. — Разве не ясно?! — сорвал он печать молчания. Игнорировать безжалостно красивую Грейнджер, как и голую, практически невозможно. — Не смей злиться на меня, — прозвучало спокойно и настойчиво. — Не смей! Не здесь. Гермиону отделяло от Малфоя очень мало: всего лишь расстояние. Прежняя магия этой комнаты была уничтожена, но именно в тот момент вдруг родилась новая. Её незримые хрустальные осколки блестели и ранили, напоминая о своём существовании. О том, что их создали именно они — двое ненавидящих и бестолковых. — Ты мне указываешь?! — шаг навстречу. Драко горел от возмущения: у него есть на это полное право! Грейнджер сама вручила его, явившись на бал... такой. — Не забывайся! Я не один из твоих дружков. Он сделал очередную затяжку — как опустил завесу от нечужих губ. Когда глаза, кажется, видят только их. Но Грейнджер в повязке — тень его Грейнджер. И как с ней сражаться на равных? — А кто ты мне? — едва не крича. Гермиона не придумывала ответы — ждала. Ждала почти не дыша, наблюдая за сизыми вишнёвыми клубами дыма. И губами, которых тот касался. — Кто, Малфой?.. Действительно, кто? Он не знал подходящего слова. Любовник? Нет уж!.. Парень? Тем более нет. Тогда кто — призрак на Хэллоуин? Да катись он куда подальше! Между ними — одержимость. Густая и глубокая. Неотступная. Паническая... — Я твой боггарт, милая, — цинично до ломоты. — Бездушное опасное существо, которое никто не видел в истинном свете. Но «никто» — не аргумент для такой, как ты, да? Иногда я завидую твоей смелости на грани идиотизма, честно... Только ты сделала неправильный ход. Я упрямее. Я хуже. И я не желаю разбираться в причинах. Правда неизменна: я твой чёртов боггарт! Поэтому она и бежит от него так рано, хватаясь за повязку, как за оружие против Малфоя. — Думаешь, я тебя боюсь? — спросила Гермиона. — Ха!.. — Тогда какого хрена ты играешь со мной в эти дешёвые игры? Рука Драко дёрнулась, потому что потянуло сорвать «вызов» с нахального лица. Потянуло немыслимо, сводя пальцы. — Дешёвые? — срывающимся голосом переспросила Гермиона. И повторила: — Дешёвые... Так это всего лишь игра? Всё то, что творится между нами, какая-то нелепая, понятная только тебе игра? Отсюда эти дурацкие, якобы ничего не значащие правила? И поэтому ты облачился в них словно в броню? Гермиона невольно впустила в себя аромат вишни и табака. Именно он медленно и верно кромсал на части, уничтожая уверенность в собственных поступках. Опасно... Безумно опасно наступать на горло правилам Малфоя. — Тебя это не касается, — прошипел Драко, утопая в проклятии этого места наравне с Грейнджер. Хватаясь за отравляющие ревностные мысли, лишь бы не поддаваться воспоминаниям. О ней. Только о ней. Постоянно о ней. Главное, не сорваться. Не сдаться. Не открыться... Ей. — Нет, касается... — упрямо спорила Гермиона, стараясь не замечать не только памятных запахов, но и огней, пробуждающих особый трепет. — Ещё как касается. Потому что твои правила касаются только меня! — Очередной грейнджеровский бред? — Драко отвёл сигариллу. Он не делал исключений, даже когда платил за секс. Никто не смотрит ему в глаза. Никто. Без разрешения. — Каждый из нас сражается за свою правду! — Какую правду? — Драко рассмеялся. Вызывающе и ядовито. — Что мы рехнулись? Что иначе не получается? Ты хотела меня раньше, хочешь сейчас, но упираешься в своё «не могу», как никчёмная дура! Ради чего? Скажи мне. Без этой тряпки я всё тот же, уверяю тебя... Нет. Я лгу. Я намного-намного хуже — запомни это! Повязка — не броня... — короткая тишина резанула слух, — ...а твоя страховка, Грейнджер. Неужели ты этого не понимаешь? Нет, Гермиона не понимает. Она не хочет защиты! Не просит её и не требует. Обнажая себя, она жаждет этого взамен. И потому воюет с Малфоем до потери рассудка. Воюет не умом, а сердцем. Негромко, но отчаянно: — Тогда почему бы тебе не примерить её на себе? — стоя с Драко лицом к лицу. И ещё тише: — Сейчас. В каком смысле? Драко не улыбался. Не курил. Не старался влезть в её сознание. Та ответила на немой вопрос сама: — Закрой глаза, Малфой, — он отступил. Всего на шаг. Она приблизилась. — Это глупо, Грейнджер, — Драко качал головой. — Но это же просто игра. Игра на нервах. Их нервах. Натянутых до предела. Гермиона почти стёрла расстояние между ними: — Один танец. Чего ты боишься? — её рука легла на плечо Драко, дотронувшись кончиками пальцев до напряжённой шеи. — Всего один. Он натянуто улыбнулся её желанию и отбросил сигариллу — не пристало дымить девушке в лицо. Однако не обнял. И не попробовал даже. Её бёдра неробко вжались в его, но голос чуть дрогнул у самого уха: — Совсем недолго, — и она мягко скользнула щекой по отстранённому лицу. Малфой не шевелился, словно селвинское творение. — Прошу тебя... «Прошу тебя», — тихая ласка. Драко внутри перевернуло: слова прозвучали интимно. Понижая ярость без малого до нуля так, как умеет лишь Грейнджер. Проклятье — Грейнджер. Её рука отыскала его руку. Но Драко не отдёрнул. Он не спеша прикрыл веки и немного склонил голову, прислушиваясь к ощущениям. «Она...» Снова Она. Здесь. С ним. Снова с ним. Его девочка. Пахнет невинностью. Злит и заводит. Какая тупость... И наваждение. — Прекрати, — негромко и сухо выдавил он, в душе не желая этого. Желая Её. Не телом — вздохом и трепетом. И Гермиона уловила сомнение. Счастливая и взволнованная. Потому что его рука приобняла её нежно, вопреки голосу. Драко почувствовал прикосновение пальцев к виску, они погладили его. Услышал, как Грейнджер произнесла: — Откроешь глаза, и я остановлюсь, — не угроза, банальный факт. Предупреждающий и успокаивающий одновременно. И попытка убедить обоих, что так и будет. Драко, борясь с проклятьем — красивым и дерзким, крепко сжал хрупкую ладонь. До боли. Но Гермиона не издала ни звука, ощущая лишь пьянящую близость. Внешне невинную, но безмерно далёкую от безобидности. Малфой и Грейнджер несовместимы — но не в пределах этой комнаты. Кончиком носа Гермиона провела по его скуле: — Потом будешь на меня злиться. По её телу блуждала робкая дрожь. На уровне инстинкта. Ведь чувствовалась его сила. Власть. И любовь, сродни самоуничтожению. Поэтому каждое слово ей давалось с трудом: — Злиться и ненавидеть. То, что он умеет, как никто другой. Но… «Если смогу», — шокирующая для Драко истина. Он ослабил хватку и наконец прижал к себе Грейнджер — за талию. Сделал первое па: медленное и ненормальное. Под стук сердца. Один шаг... Не дыша. Ещё шаг. Полувдох. Полувыдох. И новый удар чистой крови по венам. Нет, кажется, тысяча... Гермиона тоже задержала дыхание — их бёдра соприкоснулись, ноги едва переплелись. Расстались и снова встретились — почти невесомо. Затем — чуть сильнее, поддавшись тоске. Даже теперь предпочитал вести Малфой. Всегда и во всём. Вслед за лицом, полным не ненависти, он уводил за собой в неприступные мысли. В жар тела и терпкий аромат. В желание обладать и отдаваться, склеивая осколки видения в хрустальном шаре. Гермиона сделала ещё шаг вслед за Малфоем. Выдох — и сразу же вдох, лишь бы не потерять и мгновения. Телом к телу. Обволакивая друг друга его теплом и пульсом, пока сердце впитывало застывшее время. Гермиону тянуло к Малфою, будто она задыхалась без его прикосновений. И это не дуэль — Дантов круг...* С каждым движением его рука всё требовательнее вжималась в спину. Ползла вверх, отмеряя миллиметр за миллиметром с какой-то неодолимой силой. Стискивала кожу. Сминала платье, вынуждая Гермиону жалеть о бесплодной войне между ними. Мечтая осязать только его — его одного: нетерпеливого и несдержанного. Гермиону до слёз тянуло забыться... с ним. Опять. Здесь. Разорвать преступную пустоту этой комнаты. Уступить ему. Один раз. Потом — второй. Третий... Искусать губы до крови. «Драко... Прости меня», — мысленно. Ведь себя уже, наверно, не в состоянии. А он, с плотно сжатыми веками, следовал за запахом — нет, не любимых... — волос и различал неровное дыхание. Терялся в нём, в лёгком трении бёдер о бёдра и настойчиво ловил затянувшееся «моя» на языке. Не чувствуя себя — лишь Её. Полушаг... Неслышный стон. Взаимный. Одновременный. Заводя обоих туда, где язык тела важнее слов и ценнее тысячи-тысячи минут без... Нелюбимой... Нелюбимой Грейнджер! Драко отгонял настойчивое желание — не отпускать её, пока не усвоит главное правило: нельзя сражаться с собой. Потому что победителей в таких схватках не бывает. Малфой знал это наверняка. И уже хотел её до зубовного скрежета. «Ты же видишь, мы иначе не можем», — безумная мысль. Их пальцы коснулись друг друга, сцепились, комкая бешеный пульс. Уже даже не полшага — его четверть... — Не можем, Грейнджер... — прошептал он. И это не танец — казнь долбаных правил! Драко притянул хрупкую руку своей — ближе к дыханию. Позволил скользнуть робким пальцам по своим губам, почти целуя шёлк её кожи. А потом спрятал лицо в мягких локонах, иссушающих злость. Уже не танцуя, он сдавливал гибкое тело и жмурился до искрящейся темноты, роняя: — Нам мало быть просто рядом... Им по-прежнему мало. И тут Грейнджер прижалась губами к его шее. Она делала это снова и снова, сдаваясь крепкому объятию и лёгкому головокружению, стирая различия между ними. Круша последнее, что удерживало от запретного слова с приставкой «не». Драко замер. Но она не останавливалась. Протиснулась рукой между прижатыми телами и... — Что ты делаешь? — дурацкий вопрос, Малфой, особенно когда разум подсказывал ответ. — Ласкаю себя, — её губы дотронулись до его губ вместе с дыханием. «О Мерлин, зачем...» — зачем Грейнджер испытывает его? Нестерпимо, равно как и бессмысленно. Бьёт наповал всего двумя словами. Драко верил и не верил, он не заметил, как открыл глаза. Её грешная рука сразу застыла, сминая платье: — Ты хочешь остановиться? — спросила Гермиона безвольным шёпотом, смешанным с наслаждением. — Нет, но я должен, — Драко упёрся лбом в её лоб, притягивая ладонями сумасшедшую голову. — Потому что нарушил правила? Я думала, ты делаешь то, что хочешь, а не то, что должен. Гермиона попробовала поцеловать Малфоя, но тот не ответил. — Я всего лишь взглянул правде в глаза, — и он смотрел. Непримиримо и ласково. — Пора прекращать этот фарс, тебе не кажется? Мне плевать, чего ты боишься. Плевать на твоё «не могу». Главное — я могу. И я всё решаю. Повязка касалась только нас двоих, а ты превратила Рождество в какое-то судилище! Драко почти рычал, сгребая в кулаке непокорные локоны. — Я не этого хотела, не этого! — твердила Гермиона, отступая. Сбегая от приступа ярости того, кто, кажется, не понимает, как тяжело следовать правилам, когда они вдвоём. — А чего, Грейнджер? Что ты пытаешься доказать? Смотреть на тебя... Хотеть... Иметь... Это всё моя привилегия! А там, — Драко вытянул руку в сторону, — грёбаный бал-маскарад! Не эти голые стены. Не раздевалка. Не — блин — тот номер в отеле! — он устал от разговоров. — Сними повязку. Немедленно! Нелепый приказ. — Я подожду, когда ты сделаешь это сам, — единственное условие, с которым согласна. И почему Драко не удивлён? Почему, господи боже, Грейнджер такая... Рождённая злить Малфоя. — Я ведь могу тебя заставить, — он закипал от гнева. Опять. Выдернул из кармана палочку, но лишь для того, чтобы испытать выдержку Грейнджер. И силу её проклятья. И она его не разочаровала. Шла к двери — спиной. Безоружная: — Возможно, — Гермиона обернулась только однажды. — Но не так. Не так... И — чёрт бы её подрал! — была права. Драко загасил волшебные огни. Но не собственные эмоции. Ничего ещё не кончено. Не сегодня.* * *
«Нет-нет-нет». Драко целую минуту искал решение. Искал как одержимый. И не находил. Но пока он стоит и ничего не делает, Грейнджер увеличивает пропасть между ними, созданную из правил и малфоевской гордыни. Конечно, самое разумное — позволить пропасти разрастись, дать им шанс излечиться от этой зависимости... Потому что время и законы рода убьют зачатки отношений. Избавят от ядовитой горечи. Спасут сердце. «Нет и нет». Тянет... Бесконечно тянет к Грейнджер. К её силе и слабости. Смотри, во что ты превратился... В тряпку. Бледная тень прежнего Малфоя. Без семьи. Без имени. Без чистой крови. И без Грейнджер. «Нет». Сломи её. Пора поставить точку в этой нечестной дуэли. Прилюдно и решительно. Пусть запомнит, что игра с огнём опасна не тем, что оставляет ожоги. Все проблемы начинаются именно тогда, когда исчезает контроль над ним. Шагни за дверь. Это легко... Драко мысленно толкнул себя к выходу. Свет коридора немного ослепил, однако он задержался всего на мгновение, сощурился и рванул к Большому залу. Со спутанными мыслями, но твёрдыми намерениями. Он не герой. И не дурак. Он найдёт выход. «О, чёрт! — Драко не ожидал налететь не столько на Нотта, сколько на его сознание. Отскочил и снова выругался: — Вот дерьмо!» От того, что в мозгу вспыхнули кривые строчки на тетрадном листке: «План по завоеванию Гермионы Грейнджер», где первым пунктом значилось: «Устранить Уизли». Нет, блин, не его — имя рыжего полудурка перечёркнуто несколько раз. «Устранить Малфоя». Что за хрень?! — Что за хрень? — возмутился Драко, сверля глазами молчуна-Нотта. В тихом омуте, как оказалось, и не то водится! — Устранить Малфоя? — этот пункт никак не укладывался в башке. — Влез мне в голову? Поздравляю! По-моему, всё предельно ясно. Или я неверно написал твою фамилию? — скрестив руки на груди, противник сохранял удивительное спокойствие. — Ты мне угрожаешь? — недоумевал Драко, отгоняя даже саму мысль об этом, а Теодор пожал плечами. «Не знаешь?!» — Нотт, ты спятил?! — Называй, как хочешь. Фантазия у тебя обширная, — почему-то прозвучало не как комплимент. — А мне нужна Грейнджер. И только она. — Так ты запал на неё? — повторять очевидное — признак идиотизма. Драко стиснул палочку, понимая: «Значит, Нотт догадался, что мы... И чего он ждёт — подходящего случая?!» — Это твои проблемы. Отвали! — Драко трясло. Не от страха — от ярости. — Я не угрожаю, а только предупреждаю... Отстань от неё. Драко ухмыльнулся: — Не помню, чтобы когда-то тебя боялся... Или слушался, — он попытался обойти Теодора, когда раздалось: — Оставь её, — Драко с презрением уставился на соперника, и вдруг: — Мне. — А не слишком ли ты разболтался, Нотт? — истерический смех рвался наружу. «Что, твою мать, происходит?» — Она не твоя... Не. Твоя, — слова приятно растекались на языке, щипали и грели оттого, что: — И никогда ею не будет. Нотт вскинул брови: — Ты так в этом уверен? — снисходительно улыбаясь. — Мир не вертится вокруг тебя, Малфой! Повторяю, оставь её мне. Поступи как мужчина. — Не считай себя лучше меня! — огрызнулся Драко, снова чувствуя, как чёрная ревность сочится сквозь кожу. Кем Нотт себя возомнил?! — Но я и так лучше тебя! — его глаза светились от внутреннего огня. — В десятки, сотни раз лучше! Потому что готов предложить ей не только себя, но и своё имя. А ты, Малфой? Что можешь дать ей ты? Драко оцепенел. Одно дело — хотеть девушку, другое — хотеть большего. Много большего. Нотт не стихал: — Давай, ответь, что готов предложить ей ты, кроме Тёмной метки? Драко сжал руку в кулак. Клеймо Волдеморта впечаталось в кожу железным прутом, вытравливая остатки терпения. Негромкий голос Нотта звенел: — Кроме своей напыщенности и высокомерия? Кроме злости и одержимости? — а потом он, невольно, ударил в самую суть: — Кроме боли, Малфой?.. И тот оцепенел дважды. Мантия Нотта вдруг превратилась в рваный балахон. Лицо почернело и осунулось, а гадкий рот стал походить на зияющую дыру. И Драко врезал воображаемому дементору со всей ненавистью, на которую был способен. В эту самую дыру. Врезал так сильно, что сбил с ног. И почувствовал нескончаемое удовлетворение, склонившись к разбитому в кровь лицу: — Прости, Нотт. Но это то, что я могу предложить тебе. Без колебаний. Тема исчерпана.* * *
— Гермиона, где тебя носит? — по голосу сложно было разобраться, злится Рон или волнуется. — Тут такое творится... — короткий смешок пришёлся совсем не к месту. — А Джинни ищет тебя в гриффиндорской гостиной. Мы же договаривались не сбегать без... без предупреждения... Заметив невыплаканные слёзы, Рон схватил Гермиону за плечи: — Что случилось? — Ничего, — неуверенно солгала она, аккуратно освобождаясь от неприятно сковавших рук. Полуправда зазвучала тем же колеблющимся тоном: — Проверяла кое-что. Ты разве не заметил, что Малфой исчез? Нельзя упускать его из виду. — Хвостом тоже ходить не стоит! — Рон не собирался весь вечер бродить за Малфоем по пятам. Тем более если гомон вдали очень напоминал противный хорьковый писк вперемешку с хрипотцой Нотта. — Без мантии, по крайней мере. А ну-ка идём, — Рон приобнял Гермиону за талию, — потанцуем, поговорим… Не слишком заманчивая перспектива. — Я не знаю… — Гермиона слабо упиралась. Выскользнула. Оглянулась на мгновение. — А где Сандра? — Проверяет кое-что, — передразнил Рон. — Нет, я серьёзно, идём! — и, взяв упрямицу за руку, потащил в зал. — Я Годрик Гриффиндор или кто? Пришёл, увидел — пригласил! Бутафорский меч за поясом смотрелся не по размеру. Рон заметил оценивающий взгляд Гермионы и отбросил фальшивку в сторону прямо у входной двери: — Да, справился я неважно. Танцую тоже не очень. Но перестань вести себя так... — подходящее слово никак не шло в голову: — Странно. Я не кусаюсь. И один танец ничего не значит. Если бы... Один такой уже достал до самого сердца, заставляя прятаться от Малфоя среди безликой толпы. Рон, пробравшись ближе к центру зала, обхватил талию Гермионы. Она стояла неподвижно, словно позабыла все движения. Надо бы собраться... Как минимум прийти в себя. Точнее, найти себя среди того, что раньше звалось Гермионой Грейнджер. И, как максимум, вернуться к главному — к охоте на ведьм. Но разум отказывался слушаться. По-прежнему неспокойный, задымленный искушением, он блуждал в «танцзале» номер одиннадцать с... Драко. Рон сдержанно улыбнулся: — Ты заставляешь чувствовать себя идиотом, — процедил он сквозь зубы. Не из злости — боясь быть услышанным. — Прости, — очнувшись, извинилась Гермиона и, нерешительно положив руку на плечо, позволила Рону вести. Когда-то казавшиеся родными прикосновения сейчас заставляли нервничать сильнее. Даже с Ноттом было иначе — полное равнодушие, потому что это случилось до мгновений... С ним. — В меня за три дня влили два флакона драклова зелья, — словно успокаивая, доложил Рон и нечаянно наступил Гермионе на ногу, только она будто не почувствовала: лицо оставалось отрешённым. — Ой, прости, — слетело на автомате. — Знаешь, мне приходится увеличивать дозу с каждой неделей. Это напрягает. Рон заботливо заправил ей за ухо выбившийся локон. — Почему ты раньше не рассказал? — забеспокоилась Гермиона. И недружеский жест только усилил нервозность. — Ты же понимаешь, чем это грозит? — на всякий случай уточнила она. — Не дурак, — пробурчал Рон, кивая. — Ну, если только в одном: что ревновал тебя к Гарри. Со стороны сейчас жутко смешно. И откуда подобная самокритика? Гермиона почувствовала, как его рука погладила её спину — совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы получить по лбу. Месть беднягу настигла быстро: она намеренно наступила нахалу на ногу. — Ай, — осклабился Рон, притворно растягиваясь в улыбке. — За что? — искренне возмутился он, ведь почти не отдавал отчёт в своих действиях, потерявшись в загадочной красоте. Такой, от которой ощущаешь себя болваном. Болваном, влюблённым в Гермиону. Она не успела ответить оттого, что отвлеклась, заприметив неподалёку... «Гарри?!» Гарри, нерасторопно танцующего с... «Не может быть!» — захотелось потереть глаза. — Паркинсон?! — словно оглушённая, себе под нос констатировала она. — С Гарри? — как будто, если повторить, «проблема» исчезнет. — Как?.. Когда?.. — Эта грымза сама его пригласила, — доложил Рон на ухо. — Вежливо так... Аж противно! — он скривился, демонстрируя крайнее недовольство. — Нет, ты представляешь — корова и вежливо? Они с Блейзом как с катушек слетели, едва не шипят друг на друга. Невилл явно был местью за Аббот. Финниган — за Браун. Макмиллан — за... Блин, я уже запутался. И со счёта сбился. И тут как раз раздалось громогласное, усиленное магией: — Семь — шесть, — голосом пьяного Захарии Смита. — Панси ведёт. Этот мяч взять было невозможно, Блейз! Предлагаю перехватить передачу у гриффиндорского вратаря и понадеяться, что тебе не врежут! Творилось маленькое сумасшествие в отдельно взятом Хогвартсе. Половина студентов смеялась, а вторая половина не находила это забавным. Еле стоящий на ногах комментатор-Смит вызывал смесь сочувствия и отвращения. Но уж он-то считать умеет! — Что происходит? — донимала Гермиона. — У них какие-то соревнования? — глупейший вопрос в никуда. Она осторожно озиралась, стараясь не нарушать правил приличия. Забини стоял у стены и, похоже, мысленно пытал двух якобы «изменников». Однако новую девушку-вендетту не подыскивал. То ли потому, что Джинни и след простыл, то ли потому, что — по сравнению с героем — любая... Пф, пустой звук. Не выхватывать же подружку Поттера у Уизли! — Ну... Один явно напился. А у других, по-моему, болезнь под названием «тупая ревность», — невероятно, но Рон оказался более чем точен. — Моргана её возьми, — он хихикнул. — Хотя такие представления совсем... — Не в их духе, — подвела черту Гермиона. — Гарри?! Да Паркинсон его не выносит! Она, скорее, согласится на Австралийскую розгу, чем на... — Такую чехарду. Вот-вот, — поддакивал Рон. — Ты её речь слышала? Святая Панси Паркинсон... Про танец с ним псевдо-Годрик предпочёл умолчать. — Как бы её не того... — мямлил он. — Не заколдовали. После Аббот ещё одна староста не удивит. И Гарри тоже так решил, прежде чем Паркинсон его пригласила. Сандра только вызвалась проверить её, ты понимаешь чем... А она такая... нарисовалась, как бельмо на глазу. Хрен сосредоточишься, контрзаклятье-то не из лёгких. Гермиона успевала лишь качать головой, отказываясь от методов Рона. Он вздохнул: — И тебя ещё как ветром сдуло! Я Сандре сказал, что и Забини просканировать не помешает. А Смит вроде придурок, как обычно, — и Рон покосился на Захарию, которого уже отчитывал сердитый Флитвик. Макгонагалл и Дамблдора на горизонте не наблюдалось. — Проверить?! — выпалила Гермиона, лихорадочно оглядывая зал. — Здесь? При всех? Её же исключат за пытки, пока разберутся, что к чему! — она крепче вцепилась в плечо Рона. — Она предоставит Флитвику свою палочку, и делов-то, — отмахнулся он, наблюдая, как Аббот выводит пьяного однокурсника из зала. Наверно, запрёт Смита на кухне, не меньше. И эльфы прочистят алкоголику кровь. Надолго запомнит! Говорят, кишки выворачивает. А Флитвик устроит допрос с пристрастием на тему «где ты, остолоп, взял огневиски»... Не позавидуешь. — Но она же выдаст нас. Сколопендру. Жертв. Всё!.. Нас ждёт Мунго, Рон! Пусть Паркинсон и Забини не в себе, но мы спугнём Сколопендру. Откроем все карты. Из больницы ловить её очень проблематично, разве не ясно? — на эмоциях зашипела Гермиона. — Не суетись, ради Мерлина. Согласись, эти два ревнивых идиота ближе к Малфою, чем мы с тобой. Может, таков план? Ведь ты однажды уже обломила эту заразу, кажется... Когда поймала слизеринского воришку на месте преступления. Надо же, как повезло! Гермиона возвела глаза к потолку. Пришлось открыть Рону часть правды. Её безопасную часть... Но теперь его явно заносило в попытках разгадать логику Сколопендры. И Гарри туда же!.. Что у него в голове? Каша?! Гермиона ничего не понимала. Абсолютно ничего. Вопросы рождались быстрее мысли. А как же Малфой? Почему не он? Почему Паркинсон и Забини? И где гарантия, что те просто не дурят от ревности? Хорошо знакомой, испепеляющей всё разумное ревности. И сколько эмоций Сколопендра готова украсть? Ради чего? И, наконец, то, что уже проело извилины: зачем ей дементор? Но... Малфой — не её сообщник. Какое облегчение... Наверное. Он не тронул бы друзей... Не смог бы. Должно же быть у него хотя бы подобие совести! Подобие сердца... Гермиона искала глазами Сандру. Её надо найти. Остановить. Объяснить. Пусть прочтёт в голове тысячу «нет». Вся эта шумиха не просто так. Не с потолка. Пусть Паркинсон и Забини — жертвы (ужасный факт!), но ради кого? Ради кого?! Ради... Малфоя. Сколопендра чокнулась на нём. Гермиона ощущала это кожей. Умом. Всеми фибрами души. Поэтому столько усилий, столько попыток... Она поймала гневный горящий взгляд. Его взгляд. Поймала среди прочих других. Прочла по губам твёрдое и непреклонное: «Сними её». Сними. Чёртову. Повязку. Не когда ты с Роном. Это именно то, что прочло сердце — не разум. Оно тоже умеет проникать в чужие мысли. И не подчиняться. Любить и бунтовать против правил Малфоя. Забывать обо всём лишнем. — Чего этому придурку надо? — тихо спросил у неё Рон, заметив уже стоящего рядом Малфоя. Каков наглец! И какого дракла пялится на?.. Рон тоже уставился на Гермиону, ведь она знает ответы на все вопросы. Гермиона Грейнджер знает почти всё. Но она молчала. Просто двигалась под музыку, игнорируя присутствие «приманки» для Сколопендры. Почему? У Рона не хватало мозгов, чтобы сложить мозаику воедино. Хватало только на танец и пустой отсчёт: «Раз. Два. Раз. Два...» А ещё шутливое: — Отвали, любезный... Драко рассыпался. В хлам. Рассыпалось его высокомерие, не в силах больше выносить это давление. То, как эти двое шепчутся… Как рыжий урод прикасается к его Грейнджер! Как сверкает своими маслеными глазками. Он переламывает хребет наследнику древнего рода. Буквально добивает испорченную, измотанную жертву, разжижая её чистую кровь. Гермионе казалось, что о рёбра бьёт не сердце — совесть. Треклятая совесть таранила внутренности с каждым ударом. И то, что грудь до сих пор не проломило, — настоящее чудо. — Сними, — скрежет зубов Малфоя за её спиной. Прямо по нервам, стёртым до «нельзя». «Грейнджер», — теми же зубами. Про себя. Из-за неё он чувствует именно так и не иначе. Он убьёт её. Убьёт, если она не поймёт, если не даст вынести... За что, мать его, и на что даны глаза?! Чтобы видеть её, гордую и слабую, возбуждённую... им... в объятиях всяких пройдох, поющих о своей дерьмовой любви?! Здесь только Малфой всё решает! Он даже ломается по своим правилам. И прекращает эту дуэль тоже: — Гермиона! — так громко, что Уизли открывает свой дрянной рот. Драко даёт Грейнджер то, что может. Это его оправдание. Его всё и ничего. Он не борется, а берёт своё. И она застыла. Застыла и поняла, что пропала. Вся. Целиком. Бесповоротно пропала. Всё кончилось. Может быть, не правила, но битва... Руки плетьми повисли вдоль тела. На мгновение. А в следующее — потянулись к повязке. Ради Драко. Потянулись, чтобы посмотреть ему — и только ему — в глаза. Теперь. Когда он разнёс вдребезги их тайну и стирает сопротивление одним словом — её именем. И это так много... Необъятно много для них обоих. Гермиона повернулась, отгоняя лишние озадаченные лица взмахом ресниц. Малфой отступил. Всего на шаг, показавшийся огромным, как и эти секунды, когда сознание столкнулось с невероятным. От чего слабеют не только ноги — биение жизни. Драко не уходил, ждал неизвестно чего и топтал остатки своего незапятнанного имени. Он заставил Грейнджер, он сумел... Выдыхая её имя вместе с болью. — Эт-то... — промямлил Рон, багровея и чувствуя, как чья-то рука вцепилась в его руку, будто клещами. Сандра взялась из ниоткуда, как по мановению палочки, а он смотрел на свою девушку непонимающе и с ожиданием. — Об… Объясни мне. Это что, чёрт подери, такое?! — цедил он, превращаясь чуть ли не в огнедышащего дракона. Способность здраво мыслить улетучивалась на глазах. Фоссет обхватила лицо ошарашенного Рона ладонями и повернула к себе. Она предпочла огласить истину одним понятием, тихо и прозрачно: — Это прелюдия, Рон... Смирись. Его ноги подкосились, и он схватился за голову, прихватывая скрюченными пальцами волосы. Боль настигла внезапно... Вклинилась в мозг без предупреждения. Завладела половиной тела, сгибая в дугу. Стискивая зубы, Рон поплёлся к ближайшей колонне, ища хоть какую-то опору. Гарри смотрел на друга с ужасом. Ситуация выходила из-под контроля, а ещё Паркинсон, как назло, не желала отпускать без боя — вцепилась намертво, аргументируя свой капкан девичьей ахинеей: — Музыка-то не кончилась, невоспитанный мой. Подумаешь, у Малфоя с Грейнджер одна глупость на двоих, переживёт! Даже если на Паркинсон напала Сколопендра, в чём-то Панси оставалась самой собой. Блейз подошёл к Малфою с водянистым, апатичным выражением лица и стукнул в плечо: — Пошли отсюда, — но Драко словно в землю врос. Вытянул повязку из руки Грейнджер и победно сунул её себе в карман. — Шевелись, идиот! — настаивал Забини, подхватив Малфоя под локоть, и смерил Паркинсон взглядом с головы до ног. Только теперь онемелое лицо Блейза изменилось на удовлетворённо-хитрое, а белки глаз хищно блеснули. Панси хмыкнула и сильнее приобняла Поттера за шею. И тут Гарри заметил... полный бред: Забини не ухмылялся, не пытался мысленно распять, даже не оскорблял, а... Послал воздушный поцелуй. Поступок отдавал ранним маразмом. «И…» — Гарри не медлил. Паркинсон, как рыба, беззвучно открывая рот, ослабила хватку, а он, не извиняясь, рванул к Забини. Один точный удар в челюсть, и псевдо-Мерлин рухнул на пол под оклики окружающих. Гермиона бросилась оттаскивать лучшего друга, повторяя как заведённая: — Гарри... Гарри... Гарри! — Ты охренел, Поттер?! — заорал Драко, как напружиненный бросаясь на обидчика. Но неожиданно Малфоя удержал... Нотт. А Блейз с потерянным видом пытался подняться на ноги, потирая больное место. Со второго раза получилось. — Ну что, снова чувствуешь себя засранцем? — выдал Гарри, поглаживая разбитые костяшки пальцев, и вздохнул с облегчением. Шок — примитивная мера, но выбора не осталось. — Да, спасибо, — ответил уязвлённый Забини, одёрнув Малфоя вместе с Ноттом. Панси виновато хлопала ресницами, не решаясь подойти к задетому в чувствах Блейзу. Неоколдованным он выглядел как загнанный, лишённый милосердия зверь. А Гарри на взводе шептал встревоженной Гермионе: — Ты не поняла? Правда не поняла? Забини... Сколопендра отпустила его. Это явно Империо. Она перешла черту, Гермиона, — он помрачнел. — И Азкабан, как видишь, не пугает. Плохи наши дела. Рона происходящее отрезвило: — Блин, я после пожалею об этом, — рычал он Гермионе. — И убью вас. Обоих. Потом, — он тёр виски, словно хотел проделать в них дыру. — И самому не верится в то, что я сейчас скажу, но уводи Малфоя отсюда! Любым способом. И немедленно. Мы так и не знаем, что это за гадина, а она уже оборзела! Рон задыхался. — Девчачий жест, да, Гарри? — бросил он другу, потому что тоже не слепой. — Непростительное, значит… Чего стоишь, Гермиона? — голос перешёл в полухрип. Она отказывалась верить в такого Рона. И где его злость, граничащая с психозом? Рон завёлся, скрываясь на крик: — Уводи этого ублюдка на хрен! Как хочешь, но уводи!.. Пока я его не пришиб. Сандра бросилась к Рону на шею, сознавая, что истинного гриффиндорца легко любить. Можно быть не самым умным человеком, не самым любящим парнем, но самым преданным другом. И правильно расставлять приоритеты. — Нарываешься? — выпалил Малфой, выцепив из типично-бестолковой речи «ублюдок». Он пятился назад. Точнее, его вытаскивали из опасной заварухи Нотт и Блейз, приводя в чувства: — Хватит, Драко, хватит... Не сегодня. Мордобой с Уизли — не лучшая альтернатива для кандидата на отчисление. А Гермиона не стала думать. Громоздить кучу вариантов. Она просто... побежала. К выходу. Всё дальше и дальше от бала. От друзей. От неизвестного врага. Но не от Малфоя. Потому что в тот момент, когда ноги коснулись порога разрушенной комнаты, Драко вцепился в её руку. Чёрным туманом он вылетел в окно, разбивая на осколки витражное стекло. И своё прошлое. ________________________ * В «Божественной комедии» Данте говорится о девяти кругах ада, причём один из кругов заполнен душами людей, некогда предававшихся необузданной страсти.