Андрогин

*** В легких застыл студеный пар, пестрящий рассыпчатыми частицами кислорода. Я поежился и разомкнул отяжелевшие сонные веки. Обнаружив себя скатившимся на пол, я приподнялся, потряс головой и медленно осмотрел окружающее пространство, разбирая реальность по кусочкам, как мозаику. Комната была погружена в состояние мирского покоя; открытое нараспашку окно впускало осеннюю свежесть в мой кров. Я вдохнул глубже и потер глаза. Несмотря на сквозняк, я не дрожал от холода – как оказалось, я был накрыт одеялом. И внезапно меня осенило, как кипятком ошпарило, – Брайан! Поспешно встав, чуть пошатываясь от резкого пробуждения, я уставился на кровать; она была пуста, а на простыне лежали аккуратно сложенные вещи, которые я одалживал своему гостю. Схватившись за волосы, я прокричал в пустоту уже сроднившееся с языком имя, в надежде, что андрогин где-то в квартире. Ответа не последовало, и тогда я побежал на кухню. И там его, как можно догадаться, не было. Вернувшись в коридор, я проверил входную дверь: она была захлопнута, но не закрыта. Ушел. Он ушел. Раздосадовано покачав головой, я пошел обратно на кухню и там сполз по стене на пол. Страшно предположить, что вообще может произойти с брюнетом в таком состоянии. Глупый. Глупый андрогин. Обреченно закрывая лицо ладонями, я сидел в зажатой позе и размышлял о случившемся. При мысли о том, что Брайан сейчас на улице, я содрогнулся от колких ощущений в душе. Понятия не имею, давно ли он ушел, но судя по часам, черная жирная стрелка давно перевалила за одиннадцать часов утра. А бежать на поиски парня по крупнейшему городу в штате Луизиана было более чем смехотворным решением. Потупив взгляд, я все-таки соизволил подняться и хотя бы поесть, чтобы окончательно не помешаться. Достал масло и сыр из холодильника и, перебазировавшись за стол, приступил к приготовлению скудных бутербродов. Под руку мне попалась какая-то бумажка, и я, не раздумывая, хотел выбросить шелестящий комок, но что-то меня остановило, и я машинально взглянул на маленький листик. «Спасибо, Стеф. Не ищи меня» – гласила кривая надпись (сразу видно, что у владельца почерка изрядно трясло руки) на белой бумажке. Глаза округлились, сердце нервно застрекотало; сжав листок, я швырнул его в угол и бездумно продолжил готовить заурядный завтрак. Отогнать от себя образ бледнолицего ворона не представлялось возможным; меня мучила…совесть? Именно она, родимая. Мне по-прежнему казалось, что я в ответе за Брайана, за его последующие шаги. Хотя, по сути, мы никем не приходились друг другу. И все же, гложущее чувство в груди не переставало меня коробить. После пресной трапезы я стал расхаживать кругами по квартире, иногда располагаясь на полу у окна и перебирая гитарные струны; круговорот мыслей не прекращал меня терзать. В запасе у меня находилась еще пара дней до выхода на работу, так что, любом случае, растрачивать время зря я не собирался. Намерения мои таковы: шататься до ночи по улицам и литрами поглощать любимый кофе – конечно, утрирую, но убивать время как-то все же надо. Я всячески избегал внутреннего голоса, который настоятельно рекомендовал не соваться во всякого рода передряги и не шляться где попало якобы в поисках андрогина. Но я противоречил сам себе, уверяя собственное сознание в том, что не планирую искать Брайана, а хочу лишь прогуляться. Не знаю, кого я обманываю, но идея фикс не давала мне покоя. Идея фикс – найти его. Помочь ему… *** Целый день, наворачивая круги по городу, я терялся в догадках, где может находиться андрогин. Я не мог позволить ему угробить себя, хотя бы потому, что своей помощью уже дал ему шанс на выздоровление. Опять же, в другой ситуации я запросто бы утверждал, что наркомана не спасти и никогда не вытащить из ямы грязи и замедленного самоубийства. Но самое странное знакомство в жизни дало мне понять нечто другое. Даже самую заядлую зависимость можно побороть, если будут на то силы и желание. И мне дико захотелось привить Брайану это стремление к истине – неопороченной, “не заснеженной” тропе. Если бы, конечно, это было так просто… Всепоглощающая грусть окончательно одолела меня, когда я, грея замерзшие ладони о пятый по счету бумажный стаканчик с кофе, устроился на мягком стуле в круглосуточном кафетерии перед панорамным окном и наблюдал за надвигающейся темнотой. Силуэты прохожих постепенно сливались в одно иссиня-черное пятно и размеренно плыли перед уставшими глазами. Сегодня мне не хотелось возвращаться домой, и я единогласно – и душой, и разумом – решил остаться до утра в кафе. Благо, в этом уютном заведении предусматривались всевозможные развлечения для стойких посетителей (книги, фильмы, видеоигры); так что, взяв с полки невысокого стеллажа сборник «Эмали и Камеи»*, я приземлился на свободное кресло в углу и заказал банановое какао. Листая стихотворение за стихотворением, я проникался искренностью и глубиной каждого слова Готье. Любовь к французской поэзии мне перепала от мамы; при жизни ее зачастую даже путали с француженкой, хотя в нашем роду не было никаких французских корней – вот до чего она любила, изучала, лелеяла все, что связано с Францией. Прах ее развеялся по ветру над Парижем: отец сделал этот символический шаг ради нее, истратив негласное состояние на экскурсию на Эйфелеву башню. Открыв страницу с одним из любимых стихов “Тоска на море”, я сладострастно вздохнул и принялся про себя проговаривать каждую строку наизусть. Внезапно, остановившись на третьем четверостишье, я замер – в одночасье смысл данного стихотворения оказался для меня иным:

«…Бледней, чем небо океана, Я уношусь в страну угля, Самоубийства и тумана — Убить себя, вот так, дремля!...»

Я нервно сглотнул, перечитывая эти строки раз за разом; самоубийство и туман, самоубийство и туман… За зрачками отчетливо показалась темная фигура, сбрасывающаяся с крыши. Захлопнув книгу и откинувшись на спинку кресла, я уставился в потолок, на котором висела лампа в японском стиле, приглушенно освещающая мое лицо. Ужас пробирал конечности, заставляя сердце дрожать; мысль о том, что Брайан вновь покусится на самого себя, не давала расслабиться. Мне не было плевать. Не. Было. Плевать. Расплатился я в два счета и кинулся на выход, мгновенно выскочив на прозябшую улицу. Народа практически не было: будничная ночь и сгустившаяся темень давали о себе знать. Но мне не надо было вставать в самую рань ради рабочей суеты, поэтому я настроился на продолжение начатого дела. Предположительно выстроив в голове схему мест, в которых мог оказаться брюнет, я первым делом помчался на ту самую крышу, где состоялась наша первая встреча. Увы, его там не оказалось, то ли к сожалению, то ли к счастью. И тогда я понесся через парк обратно на безлюдные улицы, шлепая по влажному от мелкого моросившего дождя асфальту, укутываясь по самый нос в вязаный шарф и щурясь от назойливого свечения, исходившего от фонарных столбов. Ума не приложу, что двигало мною в тот момент, но я свернул куда-то в одинокий переулок, абсолютно непримечательный, и в ускоренном темпе, сжимая руки в кулаки от холода в карманах, зашагал куда глаза глядят, – а глядели они в кромешную пустоту, не балующую ни единым просветом. Передо мной рассеивался пар, – достаточно тревожное дыхание выпускало изо рта тугие кольца туманной дымки – а глаза слезились от едких ветряных порывов. Осенняя ночь не щадила Новый Орлеан и меня, как одно из составляющих промерзлого города на данный момент; она подгоняла меня в спину, так и норовя пробраться под плотные ткани одежды. Прошло несколько минут моего ночного путешествия по закоулкам потерянных и обреченных прежде, чем мне удалось наткнуться на многочисленные голоса, скрывающиеся в ближайшей подворотне. Я удивился сам себе, как только уверенно ступил в безликое пространство, одухотворенное едва заметным огоньком на мусорном баке, возле которого толпилась кучка продрогших до нитки черных фигур. Голоса затихли, все еще затененные огнем силуэты обернулись на меня. Кто-то из них что-то прошептал, обращаясь ко всей шайке замерзших, и медленно приблизился ко мне. Только теперь я разглядел молодого мужчину, с сероватого оттенка кожей (а может, только в темноте мне его лицо показалось таким), который устремил на меня отнюдь не доброжелательный взгляд. - Ты кто такой? – откашлявшись, пренебрежительно спросил он; сиплый голос заставил поежиться от неприязни. Вдобавок ко всему от незнакомца разило спиртом и дешевыми сигаретами. По идее, давно надо было уносить отсюда ноги, не навязываться на неприятности, но мною все еще двигало неизвестное, предчувствие, что ли, которое подталкивало меня идти дальше, избирательно выискивая маршрут для моей заблудшей душонки. - Я…я ищу Брайана, – только и смог выдавить из себя. Губы уже наверняка посинели от мороза, а дрожащие слова так и повисли во влажном воздухе. Мужчина усмехнулся. - Молко, что ли? - Не…не знаю, у него…ч-черные волосы, – выпалил я, заикаясь и давясь словами. - Эй, Брайан, слышал? Тебя какой-то тип ищет, ха, – рассмеявшись, незнакомец отошел в сторону и помахал кому-то у “костра”. Сердце в пятки ушло от неожиданно накатившей смеси страха, усталости и…радости? Вдалеке зашевелилась чья-то очерченная фигура, плавно покачивающаяся из стороны в сторону. Я решился и продвинулся дальше, чтобы, наконец, встретиться лицом к лицу с тем, кого только что позвал нелицеприятный человек. Мало ли, сколько парней по имени Брайан в округе обитает. Вплотную подойдя к кучке непонятных людей, отвращенные взоры которых были нацелены на меня, я не увидел того, кого искал. Ко мне подошел не Брайан, а другой, высокорослый, лицо которого было спрятано в капюшон, парень. Он максимально близко встал рядом со мной и пьяным тоном прошептал, что знает, где тот, кого я ищу. Естественно, мне ничего не оставалось, как проследовать за ним. Парень, придерживая меня за рукав, завел меня чуть дальше к кирпичной стене заброшенного здания, в котором располагалась небольшая арка. Он махнул в сторону черной дыры в стене: - Он там, только сейчас он тебя не услышит, ха-ха, – захохотав, он “ободряюще” хлопнул меня по руке и удалился. Я в ужасе шагнул в темноту и опустился на колени, наплевав на сырость и грязь. Раскинув руки и запрокинув голову, Брайан сидел на асфальте, прислонившись к кирпичной поверхности. В правой руке его красовался шприц, наполненный кровью; глаза брюнета были открыты, но не двигались, пронзая определенную в вышине точку. Блаженная улыбка застыла на его губах. В тот миг мое сознание перевернулось, руки задрожали уже не от холода, а от потерянной надежды. На глаза навернулись слезы, а в груди начала разрастаться дыра от боли. Такая отчаянная боль, когда ты видишь небезразличного тебе человека в потерянном, удручающем состоянии, и не имеешь возможности помочь. Глупый, глупый андрогин… --- * Теофиль Готье «Эмали и Камеи» (сборник стихов)