Андрогин

Калейдоскоп подавленных мыслей всех оттенков блуждал по закромам мозга, вплетаясь в воспаленные извилины, путаясь в склизких прериях. Тени стервятников бросались в глаза, пыльцой застилающие сетчатку. Своими когтями они готовились атаковать накаченного смехотворной порцией наркотика, граммы которой способны убить, парня, привалившегося к холодному камню спиной. Словно он мчался наперегонки со смертью, заставляя кровь в венах искриться и окрашиваться в более густой оттенок. Его кровь как керосин – стоит поджечь, и вспыхнет синее пламя, смертельное, ядовитое. Улыбка на его сухих губах расплылась по краям. Ему что-то снилось, вернее, представлялось, – вряд ли наркотический трип можно клеймить сном. Стеклянный взгляд, расширенные донельзя зрачки, как черный пепел разразившейся лавы, прожигали ледяной пар ночного воздуха с примесями аромата мокрого асфальта. Кисть его дернулась, и шприц выпал из руки, шумно целуя твердую грунтовую поверхность. Капля крови с иглы попала в грязевую лужу, рассеивая микробы и яд. Его кровь заражена. Его разум затуманен. Его ухмылка игрива. Мой слух обострился, давая услышать, как багровые брызги ударяются о землю, и этот пронзительный звук эхом раздался в пустом пространстве арки. К горлу подступил тугой комок; я сглотнул, пытаясь подавить рвотный рефлекс. Колени мои продрогли, миллиметр за миллиметром промокая в вязкой слякоти. Я тонул в непреодолимом отчаянии, не спуская глаз с него. И когда здравое сознание начало постепенно возвращаться ко мне, я сморгнул подступившие крупные слезинки и прокашлялся, – функция слуха нормализовалась, позволяя мне улавливать звучание реальности, без доли дымчатой сетки. Схватил его за руку, за ту, которая непозволительно грубо была обезображена; мои пальцы онемели от холода, исходившего от бледной, как у трупа, кожи андрогина. Он покачнул головой, что-то пробормотав, кусая и без того разодранные в кровь и обветренные губы. - Брайан, Б-Брайан… – подавляя слезоточивые видения, прохрипел я. Брюнет промычал неясное словосочетание и резко устремил взгляд на меня, помутневший и угнетенный; зрачки своей непроглядной чернотой завуалировали яркость радужки его глаз. Он старался сфокусироваться на моем лице, но тщетно, – бешеное движение зрачков непоколебимо отводило его от знакомого лика; к тому же, тусклые просветы от одиноко стоящего неисправного фонаря вне арки не имели никакого толку – световые частицы мерцали, но эффект был плачевным. Поэтому Брайан, скорее всего, вовсе не соображал, кто перед ним находится. Я вглядывался в его глаза, стараясь все же отыскать с ним зрительный контакт, но никак не удавалось совершить этого; руку его я не выпускал, сжимая его пальцы в ладонях, так крепко, как будто он вот-вот готов был ускользнуть от меня. Позади меня послышались нездоровые смешки и назойливый галдеж – дружки андрогина оживились. Мне стало не по себе; во-первых, от озноба, во-вторых, от недоброжелательных выкриков в мою сторону. Обернувшись, я заметил две приближающиеся фантомные фигуры. - Чувак, ты лучше оставь его, он обдолбанный, – прохрипел достаточно молодой парень, как мне показала блеклая фонарная полоса, задевающая часть его лица. - Но если ты хочешь его трахнуть в таком виде, то сделаем скидку, – раздался второй, более огрубевший голос, плавно переливаясь в похабный смех. Выпустив из цепких объятий руку Брайана, я молниеносно поднялся с промозглой земли и, собрав всю злость в кулак, отвесил неслабый удар обладателю грубого голоса, который незамедлительно отпрянул от меня и сплюнул кровь себе под ноги. Второй нелицеприятный кадр – теперь он стоял прямо в скудных лучах ночного “маяка” – испуганно покосился на меня и сразу же отступил назад. Какие же слабые они, наркоманы. - Эй, парень, ладно-ладно, остынь, – проговорил “пострадавший”, приняв жалкое поражение. Друг его тем временем успел добежать до шайки у мусорного бака. – Не знал, что у Молко друзья водятся, – добавил он, притворно пытаясь перейти со мной на дружеский лад. - Теперь знаешь, – процедил сквозь зубы я и свирепым взором дал понять, чтоб тот проваливал к своей кучке дегенератов. Незнакомец недовольно хмыкнул и ушел прочь. Я же вновь приземлился на колени и взял андрогина за руку. Он прикрыл глаза и что-то блаженно промурлыкал, но внезапно, разлепив веки, повернулся ко мне, чуть отдаляясь от стены, и прорычал заплетающимся языком то, что заставило мое сердце скорчиться от боли: - У-убирайся, Стеф. Я п-просил… меня не и-искать. Пальцы его легко выскользнули из моих ладоней, а строгий взор, все еще плутающий в пространстве, заявлял о серьезности его тона. Смысла спорить и пререкаться не было. Видимо, слишком самонадеянно было полагать, что Брайан послушает меня и примет помощь. Ноги сами понесли меня прочь от этого захудалого места. Даже оглядываться не стал – просто ускоренным шагом побрел дальше. Сдавленный смех вперемешку со всхлипами раздавался сзади, но относился он точно не ко мне. *** Когда впустую растрачиваешь ночь, грузными шагами меряя пустынные улицы, на душе сильнее прежнего скребутся кошки, – особенно после гиблого разочарования потерянной надежды. Руки по карманам, шарф натянут до носа, а колени все еще зудят от продолжительного соприкосновения с ребристым камнем. Ветер прыскает в меня своими тщеславными ругательствами в виде промерзших до нитки крупинок воздуха, благодаря чему я до боли щурюсь, пряча глазные яблоки от острого дуновения. В голове непрестанно мелькает фраза: «Есть масса способов совершить самоубийство без смерти как таковой».* Именно эти слова мне хочется адресовать андрогину, глупому андрогину, который всеми возможными способами убивает себя, не обращаясь при этом к летальному исходу, но лавируя на границе между глубокой пропастью и светлой высью. Собственноручно уничтожает себя, давясь ошметками крови и застывшего порошка, пропуская через себя граммы ядовитых смесей, уничижающих его внутренности. Вот так идешь себе, пробираясь сквозь темноту, идешь, оставляя позади себя того, чье имя за столь короткое время осело на дне сознания, чье имя выгравировано на височной доли мозга. Идешь и знаешь, что ему плевать. Идешь и знаешь, что никак не можешь помочь, разве что силком тащить в реабилитационный центр. Какого черта я вообще все еще пекусь о нем? По барабанным перепонкам до сих пор ломано бьют его последние слова – «Убирайся, Стеф». Убирайся… Надо жить дальше. Надо оставить его. Надо убраться. *** Домой вернулся около трех часов ночи. Мертвая тишина озарила мое душевное беспокойство, и я, скинув с себя грязную одежду, схватил в охапку гитару и провел ладонью по грифу, скрестив пальцы в нужной позиции. Единственное, чего мне хотелось – почувствовать ноты, поиграть с ритмом; дабы отвлечься от гнетущих раздумий. Аккорд за аккордом, и образовывалась полноценная мелодия, ласкающая слух, пробирающаяся в самую сердцевину души, разума и тела. Тонкие струны трепетали от порхающих движений пальцев, согревая пустоту теплыми красками. Сон постепенно скрещивался с реальностью, тем самым заставляя пальцы заплетаться и ломать верные риффы. Я так и отключился на ковре, на пару с родным инструментом. *** Над головой пролетала стая смольных воронов, заполоняющих небо насыщенным цветом сажи. Тучи сгущались с неимоверной скоростью, но дождя не последовало. Я взмахнул руками, пытаясь вспарить над землей, но вместо этого свалился в траву и обжег обо что-то руки. Опустив взгляд, я понял, в чем дело: травинки скоропостижно сгорали дотла, оставляя за собой лишь мелкие намеки на живую субстанцию – пепел покрыл землю, кусочки угля сыпались откуда-то сверху. Резко конечности мои наполнились ватой, а во рту пересохло, до боли терзая горло. Передо мной появился он. Вожак стаи воронов. Андрогин. Он смотрел на меня и злобно смеялся, сжимая в руках шприц, – вскоре иголок стало гораздо больше, словно в мультимедийном фокусе, и они падали из его рук на выцветшую землю, выгоревшую и изрытую кротами. - Убирайся, – твердил он, приближаясь ко мне. - Убирайся, – вторило эхо. Я пытался отползти назад, но никак не получалось – слишком тяжело давалось каждое лишнее движение. - Убирайся, убирайся, убирайся! Взрыв. Хлопок. Щелчок. Ехидный смех. Я проснулся, дрожащий и пораженный. Это всего лишь сон. Мне стоит забыть о Брайане раз и навсегда, иначе я свихнусь от таких “радужных” сновидений. Убирайся… --- * Чак Паланик "Дневник"