«Help me if you can, I'm feeling down And I do appreciate you being 'round Help me get my feet back on the ground Won't you please, please help me!»
*** С того момента, как я в последний раз видел андрогина, прошло шесть дней. Шесть долгих, мучительных, ничем не примечательных дней. Если бы не музыкальная школа, я бы сошел с ума от монотонности происходящего. Чем больше я пытался абстрагироваться от реальности, тем самым затмить мысли о Брайане, тем сильнее сжимало грудную клетку от боли и недосказанности. Между нами осталась невидимая нить из несказанных слов; но, к несчастью, она с треском порвалась. Ему не нужно было мое присутствие, ему требовалась лишь очередная доза внутривенного “спасителя”. Непрестанно шесть ночей подряд мне снились кошмары при участии черного ворона – Брайана. Его появление сопровождалось шипением гремучей змеи, которая то и дело собиралась накинуться на меня и впрыснуть под кожу смертоносную жидкость. Полагаю, змея была посланником Яда. Того самого Яда, который циркулирует по крови андрогина, рассылая натертые горечью стрелы по каждой незащищенной клетке организма. Во сне он и меня пытался заразить. Но мне удавалось вовремя вырываться из цепких лап сновидения и нестись в ванную для принятия успокоительного. Банально звучит, но чем больше я затмевал его образ всевозможными способами, тем устойчивее он заседал в черепной коробке. Меня до сих пор ни в какую не отпускала эта ситуация с андрогином. Та встреча на крыше все еще казалась мне особенной, погнавшей мое мировоззрение по иному течению. Но, в силу обстоятельств, мне приходилось мириться с отсутствием возможности разобраться во всем до конца, потому как я понятия не имел, где находится Брайан, как он и что с ним. Он, кажется, ясно дал понять, что меняться не собирается. А заставлять человека ни к чему. Дни тянулись один за другим; я силился преодолеть рутинную меланхолию, как-то разнообразить свою жизнь. Порции кофе увеличивались, а посиделки на той самой крыше становились обыденным завершением рабочего дня, – теперь я посещал родное место уже не только по выходным, как было раньше, но и по будням, как будто целенаправленно нарывался на встречу с кем-то… И, конечно же, препираясь и переча самому себе, я всячески отрицал это. Всего лишь прихожу на крышу и пью кофе, отрешенно наблюдая за медленным движением облаков. Всего лишь…бесцельно… Вот, снова. Снова плетусь к панельной многоэтажке, чтобы достичь желаемой цели – забраться на крышу и приткнуться к каменному выступу, согревая руки и желудок n-ным по счету стаканчиком кофе. Воздух настолько холодный, пропитанный запахом инея, настолько приторный, что, подступая к горлу, заставляет связки содрогаться в сухом кашле. Дразнящий волосы и ресницы ветер с силой атакует, борясь с моим шарфом, который я насильно пытаюсь обмотать вокруг шеи одной рукой. Удары горячей жидкости о края пластмассовой емкости сопровождают мой путь. Приземлившись на не менее прохладную поверхность, чем температура моего тела, я шумно выдохнул и резко вобрал в себя губами леденящий пар. Солнце уже садилось, окрашивая линию горизонта в причудливый розоватый оттенок, греющий душу своей насыщенностью. На моем лице застыла мертвая улыбка, – по моим ощущениям я называл ее именно так, несмотря на то, что не имел представления, как выгляжу со стороны. Я привык к тому, что мысли о Брайане хранились где-то на задворках моего сознания, но все же хранились, периодически всплывая четкими очертаниями перед глазами. Прошло не так много, но в то же время – целая вечность. И все это так отпечаталось под коркой головного мозга, что я уже не соображал, зачем вообще и почему я связался с андрогином, чей фантом теперь мучает меня по ночам. Мысли притягиваются, мысли материальны. И? Кажется, мои желания имеют силу сбываться, хоть я и неосознанно вышивал лик брюнета в своих философских размышлениях. Дежа вю? Сон? Может, я и вправду сплю сейчас…? Можете покрутить у виска пальцем, назвать меня сумасшедшим, но я вновь встретился с ним. Это все в моей голове. Не стоит верить глазам. Но, нет же. Брайан собственной персоной появился на крыше, так же неожиданно и феерично (если судить по его готическому облачению), как в первый раз. И опять он не видит меня, не поворачивается в мою сторону, скрытый в своей оболочке, закрытый от мира. Пальцы мои разжимаются, и из рук выскальзывает стакан. Слух обостряется, и я различаю шум, исходящий снизу, – брызги кофейно-молочного цвета разлетаются во все стороны, прямо мне под ноги. Замедленная съемка. Черно-белые кадры сменяются разводами сепии, отражающиеся глубоко в сетчатке глаза. Его лицо моментально реагирует на движение сбоку, и эта картина позволяет мне разглядеть испуг в его затуманенных – даже с такого расстояния ясно, что он нетрезв, наркотически опьянен – глазах. Как по сценарию нелепой трагикомедии, мы застыли на своих местах и не можем ступить навстречу друг к другу. Все заплыло такой туманной пленкой; я еле различаю реальные нотки, андрогин похоже удивлен не меньше. Руки его болтаются вдоль туловища, а смольные волосы развеваются на ветру, скрывая за тонкими прядками глаза. В ушах гудит, ноги не слушаются, – я не знаю, что делать. Отчего появление его так сказывается на мне? Так зверски заклокотало под ребрами. «Убирайся…» – гул нарастает, шипение змеи становится громче. - Стеф…? – его хриплый голос резанул по ушам, возвращая меня из иллюзорного мира в мир насущный. Он сдается. Падает на колени и сдается. Из его уст вырываются обрывки каких-то фраз, сопровождаемые отчаянными терзаниями волос руками. Он откидывает голову назад и кричит, раскинув руки. Срываюсь с места и приближаюсь к Брайану. Сажусь рядом с ним и начинаю трясти его за плечи, чтобы привести в себя. Желание помочь…возрождается? Мы так и сидим на крыше, в надежде совладать с нахлынувшими эмоциями, непонятными нам обоим, под открытым небом, которое оберегает нас наступившей теменью. Я прижимаю Брайана к себе, успокаивающе поглаживая спину; он трясется в моих руках, но не плачет, стойко выдерживая творящийся внутри хаос. - Зачем ты здесь? Его вопрос, который он выдыхает куда-то в область моей груди, повисает на ветряных качелях, доносящийся до меня все четче и четче, заставляя на долю секунды отстраниться от хрупкого тела. - Я наблюдал за закатом, – коротко отвечаю, безучастно вглядываясь в ночную пустоту. Когда ты что-то говоришь, твои же слова эхом раздаются в голове, как бы давая понять смысл сказанного, перетекают на языке не один раз, до тошноты заседая в горле. И так продолжается до тех пор, пока твой собеседник не спасет тебя от рвотных позывов от собственной фразы. Молчание становилось бесконечно долгим. Или мне только казалось, что так. Или…так оно и было. Но андрогин не произносил больше ни слова. - Пойдем отсюда, – на этот раз я сам себя спас. - Куда? – тон его не выражал неприязни и даже удивления, – это больше походило на всепоглощающую тоску, безысходность, смирение, годами хранившиеся за зубами. - Куда угодно, но подальше отсюда. Нам стоит поговорить, – моя фраза была завершающей. Брюнет неспешно вырвался из моих слабых объятий и поднялся на ноги, отряхнув штаны. Не сговариваясь, мы вмиг развернулись и последовали к лестнице, ведущей на безопасную высоту. Что я делаю?... Нам действительно стоит поговорить. Сердце мое с каплей облегчения стало биться чаще, узнав о том, что Брайан хотя бы жив. Хоть от наркотиков он не избавился, судя по его зрачкам, но факт того, что он не “откинулся” в том злосчастном переулке, немного успокаивает. Help…help…I need somebody…9.
1 мая 2014 г. в 00:47
***
- Мистер Олсдал, мистер Олсдал, а какую песню Вы сегодня нам споете? – круглолицая девчушка с рыжими кудряшками и темно-зелеными глазами трясла меня за рукав, пока я сидел за столом в классе, перебирая страницы книги аккордов. Алана Маклоуренс. Одна из моих самых любимых учениц. Ей всего десять лет, но она уже такая голосистая и способная, – чудо!
Каждый урок детей из младшей группы я обучал различным стилям и приемам игры на гитаре, а также частенько исполнял им известные композиции, чтобы учились воспринимать ноты на слух – это была их любимейшая часть занятия. Дети на лету схватывали то, что я им рассказывал об инструменте, и уже некоторые из них с легкостью владели простыми аккордами. На дом я им задавал отработку аккордов, запоминание ритмических рисунков и повторение материала, пройденного за полтора часа нашего урока. Небольшая нагрузка плодотворно сказывалась на учениках, так что они с удовольствием и нетерпением ожидали встречи со мной, да и родители на собрании высказывались о моих преподавательских талантах исключительно положительно.
А подростковую группу я призывал уже к более сложным вещам: умение настраивать гитару, работа над соединением аккордов, а также над ритмом в мелодиях; изучение баррэ, переборов и “квадратов”. Более того, я обучал их игре не только на акустической, но и на электрогитаре. Ребята быстро усваивали азы, перенимая лучшие качества заядлых гитаристов. Мой любимый “гибсон” покоился дома, а в школе у меня была целая коллекция, состоящая из трех акустических и двух электрогитар, предназначенных для преподавания и демонстрации на курсах. Подростки, как и дети, радостно посещали музыкальную школу, внимательно слушая мои лекции, а затем упоительно храня в объятиях изящный инструмент на практических занятиях.
Я попросту наслаждался своей работой, ведь это было действительно то, что мне нравилось, то, ради чего стоило жить; а самые честные и искренние эмоции детей – непередаваемое чувство! Будто я был Дьюи Финном из «Школы Рока». По крайней мере, мне импонировало думать именно так: я подталкиваю юных дарований к светлому будущему в музыкальной среде и надеюсь, что они добьются высот в этой сфере, а не скатятся на тропу войны серых безликих масс.
Остановившись на странице с примером песни The Beatles “Help!”, я обратил взгляд на девочку и с улыбкой произнес: «Сегодня буду петь старых-добрых “битлов”, Алана. Думаю, ты легко научишься исполнять эту песню. У ливерпульской четверки довольно незатейливая техника игры».
Рыжая малышка захлопала в ладоши и помчалась на свое место с огоньком в глазах. Только сейчас, выйдя из своеобразного транса, я заметил, что дети уже расселись по кругу на цветные пятнистые стулья – интерьер, соответствующий приятному настроению, придумывал я с преподавательницей по вокалу – и выжидающе сверкают в мою сторону своими любопытными гримасами.
Поприветствовав учеников, – по заведенной традиции сказать “здравствуйте, мистер Олсдал” означало схватить в руки гитары и пробренчать любой аккорд, кто какой мог – я принялся расхаживать по помещению и повествовать о предстоящих на урок планах. Ученики внимали каждому моему слову и успевали оживленно перешептываться между собой; заметив хитрющую улыбку на губах Аланы, я понял, о чем это они шептались, – девочка успела кинуть “сплетню”, какую песню я буду петь в конце урока. Мне ничего не оставалось, как покачать головой и ответить рыжей болтушке улыбкой.
Занятие тянулось медленно, давая каждому присутствующему проникнуться атмосферой тепла и музыки, не позволяя никуда торопиться, не давая пустым мыслям забираться в голову. Что удивительно, так это действительно факт того, что во время урока я забывал обо всем, расслаблялся душой и телом, наполняясь музыкой. Ничем больше, кроме музыки. Такая интенсивная каждодневная терапия в виде рабочих часов, казавшихся для меня лучшими мгновениями жизни, спасала от безысходности реальной ситуации.
Наконец, наступила излюбленная ребятами часть урока – песня дяди Стефана (да-да, порой, забывая о всяких формальностях, они называли меня именно так, по-детски задорно и безобидно).
Не знаю, почему мой выбор пал именно на это произведение Beatles, но я неосознанно остановился на нем, не предполагая, как, по иронии судьбы, слова припева подойдут мне сейчас…