Андрогин

Ароматные песчинки корицы пробивались сквозь защитную слизистую оболочку, щекоча волосками заднюю стенку носа, заставляя громкие чихи вырываться из-за зубов и разноситься по сторонам со скоростью света. Кончики пальцев онемели, а по телу врассыпную носились мурашки. Озлобленные лучи воскресного солнца просачивались через жалюзи, задевая радужки глаз, – отчего морщинка отчетливее проступала на переносице. Ладони мои трепетали от осязательной памяти – тонкая кожа все еще хранила тепло, исходящее из груди чужого человека, а прозрачные вены пульсировали под линией жизни на руке. В ушах звенела утренняя трель птиц; а кофейный океан обдавал легкие теплым паром и омывал стенки желудка молочной жидкостью. – Не против, если я покурю здесь? Холодное дыхание долетело до моего уха и попало на щеку. Я поежился от неожиданного беспокойства и поставил кружку на деревянную поверхность, переключаясь на созерцание своих рук – я выставил перед собой ладони и очерчивал взглядом внутренние их стороны, теряясь в раздумьях о ночном объятии с ним. Я просто прижал его к себе и уткнулся носом в смольную влажную гриву, успокаивая нас обоих. – Стеф? – слегка трясет меня за плечо и щелкает пальцами. Даже при соприкосновении его кожи с тканью моей футболки ощущаю неистребимую дрожь, которая срослась с его организмом. – А, прости, – разворачиваюсь и оказываюсь один на один с его серо-зелеными зрачками… расширенными. – Кури, конечно, – одобрительно киваю и жестом приглашаю его устроиться на рядом стоящем стуле. Прошептав что-то неясное, андрогин уселся за стол и положил перед собой руки, в кулаках которых были зажаты пачка сигарет и зажигалка. Брайан, искусно прикурив, женственно удержал сигарету меж пальцев – чтобы убрать испорченное средство добывания огня в мятый сверток со стертыми надписями о раке легких – и приложил фильтр к губам. Он был смертельно бледен, еще бледнее прежнего, а губы, казалось, покрыты инеем. Его губы шевелились, но я не различал звуков и слов, словно он выпускал из уст невидимые фразы, неприемлемые для разговора, – уж тем более для печати. Я думал о том, как чертовски зябко в квартире, а хладное свечение брюнета разительно подталкивало к подобным мыслям. Кажется, я даже не слышал, когда он успел встать; сам же проснулся часа через четыре после того, как мы уместились в комнате – я лег на пол, а гость – на кровать – и заснули. Это была весьма странная ночь. Без кошмаров. Без лихорадочной одышки. Без тревоги. Я устремил взор на лицо парня, мысленно перебирая его черные прядки, спадающие по щекам, которые он наматывал на палец точно так же, как лианы накручиваются на плетевидные ветви. Затяжки были короткими, и терпкий дым высвобождался из его рта, поднимаясь ввысь в кольцевидной форме. Белая футболка спадала с его плеча, оголяя острые косточки и плавный изгиб ключиц. – Как тебе спалось? – интересуюсь я и поднимаюсь с места, чтобы налить ему кофе. С верхней полки шкафчика достаю большую кружку с рисунком далматинца и двигаюсь обратно – чайник стоит на краю стола и дожидается полного опустошения. Молчание бьет по барабанным перепонкам, лишь изредка наполняя пространство грузным дыханием, выпускающим табачный дым. Молчит… думает. – Так странно, – выдыхает никотиновый пар и тушит окурок о краешек сигаретной пачки. – Странно слышать этот вопрос, – нервно теребит заусенцы на пальцах и облизывает губы, смачивая слюной трещинки. – Не знаю, можно ли назвать мои сны теми снами, которые подразумеваешь ты, но все же… – резко откашливается и глубоко вздыхает. – Все же сегодня спалось куда лучше, нежели в постели очередного извращенца, – поджимает губы и выдавливает подобие ухмылки. Мои колени дрожат от озноба, к горлу подступает рвотная отрыжка от кофеина. Наливаю Брайану кофе и сажусь на место. Он тянется своими трясущимися руками за кружкой – и я успеваю заметить выпирающие маленькие кости на его запястьях. Анорексичная худоба. Глупый… глупый андрогин. – Тебе снится что-нибудь, Брайан? – мне хотелось раскрепостить обстановку и не дать парню растаять на глазах. Хоть он и говорил со мной, в его голосе по-прежнему превалировал холодок таинственности. – Если галлюцинации и наркотический бред считаются сновидениями, то сегодня я видел цветные вспышки, маячащие перед носом, зовущие за собой в море, после чего слышал игру на скрипке и ощущал дуновение ветра на коже, – с долей издевки поделился со мной он и отпил пару глотков из кружки. – Но, знаешь, самой частой гостьей моих снов является Смерть. Судороги одолели мои икры и щиколотки – пришлось совершить ряд непроизвольных движений, чтобы избавиться от далеко не приятного ощущения; всему виной холод. Холод, который просачивается сквозь оконные щели, холод, который окаймляет ауру брюнета и передается мне. Его ответ про сны меня не просто насторожил, но и изрядно напугал. Глаза андрогина следили за пылинками, струящимися в воздухе и купающимися в солнечных прослойках утра. Грудь его равномерно поднималась и опускалась, выдавливая хриплые вдохи и выдохи; а пальцы удерживали емкость, наполненную горячим напитком – он постукивал тремя ноготками по фарфору, и облупливающаяся краска лака трескалась от ударов еще больше. – Как ты… себя чувствуешь? – не понимаю, зачем вслух произношу эту нелепость. Спросить зависимого человека о самочувствии равносильно тому, как если задать этот вопрос человеку, лежащему на операционном столе. Его уста разразились смехом, как раскаты грома над побережьем моря. Я слышал треск волн при встрече с шипящим песком, – так и хотелось закрыть уши и притвориться маленьким ребенком, не смыслящим в жизни ничего, кроме лучезарной улыбки мамы. Смех Брайана был несколько озадаченным, словно вопрошал о сути происходящего. Нотки печали поблескивали в его миндалевидных глазах; руки с раздражением опустили кружку кофе на стол. Он смеялся громко, оголяя кромку верхних зубов, периодически поднося ладони к лицу, чтобы прикрыть смехотворные гримасы. Андрогин, он был похож на мотылька, который заворожен светом – светом в обличии наркотической дозы. Свет привлекает его все больше и больше, как любого другого зависимого, – но он попросту не в силах остановиться. И это не на физическом уровне. Отнюдь. Это в голове. Чем больше у наркомана наркотика в руках, тем в большем количестве он его принимает, тем ближе он становится к смерти. Делаю глоток уже остывшей субстанции; обдает прохладой язык и пробирается внутрь, сталкиваясь с бушующим потоком желудочного сока. Эхо утихает. Брайан снова принимается отбивать пальцами неведанный ритм, оставив меня без ответа. Смех, испещренный отчаянием и злобой, сказал больше, чем поведал бы мне острый язык его владельца. Отворачивается от меня и устремляет взгляд благородного ворона в окно. У меня в груди зияет дыра, и я обреченно качаю головой, выдумывая слова, строя паззлы. И внезапно я поднимаю глаза и слежу за направлением взора Брайана. Все то же окно. Но теперь я увидел совершенно небывалые оттенки солнца. Озарение. Еле ощутимо касаюсь его дрожащей руки и практически шепотом произношу: – Не хочешь прогуляться? Он вздрагивает, но не поворачивается, продолжая прожигать взглядом стекло. Его дыхание учащается. Скольжу пальцами к его запястью и чувствую пульс. – Не отказался бы. Его резкий ответ как хлопок взрывается в духоте из пыли и солнечных бликов. Моя рука на его руке. – Пойдем, я покажу тебе одно место. Тебе понравится, – отпустив его, я поднимаюсь и выхожу из кухни. Слышу тихие неторопливые шажки босых ног – он покорно следует за моей тенью.