Wild

Это слово даже на вкус очень странное. Незнакомое. Не скрипит на зубах песком приличий, но вызывает приятную дрожь запрета. Оно приклеивается как-то неосознанно и, ещё не зная, что оно означает, Ганнибал чётко понимает: это про него. Это странное слово «социопат». «Псих». Он знает: это не одно и то же. Оба вида проводят свои дни за решёткой. Решётка для психов – из металла. Она холодная, пахнет сталью и солью, как кровь. На ней можно виснуть, драть её зубами и тянуть сквозь прутья тощие руки. Есть какая-то невыразимая прелесть в том, что ты признанный обществом псих: тебе можно всё – только не сбежать. Решётка для социопатов значительно ближе. Она вдавливается в клеть рёбер, мешает дышать, плетёт обжигающим холодом свою сетку. Она состоит из жёсткого самоконтроля, стального каната и защитных механизмов. И иной раз ему кажется, что лучше бы он был психом… висел на решётке, скалился санитарам, притворялся хорошим и глотал разноцветные пилюли. Одно «НО»: психи быстро «заканчиваются». Или не заканчиваются, а «заканчивают» их. Социопаты долговечнее. Они более совершенная ступень преступника, они осторожны и внимательны. И они… свободны. Ганнибалу хочется кричать об этом, хочется написать на стене напротив входа, желательно, чем-то красным, несмываемым… Он хочет, чтобы и остальные осознали эту разницу, и кажется странным, что никто не видит, не ПОНИМАЕТ этого. Ганнибал думает об этом непозволительно много. В минуты скуки, ожидания, когда накатывает ощущение бессмысленности всего этого… обводя взглядом заполненный старшеклассниками коридор, он обрисовывает «это»: Энди Скотта, скотину-спортсмена в красной кофте чемпиона, шлюху по призванию Анжелу, препода по английскому, у которого ладони пропахли похотью. Всё кажется бессмысленным, и хочется уже встать посреди коридора и крикнуть: «Я псих. Социопат. Вяжите меня». А ещё убивать хочется. Очень сильно, ломка посильнее наркоманской будет. Сильный толчок в плечо – Мари Свонсон сбивчиво извиняется и, прижимая конспекты к груди, торопливо идёт дальше. Она не грубиянка – просто вслед уже доносятся глумливые смешки: Энди и его друзья уже выбрали жертву нового сезона. Ганнибал смотрит ей вслед: каштановые волосы, красные от смущения кончики ушей, сгорбленные плечи. В прошлом году такой была Вики Смит, в этом году она перевелась. Не просто так перевелась. Мари выглядит хрупкой. И Ганнибалу кажется, что лучше он сам её убьёт. Быстро, она ничего не почувствует. Это почти сострадание. Лучше так, чем как с Вики Смит. Конечно, она не призналась, никому ведь не призналась, но каким-то образом об отвратительных подробностях – мужская раздевалка, пятеро ублюдков, много алкоголя, синяки и ссадины у неё на коленях - узнали все. Что-то меняется. У перемен нет вкуса, просто однажды приходит понимание: вот оно! Щелчок, вспышка, резкий звук, заставляющий инстинкты визжать – вот как это происходит. - Что ты думаешь об этом? Габриэль парализует его одним только своим присутствием. Он вздрагивает крупной дрожью. Габриэль касается его едва-едва, указывает куда-то взглядом, Ганнибал тянется следом. Из головы вылетают все мысли о Вики и Мари. Ганнибал чуть поворачивает голову в сторону и смотрит на стайку хихикающих девчонок из группы поддержки. Они отвратительно похожи, особенно улыбки: сплошь кокетство и патока. Анжела Брант прислоняется к шкафчику плечом и наматывает на палец длинный крашеный локон. У неё повадки вульгарной шлюхи, однако Эндрю Скотта это не смущает, а скорее радует. Он улыбается ей с предвкушением, он знает, чего хочет. Эта картина отвратительна. Кишащий червями труп менее омерзителен, чем сальные руки Эндрю. Габриэль смотрит на Эндрю, именно на Эндрю, а Ганнибал наблюдает за ним. - Нет, - произносит он едва слышно, кивает, как старому знакомому, и уходит. *** Спустя шесть месяцев Ганнибал оставляет своё наивное желание убить Габриэля. Нет, это очень привлекательная идея, заманчивая даже, но совершенно невыполнимая. Чисто потому, что мистер Эванс знает толк во всех этих желаниях. Ганнибал долго не решался с ним заговорить. Казалось, тем так много, а на единственно-интересную – непреложное табу молчания. Он просто смотрел, всегда, везде, вслед этому спокойному и холодному, как лезвие скальпеля, подростку. Они сидят в библиотеке, за разными столами, конечно. Ганнибал просто не может отвести взгляда от сосредоточенного профиля и меланхолично представляет, каково это: иметь в своём распоряжении пока ещё живого и тёплого, привязанного к столу, в сознании… - Может, хватит так на меня смотреть? – спрашивает вдруг негромко Габриэль. Мгновенная реакция – опустить голову – не приходит. До заторможенного горячечными мечтами мозга с трудом доходит: его поймали за бессовестным подглядыванием. - Не хотел отвлекать, но тяжело сосредоточиться на трудах античных философов под этим тяжёлым, убийственным взглядом. - Извини, - вот то, что может ответить Ганнибал перед тем как опустить голову. Убийственный… какой интересный подбор лексики. *** - Несчастен. Не потому что похож на меня и не потому, что не можешь удовлетворить свою нужду. То, КАК он произносит это слово «нужда», заставляет Ганнибала думать о многих странных вещах. - Твой грех – себялюбие, Ганнибал. Для меня это очень странно, но и заманчиво тоже, видеть, что в смерти тебя пугает не боль, не неизвестность, и не Геенна Огненная, в которой мы, несомненно, окажемся когда-нибудь, но угасание. Угасание ума, воли. Ты мнишь себя важным для мира в той степени, в какой важны для тебя гении прошлого. Очень тщеславно, Ганнибал. Мне нравится. У него английский акцент и приятная улыбка. Ганнибал хочет спросить, а какой его главный грех, но не решается. Кажется, он догадывается. Кажется, он… не хочет знать. *** Мари по-прежнему натыкается на людей. Крайне невнимательная девочка, постоянно извиняется. Тем, что ей ещё есть чем извиняться, она должна быть благодарна Габриэлю. Эндрю Скотт – ублюдок. Это все знают. Но теперь это неопасный ублюдок, спасибо Габриэлю. Ганнибал знает: его воля, и Эндрю стал бы неопасным МЁРТВЫМ ублюдком, так было бы проще. Но Крис-с-с-с-с… мм, Габриэль Кристофер сказал «нет». Он сказал: «Ты не лучше них». И вспоминая отчаянное желание коснуться не только лишь взглядом худой шеи и изящных щиколоток, Ганнибал понимает правоту жёстких слов. «Ты не псих, Ганнибал, конечно нет. Но ты им станешь… со временем» - тихо говорит Габриэль, листая книгу по истории Европы, и социопат внутри Ганнибала верит этому, верит каждому слову. Безоговорочно и слепо. «Веришь ли ты в судьбу, Ганнибал Лектер? Вижу – нет. А я верю в то, что перед неминуемо близкой смертью мне было нужно познакомиться с тобой». И это похоже на страшное пророчество. Да, новый студент только полгода отучился в этой школе, но Ганнибал уже принимает это как истину, как непреложный закон: Габриэль будет с ним совсем недолго. Всё по-прежнему: Мари спотыкается, Эндрю – урод, а Оливия Хорнби слишком много говорит. И Ганнибала это пугает. Оливия – дура, но болтливая и упорная дура, её бред из разряда того, который вливается патокой в уши и бьёт по лёгким, как чёртов опасный токсин. Его пугает мысль, что к ней прислушаются, пугает то, как равнодушно Габриэль воспринимает враждебность окружения, как небрежно относится к своей маскировке. Маска самого Ганнибала безупречна. Он точил её очень долго, как самурайский клинок, и теперь она – его самое безотказное оружие. Но Габриэль… трогательно-небрежный Габриэль не особо скрывает свою вызывающе-иную сущность, он – воплощённый порок, и Лектера страшит сама мысль, что у него отнимут Габриэля так нелепо и несправедливо. Ему не нравятся те взгляды, которыми провожают высокую фигуру блондина дружки Эндрю Скотта, ему хочется выдрать Анжеле Брант ногти на руках за те слова, которые она смеет произносить. Он влюблён, и самое отвратительное – Габриэль об этом знает. Безнадёжнее только то, что Габриэль тоже влюблён. *** Первый срыв случается через год. Он просто происходит, когда кто-то что-то говорит, и это так странно, что он не запомнил слов. Он просто обнаруживает, что хочет убить, и только мысль, что Крис в нём ошибся, что он слабее и проще, чем Габриэль о нём думает, расстраивает его. Но убить всё равно хочется. *** Скальпель протыкает его ладонь в сердцевине так, что мгновенная вспышка боли тушит всё желание. - Молчи. Молчи и держись. Оставь его, прошу тебя, Ганнибал. Крис. Запах его волос. Его светлых до белизны волос, которые пахнут шампунем и аконитом, ядом, сладким и терпким. - Давай, Ганнибал. Не сейчас! Они тебя убьют, успокойся, я знаю, ты слушаешь! Он слушает. У Криса очень приятный голос, сплошь саднящее, как рана, беспокойство и акцент, на который хочется молиться. И дрочить. Одновременно. - Боже, как сложно. Ну! Кровь течёт по руке, пропитывая ткань рубашки и тонкий этот запах становится сильней и слаще. Смутно, сквозь долгие годы и тонны времени, Ганнибал понимает, что Крис тянет его к стене, что он всё ещё в горячке желания убивать, и что Крис только что пропорол его руку украденным из школьной лаборатории скальпелем. Он вытаскивает из него тьму, тащит окровавленный клубок нервов, заменяя на раздражающую, сильную, отвлекающую боль в ладони. - Слушай мой голос. Смотри на меня. Не смей закрывать глаза, Ганнибал! – рявкает Габриэль, отвешивая сильную, хлёсткую пощёчину. Голова дёргается в сторону и хочется смеяться: он только этим и занимается. Смотрит, слушает, дышит им и напитывается коротким ощущением его ладони на своей щеке. Когда приступ проходит, Габриэль крепко и профессионально бинтует ему руку и обещает научить его. *** Встреча Криса – какое же наслаждение называть его так – и школьного психолога всегда за закрытыми дверьми и всегда вызывает интерес. Ганнибал сдержан и спокоен, но он хочет, жаждет услышать то, что слышал он. Он хочет говорить с Крисом также, хочет слушать его голос, читать сквозь английское хладнокровие. Не может. Не так. Габриэль после этих встреч всегда уставший и задумчивый. Он касается воротничка рубашки – защитный жест – и кожи под ней. Ганнибал догадывается – кожа там горячая и раздражённая от щетины, которую носит психолог. Он не ревнует. Не надо думать о нём так плохо, так что просто примите как данность: даже будучи озабоченным социопатом с фиксацией на холодных руках и скальпелях он НИ-КОГ-ДА не был так банален. Так или иначе, Крис выполняет своё обещание. Они забираются в закрытый кабинет, Габриэль снимает с плеча лямку простого чёрного кофра, в котором набор страховки: спиртовые салфетки, несколько масок, два особых препарата, запахи которых мешаются между собой. Он продуманный, Кристофер. Они проводят часы за столом, и это – лучшее, что помнит Ганнибал о своей школьной жизни. Но более чем мягко режущую скользкую плоть сталь, он запоминает ощущение тёплого плеча Криса, прижимающееся к его. И то, как филигранно выглядят его порезы. И его совсем не удивляет, что Габриэль продолжает начатый недели две тому разговор. Вздутая печень лопается от яда под уверенным движением, когда говорит Крис. - Не смотри так на него. Пожалуйста. Ганнибал, я знаю, что он тебе не нравится, и, видит Бог, у тебя есть на то причины. Лектер отводит взгляд в сторону. Ему досадно, что Кристофер читает его так легко. Ему не хочется обсуждать эту тему, и сотню других, связанных со школьным психологом, который оставляет своей щетиной раздражение на шее Габриэля. - Но он мне нужен. Ганнибал, помнишь, я говорил тебе о грехах. - Мой – себялюбие. - Да, именно так. Ты высокомерен в самоуверенности, Ганнибал. Я не виню. Я последний, кто будет винить. Но позволь проявить проницательность: однажды, и это не то «однажды», которое как в сказке, ты познаешь любовь. Или самый жёсткий вид зависимости, если тебе так угодно. И я по-дружески посоветую тебе не сопротивляться. Сопротивление… если ты понимаешь, о чём я, имеет свою прелесть, но не так. Не с тем, кого ты любишь, и… Ганнибал перебивал. Он и сейчас не понимает ярость, с которой обрывал все попытки Габриэля начать этот разговор. Он приводил аргументы, уверял, что такого не будет, не с ним, а Габриэль отступал. Он был достаточно мудр, чтобы не спорить, но по-английски упрям, чтобы забыть. И, в конце концов, он разозлился. Это видно по тому, как глубоко врезается нож. Не грубо, нет. Ничего топорного, всё очень… мм, по-английски. Сдержанно. Просто глубоко, через слои жира и мышц. - Хорошо. Я понял. Ты выше этого. Но, просто послушай. - Предупреждающий взгляд и движение кухонным ножом против часовой стрелки. Очень впечатляюще. – В любви к себе социопаты невоздержанны. Полицейские знают об этом. Знают, что жажда признания толкает на множество необдуманных поступков, на ошибки. Грехи, грехи, грехи… Я просто хочу тебя предупредить. В своей любви к кому бы то ни было ты будешь безжалостен. И не будешь знать, что с этим делать. Это может напугать, и напугает до первой ошибки. Ты почувствуешь в НЁМ жертву, и это будет самая восхитительная охота, самая подходящая жертва для феноменального финала. Он появится. И тогда ты как высший хищник должен будешь взять за него ответственность как за жертву. Будет один важный вопрос. Я мог бы помочь. Но в наказание… не стану. ***