Wild

- Спроси меня. То единственно важное, что имеет значение сейчас. - Как мне не убить Уилла? Габриэль поднимается с кресла. Изящное, слитное движение, и вот он на ногах. Медленно подходит – ему некуда торопиться. - Он так очарователен. Не я, конечно, нет, но и не ты… Габриэль мягким движением касается острой скулы Уилла. У него голос искусителя, за таким голосом легко следовать, а сдаваться – одно удовольствие. - Посмотри на него, Ганнибал. Сейчас он почти беззащитен. Абсолютно… совершенно… восхитителен. И его рот накрывает губы Грэма. Ганнибал достаточно искушён, чтобы знать о многих человеческих пороках. И нечеловеческих, если уж на то пошло. Среди них немного тех, что он понимает, и ещё меньше – принимает. Но сейчас… он не лучше отвратительного животного, потому что волна похоти бьёт под дых. Он не лучше… не лучше… не лучше… Психологически – это эстетический оргазм: это Мадонна с младенцем, это венецианская капелла поздней весной, это мраморный Адонис в агонии удовольствия. Физически – у него встаёт. Болезненно и быстро, как у студента. Он смотрит – изысканное удовольствие бездействия – как Габриэль ласкает языком обветренные сухие губы Уилла. Его прошивает жидким азотом, когда Уилл раскрывает рот и позволяет этот поцелуй. Грэм по-прежнему с закрытыми глазами, ресницы трепещут, тело отклоняется назад в болезненной судороге. Габриэль продуманно небрежно отводит назад влажные от пота чёрные волосы Грэма, открывая умный лоб, наматывает пряди на кулак, заставляя открыться и суёт свой язык глубже. Дешёвые пижамные штаны обтягивают намечающийся стояк Уилла, бледная мёртвая рука Габриэля поднимает налипшую мокрую майку детектива, обнажая блядскую дорожку. Которую. Ганнибал. Хочет. Вылизать. Это представление. Шикарное, безнравственное представление, устроенное его воспалённым сознанием. Ганнибал не против поучаствовать. Уилл в мистерии – подвижная кукла, у которой лоб в испарине. Габриэль вертит его как хочет: разворачивает в сторону Ганнибала, чтобы тому было удобнее смотреть, слегка раздвигает колени, обрисовывая пальцами контуры вставшего члена, разрывает тягучий поцелуй с отвратительно-пошлым звуком, показывая как с языка тянется ниточка слюны прямо в подставленный рот Уилла. Ганнибал не может поверить, что это – его жизнь. Это соблазнение работает на все сто, Ганнибал готов, полностью, он просто не может сопротивляться неприкрытой сексуальности этой картины. Его невоплощённая, задушенная фантазия о Габриеле и свежая кровоточащая – о Уилле Грэме. Ганнибал аккуратно встаёт на колени перед Уиллом. Ему хочется поклоняться. Стоять на коленях, пока не онемеют ступни. Со склонённой головой, как бы молясь. И стенать о прощении, шептать в горячую пряно пахнущую ладонь: «прости». Естественный переход: от преклонения к минету – происходит, когда Габриэль стаскивает вниз пижамные штаны Уилла. Ганнибал игнорирует странную мысль, что Габриэль не может действовать своими мёртвыми, ненастоящими руками, и все действия, которые приписываются ему, выполняет сам Лектер в полубессознательном состоянии. Мысль интересная и требует детальной обработки, на которую у него сейчас нет времени, потому что… Уилл не обрезан. Запах Уилла дикий и сильный, а у паха – самый концентрированный. Он жёсткий и в мысленной цветовой гамме – тёплого коричневого оттенка. А ещё он густой. Не как карамель на плите, как подшёрсток у волка в октябре. В это время шерсть становится гуще, толще, чтобы сократить теплоотдачу. Для псовых – идеально в плане защиты, для человека - лишено смысла. Но да, именно так – Ганнибал не может избавиться от волчьих метафор, и не может себе этого простить. Не стесняясь, утыкается носом в самую сердцевину запаха. Он знает: это будет быстрый, жёсткий минет в горло, даже если Уилл не в состоянии двигаться. Он сам этого хочет, именно так: жёстко, глубоко, до самой глотки. В идеале, Уилл бы трахал его горло сам, ритмично подаваясь бёдрами и не жалея, держа за волосы и оглаживая грубыми пальцами щеки. Но не сейчас. Вблизи жар его тела кажется чем-то ненормальным. Неправильным, болезненным, как… вирус. И пот, много пота на впалом животе и на тазобедренных косточках, и даже на тёмных жёстких волосках. Он совершенно точно заболел. Позже, когда Ганнибал лично отведёт его в выделенную гостевую спальню, он обязательно проследит, чтобы температура спала. Сейчас глубокая ночь, и, если всё пойдёт хорошо, у него будет несколько часов… чтобы позаботиться о нём, как должно. Наклоняясь над членом, не обрезанным, ровным, текущим белесой смазкой, Ганнибал получает удовольствие, которое в каталоге его личных свершений где-то примерно на самой верхушке. Он берёт его сразу и глубоко, причиняя себе боль. В награду – Уилл издаёт странный убитый звук, будто задушенный крик, а живот втягивает так чертовски идеально. На языке он чувствуется не просто хорошо – головокружительно. Он твёрдый, ожидаемо возбуждённый и нежный. Вызывает глубинный отклик на всех уровнях. Ганнибал делает это медленно, насаживается аккуратно, старательно, но так, чтобы получить всё. Где-то на подкорке бьётся желание слегка сжать зубы над нежной солёной плотью, но это тоже придется оставить на потом. Сейчас он будет мягким с Уиллом, и жестоким с собой. Главное – не перепутать. - Такой красивый, такой… правильный, - продолжает говорить Крис, и Ганнибал поднимает глаза, не вынимая пряной головки изо рта. Кристофер касается Уилла так, как этого хотел бы сам Ганнибал. Правильно проводит рукой по покрытому испариной лбу. Обеспокоенно цокает, ощущая болезненный жар. Смотрит в глаза Ганнибалу, как бы говоря: «ты плохо о нём заботишься». И Ганнибал обещает себе лучше. Лучше заботиться, лучше стараться, лучше сосать. - Мы не любим правильные вещи. - Мягко, с урчащими нотами говорит Габриэль, обласкивая выпирающие ключицы Уилла сначала языком, потом – пальцами. – Но этот мальчик… ему так идёт быть правильным. Так идёт носить мятые рубашки и дешёвые брюки, есть замороженную пиццу и пить дерьмовый кофе. Трахать скучных студенток, и не спать со студентами. Держу пари, Ганнибал, будь ты его студентом, ты кончал бы на каждой лекции. Крис действует уверенно и жёстко. Он опускается пальцами – холодными, тонкими – ниже, на пах Уилла. Уилла, который трясёт головой, как мокрая псина, который стонет, тихо и жалобно, и который, Ганнибал готов поклясться, ХОЧЕТ. И это всё, что нужно самому доктору. Всё, чего хочет он сам. Он слушает горячие, пошлые ремарки Криса, лижет и глубоко принимает Уилла ртом. И уже не думает. - Давай оставим его себе. Не думает, помните? - Без защиты он умрёт. Вообще-то, в любом случае умрет. Не думает. - Смотри на него. Сейчас. Не. Думает. Смотрит. Уилл в судороге оргазма стонет правильно, с надрывом. Открывает потрескавшиеся губы, рвёт мёртвую тишину горловым криком, напрягает пресс и кончает. Тёплое и солёное бьёт в горло, дышать невозможно, но так хорошо. Горло слегка ободрано жёстким трахом, но это приятная боль. То, что нужно. Уилл проникновенно стонет, почти плачет, сжимая зубы на изодранных губах. Могут ли они на вкус быть как соль и ржавчина, как сперма и терпкий пот? Надо проверить. Облизывая губы, на которых горчит, доктор осторожно поднимается с колен, саднящих от долгого прикосновения к жёсткому ковру. В темноте кажется, что кожа у Уилла бледная, почти сияющая, особенно на контрасте с серой, мертвецки бледной рукой Габриэля, лежащей на правой стороне грудины, у сердца. Крис жадно лижет шею Уилла широкими мазками, оставляя влажный след до самого щетинистого подбородка. Да, Габриэль Кристофер очень жадный. Или просто подстраивается под желания Ганнибала, и тогда выходит, что это доктор Лектер настолько жаден. Габриэль лукаво смотрит на него, считывая порочные, странные мысли, целуя нежную впадинку за ухом Уилла. Ганнибал приметил её уже давно и тоже хотел бы… присоединиться. Грэм выглядит слегка пришибленным внезапным оргазмом. Его очевидно знобит, и хочется успокоить его, согреть, обернуть шерстяным одеялом, утягивая в постель. Но кончить от его рта и ощущения тела под рукой хочется больше. Тянет его, горячего, тяжело дышащего, на себя, укладывая руку на поясницу. Грэм под руками чувствуется очень хорошо. Идеально податливый и сладко-жаркий, такой, что хочется повторить. Собственно, это можно устроить. Его рот пахнет ночной свежестью и мятной зубной пастой. Дыхание горячее, а на нижней губе трещинка со спелой каплей крови. Ганнибал на пробу слизывает капельку, прокатывая на языке сам вкус Уилла. Накрывает губы, увлажняя и зализывая, проталкивает язык внутрь жаркого ротика. Это восхитительно. Его язык, ровная кромка зубов, нежная полость, которую доктор исследует, нет… ТРАхает языком. Он обещает себе, что в следующий раз Уилл будет в сознании, что он будет скулить от желания, вжимая ногти в мышцы спины. Что он будет плакать и просить, мечтая получить свой законный оргазм, и будет позволять Ганнибалу ВСЁ. Он кончает, грубо сжимая себя у основания одной рукой, а второй прижимая к себе безвольного дезориентированного Уилла. Удовольствие сродни катарсису прочищает мозг, оставляя внутри черепной коробки кристальную чистоту и ясность. Теперь препятствия, которые казались непреодолимыми, уже не кажутся достойными внимания, а вся сложность ситуации – несущественной. Он хочет Уилла себе – он возьмёт. Ни Алана Блум, ни Джек Кроуфорд, ни ФБР не смогут ему помешать. - Береги его, - интимно шепчет Габриэль Кристофер Эванс, оставляя на щеке нежный, едва ощутимый поцелуй. Как всегда. Следующее, что слышит Ганнибал – оглушительный выстрел минутной стрелки будильника.