Wild

- Да, спасибо, да, всё хорошо, нет, всё в порядке, честно… У нас есть что-нибудь на завтрак? Есть что-то умоляющее в последнем вопросе… и тем радостнее ответить: «Да». Уилл смотрит недоверчиво, ожидая глупых банальных вопросов. Он вроде как только из больницы, на шее - бинт дешёвым ошейником, и раздражение через край. Не хочет отвечать на вопросы о здоровье, не хочет врать о нём же, и классическую ложь: «всё хорошо, всё просто отлично, только отстаньте», - проговаривает единым махом, не задумываясь. И Ганнибалу легко ему в этом помочь. Он встречает его через три дня (очень долгие три дня) в его же квартире. Подумал, что так будет лучше и оказался прав: едва получив возможность ходить и думать, первым делом Уилл начал беспокоиться за свою стаю. Он проходит в собственное жилище не торопясь, будто опасаясь маньяка с очередным ножом. Но единственный маньяк с кухонным ножом, едва окинув сутулую потрёпанную фигуру профайлера изучающим взглядом, уходит на кухню, продолжая колдовать над завтраком. Уже оттуда он слышит, как сначала стягивает куртку, бряцает ключами, а потом топает в сторону кухни Уилл. После опережающего демарша Уилл кажется слишком тихим. Сначала мнётся у порога кухни, потом, Ганнибал это чувствует, складывает руки на груди и облокачивается на стену. Сопит. - Я покормил собак. Сегодня и вчера. Они в порядке, если ты думаешь об этом. Кажется, разбежались по заднему двору… Только Иван, - Ганнибал кидает взгляд на единственную нетронутую миску в углу, - кажется, он скучал по тебе. Уилл оставляет это без комментариев, но сопит уже тише. - И завтрак у нас есть. Я вообще-то приехал рано, надеялся немного прибраться и позавтракать не успел, так что я, вроде как, с тобой. Разделю трапезу. В молчании чувствуется надлом. Трещина, которой пошла от сухости неиспользуемая глина. Такие дефекты вообще говоря имеют свою прелесть, и можно долго любоваться работами старых мастеров, изучая не смешение пигментов, но добротный тонкий рисунок трещин, как наслоение веков. Но трещина, взявшаяся внутри, недоступная для лечения, пугает его. Это своего рода тромб: он опасен даже после наслоения новой ткани, потому что не способен исчезнуть полностью. И клетки снова и снова атакуют сами себя, реагируя на угрозу, и снова и снова травя организм продуктами разложения. Есть опасение, что трещина разветвится и прекрасный сосуд разобьётся. А этого ну никак нельзя допустить. Сервируя маленький стол, Ганнибал думает, как сильно не подходят линялой скатерти широкие белые тарелки, на которые он аккуратно ставит по набору палочек. Кивает на стул и садится сам, улыбаясь чувству дежавю в груди: Уилл опять осторожен и пуглив, и опять его нужно приручать и успокаивать, что бесконечно веселит. - Это что… панда? - Мм, панды, - поправляет Лектер, беря в руки палочки. - Мой Бог, это пингвины, да? Лектер улыбается воодушевлённому удивлению в голосе Уилла и скромно опускает глаза. Он представлял себе этот момент и думал, как сгладить неловкое молчание. Японская кухня показалась идеальной. Ножки стула проезжаются по полу, но это не звучит угрожающе, скорее нетерпеливо. Уилл садится за стол, недоверчиво смотрит на своего психолога и берёт палочки. Перед ним золотое солнышко омурайса, осьминожки из сосисок и онигири с тремя начинками в форме пингвинов и панд. Детская шалость, не более, но Уилл в абсолютном восторге и вместо хмурой настороженности излучает улыбку. Ганнибал бессовестно смеется, когда Уилл ловко захватывает палочками одного пингвина и с самым кровожадным видом откусывает ему голову. *** Позже Уилл утверждает, что он достаточно окреп для обсуждения нападения с Джеком. Ганнибал не согласен, но кто его спрашивает вообще-то? Так что они едут в участок, где Джек долго и нудно допрашивает Уилла, вгоняя его в состояние, близкое к подавленности, что Ганнибала не устраивает. Хотя он и старается не вмешиваться. Таким образом, ему удаётся выглядеть незаинтересованным, даже когда голос Уилла начинает хрипеть, и он просит второй стакан воды сразу за первым и после каждого вопроса сглатывает. Кроуфорд – не дурак, это факт. Он в какой-то момент улыбается неестественной улыбкой сочувствия, и, слыша в ответ злое сопение, вдруг усмехается и, качая головой, направляется к застеклённому шкафчику. Вынимает оттуда коньяк. Хороший такой, качественный. Разливает по гранёным стаканам, которые на фоне строгой обстановки кабинета кажутся богемским хрусталём и предлагает тост: - За тот счастливый факт, что Уилл в жизни не точил ни одного ножа! И они пьют. Следующий тост достаётся Ганнибалу: - За новую обивку для твоего дивана! И они снова пьют. Когда ему поступает звонок от пациента с синдромом навязчивых состояний, он извиняется и выходит из кабинета, чтобы тихо поговорить. Рядом с кабинетом Джека есть премилый тупичок, какой случается в любом из правительственных учреждений. Туда либо ставят вечно-дохнущую-герань, которую забывают поливать, либо оставляют для тайных разговоров, зажиманий и неурочных отношений. Ноги сами несут его туда. Он убеждает Марвина долго и терпеливо, что всё хорошо. В конце разговора собеседник уже не истерит и дышит в трубку не так, как будто собирается загнуться от приступа астмы. Ганнибал считает кризис миновавшим и с пожеланием хорошего дня вешает трубку. Она смотрит на него. Всё это время смотрела, судя по всему. Рука небрежно обнимает стаканчик с кофе, изучающий взгляд, на который он отвечает с полным достоинством и только молчанием. Честно говоря, он зол на неё. Не раздражён, как бывает обычно от назойливости папарацци, а прилично взбешён, о чём Фредди, надо полагать, догадывается. Молча поднимает красный стаканчик и с извиняющейся улыбкой делает глоток, оставляя на краю отпечаток тёмно-вишнёвой помады. Ганнибал понимает, что это все извинения, на которые он может когда-нибудь рассчитывать. И это мило… эм, в некотором роде, но недостаточно. - Вы злитесь? - Да. - Почему? Он по-птичьи склоняет голову на бок, чётко проговаривая у себя в голове ответ. Фредди вздыхает. - Я полагаю, - нежным голоском смиренной послушницы горного монастыря начинает она, - это потому, что вы считаете, будто это я… отчасти… виновата в произошедшем. Будто бы одна маленькая статья о составленном Уиллом блестящем профиле некоего серийного убийцы подвигла его на чудовищно дерзкое покушение. Не так ли? – и провокационная улыбка. Не думала же она, что он ответит? - Мне жаль, доктор Лектер. Правда. Ганнибал гордится своим умением подавлять людей взглядом. Он проделывает это здесь, сейчас, прямо в коридоре, с невероятным тщанием, избавляя одним только ледяным молчанием себя от ответа. Фредди краснеет. Ей ужасно не идёт проявление смущения, что становится заметно сразу же. Она теряет уверенность и преимущество в разговоре, и этот факт царапает что-то внутри него ощутимым несоответствием. - Вы позволите? – он улыбается, вежливо и отстранённо, убирая телефон в карман брюк и делая шаг к ней. Она не делает шаг назад. - Я сожалею, доктор. Но это моя работа – делать статьи. А ваша, видимо, успокаивать пациентов, что вы проделываете виртуозно, - в голосе малая толика восхищения и чисто женского лукавства. Он делает ещё шаг вперёд, и это – вторжение в личное пространство. От подобного людям обычно некомфортно, но пространство между ними заканчивается, он вступает в нежное облако её парфюма, а она не отступает. - Мне жаль. Но вы-то должны понимать, что всегда существуют… издержки, которые трудно предотвратить. Она смотрит на него, выискивая… что? Злость? И по какому поводу? Что она, как и многие другие недалёкие людишки, не смогла оценить по достоинству Уилла? Не разглядела того, насколько он исключителен и в высшей степени неординарен? Дурочка не понимает, что он бы реально злился, если бы она это увидела. Вот если бы она смогла… у них были бы большие такие проблемы. Поэтому он улыбается. Паскудно. Как улыбаются портовым шлюшкам клиенты с парой лишних соток, обещая прибавку за качественный отсос и слёзки, размазанные по изукрашенному личику. И надо бы именно в тот момент появиться Уиллу и Джеку. - Мисс Лаундс, ну надо же! Никак не ожидал вас увидеть! – громко и чётко проговаривает Джек, используя по назначению интонации агента ФБР. Рыжая Фредди улыбается, как чёртов Пеннивайз, и что-то под бесконечной невозмутимостью его чёрной души содрогается от этой улыбочки. А ещё оттого, как выгибается нарисованная бровь, когда она смотрит на них. - Агент Кроуфорд! И… Уилл? Нет-нет, малыш, ты не должна произносить его имя подобным способом, если завтра хочешь проснуться живой и здоровой. Уилл кивает и хмурится, прекрасно таким образом обозначая, что не хочет участвовать в разговоре. И вот эта простая реакция на контрасте со всем, что знает Ганнибал о людской психологии, становится для него очищающим огнем, обнажающим то, что не очень хорошо спрятали. Оу. Ганнибал смеётся. Находясь так близко к самой скандальной журналистке современности, как только возможно, он выдыхает этот бархатный издевательский смешок ей в ухо. Она моментально краснеет и отшатывается прочь, врезаясь плечом в стену. Так вот оно что… мисс Фредди не влюблена в Уилла. Она… ревнует. Его ревнует и с трудом это скрывает, чего стоит только это ленивое движение пальцами по краешку стаканчика с кофе – признак сексуальной жажды. Пойманная и одним этим униженная Фредди смотрит на него почти с ненавистью, оставляя, однако, место и для отчаянной страстной мольбы, которую он презирает. Эта девушка доставила ему в прошлом немало хлопот, и теперь, имея в качестве бесспорного преимущества это знание, он её уничтожит. Разорвет на клочки так, что к концу года она свалит. - А вы, видимо, здесь, чтобы обмусолить очередную сенсацию с Уиллом? – грозно спрашивает Джек, сжимая кулаки. Выглядит угрожающе. Умная девушка понимает, когда совершает ошибку. Она распрямляет плечи, собираясь, и поджимает губы со смазанной помадой. - О нет, - мягко, покровительственно поправляет Ганнибал, улыбаясь рыжей болонке – мисс Лаундс всего лишь вежливо попросила меня о консультации по одному глубоко… личному вопросу. - И… и как? – смущенно и в общем-то неловко спрашивает Уилл и тут же об этом жалеет, что видно по румянцу, спрятавшемуся в густой щетине. - Хм, я как раз вспоминал своё расписание, - мурлычет Ганнибал, играя с молчащей и зачарованной его игривой опасностью Фредди, - и знаешь, у нас бы всё получилось. Если бы я захотел. Журналистка вздрагивает, понимая гораздо больше, чем он произнес. Выглядит злой и ущемленной. И какие-то секунды Лектер чувствует истинное удовольствие от её публичного унижения, изысканная месть, которую он смакует, как хорошее Пино Нуар. Но Фредди не была бы собой, если бы не решилась на опрометчивую, зато мгновенную месть. Выдавливая из себя ядовито-приторную улыбку, она откидывает назад кудри и парирует: - Доктор Лектер прав, конечно. Все необходимые материалы я уже собрала. Мне так жаль, Уилл! Ужасно, совершенно ужасно, но как же хорошо, что доктор Лектер был рядом! Его помощь, по моим сведениям, была поистине неоценима. И… о, всё ведь случилось у него дома, не так ли? И вы также жили у него какое-то время. И как вам постельное бельё, Уилл? – язвительно заканчивает она, повергая в шок что Джека, что Уилла, и что почти невероятно – ввергая в шок Ганнибала. В сложившейся тишине она пожимает плечами, как бы отрицая важность вопроса, и стучит каблуками в сторону выхода. За это, а также за полное священного ужаса лицо Уилла он её убьёт. *** Этот маленький эпизод имеет свои последствия. Теперь Уилл смущается, закрывается и больше молчит, больше думает. Больше смотрит и анализирует, и… интересно что видит? Ганнибал старается не раздражаться от этих новых частых взглядов. По большей части, у него даже неплохо выходит. Но одно то, что в их отношениях медленное осторожное продвижение меняется на настороженное недоверчивое подозрение стараниями этой сучки, расшатывает его самочувствие. Также Уилл больше не ночует. Уставший, пьяный, слегка раненый (и такое однажды происходит) он уезжает и неизменно засыпает в своём доме. Ганнибал точно знает в чем дело. Замкнутость имеет объяснение, которое он отказывается принимать как существенное. Они меньше говорят. Меньше видятся по инициативе Уилла. Его короткое: «новое дело», «устал», «собаки» - Ганнибал принимает с должным смирением, однако его покорность – временное явление, призванное усыпить так некстати вылезшую подозрительность Грэма.