Wild

Первый понедельник мая. Открытие сезона летних благотворительных концертов в филармонии. - Это точно обязательно? Выглядит так, словно бабочка его душит. Лектеру не удаётся до конца убрать собственничество из взгляда, которым он проходится снизу-вверх от лакированных оксфордов до элегантно расчёсанных волос по своему партнёру. Костюм на заказ, итальянская обувь и часы за двенадцать тысяч (о чём Уилл никогда не узнает). Этот мужчина стоил каждого цента. Это не просто обязательно, это - признание. Это манифест. Сегодня он выведет Уилла в свет, и все, все, начиная официантами и заканчивая светской хроникой будут осведомлены, что доктор Ганнибал Лектер, искусно игнорирующий любых настроенных на брак хищниц, окончательно в отношениях. - Это предполагалось как развлечение. Не как пытка. Уилл смотрит на него со злостью. - Но почему-то очень похоже. - Разве? - Ганнибал подходит к нему, развязывая галстук-бабочку. Уилл судорожно выдыхает, как будто не мог дышать, но позволяет Ганнибалу затянуть удавку обратно. Лектер делает это аккуратно и, кажется, преуспевает, потому что Уилл чуть расслабляется. - Это было развлечением до того, как ты случайно упомянул, что там будет мэр. И половина меценатов Мерилэнда. И твои друзья из совета попечителей. Хотя... кого я обманываю. Даже до этого посещение благотворительного приёма не было частью моего развлечения. - Хм, - реагирует Ганнибал, проверяя, не перекошена ли бабочка. Если для снятия напряжения Уиллу нужно во всём винить Ганнибала, он готов слушать. - И это было развлечением ДО того, как ты заказал мне костюм. И заставил сходить на примерку. А ещё обувь. И часы. А ещё тот факт, что сегодня Уилл будет спутником Ганнибала и их костюмы случайно имеют общие детали, как например цвет галстука Ганнибала совпадал с насыщенным цветом чернил, в который был упакован Уилл. В целом, сегодня всё было сделано так, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что они пара. - И тем не менее, это развлечение. Пусть ты и отвык от такого. Но уверяю, - Ганнибал аккуратно поправляет манжеты Уилла, лаская пальцами камни на запонках. Зрачки Уилла расширяются, - это забавно. Ганнибал со значением смотрит на Уилла, и тому хватает совести отвести взгляд. - Откуда ты знаешь? "Откуда ты знаешь, что мы с Зеллером и Прайсом читали светскую хронику и делали ставки на ту, кто захомутает тебя раньше всех", - имел ввиду он. - Откуда я знаю, что ты проиграл сто долларов? - Больше, - с досадой буркнул Уилл. Но расслабился, - Держу пари ты потратился значительно больше. - Траты не имеют значения пока приносят удовольствие. - Мне принесло бы удовольствие просто прочитать в газете, как ты посетил этот приём. - Знаю. Это потому что ты не умеешь развлекаться. Нервозность Уилла, улёгшаяся после подначки Ганнибала, снова сочится сквозь изящную итальянскую броню. - Хочу чтобы ты знал, это была твоя плохая идея. Как уже было сказано ранее, если Уиллу нужно снять напряжение, это целиком и полностью работа Ганнибала. - Я думаю, что ты не уловил... идею. Взгляд из-под насупленных бровей. - Да ну. Разве идея не в том, чтобы все разочаровались твоим вкусом в парнях, пока я выставляю себя на посмешище. - Нет. Идея в том, что ты покоришь приём, одетый в вещи, которые купил тебе я, выглядящий как моя собственность, абсолютно недоступный для их желания, дьявольски привлекательный. И при этом владеющий правом на меня, профессионального уклониста от любых отношений. Сегодня я твой трофей и поверь: это будет незабываемо. Ганнибал расправляет пиджак Уилла и держит его так, чтобы Уилл мог скользнуть в рукава, оказываясь к нему спиной. Шея Уилла сочетает в себе запахи костюмной ткани и слегка крахмала. Он пахнет домом Лектера, шампунем Лектера, вещами Лектера. Возможно, это чуть больше делает его собственностью Лектера, что не может оставить равнодушным. Но под всей этой домашностью чувствуется то, от чего он по-прежнему сходит с ума: кожа, мышцы, кровь и кости Уилла Грэма. Он не отпускает Уилла, когда тот продевает руки в рукава. Произнесённое вслух заявление а также элегантно-опасный Уилл в узком костюме, прижимающийся к нему, это горячо. И становится горячей, когда Уилл откидывает голову ему на плечо. - Ты будешь отлично смотреться в центре внимания. Тебе настолько плевать на их мнение, что они все захотят тебя в друзья. Захотят подлизаться. Оказаться рядом. Получить хоть каплю внимания. Лучше будет только когда я смогу отбить тебя у стаи шакалов и вернуть как трофей на полагающееся тебе место, в свои объятья. Дрейфующий в искушающем шёпоте Уилл не успевает даже начать сопротивление, оказываясь прижатым к кухонному островку: задница, плотно обтянутая костюмными брюками, упирается в столешницу, стояк непристойно выделяется, образуя выпуклость, пока Ганнибал раздвигает стройные ноги, вставая между ними. Поцелуй, который на него обрушивает Ганнибал, голодный, жаждущий. Он хочет подтверждения, хочет почувствовать власть, о которой сейчас сказал, хочет знать, что имеет право выдернуть профайлера из рубашки, разложить на блестящей поверхности кухни и трахнуть так жёстко, что отголоски болезненного оргазма он будет чувствовать весь приём. Всё время, что едет в авто, прогуливается по залу, улыбается знакомым Ганнибала, делая вид что любит людей. Уилл стонет от чрезмерного давления на член, когда Ганнибал хватает его за ягодицы и сажает на тумбу, поглаживая внутреннюю поверхность бёдер немилосердно жёсткими пальцами. - Думаю, тебе понравится, - отрываясь от саднящих губ, искушающе шепчет Ганнибал. - Мне понравится вообще всё. Ганнибал ещё никогда так не торопился. Была только одна вещь, которую он пощадил. Он стащил Уилла со стола, пока тот вскрикнул от неожиданности и лёгкой боли, так грубо обошёлся с ним Ганнибал. Но тот не собирался извиняться. Не сейчас. Развернув Уилла к себе спиной, он приблизился к его уху и ядовито зашептал: - Это очень дорогой костюм, Уилл. Костюм, за который я заплатил. И это единственная причина, по которой я не уничтожу его на тебе. Говоря всё это, он уже стаскивает брюки с Уилла, который задыхается и краснеет, подставляя шею поцелуям, а тело опытным сильным рукам хирурга. Их секс быстрый, жёсткий. Он раскладывает Уилла прямо на своей рабочей поверхности, отчего Ганнибала ведёт. Это так близко: его Уилл и безупречная хирургическая чистота кухонного жертвенника. Безумство захватывает их, наслаждение такое острое, такое яркое. Им точно придётся опоздать. ** Они едва укладываются в рамки приличия, опаздывая на приём, что (конечно же) привлекает к ним ещё больше внимания. - Ты с трудом сдерживаешься, да? - сквозь зубы цедит Уилл, пока Ганнибал прячет улыбку в бокал с шампанским. И это правда. Каждый завидующий, неодобрительный, заинтересованный, вожделеющий взгляд в сторону его спутника - его личная заслуга. Все они, глупые, невежественные, разглядывают Уилла, разносят сплетни... Сегодня они - главная тема обсуждений. И все точно знают, что он увезет Уилла на своей машине, а потом снимет с него костюм, деталь за деталью, пока не останется только кожа. Гордость и самодовольство - чрезвычайно сильные субстанции распирают изнутри и Уилл чертовски неправ, если думает, что Ганнибал планировал их проглотить. Так что да, он почти сияет. Уилл само совершенство. Пара штрихов, таких как отлично скроенный костюм и оргазм на кухонном столе, сделали его гораздо менее нервным и гораздо более сногсшибательным чем обычно. Он не собирался "вливаться" в местный колорит, нет, он возвышался , а Лектер наслаждался каждой секундой великолепного зрелища. При этом Уилл носит вещи с видом болезненного смирения, что избавляет его от присущего стеснения. Он кажется таким раздраженным от необходимости соблюдения условностей, что на беспокойство обо всём остальном у него просто не хватает времени. Что на руку Ганнибалу, кстати. Потому что он планирует насладиться оглушительным невербальным признанием. Вечер идёт изумительно. Они ходят от одного денежного мешка к другому, Ганнибал представляет своего спутника, его мило приветствуют, неуспешно скрывая пренебрежение. Ошибка весьма глупых людей: они видят Ганнибала, но абсолютно не видят Уилла, воспринимая его как эксцентричный аксессуар. И каждый раз нужна одна минута, чтобы Уилл посмотрел на них своим взглядом профессионального профайлера, и ситуация меняется. Похабные улыбочки захлёбываются в крови под режущем скальпелем эмпатии. - Развлекаешься? - замечая, с каким удовольствием Ганнибал провоцирует всех на неверные выводы, зло шепчет Уилл, прикрывая опасно ощеренные зубы бокалом с вином. - О да, - не отрицает Ганнибал. Уилл делает глоток, удивлённо хмыкает. А потом делает ещё. В конце концов вино и разговоры делают Грэма расслабленным. Он раскрывается неохотно, готовый уйти в глухую оборону, но мадам Комеда, элегантно подплывшая к ним для приветствия, кажется, действительно в восторге и выводит Уилла на новый виток довольства вечером. Её приятная, немного дерзкая манера, за которую её ценил Ганнибал, находит отклик в его партнёре. Он с удивлением понимает, что как минимум один человек в зале не воспринимает его как собачку в ошейнике со стразами. Улыбка появляется в уголках его рта, когда мадам Комеда переходит на обсуждение личности Ганнибала. Бесстрашие, с которым она описывает Уиллу шок по поводу их скандального выхода, заслуживает уважения. Удивлённый, Уилл кидает на Ганнибала интересные взгляды, когда понимает, что несколько особо отчаянных женщин считают его, Уилла, стервой, отбившей практически их собственность. Это приводит его в восторг, всё недовольство забывается, и прощается Уилл с Элеонор как с лучшим другом. Ганнибал, немного недовольный этой внезапной дружбой, обвивает рукой талию Уилла, провожая тощую фигуру взглядом. - Хочешь сказать, что ты Моби Дик, а вон та дама - капитан... - Если ты пошутишь про кита, я брошу тебя здесь. Одного. И будь уверен, капитан сожрёт тебя, - угрожает Ганнибал, чувствуя, как содрогаются плечи Уилла от смеха. Такой Уилл, включивший иронию, источающий сексуальную элегантность, демонстрирующий свой интеллект и... принадлежность, абсолютную и безусловную, ему, Ганнибалу - шокирующее зрелище. Не удивительно, что одна из мамаш, которая ранее пыталась подложить под него свою мерзкую дочь, смотрит на него, зло сжав кулаки, а её дочь готова расплакаться. Ему плевать. Собственно, ему было бы плевать, даже будь он филантропом, а не психопатом с лицензией на готовку жертв. Он обнимает Уилла за талию, которая очень хорошо чувствуется благодаря качественному крою. Но Уилл прав, под футболку было бы значительно проще переместить ладонь для полного контакта с кожей. - И что теперь? Ты показал меня всем гостям, послушал четыре арии, выписал жирный чек. Хочешь потанцевать? Сразиться за мою честь в фонтане?* Щекоткой ногти Уилла проходятся по его шее. Да. Он хочет всё это и даже больше. - Ты слишком весел для человека, который называл приём пыткой три часа назад. - Ну, - небрежное пожатие плечом, - я ещё не знал, как смешно будет подшучивать над тобой. Но сейчас я вижу какого эффекта ты желал достичь. Уж не знаю с чего ты решил, что один хороший костюм сделает меня твоим garçon, но похоже все считают, что это я тут сорвал большой куш, окрутив тебя. Уилл глушит смех, уткнувшись в плечо Ганнибала. Его плечи сотрясаются, а Лектер еле сдерживает желание поглотить каждую улыбку, достающуюся его плечу. - О, вон ещё один. Черт, Ганнибал, здесь есть хоть кто-нибудь, кто не хотел бы затащить тебя в постель? Потому что теперь мне кажется, что это уже я должен отстоять твою честь против толпы желающих мне вмазать. - В следующий раз, когда я захочу твоего присутствия на благотворительном мероприятии, напомни мне про сегодня. И я не стану настаивать. - Не думал, что тебя так просто достать. Знаешь, все эти твои костюмы и хорошие манеры... Я был уверен, что все тебя побаиваются. - И если ты скажешь, что это не так, то я серьёзно оскорблюсь. Никто не оказывал мне столько пренебрежения как ты в первую встречу. - Да они все слюной капают. Тебя никто не боится. - Абсурд. - Да ты посмотри, как будто ты в стае собак... Ганнибал предупреждающе хмурится и Уилл с широкой улыбкой оставляет сравнение незаконченным. Ганнибал убивал и за меньшее, чем сравнение с течной сучкой, но видимо энцефалит заразен вопреки всему, потому что он получает искреннее удовольствие от вечера. - Нет, ну это даже для меня перебор, - бурчит внезапно Уилл и Ганнибал прослеживает за его взглядом. Женщина, молодая, с прямой спиной, в костюме от Шанель и лицом фарфоровой статуэтки. Стоит чуть спереди, улыбка приклеена, взгляд безнадежный. За её спиной, накручивая прядь её волос на палец, мужчина. Примерно на три часа, вычурный костюм с кожаными вставками, очки, художественное безумство в волосах. Плутовская улыбка, палец игриво водит по бокалу с мартини. И взгляд - откровенный, через весь зал, прямо на Ганнибала. Будь тот чуть менее собой, его могло даже смутить. Скажем прямо, никто его ещё так откровенно не раздевал, а этот уже дошёл до боксеров. Замечая интерес Ганнибала мужчина дарит вполне ослепительную улыбку и идёт к ним, таща спутницу за локон волос. Как на поводке. - Здравствуйте, - говорит он, источая безумие и соблазн, - просто не могли пройти мимо. Вы же психотерапевт моей дорогой сестры, - Мейсон Верджер протягивает руку и Ганнибал считает социально неприемлемым поступком её проигнорировать. - Рад познакомиться, - ровно говорит он. И добавляет, делая учтивый кивок, - Марго, также рад. А вот она - нет. Вернее, она затаилась. С интересом наблюдает за сценой знакомства её отвратительно-жестокого брата с Ганнибалом. Её интерес понятен - того, что она подозревает о своём психотерапевте, достаточно, чтобы возбудить интерес и некоторые опасения. Она знает или... предполагает, чего ждёт от неё Ганнибал, пусть никто и никогда не произносил этого вслух, однако встреча двух матёрых хищников их калибра и опыта - дело опасное. Как тектонический сдвиг в результате столкновения двух земных пластов. А она женщина умная - знает, что от места катастроф нужно держаться подальше. Повисает тишина, неловкая, случись она в более благопристойном обществе. Но все заняты: Мейсон с веселым интересом рассматривает костюм Ганнибала, тот оценивает Верджера в ответ. Опасен, безумен. Заинтересован. Уилл стоит чуть в стороне, беседа прошла мимо него как тайфун мимо территориальных вод, задев лишь краем. Мейсон Верджер имеет очарование Безумного Шляпника. Детская, открытая настолько, что видно зубы мудрости, улыбка, лёгкая бравада, с которой он начинает беседу, броская, намеренно демонстрирующая роскошь внешность. Он личность интересная, без сомнения. Он приходит на территорию Ганнибала и давит. Мягко, зная, что большего вежливость Лектера не потерпит, но сразу на скрытые болевые точки. Их беседа похожа на блуждание в туманном лесу, полном клыкастых тварей. А Мейсон безумно завлекает его все глубже во тьму, дальше от надёжного света. Хлебные крошки намёков - ненадёжная тропа. Заискивающие интонации - обманчивая лёгкость. Они кружат и кружат, это становится всё более тревожным, но Мейсон не прекращает. Он выводит их всех на тот уровень коммуникации, где слова значат очень мало, а то и вовсе ничего, зато намёками можно рисовать чудовищные картины. Один лишь высший разум знает, к каким выводам придёт Уилл после этой ужасной случайной встречи. Лектер видит краем глаза, куда ведут ассоциации. Дорожка тёмная, опасная... Между двумя ударами сердца Уилл занимает оборонительную позицию. Нечто похожее происходит, когда на месте преступления находится кто-то (всегда), кто сомневается в его аналитических способностях. Инстинктивно Уилл становится меньше, незаметнее, сжимаясь в пружину, чтобы атаковать. Его мангуст. * Той ночью Ганнибал ведёт машину мягко и легко. Ничто в его манере не изменилось, но Уилл конечно же был наблюдательным. И бесстрашным. Иначе он никогда не заговорил бы, будучи в машине, наедине, пока они едут на предельной скорости качественного бентли через лес ночью. Но он не боится. Он никогда не боится того, что касается Ганнибала, как бы очевидны и тревожны ни были знаки. И лучше бы ему помолчать, потому что не отвлекаясь от переключения передач, Ганнибал мог бы вскрыть ему горло и лакать кровь из распахнутого отверстия, пока управляет авто. - Ты злишься. На него? Это подкупало. То, что инстинкты Уилла, оценивающие уровень опасности, стремящийся к критичному, позволяли ему смотреть на Лектера с буддийским спокойствием. Ганнибал секунду смотрит на него, на расслабленность в позе, на распахнутый воротничок рубашки и возвращает внимание дороге. - Вовсе нет. - Ты злишься. Это очевидно. Я понимаю. Ганнибалу интересно и страшно, но он молчит. - Ты не хотел мне показывать это, - продолжает Уилл. - "Это"? - Эту сторону себя. Раньше это проскальзывало, но ты умеешь оставлять нужное впечатление. Так что это было сродни горькому шлейфу от идеально изысканных духов. И, несмотря на то, что Ганнибал польщён сравнением, в которых Уилл не силен, и что давить в их случае опасно, и что ответ скорее всего ему не понравится, он давит: - "Это"? - Ты опасен, - просто говорит Уилл, смотря на него своими почти светящимися во тьме глазами. - И ты не хотел, чтобы я думал, что ты опасен, хоть это и так. Ганнибал не знает, что на это сказать. - Теперь я понимаю. Ты говорил, что я опасен для тебя, имея ввиду что это... Взаимно? Мы опасны друг для друга? - Да, - говорит Ганнибал, сдерживаю себя от того, чтобы не сжать кожу руля сильнее. Как сжимал бы шею этого невозможно притягательного человека. - Хм... И тебе нелегко было это признать. Нет, не так. Ты с удивительной лёгкостью принимаешь всё, что касается человеческой природы. Тебе сложно было показать это мне? Молчанием Ганнибал и подтверждает и ненавидит всё, что говорит Уилл. - Будь ты умнее, ты бы сбежал. Ганнибал запрокидывает голову и смеётся издевательски громко. Будь я умнее, я бы остановил бентли, вырубил тебя и закопал в миле отсюда. Его смех резко обрывается. Но, конечно, они не настолько умные. - Ты думаешь, нет, ты знаешь, что я сбегу. Сердце, думает Ганнибал, бесполезный орган, впустую гоняющий кровь, пока он умирает внутри своей головы. - Будь я умнее, я бы сбежал, - небрежно пожимая плечом говорит Уилл, и взрыв любви, облегчения и яростного смеха вырывается из нутра Ганнибала. - Я знал, что ты опасен с тех пор, как попал в твои руки. Видишь ли, как бы безупречен ты ни был, есть то, с чем тебе абсолютно не справиться: меня не тянет к безопасным людям. Гроза над Атлантикой, набирающая силу внутри тела Ганнибала, сходит на нет. Он старательно не отвлекается от ночной дороги, но Уилл понимает, что буквально разрушил и воссоздал его несколькими словами. Со слабой улыбкой он откидывается на спинку сиденья и прикрывает глаза. Вряд ли он когда-нибудь скажет это, но вечер ему понравился... Слова, сказанные и не сказанные, наполняют салон авто, пока они движутся в сторону дома: "Будь я умнее, я бы сбежал". * Отсылка к одному потрясному фанфику. *** Тогда он впервые видел Мейсона Верджера. Лис из детских сказок, тот самый, который щурится хитро, уговаривает легко и предаёт ещё легче. Вертит хвостом, обаятельный и слегка безумный. Это одна его сторона. А это другая. "Это - полагает Ганнибал, надевая перчатки - далеко от приглашения на свидание". Морг. Девять тел на столах. Беззащитные, спрятанные от холода под белыми простынями. Невероятно маленькие. Ганнибал подходит к единственному неприкрытому телу. Тело на столе выглядит жалким, испуганно сжавшимся, обиженным. - Мальчик, восемь лет, следы удушения, вот здесь странгуляционная борозда. Следы побоев. Рёбра сломаны. Джимми Прайс перечисляет повреждения, пока Ганнибал смотрит на общую картину. Тело в позе эмбриона и как будто стыдливо прячется от перечисления. А рёбра не просто сломаны - вдавлены в грудную клетку. Человек, взрослый, достаточно сильный, сидел на ребёнке, давя весом на грудную клетку, отчего она не выдержала. Тогда даже душить не требовалось - с такими повреждениями ребёнок захлебнулся своей кровью через минуту. Но убийца хотел его додушить. Часть фантазии. И хотел, чтобы он лежал вот так перед взрослыми в медицинских халатах: обиженный, сжавшийся, крохотный на столе для вскрытий. - Что-то видишь? - мрачной вороной ходит вокруг него Джек Кроуфорд. Ганнибал ненавидит его. Раньше это было достаточно забавно: кормить агента ФБР с руки своими трофеями, делиться вкусами, изучать себя их глазами. Больше нет. Теперь Ганнибал ненавидел то, что этот же вопрос он наверняка задал Уиллу, показав ему тела девяти уничтоженных детей как раз перед тем как профайлер исчез. И теперь всё, что мог придумать Джек - это притащить в морг Ганнибала, чтобы получить свой ре-зуль-тат. Любым путём. О да, Ганнибал его ненавидел. Ненавидел, что он видит в Уилле Грэме всего лишь ресурс, ценный, но заменяемый. Что относится к нему как к технике высокого класса. Как к инвестициям, которые нужно беречь, но любить не обязательно. И что этому месту, этим людям, этому делу Уилл принёс в жертву свою жизнь. Лектер действует вдумчиво. По его мнению те, кто заслуживали его честности, сейчас лежали спокойно и не торопили. Он представляет, чей замысел воплощал в своей голове Уилл, когда оказался перед рядами столов для вскрытия. В чьей голове он находился, чьими руками душил этих детей. Кем себя чувствовал. Представлял, как задыхался Уилл, выдирая липнущую к нему личность убийцы детей. И как дети говорили с ним. Они садились на жестяных столах и плакали кровавыми слезами, умоляя молчать о том, что с ними сделали. Их жуткие истории начинались с удивления и боли, с криков, с ощущения, что так быть не должно, что взрослые их предали. Хор детских голосов спрашивал: "За что?", а Уилл не мог заткнуть уши и был то жертвой, то убийцей, то и тем и другим одновременно. И теперь эти отвратительные люди просто собирали крошки, ведущие в тёмный-тёмный лес, полный голодных воронов. Тыкались холодными носами, слепые, беспомощные, ни на что не годные. Они были хуже чем ничтожными. Да, они не могли видеть как видел Уилл. Но они могли хотя бы ценить его бескорыстное самопожертвование. Хотя бы попытаться понять, что происходит в его голове, когда он видит... это. Не ценили. И теперь Уилл пропал. Сгинул. Джек притащил его как свою ручную гадалку, заставил смотреть на тела, заставил говорить с ними, запер и выбросил ключ. А теперь стоял, нетерпеливо постукивая карандашом по столу и смотрел на Ганнибала так, будто тот ему чем-то обязан. Странно, он притворяется добрым дядюшкой перед Уиллом, который по какой-то нелепой причине считает своим долгом служить людям. Жертвы были этого достойны, Джек Кроуфорд - нет. Ганнибал кидает его ищейкам пару подачек, но без особого энтузиазма. Джек скрипит зубами, его челюсти как у бойцовской собаки клацают, и Ганнибал делает самый смиренный вид. Прошло больше пяти недель и только теперь, в отчаянье, его вызвали в ФБР, чтобы оценить "профессиональным взглядом", найти новые ниточки. Алана, сопровождавшая его на правах друга и официального консультанта Кроуфорда, вызвалась проводить его. - Я так и думала, что твой визит не принесёт существенных зацепок. - Сожалею, что это так. Я бы хотел помочь большим, но это... совсем не похоже на клиническую психологию. - Знаю, - говорит она, - я подумала, что ты должен понять, почему Уилл... "Будь я умнее, я бы сбежал". - Спасибо, я понимаю и ценю твою поддержку. Мне надо было это увидеть. Лектер не торопится возвращаться. Он едет медленно, с максимальным тщанием соблюдая все дорожные правила. Чтобы оседлать волну жестокости от табуированного в его понимании убийства детей, он занимает свои мысли последовательностями. Шаги, диаграммы, алгоритмы, пункты странно успокаивали его мозг. Он думал о том, как войдёт в коридор, включит свет, сменит костюм на домашний и приготовит нечто, что требует жестокости и силы. Может отбивные? И рулет в тесте фило? На подъездной дорожке фары выхватывают угловатую фигуру, всю в грязи и резких ломаных линиях, вычерченных светом. Ганнибал прикрывает глаза, пряча то немногое, что осталось. Уилла не было пять недель. Пять. Этого времени хватило на все стадии по Кюблер-Росс. Этого хватило, чтобы перегореть. Лектер выходит из авто, ставит его на сигнализацию и ждёт. Прогнозировать ответные реакции легче, чем разрабатывать собственные. Уилл, страшно худой, похожий на тотем из чёрного дерева, подходит медленной шатающейся походкой. Лектер ждёт. Он утыкается лбом в плечо Ганнибала и просто медленно дышит. И Лектер понимает, что не только он боролся за жизнь Уилла. Где бы тот ни был, чтобы ни делал, он делал это, чтобы выплыть. Чтобы вернуться оттуда, куда его затянуло, к живым. К нему. К Ганнибалу. Если бы Ганнибал уже не любил Уилла, этот жест разбил бы его вдребезги. Лектер позволяет себе прочувствовать облегчение, которое ощущается как отдых после мышечного спазма, и затягивает Уилла в дом, греться и кормить. Ему это нужно. Может, даже больше, чем самому Уиллу, хотя выглядит он не здорово. Кожа болезненного оттенка, покрасневшие глаза, волосы сальные и облепили лицо. Поэтому сначала ванна. Пока Ганнибал наполняет ванну, следя за температурой воды и по очереди добавляя в воду арома масла, Уилл стоит и не реагирует. Он не пытается понять, зачем его привели в эту комнату. Всех сил хватает на то, чтобы дышать. Это сейчас сложно. От ванны идёт густой пар, Ганнибал поворачивается к Уиллу, закатывает рукава рубашки и мягко освобождает равнодушно ожидающего Уилла от слоёв. На полу оседает куча грязного тряпья. Уилл не делает попытки двигаться. Он застыл. Он в куске тягучего янтаря и просто не может двигаться. Не сейчас. И никогда больше. - Позволь, я помогу, - тихо говорит Лектер, а Уилл смотрит на его губы, будто не понимает английского. Возможно, так и есть. Пока Уилл моргает, медленно, уделяя этому и ещё дыханию все свои силы, Ганнибал направляет Уилла мягко, но уверенно. Это далеко от медицинских манипуляций, которые он помнил по практике в больнице. Это личное. Это... забота. Уилл переступает высокий бортик ванной, покачнувшись. Ганнибал за его плечом направляет действие, чтобы избежать случайных падений. И бледное, измождённое тело жертвы неизвестной катастрофы окунается в воду как в священный Иордан. Веки Уилла трепещут от удовольствия, вода идеальной температуры щиплет раны, но ощущается как блаженство. Минуту, пока всплеск воды утихает, жжение проходит, напряжение отступает, Уилл сидит очень прямо. Но вода коварна, и мышцы расслабляются, он обмякает, погружаясь в воду глубже. Пока Уилл опускается в состояние сонного покоя, Ганнибал позволяет себе оценить изменения, произошедшие с ним. Порезы и ссадины - мелкие штрихи на полотне, которое нещадно палило злое солнце и били ливни. Тело Уилла было полем сражения. Сухое и жёсткое, вот каким оно стало. Граммы жира, запасенные в мирное время, истаяли, обнажив тело воина, тело странника, пастуха волков. Как будто Уилл долго шёл через лес, охотится, убивал чтобы выжить и выживал, чтобы не убивать. Его тело стало историей войны, кровавой, но благородной. Ганнибал любил эту войну. Дав себе время, Ганнибал подворачивает домашние брюки до колен, складывает у бортика ванной мочалку и просто смотрит. Как касаться человека, который сам по себе перетянутая струна? Тронь - и волна вибрации снесёт барабанные перепонки. Но плачевное состояние Уилла требует немедленных, хоть и бережных действий, и Ганнибал делает все движения осторожными, но неизбежными. Окунает мочалку в воду, проводит по коже раз, второй. Вверх и вниз. Иногда в случайном порядке, иногда, когда это ключицы или шея, потому что хочется. Потому что намеренно. Потому что, кажется, Уилла сейчас здесь нет. Есть поле битвы, техника брошена, выстрелы отгремели, генералы покинули обезображенную землю, бросив всё остывать после поражения. Когда Ганнибал понимает это, в движениях появляется система, а на мочалке его личный гель для душа. Никакой дешёвой парфюмерии, итальянский набор с непривычным противоречием в сердце. Ганнибал и сам не знал зачем в последнюю поездку соблазнился этим запахом, ведь ему категорически не шли такие ноты. Но на коже Уилла запахи вспыхивали ярко и впитывались, сливаясь в нечто новое. Нечто, чего он ждал. Теперь в действиях Ганнибала появляется осознанность: он рисует на постепенно краснеющей коже Вариации Гольдберга. От локтей он переходит к кистям Уилла. Особое внимание уделяет внутренней части, осторожно обходится с тем, что раньше было ногтями. Аккуратно сжимает и разжимает пальцы на ближней руке, даже примерно не понимая зачем. Требуется совсем немного усилия, чтобы Уилл начал опускаться под воду. Дрожа, он повинуется лёгкому давлению рук, полностью укладываясь на спину. Чуть сложнее с тем, чтобы он поднялся. Казалось, Уилл не против погрузиться под воду и заснуть навечно. Но, в конце концов, Ганнибал настойчив и Уилл повинуется. Мягко массируя голову, Ганнибал чуть царапает ногтями кожу у висков. Веки Уилла дрожат. Проходит много времени. Приходится сменить воду, ставшую отвратительно мутной, зато после того как новая порция идеально тёплой воды окружает Уилла, он, наконец, открывает глаза. *** - Закончи, пожалуйста, сам и выбирайся. Я пока займусь чаем. Ганнибал поднимается с колен, конечно же влажных. Брюки забрызганы и уже холодят кожу. Разворачивается. Он уже взялся за ручку двери, когда... - Я не могу Он оборачивается. Уилл сидит в ванной, но смотрит на него. Страшный взгляд. Вечная мерзлота, под которой как в шкатулке прячутся древние штаммы. - Чего ты не можешь? - Не могу выбраться. Разве ты не видишь?** Он возвращается. Мягким движением отводит волосы, уже чистые, блестящие, со лба. - В Москве зима длится больше полугода. А в Сибири почти круглый год. Когда бы ты ни прилетел, там будет серый октябрь. Поэтому русские не улыбаются. Уилл не даёт понять, что слышит его. Но как объяснить иначе? - Они экономят тепло и постоянно пьют, что водку, что чай. Они ничего не смыслят в элитных сортах чая. Глушат тонкие оттенки мёдом и лимоном. Отвратительное сочетание. Зато они смыслят в зиме. В такой лютой, которая приходит, заползает в дома и тела, и уже не уходит. Они живут в ней, леча холод чаем. Они лучше всех знают, что делать с постоянными октябрями. *** На кухне ждёт горячий чай. Уилл садится на стул, подтягивая под себя ноги, как маленький ребенок. И теперь они сидят за кухонным столом по разные стороны от искусной композиции из фруктов и сухоцвета, резкой и изысканно мёртвой в мрачных цветах. Ганнибал сдерживает себя от любых касаний, интуитивно очерчивая круг безопасности. В этом круге тишина и Уилл, и никто, даже он, не могут этого нарушить. Священная неприкосновенность. Суверенность мыслей, экстраполированная в пространственном отношении. "Выглядит несчастным", - думает Лектер. Так и есть, он неподвижен, будто посвятил время, пытаясь врасти в древесную кору, слиться с землей, замедлить биение сердца до удара в минуту. А в глазах - тьма. Там всегда немного тьмы, которую сам Уилл боится, хоть и достиг абсолютного понимания. Но сейчас это нечто болезненное. Если его разрезать, от шеи и до паха, раздвинуть рёбра, то всё в нем будет чёрным, знающим провалом. И Уилл это знает. Хирург, голодающий литовский ребёнок в психиатре хотят излечить это. Заполнить благоуханием цветов, выскрести, а внутренности покрыть лаком. Таков его замысел. Но сначала чай. Руки Уилла - это битвы, выживание и безумие. Распаренные от горячей воды ссадины мироточат, кожа красная и опухшая. Большой палец вывихнут. Чашка, полная на две трети, дрожит отчаянно, и Ганнибал улыбается взглядом в мениск. Так как ясно, что Уилл не может говорить, а нетерпение - удел глупцов, Ганнибал находит тишину приемлемой, но несколько трагичной. Он подходит к своему клавесину. Благодаря Маэстро тот настроен превосходно, и есть некоторое сожаление, что он сейчас разлагается на балтиморском кладбище и не сможет больше оказывать обществу свои в высшей степени качественные услуги. Подумав, а не слишком ли это очевидно, Ганнибал играет литовскую холодную ночь. Хрипы в лёгких. Вой над соснами. Его пальцы спотыкаются там, где должен быть удар двери о стену и "Бросай или я убью её", и гнилая подмерзшая крольчатина. Вместо этого он переходит на спотыкающегося слабого олененка, бульканье воды и тревожные шепотки с первого этажа. На этот раз его пальцы замирают намеренно. Пожалуй, не лучший выбор. И спустя секунду пальцы уже поют о другом. О домашнем шелковом халате и палочках в волосах. О дымно тяжелом запахе гвоздичного масла. О черной юката, шуршащей по паркету. О тихом голосе, что говорил ему ночью: "Всё в порядке. С тобой всё хорошо". О ней он поёт с удовольствием и глубоким почтением. Уилл может говорить только глубокой ночью. Должно быть он кричал. Пока не выбился из сил. Пока голос не кончился, а звуки не ободрали горло. И теперь в гортани темно и пусто. Должно быть после криков он молчал. Тишина свила кокон в трахее и тревожить её ради чего бы то ни было кощунственно. Должно быть он страдал. В тишине и одиночестве, вернувшись внутрь себя, застыв в одном дне, пока кости его не истлеют. Должно быть он проиграл. Сдался тьме и теперь был несчастен. Когда он говорит - сипит - птицы пронзительно кричат. Ганнибал слушает. Он слушает о детях и липких пальцах, мнущих обертки от шоколадных батончиков. О благотворительном детском лагере, июльской жаре и слишком большой майке, спадающей с худого детского плеча. О том, что из этого лагеря дети возвращаются иными. Какими? Уилл не может, не может рассказать. Его всего трясёт, и Ганнибал догадывается, что эти молчаливые слишком худые мальчики стоят сейчас за спиной Уилла. Он привёл их за собой, как Гамельнский Крысолов, и теперь бледные тени следуют за ним цепочкой из самого поместья Верджеров. Уилл захлебывается страшными подробностями и договаривает обречённо: - Я чувствую себя грязным. Доктор Лектер поднимается из-за стола первым и протягивает руку. Уилл смотрит на неё пустым взглядом. Свои ладони он вытирает о мягкий домашний халат в шотландку. Ганнибала не устраивает, что Уилл прячется. Как будто это имеет смысл. Как Уилл видел его целиком, так и Ганнибал всегда знал его. Грязный? Уилл Грэм не грязный. Он воплощение порока, созидающее, спасающее, великолепное. - Ты не грязный. Это люди грязные. Люди больны. А ты, кажется, последний способен видеть эту грязь. Ты не можешь пожать ему руку, потому что знаешь, что на ней. Страдание во взгляде профайлера, нет, хуже, усталость от страдания, это то, что невыносимо принять. То, как он склоняется вперёд, пока не уткнется лбом в плечо утешающего психиатра, это страшное признание. Он на грани. Уилл Грэм настолько на грани, что боится произнести это вслух, как будто одно единственное слово уничтожит его. Минуты тишины, когда смирившийся уничтоженный Уилл ищет утешение в плече Ганнибала, текут. Ганнибал слышит как ходит внутри своей головы Уилл шаркающей стариковской походкой, а Ганнибал ждёт его. Смиренно ждёт. Его голод наконец стихает.