Wild

Глава 3. Лекцию выжимали из старых учебников, это он понимает сразу. От каждого слова так и веет пылью и хрупкими страницами библиотечных книг. Неторопливые переливы речи навевают сонливость. Разочарование убийственно. Когда он шёл сюда, почти против воли, против иссушённого острым противоречием тела и восстающего разума, он ждал найти… что? Что такого он жаждал найти в Уилле Грэме? В жалком, дёргающемся, небритом профессоре, в лекциях, словах и глазах которого не было ничего, кроме старческой усталости и скуки. Скучно, скучно, скучно! Он сидел на заднем ряду, окутанный густым мраком, незамеченный. Сюда его вёл инстинкт, жалящее предчувствие, обещающее славную трапезу. А уйти мешало только чувство такта. Бездарная трата драгоценного времени. Разочарование. Мелькнула догадка, что столь бесполезному человеку не стоит мучиться бременем жизни, да и сон Аланы будет спокойнее, если Уилл Грэм вдруг исчезнет. Но сама идея немедленно внушала брезгливость. Даже мысленного касаться этого старого, почти древнего мятого пиджака, нелепых очков и растрёпанных волос не хотелось. - Преступник – термин формальный. Я знаю, что вас учили составлять психологический портрет, однако, - профессор Грэм садится на кафедру, ленивым движением поправляет несуразно огромные очки и оглядывает аудиторию. Странно, но студенты напряжены и внимают каждому его слову, хотя ничего интересного за всю лекцию сказано не было, - однако, вас учат, что важны только характеристики, связанные с делом. Это ложь. Он произносит это уверенно и чётко. И в докторе просыпается хищник. В сутулом, внешне неприметном человеке чувствуется сталь. - Преступник или маньяк не психопат. Не животное. Это самый осторожный в мире разум, который контролирует всё. И контроль, все виды используемого контроля вы должны изучить и принять во внимание. Изучать преступника как животное – самое бестолковое занятие. Постигнуть его цели, его замысел… в этом ваша ценность. Уилл Грэм серьёзным взглядом обводит замершую в предвкушении аудиторию, студентов, жадно глотающих каждое его слово. Он говорит и говорит, и за каждым словом кроется то, чему никогда не научат страницы учебников. Бесценный опыт, повадки настоящего зверя – охотника за зверьми, тайное восхищение и болезненная откровенность. Тёмное нечто, что есть сама суть доктора Лектера, скалилась, обнажая зубы. Нет сомнений, он захотел Уилла Грэма. *** Он приходит восемнадцатого, в четверть девятого. Когда стучат в дверь, доктор Ганнибал Лектер смотрит на ежедневник в кожаном переплёте. В нём, чёрным по белому стоит единственная запись на сегодняшний день. Ровным, едва не каллиграфическим подчерком рукой доктора написано: «Уилл Грэм. Приём по просьбе Джека Кроуфорда. Девятнадцать ноль-ноль» Взгляд на наручные часы – четверть девятого. Но он не обманывается: сложный клиент и полная невозможность отказать себе в удовольствии познакомиться с человеком, который внушил рассудительной и рациональной Алане столь сильные чувства. И он, педантичный до кончиков ногтей, не терпящий уродства и несовершенств вокруг себя, поднимается и с грацией истинного джентльмена… или истинного хищника идёт к двери. И вот, словно в ледяную воду, с разбега, с обрыва, мгновением и вечностью за секунды… распахивается дверь. И что-то, чему в обширном лексиконе доктора Лектера нет названия, ухает в самую бездну. Охваченные крепкими, густыми сумерками, у порога стоят два человека. Тёмные до черноты, густые волосы по плечам, тёплая, доверчивая улыбка и умные глаза – это Алана. Едва заметно ёжится от ветра и смотрит на него, другого. Уилл Грэм. Личное дело, запрещённые документы, медицинская карта и восторженные, полные благоговейного ужаса впечатления доктора Блум не говорят о нём ничего. И фото в личном деле тоже. И отголосок знакомства в парфюме его подруги-психолога так же. Говорят глаза. Он поднимает их неохотно, явно не привык к прямому контакту и хочет сбежать. Сбежал бы, если бы не крепкая, когда надо, рука мисс Блум, сжимающая его предплечье. Чёрные, с паутинкой ранних морщин у век, и тенями от недосыпа, глаза. Лицо бледное, осунувшееся. На вскидку с десяток проблем, патологий, диагнозов. Медицинская карта и правда ничего не значит. Её можно сжечь за ненадобностью. Ненадолго, настолько быстро, чтобы вездесущая, проницательная доктор-психолог ничего не заметила, но Ганнибал умирает. Тут же, не смотря на остановку сердца, вежливо, профессионально улыбается и открывает шире дверь. - Прошу, проходите. Естественно, первой заходит Алана. Зная о крайней брезгливости своего бывшего наставника и бывшего же любовника, вытирает ноги. Расстёгивает пальто. Чтобы оторваться от завораживающих глаз Уилла Грэма, доктору приходится отвернуться, принять у дамы пальто, бережно повесить его. Не оборачиваясь, он слышит шаги. Гость о таких тонкостях вроде дорогих ковров и сверкающего пола не знает. И проходит вперёд, правда, не далеко. Опасается. Его пренебрежение, как ни странно, вовсе не раздражает. А запах… Закрыв глаза, можно почувствовать, как касаются щеки упругие ветви каштана, как благоухает под ногами наст, как, оглушая лаем, вперёд несётся свора обезумевших от охоты псов. Зрелище восхитительное, затягивающее. - Извини, что опоздали. Уилл… долго собирается. Голос Аланы выводит из странного транса, в котором можно остаться навсегда. Улыбка, как приклеенная, моментально появляется на лице. Закрыть дверь за гостями, пройти следом, напустить радушия и профессионализма, успокоить ужином. Это он умеет. За столом трое. Алана – частый гость в этом доме, она единственная из всех троих, кто чувствует себя комфортно. Хозяин дома выглядит расслабленным, но это лишь умелая игра. Он напряжён, готов для броска. Мышцы трещат от жажды сражения, песок необходимых приличий скрипит на зубах, а глаза… снова и снова возвращаются к Уиллу Грэму. Он сидит по правую руку. Конечно, чтобы было удобно наблюдать. Прямой и строгий, как политик на дебатах. Честный до пренебрежения. Не улыбается, не нахваливает ужин, едва прикасаясь к пище на тарелке. По-прежнему избегает взгляда, но это пока… нужно набраться терпения. Алана рассказывает, как долго они добираются. Доктор заставляет себя ответить приличествующей случаю понимающей улыбкой: врать честная и открытая уроженка штата Вирджиния так и не научилась. Можно держать пари: Грэм и не собирался на обязательный приём. Сидел дома, с банкой пива, рассеянно переключая каналы, пока Алана за шкирку не приволокла его на принудительную встречу-пытку. Грэм не опровергает, но и не соглашается. Просто сидит, уткнувшись в тарелку взглядом и распространяя по жаркому воздуху обеденной свой особый, дикий аромат. Он явно не рад оказаться в обществе сразу двух психологов. И, думая, что никто не видит, постоянно оглядывается на дверь. С такой тоской оглядывается… Доктор Лектер с трудом давит улыбку. Прячет её за салфеткой, нанизывает на вилку мясо и неожиданно, даже для самого себя, откладывает в сторону. Пища теряет вкус и значение рядом с диким, растрёпанным, будто только из берлоги, Грэмом. Необщительный, замкнутый социопат с порочными наклонностями и восхитительной способностью видеть мир чужими глазами. О, как же хочется заставить его увидеть чёрную воронку, что постоянно крутится перед глазами. Они говорят немного. Доктор изо всех сил сдерживает инстинкты, усыпляя бдительность социопата с многолетним стажем. Хотя хочется признаться, как он мечтает порвать это чудесное горло, вспороть поджарый живот под мятой рубашкой, снять нелепые очки и изодрать сухие, обветренные губы. Мысли совершенно нормальные на его взгляд. А были и другие, к сожалению, менее нормальные. О том, какова на ощупь его щетина, и эта сладкая, манящая бьющаяся жилка на шее, и эти пальцы с короткими, ровными ногтями, и даже о том, почему он так не высыпается. Странные, далёкие от нормального мысли. - Ну, я вас оставлю. Думаю, вам нужно поговорить, а у меня сегодня дела. Ганнибал автоматически поднимается, стоит только доктору Блум вскочить из-за стола. С опозданием, но Уилл поднимается следом. Ему явно некомфортно, но возразить он не решается. Алана тепло прощается с психологом, что-то тихо говорит Уиллу. Судя по тому, как он закатывает глаза и кивает, это было обещание не сбежать, как только за ней закроется дверь. Хлопает дверь, они остаются наедине. Он не торопится. Большая ошибка – загонять запуганного пса в угол. Убрать тарелки, поставить бокалы в мойку, с сожалением выкинуть остатки с тарелки Уилла. Он явно съел слишком мало. Когда Ганнибал возвращается, Уилл изучает его библиотеку. Обычно его подобное раздражает, но сейчас он замирает в предвкушении. И великолепный, восхитительный Уилл не обманывает его ожиданий. - Вы любите готовку, - негромко замечает он, касаясь корешков книг пальцами, - но это очевидно. А вас раздражает всё очевидное. Он произносит это так просто, так спокойно. Доктор с трудом удерживает восхищённый вздох. - Вы весьма проницательны, Уилл, - переход с мистера Грэма на Уилла происходит безболезненно. - Что-то ещё? - Вы превращаете в искусство всё, чего касаетесь. И любуетесь этим. О да, он любит совершенство. Вопрос: почему тогда он смотрит на небрежного, помятого, уставшего Уилла с таким наслаждением. - Всё верно. Уилл поворачивается и смотрит очень внимательно, явно чего-то ждёт. - Что-то не так? - Нет, я просто жду. - И мне будет позволено узнать, чего именно вы ждёте? - Обычно люди реагируют иначе. Что-то вроде «ты псих», «ненормальный», «отойди от меня». Психологи тоже не молчат, но тут другое. «Удивительно». «Потрясающе». «Медицинский феномен». Доктор спокойно улыбается. Кажется, он принял решение ещё до того, как обнаружил диковатого профессора и феномена у своего порога. - Прошу, присядем, - он делает приглашающий жест рукой, садится сам и указывает на соседнее кресло. У него есть кушетка, но он не хочет видеть в этом человеке пациента. Уилл садится, но отнюдь не расслабляется. - Позвольте я кое-что разъясню вам, Уилл. Я совершенно не заинтересован в сеансах с вами. Вы, безусловно, феномен, весьма интересный, но эти сеансы – просто моя уступка доктору Блум. Вы, судя по всему, чётко разделяете докторов и близких людей. Так вот, изучать вас не входит в мои планы. Это, безусловно, весьма увлекательное занятие, но у меня другой… интерес. И напряжённые плечи пациента расслабляются. Ганнибал заставляет себя скрыть первую торжествующую улыбку: тянется за документами, пролистывает их, давая Уиллу время успокоиться. Подумать. - То есть вы, - первым нарушает молчание всё же недоверчивый профессор, - не хотите в итоге написать книгу по психологии и стать всемирно известным? Ганнибал равнодушно пожимает плечами. Слава у него есть. Пожелай он, и славы могло бы стать в разы больше. Он мог бы прославиться как политик, оратор, музыкант или повар. Психотерапевт? Слишком мелко. - Нет, Уилл. Почитание, известность и очереди на автографы меня мало волнуют. Это, в сущности, создаёт помехи моему размеренному образу жизни. «Создаёт». Он произнёс «создаёт». Не «создало бы», а «создаёт». Уилл мог не заметить, но разница есть. Да нет, ни один человек не обратит внимания на такую мел… - Создаёт? Уже? Мелочь. Есть ли что-то, чего Уилл ещё не заметил? - Представьте себе, - нужно заставить себя непринуждённо улыбнуться, - пациенты и коллеги отзываются обо мне слишком восторженно временами. Держу пари, Алана превозносила меня до небес, лишь бы вы пришли. - О да, и это была ужасная политика. Чем больше я слушал, тем больше мне хотелось сбежать. - И что же? Ваши страхи оправдались? - В полной мере. Удар. Жёсткий, точно выверенный. Наугад, но в точку. Конечно же, он говорит не серьёзно. Поддерживает беседу, как умеет, и даже не представляет себе, насколько каждое его замечание попадает в цель. У него безупречные инстинкты. Идеальный охотник и безупречная жертва. Настоящая сталь в хрупкой клетке рёбер и кожи… *** Уилл прекрасен. Это приводит в замешательство даже его, доктора Лектера. Он медленно теряет рассудок: двигаться, говорить и даже адекватно мыслить рядом с этим человеком становится затруднительно. Не болезнь, но нечто большее. Это не бросается в глаза с первого взгляда. Нет. Иначе люди не давали бы прекрасному Уиллу прохода на улице. Но Ганнибал Лектер мыслит иначе. И мир видит тоже иначе. Наверное, именно поэтому чары этого сломанного человека действуют на него сильнее. Уилл сам не понимает природы своего одиночества. Ему кажется, люди опасаются его, потому что считают больным. Эта наивность просто очаровательна. Нет. Люди остерегаются его, потому что он… другой. Не хороший, не плохой, а просто другой. Как картина, которой восхищаются, но притронуться боятся. Мысли Ганнибала движутся в неправильном направлении. Сначала это просто восхищение. Инстинкты, проницательность и совершенно потрясающие тёмные глаза зверя на человеческом лице вызывают эстетическую дрожь. Дальше – хуже. Всё это превращается в поклонение. Оно не вызывает отторжения, хотя любые формы зависимости кажутся недостойными высокого разума. Нет. Это поклонение делает его выше и чище. Уилл считает его блестяще образованным человеком с острым умом. Но не понимает, что одно лишь его присутствие делает доктора таким. Появляются новые чувства. Уилла хочется оберегать, защищать. Ломать шаг за шагом и зализывать раны. Двойственность этих желаний противоестественна и конфликт с самим собой неизбежен. Уилл опасен. Это вторая аксиома. Его проницательность вне оценочной шкалы. Он чувствует всё и даже больше. Он знает, как и что сказать, чтобы заставить разум убийцы волноваться. Он может погубить… он может понять… Может ли он понять? Этот вопрос встаёт с каждым рассветом. Уилл может догадаться. Но сможет ли понять? Сеансы прекратились сами собой. Фиксированные встречи на полтора часа, кушетка, записи, тесты… Он приходит, когда хочет. Садится в кресло, поправляет очки, нахваливает «стряпню» Ганнибала. А ещё он говорит. И это бесценно. Даже тон его голоса заставляет содрогаться что-то глубоко внутри. Нет сомнений: Уилл Грэм опасен для него. Проще было бы его убить. О, эти мысли запретны и сладки. С десяток раз при виде этих непослушных растрёпанных волос рождались гениальные картины. Но это планирование, смакование деталей, растягивание удовольствия было само по себе будоражащим чувством, и хотелось, чтобы оно длилось и длилось. Были десятки поводов для поклонения, сотни мелочей, которые Ганнибал замечал и собирал в каталог. Едва ли не всё, что делал мистер Грэм, вызывало трепет. И это было абсолютно нормально. Это было то, что признавал Ганнибал, что спокойно переносил. Но было в их отношениях нечто грязное и постыдное, а именно его желания. О да, они были. Отвратительно человеческие, грязные, физиологические. Не физика и не химия, но то и другое вместе. Это проявилось не сразу. Сначала, просто в желании коснуться, ощутить щекой колючую щетину, нажать подушечкой пальца на губы, провести по выпирающим рёбрам ладонью… такие мелочи, которые становятся навязчивой идеей. Такие мелочи, которые мелочами уже не являются. Они разрастаются, подобные спорам плесени, и даже въедаются в мозг. Каждое случайное касание становится не случайным. Он теряет равновесие, спотыкается, проводит руками по плечам друга, касается мокрых кончиков волос… словом, ведёт себя как примитивный человек, не способный совладать со своими инстинктами. Ганнибал осторожен. Он сдерживает себя, обдумывает каждое движение, чтобы не спугнуть безнадёжно распахнутого настежь Уилла. Он едва успевает остановить себя, когда желание поклоняться становится очевидным. Он не может терпеть. Он теряет бдительность. И это дезориентирует. Есть ещё кое-что об Уилле. Доктор Лектер ещё не знает, как к этому относиться. Одна часть него страстно желает довести до грани сознание Уилла, проследить за тем, как личности убийц, что поглощает это сознание, захватывают контроль над телом и разумом этого человека. Он хочет видеть, как то тёмное и страшное, что зовётся душой маньяка, меняет привычный замкнутый мир его уже не пациента, но ещё не-друга. Это наверняка будет завораживающим зрелищем. Как если бы Джоконду подожгли, и медленно, слой за слоем, языки пламени пожирали слои краски, оставляя чистую, незамутнённую красоту разрушения… Другая часть его, та, что стала зависима даже от разговоров с непревзойдённым умом в лице профессора, противится этому изо всех сил. Эта часть борется, отчаянно стремится защитить Уилла. Это новое, совершенно новое ощущение. Что-то сродни щемящей нежности. Что-то, что понять не так-то просто. Это нечто просыпается, когда он смотрит на Уилла вблизи. Морщинки и тёмные синяки, и складки постоянного напряжения около губ – всё это заставляет сердечную мышцу сладко сжиматься. Уилл болен.