когда го(во)рят города

Спокойной ночи, Сириус. - Гарри необходимо вернуть! – Кричит Блэк, стоя по одну сторону стола, с силой упираясь кулаками в столешницу. Похоже, назревает очередной скандал. - Послушай, Сириус, мы не можем…- Начинает Люпин, но он снова бесцеремонно прерван. - Мне плевать! – Рычит мужчина в ответ. - Мальчик должен найти крестражи и уничтожить их. – Как можно спокойнее продолжает Лунатик, но на сей раз не работает – Бродяга звереет все больше. - Вот именно, Ремус, мальчик! Гарри – всего лишь мальчик. Такой, каким были ты и я в семнадцать лет! Ты бы доверил нам судьбу мира? А? Скажи?- Его голос полон язвы и ехидства. - Блэк, ты же прекрасно знаешь, что твой крестник … он справится.- В комнате повисает давящая тишина. Бывший профессор ЗОТИ обходит стол и хлопает друга по плечу, утешает. – Нам нужно подождать. - Ждать… - Лицо мужчины искажает кривая ухмылка. - Сколько? Сколько его уже нет? Месяц? Два? Три? – Голос Сириуса становился все тише, но гнева в нем все больше. - Четыре. – Отвечаешь ты, извещая их о своем присутствии. -Гермиона, здравствуй! Что-то случилось? Мы разбудили тебя? – Заботливо спрашивает у тебя Люпин, и, обращаясь уже к Блэку добавляет: - Я же говорил тебе – тише. Что ты за человек такой. - Нет, – быстро отрицательно киваешь головой и добавляешь, пожав плечами,– просто жажда – пересекая комнату в поисках воды. Сириус Блэк двусмысленно хмыкает и залпом осушает до дна свой стакан с огневиски. А Луни, похоже, решает удалиться «под шумок». Ты улыбаешься. Они – как дети. Как Гарри и Рон, постоянно ссорятся, скандалят, только, что не дерутся, хотя мистер Блэк, в общем-то, не прочь. Ты очень рада видеть его таким. Злым. Грозным. Орущим всякие непристойности. Рушащим мебель в пух и прах, и, то и дело, грозящим кого-то убить. Да не важно. Живым. Никогда не думала, что твои слова могут повлиять на кого-то, а, уж тем более, на него. Сколько прошло с той памятной ночи? Месяц, кажется. Не важно. Важно, что Сириус Блэк снова похож на человека, а не на его тень. Ты вздрагиваешь и роняешь на пол стакан до краев заполненный водой, когда вдруг чье-то теплое хмельное дыхание обжигает тебе шею. – А, Вас, мисс Грейнджер, похоже, не учили, что подслушивать – не хорошо? – Язвительно спрашивает он и опускается на край стола, и в руках у него верный и неразлучный друг – бутылка. Некоторые вещи не меняются никогда. - Я сейчас все уберу. – Резко спохватившись, ты вдруг начинаешь судорожно собирать руками осколки, и, конечно же, с непривычки режешь себе пальцы один за другим. Особенно когда слышишь этот холодный потусторонний смех за своей спиной. Да уж. Некоторые вещи никогда не перестанут тебя пугать. Ты слизываешь сочащуюся из мелких порезов кровь, чтобы не заляпать пол. -Держи. – Он как-то небрежно протягивает тебе отутюженный платочек с витиеватыми инициалами „S.B.“ а ты даже не знаешь, чему удивиться больше: тому, что у Блэка имеются в наличии глаженные носовички, тому, что он сам предложил тебе какую-никакую помощь, или тому, как сильно ты себе напоминаешь сейчас домового эльфа, осталось только закричать «хозяин подарил Добби носок», по твоему лицу пробегает тень грустной улыбки. Добби…свободный эльф. Самый храбрый из всех, кого тебе довелось знать. - Он не кусается. – Напоминает о своем существовании мистер Блэк все с той же кривой ухмылкой на лице, и ты послушно берешь платок из его рук. И, пока ты старательно пытаешься остановить кровь заветным кусочком ткани, он произносит простое: - Репаро. – И стакан, как ни в чем не бывало, целый и невредимый стоит на полу. Какая же ты дура, Грейнджер! Как же ты сама не додумалась? – Воду сама вытрешь. – Бросает он напоследок и, пошатываясь, удаляется в темноту, оставляя тебя наедине со своими мыслями и этим горе-стаканом. А тебе просто головой об стену биться хочется. Нет, ну что за дура, а? И ты действительно еще раз улыбаешься, находя в этих приступах самобичевания, некое сходство все с теми же домовыми эльфами. Наскоро, уже заклинанием, убрав воду, ты возвращаешься в комнату, так и не утолив жажду, и занимаешь свое заветное место у окна. И это звездное-звездное небо. Такое романтичное? Вряд ли. На что же оно похоже? На кусочки сливочного масла, на черной чугунной сковороде. И пляшущие языки пламени так и норовят лизнуть этот чугунный «блин» с обратной стороны (с каждым прикосновением делая его все теплее), и украсть наше небо. Съесть его. Но нельзя. А к восходу солнца эти сливочные «звезды» тают, на, раскаленной пытливыми огоньками добела, сковороде, превращаясь в утреннюю росу. А утреннее небо? Оно как лимонный сок. Такое же кислое. И глядя на солнце, лимонного цвета, ты морщишься, а глаза начинают слезиться, от солнца, как и от этого цитруса, невольно кривишься. И щиплет глаза, и сводит во рту. И кожу припекают теплые лучи, так, как выжигает раны концентрированная лимонная кислота. Светает. Ты устало потираешь слипающиеся глаза. Твои тонкие пальцы с аккуратно состриженными ногтями поглаживают шершавую поверхность подоконника, кое-где пустившего тонкую паутинку трещин. Левой рукой ты разминаешь затекшую шею, попутно освобождая волосы из душащего плена тугой резинки, и в этот момент чувствуешь облегчение. Больше всего ты любишь рассветы – момент, когда капельки той самой кислоты разбавляют всю эту вязкую жирную жижу, привнося свежесть и облегчение. Интересно, какое время суток предпочитает мистер Блэк? Хотя, ты уверена, что он сейчас предпочитает только «не существовать», но, где-то там, в душе, решаешь, что это – сумерки. Самое время шалостей. Как давно ты стала думать о нем перед сном? Или нет. Как давно ты перестала спать по ночам? Теперь уж и не вспомнишь. Одно знаешь точно, до этого ты не смотрела вверх. А теперь? Часами сидишь, устремив взгляд ввысь, сидишь неподвижно, так, что затекает шея. Сидишь, а чайник выплясывает на плите, выстукивая железной крышечкой похоронный марш, ведь огонь конфорки щекочет ему «пятки», так, что у него «валит пар из ушей». Сидишь. И хоть камни с неба. - Но ведь это нормально – заботиться о близких. – Мысленно утешаешь себя ты. - Молли вот заботится об Артуре… – брось, Гермиона, он ее муж, ехидно вмешивается внутренний голос. – Да, плохой пример, - чуть хмурясь, и, закусив нижнюю губу, думаешь ты, - но, она заботится о нас с Гарри. О Люпине, и даже, о мистере Блэке, как бы она не сетовала на его мерзопакостный характер, а ведь всегда зовет его к столу и волнуется, когда тот пропадает где-то, а иногда даже – тут ты улыбаешься,- иногда гоняется за ним с полотенцем по кухне, чтобы он не дымил там, как паровоз. И тогда брови Сириуса удивленно взлетают вверх. – Эй, Уизли, – обращается он к ней, крепко сжимая в зубах сигару,- поубавь свой пыл, это еще пока и мой дом тоже! - Я тебе сейчас покажу «мой дом»! Брысь отсюда! - И он, ворча себе поднос что-то вроде: «невыносимая женщина, как только Артур ее терпит», все-таки, покидает святая святых этого дома. Тогда, почему ты не можешь заботиться о Сириусе Блэке? Ведь он – крестный Гарри и ему сейчас, как никогда нужна поддержка. Да, Гермиона, он – крестный Гарри. И Сириус светит необычайно ярко, и тебе хочется, чтоб Сириус Блэк «светил». Ты сделаешь это для Мальчика-который-выжил. Нет. Ты сделаешь это для себя. И уже как-то по привычке мнешь уголок платочка, с выпуклыми и чуть шероховатыми „S.B.“. - Спокойной ночи, Сириус. – Последний взгляд на созвездие Большого Пса и ты, зевая и потягиваясь, удаляешься от окна и камнем падаешь в прохладную постель.