Драконье царство

             Дальнейший путь был легок и спокоен. Еще где-то часа два. Буро-зеленая лесная идиллия, местами разрушенная и слегка хлюпающая в этих местах старая римская дорога. Тишь да гладь.       Графиня Элейн быстро пресекла попытку Кея найти нам в процессии более подходящее место. Дамы посчитали, что в такой компании им куда безопасней, чем обычно. Возможно, некоторые в этом сомневались. Так друид и монах, постоянно сменяя друг друга, по очереди – ибо вызывали друг у друга взаимное раздражение, предпочитали все время крутиться где-то неподалеку, приглядывая за порядком.       Бедвир, великий болотный археолог, также откочевал к нам в качестве подкрепления.       Вскоре последний начал вызывать у меня определенные подозрения. Манеры его оказались самые располагающие, воспитание прекрасное, быстро выяснилось, что он приходится лорду Кею молочным братом, «старая» графиня питает к нему почти материнские чувства, и вообще все кругом его любят. Если мы попали в самое начало истории Артура, никого более подходящего на его роль здесь просто не было.       Смущало только, что сложением, мастью и прочими антропологическими признаками Бедвир не походил ни на кельта, ни на потомка римлян. В его облике сквозило нечто откровенно германское. Льняные волосы, падающие на плечи, радужки глаз, серые как зимнее море, рост, заметно выделяющий его из толпы уже теперь, несмотря на то, что формирование организма как таковое не собиралось завершаться в ближайшее время, из-за чего Бедвир напоминал костистого молодого дога, которому бурный рост костной ткани не позволяет с той же скоростью наращивать плоть. Зато когда это формирование закончится, он превратится в Геркулеса или Конана – нечто просто мифическое. Но будет ли он Артуром? В разговоре графиня пару раз упомянула о его матери как о своей самой верной компаньонке, которую, к ее великому сожалению, ей пришлось оставить дома, так как никто лучше нее не мог распорядиться хозяйством, об отце же никто не заикался. Вероятно, обликом Бедвир был обязан именно ему – обычная военная история, каких много.       Ланселот нашел общий язык с графиней, обнаружив блестящее познание античных авторов, и они с головой ушли в высокоинтеллектуальную космогоническую дискуссию, в которую я, не удержавшись, вставил пару чуть более математических замечаний (в конце концов, Пифагор не чурался и такого), от коих леди от души повеселились, а Ланселот был не прочь меня придушить за слишком приземленное отношение к благородной философии, полной божественного огня и всепроникающего духа. Гвенивер помалкивала, загадочно улыбаясь. Гавейн и особенно Галахад травили какие-то неправдоподобные байки с прочими своими спутниками.       – А Мельвасу здорово не повезло с потерей Галапаса, – заметил Бедвир. – Его шансы падают.       – Шансы на что? – спросил я.       Бедвир склонил голову набок и изобразил укоризненный взгляд.       – Как на что? На то, чтобы одержать победу в тех самых ордалиях, на которые мы направляемся.       – А, ты про Божий суд.       – Он самый. Ясно же, что властительные лорды не станут во всех поединках участвовать сами, а будут выставлять чемпионов. Галапас был бы для Мельваса Клайдского одной из самых счастливых костей.       – Это ясно, – хмыкнул я, разыгрывая прекрасное владение предметом беседы. – Но может, ты имел бы в виду, что у Мельваса падают шансы, скажем, на то чтобы успешно нападать на путников на дорогах или красть богатых невест. С другой стороны, тебе не кажется, что если Галапас был так хорош, он мог начать игру и в свою пользу? Кажется, правилами это допущено?       Бедвир сделал большие глаза, будто это не приходило ему в голову, но было вполне возможно.       – О... да, в этом что-то есть. Но это рискованно... Хотя, Галапас – да, ты прав, этот, пожалуй, мог – силен, безумен и себе на уме. Черт, и правда... Но вот прочим бы на его месте ничего не светило! Хотя, как поют барды и всюду объявлено, любой странствующий воин может принять участие, тот, за кем недостаточно ни земель, ни сторонников, если и сумеет выиграть по какому-то капризу богов, того просто использует кто-то из сильнейших, или его вовсе убьют, или не признают, вопреки договору придумав какой-то предлог, и все станет еще хуже, чем было. Война разгорится позлее прежних. Ох уж эти друиды, но хоть сейчас перемирие, пока все не произошло. А чем все кончится?       – Вечно так – напророчат с три короба, а потом сидишь и думаешь, так ли тебе это надо.       Бедвир расхохотался.       – Боже, слово в слово – лорд Кей! – и замолкнув, бросил острый взгляд, не прокомментировав дальнейших умственных построений. – Что ж, как бы то ни было, наш непобедимый великан отправился к своим богам... или к чертям.       – Такое уж невезение.       – Перст судьбы. Какой-то бог оказался сильнее его отца Тараниса. А какой, кстати, бог?       Я пожал плечами.       – Да разве их поймешь? Может быть, сам Таранис вздумал за что-то его покарать? Боги переменчивы.       – Да, знаю, – он усмехнулся, отведя взгляд и покачав головой. – Это я так, подумал – вдруг ты скажешь хотя бы, какому богу служишь?       – А кто сказал, что я кому-то служу?       – Все кому-то служат, – спокойно заявил Бедвир, как само собой разумеющееся. – Я знаю, ты сказал отцу Блэсу, что крещен. Но прозвучало как какая-то двусмыслица. Позволь предположить, что есть некий бог, которому ты посвящен помимо Христа, как бывает у нас в Британии, и есть какой-то обет ему, связанный со множеством священных запретов. Если это так, я не буду больше спрашивать.       Я посмотрел на него с улыбкой и слегка кивнул.       – Что ж, ближе подобраться к истине невозможно, – ответил я, подумав о таком божестве, как «Янус». Вера не имеет значения, но посвящение определенно имело место.       – Ну, – Бедвир с улыбкой пожал плечами, – если честно, я дружелюбен ко всем богам, что ко мне не враждебны!       – Прекрасная позиция!       – Но вообще-то, я христианин.       – Ага. Кто из нас без греха?       – И впрямь!       Нам удалось друг друга рассмешить. Да и в будущем не раз удавалось.       Кого-то он мне напоминал своим стилем поведения. Этакая смесь джентльменской скромности, кротости и снисходительной покровительственности одновременно. Неважно на самом деле, на кого он походил. Даже в одном и том же мире то и дело встречаются люди не то чтобы одинаковые, но напоминающие каких-то предыдущих знакомых как «дежа вю», как легкие вариации одной и той же музыкальной темы. А уж во времени таких двойников еще больше, чем в пространстве. Мы этим частенько пользовались при перемещении психоматрицы в оболочку наиболее готовую к ее принятию, то есть в сознание людей психически более-менее нам «идентичных» по некоторым важным параметрам вроде темперамента. Но нынешняя экспедиция слишком во многом отличалась от предыдущих, только по привычке обращалось внимание на то, как схожи бывают люди из разных времен. Есть какие-то универсальные амплуа, которые они играют, кто лучше, кто хуже, кто с большей или меньшей выдумкой и импровизацией, но по сути – все это одно. Не такое уж неограниченное количество разновидностей человеческих личностей существует на свете, или не так уж разнообразно наше их восприятие. На чем строятся древние гороскопы, вера в переселение душ, или просто поговорки об одного поля ягодах и об одном тесте.       Ведь каждому знакомо это чувство – когда видишь человека впервые, но, будучи некогда ознакомлен с его предыдущей копией, воспринимаешь его давно знакомым, лишь с усилием напоминая себе, что это совсем другой человек – но поздно, общение начинается и естественно катится дальше, как по маслу с горки.       Мне стало немного не по себе, когда я вдруг понял, кого он мне напоминал. Въедливый Майк Арли. Что-то частенько мы встречаемся, и каждый раз – сюрприз... Это ввергло меня на некоторое время в задумчивость. Я предпочел отвлечься на что-то другое, чтобы не забывать, где нахожусь. Впрочем, наверное, мне мерещилось. Мы были не так уж хорошо знакомы – просто отдаленное сходство, какие-то отдельные черты. Во всем прочем, обычные шаблоны и предрассудки, мозг любит облегчать себе работу где только возможно... Просто раньше мне не приходилось столько беспокоиться о том, насколько реально происходящее, и не является ли каждый встречный некой штамповкой спящего сознания не только в том возвышенно-философском смысле, в каком снятся бабочки китайским мудрецам.       – Конечно, конечно… – ласково говорила графиня, благодушно щурясь и кивая Ланселоту, соглашаясь с какой-то его заумной мыслью. – Какой ум! Сколько же тебе лет, юноша? Семнадцать? Восемнадцать?       Судя по тону и постановке вопроса, она явно пыталась польстить моему приятелю, завышая планку. На большее мы по этим временам не тянули. Тут и взрослели, да и старились быстрее. Гамлет прикинул разницу в уме и не то кивнул, не то пожал плечами.       – Да... хм... восемнадцать. Скоро будет…       Решил поважничать, хвастунишка. Ему всего-то скоро стукнет двадцать четыре. Самому бы не забыть, что выгляжу максимум на семнадцать, а то и меньше. В наши времена не только продолжительность жизни куда больше, но и условия потепличней и медицина получше. Как объяснить, что на любом из нас нет ни намека на какой-либо шрам? Так здесь можно выглядеть лишь в нежном возрасте.       Случайно оглянувшись, я заметил взгляд Гвенивер, пугающе задумчивый, если не мечтательный, тут же потупившийся. Да уж, это она нам маленькая девочка, а вот мы для нее далеко не древние старцы... Кажется, я и сам покраснел, только этого не хватало. Следующая осторожная оглядка меня слегка успокоила. Гвенивер почти с тем же выражением созерцала теперь Гамлета. Можно было перевести дух.       Так тихо, понемногу, дорога вывела нас из леса, но еще прежде, чем мы его покинули, откуда-то стал доноситься запах дыма – и что-то слишком тяжелый. Не такой легкий, веселый, как от обычного костра. Все вскоре прояснилось – открылось пепелище, окруженное сирыми мокрыми полями, остывшее, судя по всему, достаточно давно, за исключением некоторых все еще курящихся сизыми змейками кучек шлака. Люди графа Эктора немедленно ощетинились. На минуту продвижение остановилось, затем продолжилось, в настороженной манере крадущегося леопарда, что-то учуявшего, но еще не решившего, куда ему стоит прыгнуть и кого рвать в клочки. Кей счел нужным сперва провести разведку и кликнул добровольцев.       – Пошли? – спросил Бедвир.       – Давай, – согласился я.       Фризиан-Галахад тоже составил нам компанию. Гамлета задержали увлеченные беседой дамы, а Олаф решил не утомлять без крайней нужды бедную контуженую лошадь.       В излюбленном Кеем стиле кавалерийской атаки, мы грозно вторглись на выжженную землю. Бесплотные духи были безропотны и не оказали нам никакого сопротивления. А кроме привидений тут не оставалось уже никого, только взметнулась в небо с громоподобным хлопаньем крыльев и хриплыми проклятьями стая воронья.       Мы остановились, оглядываясь, и теперь уже проклятьями и гневными воплями разразилось не воронье. Даже глаза Фризиана расширились, а по окаменевшему лицу разлилась зловещая зеленоватая бледность. Что и говорить – запеченные в золе вместо картошки детские головки – зрелище не для слабонервных.       – Да, – сквозь зубы процедил Бедвир. – Нелегко к такому привыкнуть, будь оно проклято...       Кого-то слишком сентиментального или слишком пристально вглядевшегося, шумно прихватил желудочный спазм. Это показалось мне некстати заразительным. Я нежно полуобнял недовольно храпящего и скребущего землю копытом Гвена за шею, но сумел справиться с собой, по крайней мере, на время. Бедвир сочувственно похлопал меня по плечу.       – Как, порядок?       – В наилучшем виде, – выдохнул я.       Судя по мрачноватому хладнокровию Бедвира и брюзгливому ворчанию Кея, случай был не такой уж из ряда вон выходящий.       – Вот черти драные… – сказал Кей. – В прошлый раз хоть кто-то в живых остался.       – Может, кто-то и есть, да прячется? – рассудил его говорящий медведь по имени Марцеллин.       Кей окинул все кругом орлиным взором и фыркнул без особенных иллюзий.       – Надо убедиться, что здесь нет никого, кому еще может потребоваться помощь. А останки несчастных следует похоронить, а не бросать волкам да птицам. Если у кого-то для такого дела слишком нежные нос или руки, пусть этот кто-то лучше привезет священника.       Подняв взгляд, я понял, что Кей смотрит на меня. В черных глазах притаилась торжествующая презрительная насмешка, готовая стать явной.       Я небрежно потрепал гриву коня, а потом соскочил на землю, вернув Кею кривую усмешку.       – А вот дам сюда везти не стоит. Кого пошлем? Кстати, вороны – мои любимые птички.       Поняв, что ни за каким священником я не поеду, оставив другим столь чудное место, Кей недовольно покрутил носом и отослал кого-то другого. Бедвир с ухмылкой мне подмигнул и покачал головой.       Тем временем, с Кеем во главе, мы обрыскали дымящуюся плешь на лице земли, не найдя ничего утешительного. Обнаруженных обгоревших трупов явно хватало на всю деревню.       – Похоже, вы такое уже видели, – со светской сдержанностью заметил Фризиан Бедвиру, взявшему над нами негласное шефство.       – Угу, – промычал Бедвир. – Перемирие перемирием, а по мелочи некоторые все равно друг другу гадят.       – Ну, всегда, наверное, полно каких-нибудь беспризорных отрядов...       Бедвир сразу же начал решительно мотать головой, слегка путаясь в своих лохмах.       – Нет. Ради забавы редко выбивают все на корню. А это – соседские склоки – лишают друг друга живой рабочей силы, уничтожая все подчистую – и детей, и женщин, чтобы население не восстанавливалось и со временем.       – С ума сошли? – покачав головой, поинтересовался Фризиан. – Для кого они расчищают место? Для саксов?       – Каждый думает, что на его век хватит, – предположил я. – И потом, за полное уничтожение некому мстить. Кровный интерес пропадает. А строки в расходных книгах всегда можно оспорить или замять другим способом...       Мы остановились, уставившись на остатки частокола. Какие-то извращенцы повесили несколько трупов рядком, нацепив их на заостренные колья, почерневшие от толстого слоя засохшей крови. Когда-то эти тела принадлежали женщинам, причем не старым. Обожжены как прочие, они не были. Полностью обнаженные, со вспоротыми животами, разметанными внутренностями, исклеванные птицами так, что поверхность тел напоминала ноздреватую розово-белесую губку. Воздух от роящихся мух звенел и дрожал. Я задержал дыхание с чувством, будто проглотил целый ящик тяжелых слесарных инструментов и запоздало пожалел о том, что не пожелал ехать за священником. Мы походили на личинок, плавающих в густом, давно протухшем супе. Одно меня утешало – похоже, всем было не лучше. Есть вещи, от которых воротит даже тех, кто сам сеет смерть и привыкает ко всем ее проявлениям. Кей куда-то пропал. Фризиан тоже магическим образом сгинул, будто его не было рядом мгновение назад. Всего лишь рефлексы. Что будет, если стукнуть молоточком по колену? То же обычно происходит, если вдохнуть в такой концентрации нечто, что не входит в вашу привычную кулинарную книгу. Просто следует непроизвольная реакция.       – Ух, – сказал Бедвир, на всякий случай прижимая ладонь к губам, когда мы отошли с подветренной стороны кошмарной выставки. – Ну ладно – набеги. Но чтобы просто досадить соседу...       Как из-под земли, снова возник помрачневший Фризиан.       – Избавляться надо от таких традиций, – буркнул он. – По такому же принципу как здесь – на корню.       Бедвир фыркнул.       – А как? Нет высшей власти, что могла бы это сделать. При Утере такого почти не случалось. Но он умер уж сколько лет назад и никому не удалось с тех пор доказать, что он может быть новым верховным королем. Каждый сам себе глава, у каждого свой бог, для каждого те, что не с ним, враги, да и не люди – просто дикие лесные звери. – Он помолчал. – В ваших краях, видно, такое – редкость. Впрочем, у нас тоже. Мы так не делаем, а у нас – никто не смеет.       Прибыл священник, а с ним и друид. Оба оказались не слишком впечатлительны, но тут же перецапались на почве взаимных идеологических разногласий, касающихся порочного религиозного воспитания и погребения. После чего каждый забормотал свой дежурный, подходящий случаю гимн.       – Если это цветочки, – оглядываясь и теребя застежку плаща, пробормотал Олаф, приехавший вместе со жрецами альтернативных культов, чтобы поддержать нас в трудную минуту, – то каковы ягодки?       – А с чего ты взял, что это цветочки? – спросил я, подтаскивая к общему ряду на дощечке, нечто небольшое, исклеванное воронами.       – С того, что предыдущая заварушка перед этими ягодками была просто цветочком. А ведь это только первый день.       – Ничего, ничего, – ободрил Фризиан. – Скоро откроется второе дыхание.       – Хочешь, чтобы меня прямо сейчас стошнило? Хватит с меня дыхания!       По понятным причинам похороны носили максимально упрощенный характер, больше напоминающий заметание сора под ковер – в данном случае – под дерн. На самом деле, кроме трупов на кольях, от прочих осталось совсем мало. Прах к праху.       Среди этой деловитой возни странно было услышать вдруг тоненький вскрик ужаса. Еще удивительнее, что он был подхвачен. Что, собственно, могло напугать этих людей?       – Уходи! Уходи! – раздавались панические выкрики. Все похватались за амулеты, зашептали что-то испуганное под нос, кто-то зажмурился, кто-то начал бросать чем попало в источник замешательства. Впрочем, когда мы разглядели его, то поняли, что бросали чем попало не в него, а куда-нибудь поблизости, чтобы отпугнуть, отогнать, но, не дай бог, не причинить ненароком вреда.       Предмет этого смятения – крупный, но неимоверно тощий и замызганный белый щенок-подросток тоскливо непонимающе заскулил и, поджав хвост, напряженно сел на землю на почтительном расстоянии, вздрагивая всем тельцем и нервно приподнимая то одну, то другую переднюю лапу, не убегая и глядя на людей большими умоляющими кроваво-красными глазами злосчастного альбиноса. Неприкаянная белая ворона – пусть и собака.       – Пес Аравна!.. – возбужденно восклицали вокруг. – Гончая Аннона!.. По чью тебе еще душу? Уходи прочь! Уходи! Хватит с тебя добычи...       Олаф отчетливо откашлялся, подавляя облегченный смех, а Фризиан решительно полез вперед через толпу, которая сама пятилась назад. Я понял его чувства – Фризиан крайне неравнодушен к друзьям человека, особенно к собакам, и ему просто больно было смотреть на происходящее, тем более что творилось оно вовсе не по злобе, а из-за предрассудков. Я последовал за ним, хотя сам больше неравнодушен к кошкам. Но уж очень это было несчастное создание, да и Кей начал ворчать что-то о том, что не побоится какого-то там призрака, а просто пойдет и порубит его мечом, если он не уберется восвояси. Впрочем, на Кея тут же набросились с напоминаниями, какие жуткие несчастья падут на его голову, если он тронет это исчадие ада хоть пальцем. Кей, отбиваясь от этих пророчеств, замешкался, тем более что Марцеллин просто-напросто ухватил его за пояс, полагая, что спасает этим господина от великих бедствий. К тому же я вспомнил, что совершенно случайно, в качестве запасного рациона, у меня в поясной сумке завалялась сарделька в обертке, вполне похожей на пергаментную. Пожалуй, во мне самом аппетит проснется очень нескоро.       – Перестаньте! – воскликнул Фризиан, выбираясь из толпы наружу и вставая перед ней в образе воплощенного упрека. – Придите в себя. Этот щенок всего лишь альбинос, а не какой-нибудь демон.       Его слова определенно всех озадачили.       – Всего лишь кто? – переспросил Кей.       Фризиан валял дурака. Мог бы ввернуть любой набор букв вместо термина, эффект был бы тот же. Он прекрасно знал, что им неизвестно такое понятие как какой-то там альбинос, хотя латинское слово albus они, конечно, слышали. Но это же значит всего лишь «белый», а просто белых собак они видели и вряд ли пугались. Зато когда говоришь с умным видом слова на предположительно благородной латыни, аудитория начинает подозревать в тебе эксперта по данному вопросу и доверять твоему мнению, если у тебя таковое имеется. Это усыпляет бдительность и успокаивает.       – Альбинос, – повторил Фризиан с самым благостным видом, пока все сбились с толку.       – А это что еще за тварь?       – Обыкновенная адская гончая, – с удовольствием сказал я Кею почти в ухо, и он шарахнулся. – Ничего страшного. Эй, малыш, это тебе! – Я весело помахал в воздухе колбаской.       «Адская гончая» вскочила и вытянулась стрункой, уставившись на нас с напряженной надеждой. Потом тявкнула на высокой ноте и бочком, петляя, потрусила к нам. Остальные с невнятным визгом от нас отпрянули.       Я наклонился, из рук скармливая несчастному призраку из далекого и мифического прошлого аппетитный полуфабрикат. Тот сосредоточенно ткнулся в него подрагивающим влажным носом и тут же жадно заклацал зубами, заглатывая подношение.       Какое же это идиллическое удовольствие – кормить какого-то голодного доверчивого щенка, виляющего тонким хвостиком, после того, чем мы тут занимались! Я ласково погладил тощее недоразумение, снова с удивлением отметив, до чего же у него выступающие ребра и впалый живот.       – Взгляни, – кивнул я Фризиану, который тоже с сочувствием разглядывал песика. – Бедняга явно давно не ел. Похоже, мертвечины он не пробовал.       Галахад пожал плечами.       – Видно, опоздал. Мы уже все прибрали.       Я потрепал щенка за ухом и с трудом увернулся от длинного мокрого языка, быстро выпрямившись. По крайней мере, от кошек слюна не летит во все стороны, а хвост от избытка чувств не метит выбить глаз-другой. Щенок поставил лапки мне на колено и, ухитрившись-таки, лизнуть руку, взвизгнул что-то счастливое. Фризиан перехватил собачку, не имея ничего против общения в подобном стиле, и тоже нашел «псу Аннона» съедобный подарок. Тот был просто вне себя от радости.       – Не волнуйтесь, – возвестил Олаф, – одновременно хлопнув по спинам остолбеневших Марцеллина и Бедвира. – Ну даже если потерявшаяся псинка из Аннона – что тут такого? А скорей – полукровка от обычной дворняги...       – Глаза как кровь, – хрипло проговорил Бран, выбравшись вперед и приглядываясь к животному со смесью опаски и восторга. – Когда у белого пса такие кровавые глаза – это верный признак, что он не принадлежит миру живых.       – Ну и что? – воскликнул Олаф, широко раскрывая глаза и демонстративно не видя проблемы. – Мало, что ли, людей ведет свой род от богов? Да все мы – по вашим басням! Никакого несчастья этот замухрышка принести не может. Да и старина Аравн не обидится, если мы с его животинкой будем поласковей.       – Аравн, король Аннона, потустороннего мира, где души возрождаются к жизни... – задумчиво пробормотал Бран, глядя на щенка вспыхивающим взором, а потом медленно обведя им нас троих. – А не считаете ли вы, что мы должны вернуть ему то, что ему принадлежит?       – Что? – возопил Олаф. – Знаю я ваше «вернуть» – в жертву принести! Ну уж нет. Если хозяин за чем-то его послал, так и отзовет сам, а если потерял или выгнал – так не очень-то он ему нужен. Боги с вами!       – Ладно, – негромко прошуршал Бран с улыбкой тихого сумасшедшего, – вам, видно, лучше знать. Берите его себе. Может, в этом и промысел.       Олаф скорчил рожу, постучал пальцем по виску, когда друид отвернулся, и с победной усмешкой посмотрел на нас. Впрочем, широту взглядов друида мы на самом деле вполне оценили, еще раз порадовавшись за компанию, к которой присоединились.       Кей храбро двинулся вперед. Щенок смущенно посмотрел на него и попятился. Фризиан ободряюще похлопал его по спинке. Кей нервно слегка поглаживал рукоять меча, но левой рукой, без всякой угрозы. Из-за его плеча выглянул длинный Бедвир.       – У призрака случайно нет блох? – поинтересовался он слегка натянуто, стараясь бравировать.       Кей потер указательным пальцем переносицу, потом ткнул им в животное.       – По крайней мере, этот замухрышка – не падальщик этой деревни, – заметил Кей, и его рука рассеянно соскользнула с меча. – Если судить по его мощам. Еды-то тут было предостаточно. Странно, верно?       – Должно быть, вороны не подпускали, – предположил Бедвир. – Его же, бедняжку, ветром качает.       Кей сочувственно кивнул.       – Одно слово – замухрышка.       – Так значит, просто замухрышка? – иронично осведомился Фризиан, ласково поглаживая костлявую голову с крутым лбом и ушками-лопушками. – А не демон? Маленькое, тощее, блохастое несчастье с преданными глазами и почти крысиным розовым хвостиком?       Кей сердито фыркнул.       – Глупости! Мы же христиане! – Он протянул руку, остановился, поколебался и потрепал-таки неуклюже щенка по загривку.       Так у нас появился еще один спутник. На страх всем встречным. Волевым решением было принято, что мы не суеверны, а адский пес, виляющий хвостом и восторженно повизгивающий с высунутым языком – не дурной знак.