***
– Для тебя есть хоть что-нибудь святое? – Нет. А что? Гамлет закатил глаза. Я неудержимо смешливо фыркнул и выглянул за краешек невысокой каменной стенки, за которой мы спрятались, чтобы еще раз убедиться, что нас никто не выследил и не подслушивает. Неизбежное зло королевского образа жизни – всем есть дело до того, где ты и что делаешь. В первый день, по крайней мере, уж точно. Но была уже ночь, причем на редкость шумная. Над всей округой колыхалось веселое зарево – Белтейн, праздник костров, был в самом разгаре. Веселые вопли, визг, смех, пение и музыка смешивались в воздухе «в тесноте да не в обиде» с дымом, ошалевшими мотыльками и светлячками, ароматами праздничного пиршества, земли и травы, листвы, сонных и пьяных в ночи цветов, испускающих томную ауру сладости, недавней свежести и увядания. По Темзе разъезжали лодчонки, озаренные пляшущими яркими точками факелов, и водная рябь вовсю пестрела цветными блестками. Улизнуть было одновременно непросто и просто. Белтейн – один из тех праздников, когда все пороки, называемые маленькими радостями жизни, становятся безгрешны. Танцы, чревоугодие, грубые игры и плоские шутки еще не повод повеселиться от всей души. Там, где не сверкали огни, во всех темных уголках так же, если не яростней, кипела жизнь, откочевывающая от хороводов и закусок с тем, чтобы вернуться назад, а оттуда опять в темноту – кружиться в этом хороводе до самого утра. И вся эта толпа была плотной, шумной и приставучей – не проехать, не пройти. Но, как во всякой толпе, в ней можно было быстро затеряться (хотя можно и постоянно и неожиданно натыкаться нос к носу то на одних, то на других знакомых). Пока я наткнулся, правда, только на Гамлета, возвращавшегося из темноты с какой-то девицей в тот неподходящий момент, когда я, для отвода глаз также с девицей, счастливо не сознававшей, кто я такой, направлялся в ту самую темноту. К сожалению, особенно пьян я не был и заподозрил что, заприметив меня, Гамлет постарается заметить, и куда мы пойдем, а может, для верности, еще и не захочет выпускать из виду. Это как-то все скомкало. Мы, конечно, спрятались, но полной уверенности, что помех не будет, уже не было, и это все портило. Впрочем, шучу – лишних неприятностей я искать вовсе не собирался, и на самом деле все это мельтешение было очень бестолково и невинно – лишь бы затеряться, посмотреть на все немного сторонним взглядом и перевести дух. Если, конечно, вы мне верите. Вскоре мы снова встретились с Гамлетом, так как я тоже старался заприметить, куда он денется, и пока на хвосте не объявилось никаких друидов, решили поделиться кое-какими мнениями о случившемся днем. – Я всего лишь спрашиваю! Ты ведаешь, что творишь, или нет? Было это продиктовано какой-то мыслью, причиной или просто приспичило? Бессознательно? – А если приспичило, так это уже и не причина? – Эрвин! – Ага – штрафное очко! Настоящих имен вслух не употреблять! – А как прикажешь тебя теперь называть? – Да как хочешь. Ближайшим знакомым – скидка. – С моста? – едко спросил Гамлет. – Что? – возмутился я. – Прекрати, наконец! О чем ты думаешь? Что эта несчастная Британия может вскружить мне голову? Недостаточно, дружок! Мне ведомы размахи покрупнее! Просто идиотизм какой-то, что приходится об этом говорить! Гамлет немного смутился. – Ну послушай, ведь еще Цезарь говорил, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме!.. – Ха! – сказал я уже чересчур громко. – «Со святочной игрушкою! С петрушкой в королях!» Черт, всю жизнь мечтал танцевать менуэт с друидами во все дни своей жизни. Запомни – из меня выйдет самый дрянной король на свете. Я временщик, исходя из самого рода наших занятий. Больше всего я рассчитываю на краткосрочность этой пьески. И на то, что здесь всем мало что терять. Мы видели. Надеюсь, нам эта ширма больше чем на пару месяцев и не понадобится. Зато не будем слишком подозрительно выделяться кочкой на ровном месте. И наверняка что-нибудь от такого положения выиграем. Может быть, даже кому-то поможем, если повезет. А если нет – быстренько сделаем всем ручкой. Идет? – Что-то ты разошелся... – А кто начал? – Значит, ты все же не всерьез... – Всерьез? Гамлет, кто из нас сумасшедший? – Э… Ой, штрафное очко! – обрадовался Гамлет, заодно меняя тему. – Чушь, – фыркнул я. – Я говорил аллегорически, вспоминая Шекспира. Ты меня всегда вдохновляешь… – Рассказывай!.. – Друг мой, «и в смерти воробья есть свой промысел»... – Маячок, маячок, вот вы где! – послышался помурлыкивающий мягкий голос Фризиана, который вышел из-за стены и отключил браслет, слабо попискивающий, помигивающий или пульсирующий при поиске своих собратьев по принципу: горячо-холодно. – Скажите мне потом, что я не смогу найти Грааль! – потребовал он самодовольно. – Не найдешь, – с готовностью сказал Гамлет, все еще пытаясь сменить тему. Фризиан посмотрел на него с упреком и тем сожалением, овеянным мудростью и чувством необходимости, с каким добрый ветеринар смотрит на взбесившееся домашнее животное. – Ладно, Ланселот, с тобой мы еще разберемся, в нужном месте, в нужный час. Кстати, Артур, давай его казним, как гарантию нестабильности в королевстве. Король ты у нас или не король? Придется отстаивать государственные интересы, знаешь ли. – А, да ну их, – весело отмахнулся я. – После нас хоть потоп! – Временщик! – обвинил Фризиан. – Спасибо. Стараюсь, – подтвердил я. – Неплохой трюк, – одобрительно продолжал тот. – Я уж думал, придется положить там восемнадцать бездыханных тел, да и кого-то из друзей потерять. Когда ты догадался, как это сделать? – Наполовину ты догадался первым. Надо было еще только повернуть головку эфеса. Я вдруг вспомнил, что заметил трещинку под позолотой, а когда этот волчище Мельвас завертелся волчком, будто кто-то сказал: «Да будет свет!» – И разумеется, подсказку дало само время, разрушившее слой позолоты. Я вытащил Экскалибур, который находился теперь при мне как непременный атрибут (в отличие от брошенной где-то на попечении Брана короны), из новых ножен (мои, разумеется, не подошли, но в церквушке «на-курьих-ножках» хранились подходящие), и с легким усилием повернул головку дракона сперва в одну сторону, из-за чего из рукояти выскочили под углом два стальных шипа, потом в обратную, и шипы исчезли. Когда я объяснил Брану, в чем был секрет, он заволновался и заявил, что надо будет при первой же возможности залить отверстия расплавленным золотом. Мне эта идея не нравилась. Но как бы там ни было, пока все оставалось в том же виде, в каком было обнаружено. – Вот такие у нас дела. Фризиан драматично вздохнул. – «У нас». Ну вот, уже мышление во множественном числе! – Не уже, а все еще, на ваше счастье! – усмехнулся я, шутливо толкнув его кончиком меча. – Ладно, – рассмеявшись, заключил Фризиан. – Пошли, найдем какую-нибудь хмельную отраву и выпьем за нашу шайку королей и серых кардиналов! Нехорошо бросать людей надолго одних. И мы направились к кострам, хором распевая: ...вовеки не умрет Святая наша тайна – Наш вересковый мед!.. Ночь только начиналась. Мы являлись и снова исчезали как чертики из коробочки, ловко увиливая от заботливых друидов и прочих заинтересованных личностей. Все это напоминало игру в прятки, салочки и ручеек одновременно. Мы опять все разбежались, появившийся было на минутку Бран попытался напомнить мне об осторожности, на случай, если я вдруг о ней забыл. Я напомнил ему об адских гончих и прочем священном ореоле, и снова его оставил, решив на этот раз особенно хорошо уединиться, чтобы поговорить с дальним берегом. Олаф, связывавшийся с ним недавно, заверил меня, что там пока никто не спит. Меж тем, с ними связывались уже все, кроме меня: форменный непорядок, но мне хотелось напоследок кое-что уточнить, в том числе у тех же друидов, а прежде я был просто занят по уши. «Всем привет, у меня есть кое-какие идеи по поводу вашей легенды... Так и знал, что вам понравится!..» Вскоре, однако, связь пришлось прервать и припрятать передатчик, так как я заприметил «хвост». Впрочем, главное уже было сказано и замяты оказались только всякие шуточки на тему мании величия. Я был уверен, что «хвост» ничего не разобрал из того, что я говорил, к тому же достаточно тихо. Да и разглядев его, я очень засомневался в его недобрых намерениях. В бледных отсветах вырисовался силуэт – щупленький парнишка, робко и тихо крадущийся за мной, оглядываясь и вытягивая шею. Дело было на лесной опушке. Я притворился деревом, заслонившись не таким уж толстым стволом – в густой тени все равно невозможно было что-либо разобрать, и стал с любопытством наблюдать, что он предпримет дальше. Мальчик поглядел в одну сторону, в другую, но никого не увидел и не услышал. Его плечи поникли, и я услышал звук, очень похожий на всхлип, тем более что он поднял руку и потер глаза. Совсем не зловеще. – Эй, – позвал я тихонько. – Кого-то потерял? Он отпрянул, втянув воздух так, что тот застрял у него в горле, и вскинулся, будто не зная, в какую сторону бежать. Но не убежал. Перевел дух и в свою очередь окликнул тонким дрогнувшим голосом: – Артур?.. Милорд?.. – Минутку, – сказал я, выбираясь из редкого подлеска и подходя к нему. – Я тебя знаю. Ты принц Лотианский, верно? Он едва заметно шмыгнул носом и довольно чопорно склонил голову. – Меня зовут Гарет, милорд. – И опять его голос слегка предательски задрожал. Его и самого била тонкая дрожь. Меня он, что ли, боится? Впрочем, наша собачка кого только не впечатлила. Только зачем тогда ходить за мной и всхлипывать? Я решил не обращать внимания, чтобы не обижать его. И так Гарет не производил впечатления счастливого ребенка. – Почему ты один, Гарет? Разве принцам можно так ходить по ночам, когда вокруг может быть полно врагов? Он поднял голову. Его лицо напоминало в темноте хрупкую полупрозрачную алебастровую маску с провалами вместо глаз. – Ты же ходишь. – Я немножко старше. – Значит, и врагов у тебя должно быть больше, – он слегка недоуменно пожал плечами. Я подавил невольный смешок. Забавный парнишка. – Интересно ты говоришь, Гарет. – Так мама говорит, – пояснил он без тени веселья. – Мама говорит? – Да. Она на самом деле твоя сестра? – Так говорят. – Она хотела бы поговорить с тобой. – Вот как? О чем? – Ну, она ведь твоя сестра. – Логично. Мы замолчали. Гарет в темноте смотрел на меня, я смотрел на него. Мы оба мало что видели. – Сейчас? – спросил я наконец. – Сейчас, – кивнул Гарет. – Ты пойдешь со мной, милорд? Я рассеянно потер один из своих браслетов, снимая кое-что с предохранителя. Так, на всякий случай. Хотя лучше будет этим не пользоваться без крайней необходимости. – Значит, так, – проговорил я со вздохом. – Она послала тебя в ночь, одного. И, видно, очень рассердится, если ты и вернешься один, без того, за кем тебя послали. Гарет молчал. Кажется, он сдерживал слезы. – Я пойду с тобой, – сказал я. – Хотя бы затем, чтобы спросить, о чем она думала, посылая тебя неизвестно куда в лес искать волков. – Я не боюсь волков, – проворчал Гарет. – У меня есть кинжал. – А у волков есть зубы. Homo homini lupus est. Ты знаешь, что это значит? – Человек человеку волк, – без запинки ответил Гарет. – Твоя мама, наверное, часто тебе так говорит. Я услышал, как он удивленно выдохнул. – Откуда ты знаешь? – Ну, раз она моя сестра. И где она меня ждет? – В праздничном шатре, одном из тех, что подальше от костров. – Ладно, веди. Я за тобой. Мы двинулись в путь через стелющиеся заросли травы, тяжелой и влажной от росы. Стрекотали насекомые, мерцали яркие звезды, звуки и огни праздника казались отдаленными и отстраненными. Я и впрямь далеко от них зашел. И к шатрам мы подойдем, так толком к ним не приблизившись. – Получается, что ты мой дядя, – задумчиво, немного удивленно проговорил Гарет. – Получается, – не стал я спорить. – А где ты был все это время? – Далеко отсюда. Примерно как до луны. Может, как-нибудь расскажу, если будет время. – Ты очень странный. – Это только кажется. – Почему? – Потому что все мы совсем не такие, какими кажемся. Он опять замолчал, о чем-то задумавшись. – Все равно странный. Говоришь со мной как со взрослым. Вернее – нет, будто желаешь мне добра. Не в словах. Как-то по другому. По-моему, ты вообще добрый. – Это странно? – Для короля. Меня учат совсем другому. – Ты меня просто совсем не знаешь, Гарет. – Вот это и странно. С другими людьми мне все ясно. Я тихо хмыкнул и ничего не ответил, прикусив язык. С этим парнишкой определенно надо держать ухо востро. Заплетает в слова как в кружева. Совершенно невинно. Занятный племянничек. Из темноты выступила фигура с копьем наперевес и щитом. Гарет негромко не то фыркнул, не то мяукнул, и как-то особенно махнул рукой. Фигура исчезла, чуть прошуршав травой. Подобное шуршание повторилось еще пару раз, прежде чем мы смогли дотронуться до шелковистого полога, тепло светящегося изнутри как розово-золотистая раковина, которую пронизывает солнце. Праздничный павильон королевы Лотианской – гримерная актрисы-примы. Гарет скользнул внутрь и почти в то же мгновение снова приподнял полог, приглашая меня войти. В ночной прохладе из открытого шатра так и дохнуло густым теплом, скопившимся от светильников, доверху наполненных ароматным маслом. Запах жимолости, меда и роз обволакивал все будто сахарная вата, причем изрядно подтаявшая. Моргейза встретила меня пристальным притягивающим взглядом и ослепительной улыбкой. Я не мог не ответить ей тем же. Черные веера ресниц еле заметно дрогнули, она чуть повела рукой в небрежно отстраняющем жесте. Ощутив легкое движение воздуха, я оглянулся – Гарет исчез, безмолвно и бесшумно, как клочок сизого чада, только чуть колыхался упавший тканый полог. – Зачем же было его отсылать? – полюбопытствовал я. – Да и посылать... – Милый брат! – патетично воскликнула Моргейза, пропустив мой вопрос, впрочем, совершенно академический, мимо ушей, и в следующее мгновение мы уже с чувством целовались. Вышло это как-то машинально и, надеюсь, вполне по-родственному. Исторически поцелуй в губы еще не стал прерогативой чисто сердечных отношений. И хотя химически во мне чуть не произошла революция, я успел опомниться и не пойти дальше. Хотя это и было бы почти логично. Я немного попятился из объятий названной сестры, и увидел, как она посмотрела на меня искоса с непередаваемым лукавством. – Я тоже рад встрече, – проговорил я осторожно. Она негромко спокойно рассмеялась и отпустила меня, не до конца, потянув за руки к горке подушек и усадив на нее. – Значит, ты действительно мой брат. Я пожал плечами. – По крайней мере, мне так рассказывали. – Думаю, да, – она пробежала по моему лицу цепким взором и, хотя она не нахмурилась и никак не выразила того, что было у нее на уме, мне показалось, что в глубине глаз у нее на миг обозначилось что-то мрачное, стальное и жесткое – обманчивый призрак того взгляда, что я совершенно случайно поймал днем. Если бы не тот взгляд, понятия не имею, как повел бы себя минуту назад, может, немедленно признался бы, что, по счастью, в нас нет ни капли общей крови. Но с тех пор я почему-то стал умнее. В жаровенках что-то уютно потрескивало, в теплом воздухе переливались веселые отсветы. Лед и пламя, заключившие внутри меня некий подлый союз, не желали нейтрализовывать друг друга. – Ты похож на своего отца, – произнесла Моргейза почти бесцветным голосом, будто безразлично промурлыкав. – А как насчет матери? – спросил я. Моргейза глянула в сторону, делая вид, что не услышала, и тоже поудобнее устроилась на подушках напротив. Это был уже второй мой вопрос, который она проигнорировала. Но я понял, что она неприятно задета. Кажется, я немного успокоился, когда уверился, что ушат яда, который обрушили мне на голову ее глаза, предназначался не совсем мне. Моргейза ненавидела другого – человека, укравшего у нее мать и наложившего печать скандала на ее собственную жизнь. К сожалению, ее слова о том, что я на него похож, говорили, что она видит во мне того другого. Как я бессознательно упорно видел в ней другую. Это нас определенно роднило. Но я подозревал, что не к добру. – И если знать, то усомниться невозможно, – проговорила она меланхолично. – Где они тебя прятали? – Они? – переспросил я из вредности. – Те, кто тебя используют, – сказала она на этот раз напрямик. – В отличие от большинства безмозглых двуногих баранов, я не верю в судьбу или случай. Кто-то тщательно продумал каждый шаг. Твой отец потерял власть прежде, чем потерял жизнь. Он умер в одиночестве, всеми оставленный. Но глупые песни, слухи, распри, пророчества и кое-какие грязные трюки сделали свое дело, не правда ли? Нам опять потребовался верховный король – и появился в самое время. Это не кажется слишком натянутым? Я снова пожал плечами. Она вздохнула, потупив взор, в котором не мелькнуло ни тени раскаяния. – Прости. Наверное, и так очень досадно быть игрушкой в чужих руках. Она сделала небольшую паузу, ожидая какой-нибудь естественной реакции на свои слова – вспышки гнева, возражений, оправданий, на худой конец просто давая время вникнуть в гнусную справедливость сказанного, как она полагала, возможно, искренне. – Но я должна была это сказать, – она выжидающе посмотрела на меня. – Открыть мне глаза? – промурлыкал я, сдерживая усмешку. – Потому что ты моя сестра, ты старше меня и давно уже знаешь, сколько на самом деле весит корона. Ценю твою заботу и благодарю. – Но? – она наконец сдвинула брови. – Но что? – Ты не согласен. – О, в самих по себе твоих словах много мудрого и жизненно верного... – Но они не имеют к тебе отношения, хочешь ты сказать? Тебя выдавали за мертвеца столько лет, пока не подвернулся удобный случай. Сам-то ты знал, кто ты, все эти годы? Мы в упор посмотрели в глаза друг другу, и по ее примеру, я оставил вопрос без ответа. Вскоре ей надоело играть в гляделки. Она слегка пожала плечами, взяла в руки серебряный кувшин с длинным изогнутым носиком и принялась разливать по кубкам чуть дымящееся подогретое вино с запахом корицы и гвоздики. – Артур, – проговорила она, протягивая мне кубок как чашу мира. Я взял его без всякой заминки, показывая, что не обижаюсь. – Последний раз, когда я видела тебя, зная кто ты, ты пил только молоко из груди кормилицы. Моя неловкость может быть прощена, если я говорю что-нибудь странное? Как бы то ни было, душа моя смятенна, в радости, но и в тревоге. – Вне всякого сомнения, – кивнул я с небрежным пониманием, вдыхая дразнящий теплый аромат вина и драгоценных специй. – Мне тоже странно говорить с сестрой, с которой я никогда не был знаком. Она приподняла грациозной змеей изогнувшуюся бровь. – Скажи, я вызываю у тебя какие-нибудь чувства? Добрые или недобрые? – Смятенные, – ответил я, дернув уголком рта в неопределенной улыбке. – Но я определенно не разочарован. – Должно быть, ты слышал обо мне немало скверного, – сказала она утвердительно. – Людям никогда не лень перемывать косточки тем, кто на виду и выше их. Она улыбнулась. – С тобой будет то же самое, брат. Я полурассеянно кивнул, но пригубил вино только вслед за ней. Вряд ли на меня мог быстро и серьезно подействовать любой здешний яд, но это было распространенной вежливостью – хозяин должен отпить первым. Бархатистое, почти горячее, к моему изумлению не слишком сладкое, чего можно было бы ожидать в этих неумеренных временах от дамы посреди этой благоуханной шелковой душегубки. Стройный, приятно строгий и сдержанный вкус. – Изумительно! – вырвалась у меня искренняя похвала. Моргейза, кажется, чуть не расплылась в настоящей довольной улыбке, рассмеялась и покачала головой. – По крайней мере, тут наши вкусы сходятся. – Она подвинула поближе ко мне резную дощечку с кусками сладкого пирога и засахаренными фруктами. – Но увы, – проговорила она затем. – Ты был так далеко и так долго, что стену отчуждения нам уже не преодолеть. – Поживем – увидим, – ответил я не без некоторых серьезных раздумий. – Никто не знает, сколько нам осталось, – сказала она. – И во многом это зависит от того, кто дергает за ниточки. – Нелестный подход к божественному, – заметил я. – Я не имела в виду ничего божественного. – Значит, ты просто хочешь узнать, кто дергает за ниточки? Вернее, кто дергает за ниточки меня? – Почему бы нет? Разве это удивительный интерес? Раз это касается нашего рода. Я могла бы предостеречь или помочь. Но мне хотелось бы знать, что мне делать. Ты отказываешь мне в этом? – Все не так просто, Моргейза, – вздохнул я. – Если ты думаешь, что кто-то все это подстроил, ты поверишь в то, что я сам не знаю, кто? Если кто-то просто повлиял – движущих сил окажется слишком много. Даже ты – одна из них. Все мы дергаем за ниточки, только никогда не знаем до конца, что именно из этого выйдет. Ведь дергаем за ниточки не только мы. Моргейза с брезгливо-недоверчивым выражением лица недовольно поморщилась. – Предположим, что один из них этот старый пень Бран. Но главный не он, ему не хватило бы ни ума, ни терпения столько лет хранить тайну. Я усмехнулся. – Он и не хранил. Просто по дороге подвернулся. – Но он имеет на тебя влияние? – Довольно трогательный старикашка. Моргейза какое-то время задумчиво мерила меня прищуренным глазом, потом улыбнулась плотно сжатыми губами. – Единственное, что о тебе можно сказать – ты действительно мой брат. «Не единственная, но абсолютная ложь», – подумал я. Несколько минут мы только молчали и улыбались как сфинксы, потом вдруг одновременно допили остатки вина одним глотком, посмотрели друг на друга, слегка удивившись подобной синхронности, и рассмеялись. – Похоже, скоро рассвет, – сказал я. Она приподняла брови, уставившись на меня с наигранной наивностью. – Ты видишь сквозь ткань? Она плотная. – Я просто считаю. – Считаешь время рядом со мной? – она чуть надула губки. Шутливо, а не игриво. – А как же приписываемое мне колдовство? Будто я сбиваю всех с толку и время со мной течет иначе, как в обиталищах фей? – Господи, ну как время может течь иначе?! – подыгрывая, я недоуменно закатил глаза. – Не знаю, – пожала плечами Моргейза. – Но мы ведь встречаем новое лето. – Да, точно, встречаем. – А его как встретишь, так и проведешь. Скоро встанет новое солнце. – Каждый день встает новое солнце. – Верно, – засмеялась она, – как в старой песенке поется: В славе и пурпуре, В блеске и золоте, В холоде утреннем Явится он – День неизведанный, Новый, негаданный, Светом волшебным Зажжет небосклон! Жизнь пробуждающий, Свежий, сияющий, С музыкой ветра И пением птиц, Преображающий, Мир озаряющий!.. Гибнущий в тени Подземных темниц. – Конечно, всего лишь еще один день. Но я знаю, что ты хотел сказать – тебе уже пора. Все это стадо поднимет страшный шум, если им придется встречать восход без тебя. Но скажи, ты ведь будешь иногда говорить со мной? Не забудешь о том, что я существую? Я заглянул в безупречную ледяную синеву двух тихих омутов. Вы когда-нибудь пробовали нырнуть сквозь несколько метров кристально-зеркального льда? Лучше и не пытайтесь. – Забыть о том, что ты есть? Никогда. В этом могу поклясться всеми богами. Но почему бы нам не пойти встретить восход вместе? – Я наконец поднялся с рассыпающейся горки подушек. Она поглядела на меня взглядом не то насмешки, не то упрека – мол, я и сам должен понимать, что ляпнул глупость. – Ты не забываешь, что я не самостоятельная женщина и себе не принадлежу? – Нет. Кстати о самостоятельности. На твоем месте я бы не отпускал Гарета одного среди ночи исполнять поручения. Это может быть опасно. – Думаешь? – небрежно усмехнулась она. – Кто посмеет тронуть ребенка Лотианской ведьмы? – Волки, например. Или, – я вспомнил, что случилось с настоящим Артуром, – медведи... Она задержала дыхание, на мгновение окаменев, и чуть не выстрелила в меня тем самым взглядом, что и днем. – На что ты намекаешь?! – Она все поняла неправильно, решив, что медведь – это я. – Ни на что. Ты знаешь, где Гарет меня нашел? Она досадливо дернула плечом. – Где-то на празднике, у костров, с какой-нибудь девицей? – Ничего подобного. На краю лесной чащи, в кромешной тьме. Где мог найти бог знает кого, кроме меня. – Но... – Она нервно встала. – Я же сказала ему посмотреть у костров! И не отходить далеко! – Кажется, он подумал, что ты рассердишься, если он меня не приведет. – Она посмотрела на меня как на идиота. И я ей поверил. Похоже, проблема была на самом деле не в отсутствии заботливости. – Хорошо, тогда не сердись на него теперь. Он славный мальчик. Что касается восхода – на само действо мы ведь все равно все соберемся? Она еще немного поглядела на меня, потом вздохнула, расслабилась и снова попыталась улыбнуться. – Да, соберемся. А что ты делал в лесу? – Отдыхал от толпы. Хорошо, значит можно не прощаться. Улыбнувшись ей на прощанье, я, не оглядываясь, вышел из шатра. Тут я остановился и огляделся. После ярких язычков пламени внутри, снаружи глаза не сразу приспособились к темноте, но слух мне тоже не доложил ни о чьем присутствии. Потом стало видно, что поблизости и впрямь никого нет, все попрятались и на неприятности не напрашиваются, и еще – что небо начало бледнеть. Я немного постоял, слушая ветер и разглядывая аметистовые тени. Какая-то дневная пташка ни свет ни заря пробовала голосок. Из шатра не доносилось ни звука. Немая куколка бабочки. С бабочкой внутри. Которая не спешила суетиться и выдавать больше чувств, чем уже это сделала. Я пару раз глубоко вздохнул, очищая легкие от сладкого воздушного киселя, и двинулся на звуки продолжающегося веселья. Мозги пребывали в нормальном предрассветном состоянии – чугун с пухом в одном свалявшемся комке. Но эта ночь была хороша хотя бы тем, что не надо было засыпать по-настоящему… Не успел я отойти далеко, как позади послышались приближающийся приглушенный топот и сдержанное недовольное пыхтенье. Чуточку проснувшись, я повернулся, прикидывая, какую из железок стоит применить к незнакомцу темной ночью. Однако, завидев силуэт, я решил с этим повременить. В конце концов, это же всего один человек, пусть даже в его руке сверкнуло что-то напоминающее кинжал – не берусь сказать точнее, так как он быстро спрятал руку под плащ. Бегун затормозил и без всякого удивления, что выдавало то, что он и не думал обознаваться, с досадой рявкнул вполголоса: – Какого черта ты тут делал? – Константин! – радостно воскликнул я. – Ничего не объясняй – тебя подослал ко мне Кадор, так как ему не терпится поделиться прозрачными намеками и легкими провокациями! Константин малость опешил. – Что? Какими намеками? Мой отец меня никуда не посылал. Что это тебя занесло к моей тетке? – Попробуй догадаться с трех попыток. Только без глупостей. – Тебе мои догадки не понравятся! – По-моему, тебе они нравятся еще меньше. – Тут ты прав, чертово отродье! Мне это не нравится. Мне не нравится, что ты вообще свалился как снег на голову. Прятался бы дальше в своих медвежьих углах как последний трус... Я присвистнул. – Увлекаешься, племянничек. Что ж, примем к сведению – что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. – Какой я тебе племянничек?! – И впрямь. Гнусная история. Но ничего не попишешь. Хорошо еще, родство толком не кровное. – Да ты знаешь, кто была твоя мать?.. – Вернее – мать Моргейзы, которой он явно подобного не говорил… – А ну попридержи коней, – предупредил я, зловеще понизив голос. Пьяные приставания имеют свойство надоедать. – Как думаешь, народ будет в восторге, если я начну избавляться от лишних родственников в первую же ночь? – Ты не посмеешь! У моего отца слишком сильная позиция и тебе с ней придется считаться, хочешь ты или не хочешь! – Да, только для этого твой отец должен знать, что с тобой случилось. Кто тут потом найдет концы этой пьяной драки, а? Ну, попытай счастья или передумал? – Я неожиданно шагнул вперед, чуть не отдавив ему ногу. Константин возмущенно вскинул голову, успел отпрянуть, и тут же придушенно взвизгнул, наткнувшись на кого-то спиной и, чуть не взвившись в воздух, шарахнулся в сторону. Фризиан, потихоньку к нему подобравшийся, не то усмехнулся, не то чихнул и заявил: – Эй, кое-кто отдавил мне ногу! Неужели это наш прекрасный принц Корнуэльский? – Да вы смеетесь! – возмущенно констатировал очевидное прекрасный принц, кидая гневные взгляды то в одну, то в другую сторону. – Так праздник же!.. – добродушно заметил Фризиан, но вдруг вздрогнул, невольно схватившись за собственное запястье. Я в тот момент сделал то же самое – по левой руке прошла чувствительная волна покалывания и, сократившись, горячо запульсировала – кто-то из наших передал сигнал «SOS». Фризиан чуть завертелся, оглядываясь. – По-моему, южное направление, – пробормотал он и встряхнул рукой, прогоняя неприятное ощущение. – Разговор окончен. Посторонись! – Я спихнул принца Корнуэльского с дороги, и мы бросились обратно к лесу. Константин невнятно выругался и, по-моему, упал, поскользнувшись на свежей росе. – Трусы! – крикнул он нам вслед уже издали. Но его мнение никого не интересовало. – Кстати, ты что тут делал? – бросил Фризиан на бегу. – Это шатер Моргейзы. Вы там не решили сотворить Мордреда, чтобы быть поближе к легенде? Официально это, между прочим, кровосмешение. – Я отлично помню конец легенды. Так что обойдусь без начала. Ничего не было. – Ну, ладно. Не исключено, что Фризиан всерьез беспокоился. Он прекрасно знал, на кого похожа Моргейза, и считал мое отношение к ней подозрительным. Оставалось только уповать на мой здравый смысл, но это материя заведомо ненадежная – не только у меня. Кого, например, теперь понесло на опушку? Нам не пришлось долго ломать голову. Мы услышали шум, какой могли бы устроить с десяток лосей, заблудившихся в кустах. Мимо нас кто-то промелькнул, нырнул прочь зигзагами и пропал из виду. Фигура была закутана в тряпки как мумия и находилась в явной панике, так что мы не стали ее преследовать, поспешив к источнику шума – оттуда доносились звон, глухие удары и звериные гневные вопли. Мы выскочили с мечами наготове, и в мой меч тут же врезалось что-то тяжелое, железное и звенящее. – Прекрати, Ланселот! – зашипел я, уворачиваясь от следующего удара. – Это же мы! – Кто?.. – выпалил Гамлет. Фризиан опустил меч и душераздирающе вздохнул: – Я так и знал!.. – Тут же никого больше нет! – возмутился я. – Ты просто лупишь мечом по деревьям. Это ты дал сигнал? – Может, добить его, чтобы не мучился? – предложил Фризиан с затаенной надеждой. – Гад ты, Галахад! – с чувством возвестил Гамлет, опуская меч. Голос его дрожал. – Мне же всадили нож в спину! Всерьез! – Где? – спросил Фризиан. – А что тебя вообще сюда занесло? – поинтересовался я. – Я сейчас умру, – заявил Гамлет обвиняюще. – Ладно, давай только найдем освещение поприличней и посмотрим, что с тобой. – Зажигалка подойдет? – спросил Фризиан. – Давай, – кивнул я. – Кто увидит – сам виноват. Нечего блуждать по лесу в такое время! – Это мы еще решили, что зажигалка, если ее все же кто-то заметит, выглядит не так потусторонне, как электрический фонарик. В темноте вспыхнул язычок пламени. – Ну и где твои смертельные раны? – полюбопытствовал Фризиан. – Вот! – Гамлет указал большим пальцем себе за спину, и не думая поворачиваться. Что ж, волосы у него и впрямь стояли дыбом, его трясло, а на бледно-сером лице, руках и одежде оказались брызги крови. Нам пришлось его обойти. – Так где? – Там! – Ага. – Я увидел выдранную из плаща полоску ткани. – Повернись-ка еще чуть к свету... Да не лицом, Ланселот! Туника тоже была прорезана и слегка пропиталась на небольшом участке темной скользкой влагой. Я немного пощупал вокруг и облегченно выдохнул. – Да ничего страшного. Кожу немного прорезало. Только противно, наверное, и все. – Я поймал капельку крови на маленький выдвижной анализатор в браслете с передатчиком. Известных токсинов и чего-либо иного опасного экспресс-тест не обнаружил. Алкоголь и легкие галлюциногены, не представляющие опасности для жизни, не в счет. Рядом захрустели кусты. – Ну вы даете! – проворчал, выбираясь из них, Олаф. – А лазером дрова вам порубить не слабо? Что случилось? Выдернули меня в самый интересный момент! – Нас тоже, – подлил Фризиан масла в огонь. – Мы чуть не оставили Корнуолл без наследника! – Он опять обратился к Гамлету. – Так как ты здесь все-таки оказался и кто на тебя напал? – Да не помню я!.. – Как это? – вопросил Олаф. – Да вот не помню! Кажется, выпил что-то не то... или еще что-нибудь. Все как в тумане. Была какая-то девушка – мы с ней ушли, потом она исчезла и появился кто-то другой. Меня это не удивило – я ничего не соображал. Потом мы оказались здесь... Я начал приходить в себя, и тут жутко удивился – что происходит? Где я? Увидев, что я очнулся, они набросились на меня и попытались обсыпать каким-то порошком. Я перепугался и пришел в ярость – включил тревогу и принялся их крушить. Только, похоже, ни в кого не попал – в глазах все плыло и голова до сих пор идет кругом! Ну что, смешно? Я даже не знаю, кто это был, и чего они хотели! Мы задумчиво переглянулись. – Совсем не смешно, – заверил Фризиан. – Похоже на друидские штучки. Как Бран в палатке – тоже заявился с каким-то порошком. Может, они решили в жертву тебя принести? – Праздник как-никак, – поддакнул я. – А ну вас к черту!.. – Шутка. Правильно, что вызвал, извини. – Ладно, – заключил Олаф. – Хватит уже шарахаться по темным углам поодиночке. Больше расходиться не будем. Да и утро не за горами. Знаете, от чего вы меня оторвали? Там начинают выбирать королеву мая. Может, еще не выбрали, так что пошли, примем участие! И после того, как мы приняли участие, королевой мая была провозглашена принцесса Гвенивер. Ну а с королями давно уже было все ясно. В конце концов, ежегодная тайная битва сил света и тьмы, которой люди добавляют очков по мере сил огнем костров и безудержным весельем, разрешилась в нашу пользу и, как обычно, взошло солнце.1998-2000