Драконье царство

             Оставив земли Мельваса Клайдского, мы наведались домой к Кею, в славный Регед. Что и говорить, контраст был разительный.       – Скажи мне, Кей, – поинтересовался я, когда мы ехали по процветающей земле, среди пышных полей и лугов, по которым повсюду бродил безмятежный скот. – Здесь и впрямь тоже идет война?       – Конечно, – сказал Кей. – Но могло быть и хуже, если бы отряды моего отца не совершали здесь постоянных разъездов, защищая жителей от возможных нападений. За всем, конечно, не уследишь, но хоть так. Лучше, чем ничего.       – Заметно лучше…       – И все же, если все вокруг падет, вряд ли и этот край уцелеет. Пока есть более доступная добыча, волки рыщут стороной, а когда другой добычи не останется, бросятся уже на эту, и не отступят.       – Кей, мне не нравится, что ты говоришь. Позиция добычи глубоко коробит мое сердце.       – Я всего лишь представляю положение дел, как оно есть, или как может быть.       – Прекрасно тебя понимаю. Именно поэтому это нравится мне еще меньше. Я даже не стану тебя спрашивать, веришь ли ты на самом деле в то, что мы победим, отбросим врагов за границы острова или приостановим их набеги…       – Которые с каждым годом становятся все мощнее, будто чем больше их прибывает сюда, тем больше становится на других берегах.       – Да, спрашивать бесполезно, вижу, что не веришь.       – Рано или поздно, – пожал плечами Кей. – Рано или поздно… Им есть откуда прибывать. А нам отступать некуда.       – Вот ведь странное дело, почему я слышу это от тебя после того, как мы уже одерживали победы, а не до того?       Кей рассмеялся.       – Потому что именно теперь появилась надежда. Безумная, рождающая тревогу и страх потери. В отчаянии тревоги нет, ты просто радуешься каждому дню, отвоеванному у наступающей тьмы. А когда появляется надежда, этого уже мало, приходится думать о большем. А думая о большем, видишь как призрачно то, на что надеешься.       – О, я помню графиню Галавскую, она очень склонна ко всякого рода философским рассуждениям. Оказывается, это и тебе передалось.       – Ха! Ты лучше моего отца вспомни!       Тут уже мы оба рассмеялись. Действительно, семейка записных пессимистов. Видно, оттого и легкомыслия недостает и, как следствие, недостает разрухи на опекаемой территории.       В Регед мы зашли небольшим корпусом, чтобы не обременять малое королевство своим присутствием без особенной на то нужды. С другой стороны, непременно следовало совершить этот визит вежливости и поприветствовать союзника, достойного всяческого уважения, без преувеличения – столп нашей объединенной Британии.       Сперва мы прямиком направились к твердыне короля Уриенса, благообразного тихого старичка, за которого всеми важными делами заправлял граф Эктор, приходившийся ему достаточно дальним родственником, но сильнейшим из оставшихся в живых. Собственные дети и внуки короля Уриенса погибли в войнах, хотя, говорят, у него было восемь сыновей и две дочери. Но никого их них не обошел стороной злой рок, даже дочери его были однажды убиты, вместе с детьми, которых они защищали. Одна за другой, эти потери надломили регедского короля. И единственной его опорой остался Эктор. Опорой и спасением, которое самому королю Уриенсу было уже не очень-то нужно, и тем не менее, оно еще было нужно Регеду и неистребимому чувству справедливости графа Эктора, который отказался в свое время от короны до тех пор, пока жив старый король.       Нас встретили радостно, но без лишней пышности. По-дружески и по-деловому. Сама королевская крепость была аккуратным римским фортом, не разрушенным за то время, какое эта территория оставалась за границами римских владений. На подходе нас встретил большой отряд с самим страшно довольным нашим появлением графом Эктором во главе. Не сомневаюсь, если бы случайно подходящее войско оказалось не нашим, Эктор устроил бы ему не менее достойную встречу, но совсем в другом смысле. И уж наверняка он не был бы так рад.       – Как необычно, – воскликнул он, пряча улыбку, – в последнее время, наряду с дурными новостями, мы постоянно слышим хорошие! Как же это понимать? – И прежде чем обнять сына, он обнял меня. Кей не обиделся, он тоже был горд и доволен. И сразу еще и похвастался отцу, что чуть не потерял руку. Я заметил, что «чуть» не считается, как бы героически это ни выглядело. Эктора тоже очень даже устраивало это «чуть».       С сочувствием он выслушал и рассказ о своем давнем недруге Мельвасе, оставшемся сейчас за границами Регеда с частью войск и пользующемся случаем прийти немного в себя и навести некоторый порядок на своей собственной земле. Вряд ли до нашей новой встречи он, предоставленный сам себе, выкинет что-нибудь в корне неправильное. По идее, не должен успеть. А заодно поглядим, как он все-таки будет себя вести…       Пеллинор оставался с нами, но предпочитал больше помалкивать и только с некоторым любопытством посматривал по сторонам. Регед как по большей части христианское королевство не слишком прежде привлекало его для посещения. Трудно сказать, насколько он одобрял то, что он видел. Но не похоже было, чтобы совсем уж не одобрял. Похоже, его умозаключением было что-то вроде: «все не так, но жить можно».       – Леодегранса мы не нашли, – сообщил я Эктору. – Хотя во всех местностях, где мы проходили, наводили справки и пытались отыскать его сами там, где его якобы недавно видели. Но тратить на это слишком много времени мы не могли. И боюсь, что, в конце концов, новости будут неутешительные.       – Все мы смертны, – философски ответствовал Эктор. – В конечном счете, это лишь переход к лучшей жизни. При всех его слабостях, он не был большим грешником.       – Отец, мне кажется, Артура больше беспокоит Гвенивер, чем душа старого Леодегранса, – не без некоторого ехидства заметил Кей.       – Ах, вот оно что, – несерьезно округлил глаза Эктор. Сдается мне, душа старого Леодегранса заботила их обоих куда меньше, чем меня. – Уверен, она все равно будет рада вашему приезду. Отца она всегда видела нечасто. Может, он еще и объявится.       – Если он объявится и выяснится, что на самом деле он мог объявиться и раньше, да что-то не хотел, это ему чести не сделает, – проворчал я в сердцах.       Эктор пожал плечами.       – Кто ведает все причины, что нами управляют?       – Оно конечно, – вздохнул я.       На холме над полями показался замок короля Уриенса. Окруженный разноцветными волнующимися точками, сливающимися в толпу.       Граф Эктор поднял потемневший рог, отделанный серебром, и протрубил низкий сигнал. Сразу несколько рогов ответили ему из замка. Я не мог это так оставить, поэтому тоже поднял рог и сделал знак музыкантам, ехавшим с нами во главе всего поезда. Когда я проиграл свой сигнал, они подхватили и на несколько голосов устроили настоящий концерт. Кей весело завопил одним из первых, завопила, приветственно размахивая руками, толпа вокруг замка, поприветствовало их не менее шумно и наше доблестное войско, во всем остальном вполне дисциплинированное.       Так нас и встретили. Сам король Уриенс ждал нас во дворе замка у крыльца – нездешнее создание, которое могло бы унести ветром, рискни он выйти за стены своей твердыни. Рядом с королем, в числе прочей свиты, мы увидели и графиню Галавскую и Гвенивер. Материнский взгляд леди Элейн был в первую очередь прикован к красующемуся рядом со мной Кею, а вот взгляд Гвенивер… такой теплый и лучистый, жаль, что я никогда не смогу принять его всерьез, да и не захочу. Это было бы все равно, что отнять у нее ее собственную жизнь. Но не улыбнуться ей в ответ, с легким поклоном, я не мог. Это не было ошибкой. То, что произошло дальше, все равно обязательно бы произошло. Кто-то передал Гвенивер золотой кубок с вином и она прямиком двинулась с ним ко мне, пока я еще не сошел с коня, под благожелательными взорами старого короля и графини Элейн, и под шумное одобрение всей присутствующей братии, ступая с грациозной осторожностью, чтобы не оскользнуться на гладком камне, которым был вымощен двор. Покосившись по сторонам, я понял, что они хотят, чтобы я именно оставался в седле, пока ритуал с приветной чашей не будет совершен им всем на радость, и если я сойду Гвенивер навстречу, того и гляди огорчатся, а в первую очередь и она сама, и еще бог знает что подумает. Действие, как-никак, театральное, а за отсутствием сцены, ее роль сыграет Таранис.       Все еще помня, что не могу принести ей никаких утешительных вестей, я принял чашу из тонких, почти детских, рук принцессы Лодегранской и поднял ее, провозгласив:       – За Регед и Британию! – и отпив, наклонился к Гвенивер и, подхватив ее, поднял к себе в седло.       Толпа безумствовала.       – Прости, – проговорил я ей негромко, когда она оказалась так близко, что я мог ей это сказать, не делая сразу достоянием всех и каждого. – Я так и не нашел твоего отца.       – Идет война, – печально и разумно отвечала Гвенивер. Принцессы редко бывают неразумными. Чувство долга и обязанность трезво оценивать ситуацию – их достояние с детства, то, что называется: «благородство обязывает». – Так бывает. Я рада, что ты не потерял себя, Артур.       Хотел бы я, чтобы она произнесла эти слова все из того же благоразумия… Но она была слишком близко, чтобы можно было попытаться выдать желаемое за действительное, интерпретировав очевидное так легкомысленно.       – Все еще может случиться, – ответил я мягко. И поцеловал ее. А вы думаете, удалось бы от этого отвертеться? Без этого приветствие никуда бы не годилось. Другой вопрос, так ли уж на самом деле я хотел этого избегать? Или все равно оставалось только махнуть на все рукой…       Мы церемонно проехали еще несколько шагов вперед, затем я сошел на землю, помог спуститься Гвенивер, и рука об руку с ней направился в отеческие объятия короля Уриенса. Тут же к нам присоединились Эктор и прочие, и, через некоторое время, оставив Гвенивер снова с графиней Галавской, а Кея присматривать, чтобы наше войско было хорошо устроено и с удобством отдохнуло, мы втроем с Эктором и Уриенсом отправились обсуждать дела государственной важности.       – Так вот ты каков, – с благожелательным любопытством старческим подрагивающим голосом продребезжал Уриенс. – Молодец, красавец, как и я в молодые годы, видать толк из тебя будет. Да будь поосторожнее, не забывай о душе! Дракон ведь как ни крути есть Диавол, сам князь мира сего! Сильный знак для короля, куда уж сильнее. Да для человека опасный, для души его. А что есть король? Всего лишь человек, прах перед Богом, и божья искра у него такова же, как у всех смертных. – Он скорбно потряс поникшей головой, вспоминая свои земные горести.       Я обвел взглядом пустынный зал с каменными стенами, в котором мы сидели, не слишком просторный, в самую пору для нас троих – небольшой компании, но из того разряда, которому требуется больше места под солнцем, для той дистанции, что должна отделять наше положение от прочих. Зал не то чтобы был заброшен или небрежно убран, но все же казался каким-то бесприютным, может быть просто потому, что я видел в нем отражение короля Уриенса – одинокую оболочку, которой остается только уйти в никуда, тихо недоумевающую, зачем она еще задержалась на этом свете, ведь уходить в никуда все равно оставалось лишь – из ничего. Наверное, именно в этом и был ответ на вопрос «зачем» – потому что разницы не было никакой.       Эктор покосился на меня с призывом к снисхождению к старческим речам. Я слегка кивнул ему.       – Много ли вторжений в этом году удалось вам отразить? – спросил я, обращаясь не то к Уриенсу, не то к Эктору.       Уриенс посмотрел на Эктора. Кажется, сам он был толком не в курсе.       – Много, но весьма незначительных, – ответил Эктор. – Можно сказать, до нас они еще не добрались.       – С какой частотой? И как-нибудь менялся характер этих пробных атак в зависимости от того, что происходит в других малых королевствах?       – Не знаю, велика ли здесь связь, – снова ответил Эктор. Король Уриенс смотрел в пространство куда-то между нами отсутствующим взглядом. – Разумеется, сперва здесь появилось много небольших отрядов чужаков, затем почти все они двинулись к Эборакуму, где и произошла битва, в которой, паче всех чаяний, Кольгрим потерпел постыдное поражение. После этого, беспорядочные вторжения рассеявшихся частей несколько участились, а затем нас почти совершенно оставили в покое.       – Так как все отряды, скорее всего либо поспешили присоединиться к Бальдульфу, либо разойтись по другим королевствам. А после поражения Бальдульфа?       – Ничего пока не изменилось.       – Действительно, в конце концов это было не совсем поражение, а лишь отступление. Интересно, всегда ли бывало такое затишье еще до середины лета?       Эктор покачал головой.       – Сдается мне, они слишком сильно расшиблись еще в начале лета, чтобы продолжать в этом году.       Мне показалось, в его голосе прозвучало больше вежливости, чем искренности, впрочем, раз мы оба относились к возможному оптимистичному стечению обстоятельств с осторожностью, говорить тут особенно дальше не о чем.       Я приподнял маленький чеканный стаканчик с приправленным пряностями вином.       – Что ж, я рад, что пока у вас все хорошо. А как ваши внутренние дела? Все так же спокойно?       Король Уриенс внезапно бросил на меня на удивление насмешливый острый взгляд мутно-белесоватых, но от того вовсе не апатичных глаз.       – Если ты хочешь узнать, долго ли я еще буду коптить небо, и кто станет королем после меня, так и скажи. Думаю, что уже недолго. А править после меня, конечно, Эктору.       Эктор недовольно засопел и заерзал в своем резном кресле, явно собираясь сменить тему, но старик с неожиданным проворством поднял руку, при этом вино из стакана в его другой руке плеснуло ему на мантию. Отвлекать его, провоцируя на появление новых пятен на одеянии, нам сразу расхотелось.       – Не спорь. Я знаю, что у меня есть еще родня, но не приведи Господи никому из них занять мое место. На случай, если кто-то из них не захочет подчиниться моей воле, а тебе захочется проявить благородство, я хочу, чтобы мою волю еще при моей жизни знал Артур. И не пошли мне, Боже, обмануться в надежде на то, что вы оба меня переживете.       Не вставая, я поклонился старому королю.       – Если я буду жив, я прослежу, чтобы твоя воля была исполнена.       – Тем более что в этом же заключается и твоя воля, не так ли, мальчик? – почти вкрадчиво заметил Уриенс. – Ничего, ты совершенно прав, сильным королевством не может править слабый человек.       – Слабым можно быть по-разному, – сказал я. – Можно быть слабым духом или разумом, и этому человеку незачем править королевством, даже если он молод и силен телом. Ведь именно об этом ты говорил, помянув другую свою родню. Я не знаю такого ни за Эктором, ни за тобой, Регед силен и прекрасен, благодаря вам обоим. Я хочу, чтобы таким он и оставался и процветал в дальнейшем.       – Прекрасно, – кивнул Уриенс. – Поддержи Эктора, когда меня не будет, и он поддержит тебя. Он умеет быть хорошей опорой.       – В этом я не сомневался никогда.       Уриенс слабо улыбнулся.       – Жаль, что ты не мой сын, а Утера. Все же этому старому упрямому ослу повезло больше, чем мне, хотя мне и довелось пережить его самого. – Он как будто снова ненадолго ушел в себя, но оказалось, что и не думал уходить. – А иногда везет не только старым друзьям, но и старым врагам, – заключил он. – И даже не столь уж старым.       Я насторожился. Эктор тоже посмотрел на него с едва заметными признаками ожидания и нетерпения.       – Да только им это, наверное, бывает и не нужно, – снова с отсутствующим видом пробурчал король Уриенс. Эктор явно в растрепанных чувствах поднял со столика стакан с вином, потом снова отставил и посмотрел на Уриенса чуть ли не свирепо.       – Вы были с Утером друзьями или врагами? – спросил я, чтобы тоже как-то подстегнуть ситуацию.       – Друзьями, конечно, – без паузы ответил Уриенс и снова замолк.       Эктор шумно вздохнул. Уриенс посмотрел на него с хитрецой.       – Разве стоит держать это дальше в тайне? – спросил Эктор. – Все равно никому нет до этого никакого дела.       – Это пока нет, – обронил Уриенс.       – И потом не будет, – проворчал Эктор. – Когда некому, нечего и незачем будет доказывать.       – Если уж вы начали, – вежливо вклинился я, – может, скажете, о чем идет речь?       – О первенце Кольгрима, – неожиданно быстро и без обиняков ответил старик.       Я пожал плечами.       – И что? У Кольгрима есть брат, а наследование по прямой линии у саксов не в чести. Они вообще склонны сами выбирать себе вождей, хотя в любом случае выбирают их из числа своей старой аристократии.       Эктор заговорщицки мне кивнул.       – Вдруг пригодится, – пожал плечами Уриенс. – Никогда не знаешь заранее.       – А что с ним, собственно… – начал было я.       – Это Бедвир, – ясным голосом сказал Эктор.       Я остановился, приподнял брови, и только потом закрыл рот.       – А, вот оно как.       Я вспомнил, как Хорс при встрече уже принял его за кого-то. Или для кого-то все сказанное здесь не такая уж страшная тайна за семью печатями?       – Его жена приняла христианство, – продолжил Уриенс. Естественно, он имел в виду Кольгрима, а не Бедвира. – И бежала от него вместе с сыном, которого окрестила.       – Понятно, а сам Бедвир знает?       Все, конечно, знали, что он сакс, по крайней мере, наполовину, но вот именно насчет Кольгрима…       – Знает, – ответил Эктор, хотя старый Уриенс начал было безмятежно покачивать головой, а потом сам с удивлением посмотрел на Эктора. – Мать сказала ему около года назад. Хотела, чтобы он сам сделал выбор, теперь, когда стал взрослым.       Хотел бы я знать, а какой у него теперь мог быть выбор?       – Ты не говорил мне, – с беспокойством сказал Уриенс.       Эктор пожал плечами.       – Дело ничем не кончилось. Бедвир не стал винить ее в том, чего она его лишила, хотя он мог бы занимать куда более высокое положение от рождения. Сказал, что на то была воля Божья и, верно, все к лучшему, и больше сам об этом никогда не заговаривал.       – А Кей знает? – спросил я.       – Нет, – покачал головой Эктор. – Это было бы заметно. Насколько мне известно, Бедвир никогда ни с кем не заговаривал об этом, кроме того единственного раза с матерью. Она уж рассказала об этом мне. И дальше – все шло так же, как если бы она ничего не говорила.       – С кем Хорс мог спутать Бедвира? – поинтересовался я. – Он похож на кого-то или Хорс совершенно обознался по чистой случайности?       – А как он назвал его, – переспросил Эктор.       – Никак. Просто – эделинг.       – Понятия не имею, – немного нахмурясь промолвил Эктор.       Понятно. Придется спрашивать самого Хорса, когда вернемся, что он знает, и если знает, то откуда. Или Бедвира, если только он не сгинет в пучине в каком-нибудь морском сражении. Впрочем, надеюсь, Гавейн ему это сделать не даст. По крайней мере, добровольно хорошими друзьями попусту не разбрасываются, а Бедвир был первым, кто отнесся к нам в этом мире по-дружески.       Поговорив еще немного о делах, мы ненадолго разошлись. Назавтра же утром я собирался покинуть Регед после небольших сегодняшних дипломатических проволочек. Правда, состоявшийся разговор слегка подействовал мне на нервы. Невольно казалось, будто изъявив свою последнюю волю и сбросив груз забот о том, кто попечется о ее исполнении, когда его не станет, Уриенс может теперь преспокойно отдать богу душу, не дотянув и до утра. Тогда придется задержаться. Не то чтобы это было бы каким-то свинством с его стороны, но все-таки угнетало. Хотя, конечно, и он и Эктор заслуживали того, чтобы оказать им такую услугу, как проследить, чтобы корона Регеда досталась тому, кто ее достоин, до того как я навеки оставлю эти края, но думать об этом сейчас не хотелось. Лучше уж как-нибудь в другой раз.       Мне предоставили милые покои, убранные истинно по-христиански. Я с улыбкой потрогал узорчатое распятие над изголовьем ложа, явно повешенное там не без умысла постоянно ненавязчиво напоминать мне о разумном, добром и вечном. Наверняка личное распоряжение Уриенса. Эктор знал, что к религии я отношусь просто спокойно. Да и сам он, если на то пошло, был таков же. Хорошо еще обошлось без официальных молебнов. Тут Уриенс проявил удивительный такт.       Посибаритствовав полчаса и получив пару посланий, одно из Камелота и одно от по-прежнему оптимистично настроенного Гавейна, я позвал Кея, и мы отправились побродить по крепости вокруг да около. День был замечательный, о делах на время можно было забыть. Посреди кампании, которую мы вели, Регед казался поистине буколическим нереальным местом, какой-то условностью из старой рыцарской сказки. Конечно, это действительно была условность, но все ведь познается в сравнении, да и сам летний денек добавлял меда в этот пирог. Стрижи носились в ясном небе как сумасшедшие, земля нежилась в светлом тепле.       – Знаешь, по-моему, все идет неплохо, – совсем пригревшись, если не перегревшись, сказал я Кею. – Бальдульфа мы скоро загоним в угол, а Кольгрим может и не осмелится нарушить договор, по крайней мере, в этом году.       Кей усмехнулся.       – Может, и так. Даже ближайшее будущее для нас темно и неясно.       Я посмотрел на небо.       – Кажется, затмений на сегодня не предвидится, так что ближайшее – вряд ли.       Кей закатил глаза.       Но и впрямь самое ближайшее будущее было вполне безоблачным. Вечернее пиршество, начатое абсолютно благопристойно и в обществе благородных дам, мирно перешло в полуночное, уже не столь светское и в сугубо мужской компании, а вот дальше началось нечто непонятное.       Пока все присутствующие, казалось, пребывали в полном благодушии, замок оказался таинственным, хотя в той же степени и банальным, образом подожжен. Сперва даже мой изнеженный нос не различал никакой особенной перемены в появившемся дыме, помимо уже привычного дыма от факелов или от кухонных очагов. Потом как-то сам по себе поднялся переполох и все начали выскакивать из зала. Одним из первых выскочил Эктор – разобраться, в чем дело, немного погодя за ним выскочили, озадаченно переглянувшись, и мы с Кеем, за нами немедленно последовал Пеллинор. В прилегающем к пиршественному залу коридоре уже все заволокло едким дымом и дышать оказалось почти нечем. Я закашлялся и, видно, опасаясь, что в дыму я сверну не туда, Кей схватил меня за рукав и твердой рукой направил к выходу во двор, хотя окончательно ориентацию в пространстве я еще не потерял ни из-за дыма, ни из-за вполне умеренного количества выпитого вина, ни из-за времени суток. Я пробурчал что-то успокаивающее и оглянулся на Пеллинора. Тот явно пребывал в абсолютно трезвом уме и ясной как стеклышко памяти – по своему извечному обыкновению, так что тоже теряться ни в каком дыму не собирался.       Мы дружно выпали из коридора на внешнюю галерею. Во дворе царила естественная суета. Эктор, покинув зал, мгновенно организовал прислугу, которая носилась повсюду с ведрами, полными воды и песка. Уверен, такое количество дыма в коридоре появилось как раз в результате этого бурного тушения, шедшего споро и довольно успешно. Гости, уже выбравшиеся наружу и выходящие вслед за нами, тоже не остались в долгу и присоединились к тушению с такой же охотой, как к какому-нибудь развлечению. Оживление царило невероятное и почти веселое. Из окон возбужденно выглядывали дамы, давая ценные советы – мол, сверху им лучше видно, что происходит, подбадривая доморощенных пожарных одобрительными криками. Судя по всему, жилой части замка уже ничто не угрожало и никаких человеческих жертв не предвиделось, что радовало, хотя, говаривали, кельты прежде так любили ритуальные сожжения... причем не покойников. Мимо нас с визгом пронесся какой-то перевозбужденный поросенок, то ли перепачканный в золе, то ли от природы такой темной масти, гуси в загоне за перекосившейся в суматохе загородкой гоготали, явно возомнив, что Рим снова в опасности, хотя до Рима они бы сейчас вряд ли докричались.       Из одного окна выглядывала и Гвенивер, завернутая в какую-то пышную темную накидку, кажется, синюю. Огненные блики от полыхавшего во дворе амбара высветили часть здания с ее окном. Я слегка поклонился ей, она скромно ответила, Кей ограничился задумчивым взглядом и слегка кивнул.       – Кажется, осталась не потушена только эта штука, – заметил я, указывая на амбар. – Хорошо еще, огонь не перекинулся на мельницу, – мучная пыль имеет обыкновение гореть так быстро, что легче сказать, что она попросту взрывается. Кей наверняка знал об этой ее особенности не хуже меня. – Пошли-ка тоже займемся!       И мы присоединились к праздничному «фейерверку», что-то растаскивая, что-то засыпая песком. Еще до того нам удалось перехватить Эктора, и я посоветовал ему не отвлекать слишком много людей от несения стражи. Во-первых, не стоит слишком винить тех, в чье время занялся пожар, все могло быть куда хуже, если бы другие, более важные части замка оказались без присмотра. Во-вторых, кто-то запросто может воспользоваться царящей сумятицей, так что пусть стража несет свою стражу дальше, а с огнем как-нибудь справятся и гости.       Как-нибудь и справлялись, но этот проклятый амбар никак не хотел униматься, едва затухала одна его часть, как вдруг огонь разгорался в другом месте.       – Да потухни же ты, сволочь! – воскликнул я в сердцах, высыпав ведро с влажным песком на коварно подмигивающие угли и отшатнувшись от отвалившейся сверху балки. Огонь, по-видимому, всерьез обиделся, так как тут же и вправду затух, только все вокруг затянуло едким дымом.       – Сдается мне, – скрипучим серьезным голосом заключил внезапно замаячивший перед моим носом сгусток дыма, оказавшийся подкопченным Пеллинором, – огонь ждал твоих слов! Он не хотел покоряться, но не мог не покориться прямому приказу.       Я откашлялся от отовсюду сыплющегося пепла.       – Пеллинор, мы высыпали туда столько земли и песка и вылили воды, что он мог бы заткнуться гораздо раньше, если б только не его подлая натура!..       – Огонь был заговоренный, – мрачно ответил Пеллинор. – Он вообще не должен был погаснуть! – и куда-то отошел, оставив меня, как ему частенько удавалось, несколько опешившим. Вот ведь что значит его природный талант к внушению, выскажет любую чушь с серьезной миной, а ты потом гадай, не ошибочно ли в общем и целом все твое мировоззрение.       Ладно, если ему нравится так думать, пусть думает. Все менее неприятно, чем подозревать, что замок поджег кто-то из мной же привезенных с собою гостей по какой-то пьяной дурной прихоти.       Хотя последнее можно было смело исключить. Во-первых, все пьянствовавшие были мирно заняты этим своим делом и придумывать всякие глупости им, казалось бы, некогда и не к чему. К тому же, никто просто с пьяных глаз не станет поджигать замок в нескольких местах, да еще таким шпионским образом, чтобы этого никто не заметил. И никого из старых недругов Уриенса я с собой не привозил. И не их стиль (хотя, кого я имею в виду под «ними», кроме Мельваса и подобных ему вполне по-своему честных рубак и мерзавцев? – а других я с собой и вовсе не вез), даже если предположить, что это могло случиться от какого-то несовпадения идеологий, скажем христианской с той же пеллиноровской. Нет, это мелкопакостничество больше напоминало выходку против Ланселота во время Белтейна, или другие неудавшиеся покушения, то и дело попадающиеся как кочки под ноги, вроде «случайно не туда пущенной» стрелы – лучником, благополучно оказавшимся затем в войске Бальдульфа. Просто малоприятное напоминание, которое, скорее всего, должно было звучать как: «Маэгон не дремлет». Прилипчивый старикашка, действительно обладающий властью над многими, с определенной точки зрения ни в чем повинными людьми, заставляющей их делать то, что выглядело полными глупостями только пока они не очень-то удавались. Да и не удавались ли? Это только случаи, которые известны мне, а не тем, кто о них уже не расскажет. И учитывая, что власть его была жреческой, Пеллинор не так уж неправ, называя вспыхнувший этой ночью огонь заговоренным. Он всего лишь выразился поэтически, как кельтам и ему самому свойственно. И этот огонь не только «не должен был погаснуть», в каком-то смысле он еще вовсе не погас.       И судя по тому, что происходит, Маэгону отчего-то легче иметь дело с саксами, как и Вортигерну. Что ж, тоже история не новая. Прямо скажем, затертая до уныния.       Разумеется, никого подозрительного стража, отпущенная Эктором исполнять прямые обязанности, не обнаружила, да так оно и должно было быть – попытка исподтишка что-то испортить, а затем полное растворение до следующего раза, будто ничего и не произошло.       Несмотря на теперь уже определенно поздний час, я нанес визит Уриенсу, чтобы извиниться за нечаянно случившийся в мое посещение инцидент и причиненные в связи с ним неудобства. А также с тем, чтобы убедиться в его добром здравии, быть может, слишком хрупком даже для незначительных волнений. Кто знает, может, и на это был направлен нынешний выпад. Несмотря на тот же поздний час, Уриенс и не подумывал отдыхать, волнение на нем и правда сказалось – так что выглядел он сейчас куда большим бодрячком, чем днем, и казался совсем не расстроенным. Хотя с долей неподдельного сокрушения принес мне встречные извинения за то же непредвиденное беспокойство. Я ответил, что уж ему-то извиняться никак не стоит, без моего прискорбного присутствия ничего подобного бы не произошло. Он в ответ посоветовал мне побольше размышлять на досуге, ежели таковой вдруг приключится, о природе гордыни. Как-никак, его род пришел к угасанию без всякого моего участия. Ну, раз уж дело повернулось так, оставалось только пожелать ему доброй ночи, если от нее еще что-то оставалось, и откланяться.       Дело шло к рассвету и, отпустив всех, я отправился немного погулять по замку на манер фамильного привидения, то ли поразмыслить на досуге о том, о чем говорил Уриенс, то ли просто проветриться от дыма, хотя для этого не мешало бы переодеться и умыться, но тут уж точно было недосуг.       Побродив по стенам, поговорив с караульными, посозерцав светлеющее небо, раскрывающееся как светящаяся изнутри устрица, я подумал, не посоветовать ли Галахаду при следующей связи с Камелотом, буде он действительно соберется в наши северные края, захватить с собой Брана, как давнего и авторитетного противника Маэгона. Хотя, неужели мне не хватает самого Мерлина в Камелоте? Зачем лишний раз таскать старика по всяким пустякам.       Придя к решению, я наконец и сам собрался на покой. Какая-то добрая душа даже принесла воды в мою комнату. И охота же кому-то не спать в такой час. Не хотелось думать, что на самом деле все куда прозаичнее, и охота или неохота, а приказ есть приказ. Хорошо, что я здесь только на одну ночь, и взвыть от тирании моей недисциплинированной персоны регедцы не успеют.       Когда поутру – и впрямь поутру: было даже что-то раньше полудня, мы распрощались с королем Уриенсом и графом Эктором, коронованный повелитель Регеда по-прежнему выглядел бодрячком и исполнение его завещания пока откладывалось. Вот и слава богу!