Драконье царство

      Когда мы вошли в Каледонию, нас, конечно, не встречали с распростертыми объятиями. Не хотелось бы слишком задерживаться на этом, так как пусть политически ход был оправдан и даже необходим, удовольствия от него не было никакого. В войну с так называемым мирным населением мы старались не вступать и вообще с ним не связываться, себе дороже. А вот вышедшие нам навстречу отряды горящих негодованием горцев без зазрения совести разбили, почти не утруждая себя маневрами по одержанию победы малой кровью. По крайней мере, с моей точки зрения, тогда как с точки зрения современников все продолжало выглядеть аховым попустительством. Но лишь почти, иначе это не имело бы никакого эффекта и смысла. Нам требовалось лишить Каледонию ее наиболее подвижной и активной боевой силы, что мы и сделали. К сожалению, иного варианта удержать их в границах при возобновлении войны с саксами шансов не было. Далеко заходить мы не стремились – учитывая рельеф местности, это было бы делом долгим, нудным и малополезным, пострадали лишь банды, собравшиеся у границы и всегда готовые либо сами к грабительским походам на юг, либо в компании, скажем, Бальдульфа. В конце концов, скотты сами решили обратиться к дипломатии и стали присылать послов с целью узнать наши требования, лишь бы мы убрались восвояси и перестали мозолить им глаза. Мы некоторое время раздумывали, провоцируя еще имеющиеся их более-менее крупные силы на нападение и расправляясь с ними так же как с предыдущими, потом наконец выразили согласие уйти – при выплате отступного, в малой степени компенсирующего их прошлые набеги, но являющегося достаточно тяжким бременем для единовременной дани, а также выдаче Бальдульфа, живого или мертвого. Через несколько дней условия были в целом приняты, часть дани выплачена, оставалось только найти Бальдульфа, впрочем, вовсю уже гуляли слухи, что, бросив большую часть своих людей, последний скрылся и скорее всего уже покинул Каледонию, устремившись вновь к своему брату Кольгриму.       Судя по рассказам местных вождей, с которыми мы вели переговоры, Бальдульф обещал им обширные территории до стены в случае поддержки. Но, как говорится, предлагал он не свое, а вот чужую месть на союзников навлек запросто. Похоже, симпатии к нему за последнее время несколько поубавились. Наконец мы договорились, что удовлетворившись выплаченной данью пробудем здесь еще два дня и никого не тронем, если и на нас не будет никаких нападений – в противном случае, пеняйте на себя, – а затем оставим Каледонию в покое, но всегда будем готовы повторить урок, если кому-то он пошел не впрок. На том и порешили. Интересно, что два дня прошли совершенно спокойно, и никаких провокаций не последовало. Должно быть каледонцы и впрямь притомились. Итак, впереди осталась только одна ночь, а наутро мы должны были возвращаться. Разумеется, никаких погонь за призраками на вражеской территории мы не устраивали, поэтому причина ночного пробуждения оказалась неприятным сюрпризом.       Уснул я на редкость крепко. Трудно сказать, что именно меня так успокоило – то ли, что завершался особенно не нравящийся мне период кампании, то ли просто беспечное пребывание последнее время поблизости Галахада с его байками о Камелоте и всем прочем на свете. Наверное, все вместе.       Но спокойной ночь не выдалась.       Гавейн растолкал меня ни свет ни заря, то есть, кажется, примерно через полминуты после того, как я уснул.       – Что, неужели нападение? – вопросил я с неподдельным любопытством, первое, что пришло в голову.       – Гарет пропал! – приглушенно выпалил Гавейн, совершенно сбив меня с толку.       – Что значит – пропал?       – Исчез, – мрачно пояснил Гавейн, в скверном свете чадящей масляной лампы было видно, что он не на шутку обеспокоен, – испарился, растаял в темноте.       – Это-то понятно, – проворчал я, и со стоном схватившись за голову, сел на походной кровати. Мысли вяло расползались по темным углам. – А что именно случилось? Кто-нибудь видел, как он уходил? Или испарился, или растаял? Может, он просто гуляет по лагерю, ищет призраков.       Протерев глаза, я поглядел за откинутый полог палатки. Рассветом пока не пахло, хотя ночь была не слишком темной, будто подернутой дымкой. Что бы ни случилось, произошло это не так давно, ночи были все еще короткие. Но я все-таки вылез из-под одеяла и принялся нашаривать сапоги. Как бы то ни было, надо было разобраться, куда мог подеваться ребенок в не самом безопасном месте на свете.       – В том-то и дело, что никто не видел, – сердито сказал Гавейн. – Он ночевал в палатке с Кеем и Марцеллином. Кей проснулся, заметил, что его нет, но значения сперва не придал, как говорится, зову природы все возрасты покорны, потом тоже решил выйти и заодно еще раз проверить посты. Ты знаешь, как он любит дисциплину. Нескольких часовых он застал спящими, и не сумел их даже разбудить. Они опоены чем-то покрепче вина. Тогда-то он и забеспокоился.       – Не сумел разбудить?.. – вот тут-то остатки сна из меня выветрились, и я резко вскочил на ноги. – А почему еще не поднята тревога?       – Потому что сперва мы решили разбудить тебя. Не похоже, чтобы это было обычным нападением. Все слишком тихо и спокойно. А если поднимется переполох, не исключено, что мы потеряем Гарета окончательно.       – Черт побери! А ты уверен, что пропал только он? Кому он мог понадобиться?!       – Может, кому-то, кто знал, как к этому отнесется Моргейза? Как она будет недовольна, если с ним что-то случится?       Я потрясенно глянул на Гавейна.       – Но это же бред. Что за хитроумные тонкости, да еще с усыплением часовых? Если только для отвода глаз – чтобы указать на якобы кого-то, находящегося вне лагеря?       – А еще вне лагеря находится вся армия Корнуолла. Опять же, помнишь, чего опасалась Моргейза? Как-никак, она приходится сестрой ныне правящему королю Камулдунума, тогда как Константин всего лишь сын короля Корнуолла. А мать Кадора, в отличие от матери Моргейзы, якобы твоей матушкой не приходится.       Я застонал и выскочил из палатки. Только этих соображений среди ночи не хватало…       – Полегче!.. – придушенно воскликнул Галахад, поспешно отпрыгнув – я чуть не протаранил его на самом пороге.       – Извини, – вздохнул я. – Ты уже в курсе?       – Естественно, иначе что я тут делаю?       – Перекрываешь мне выход, – убито пошутил я.       Рядом послышалось тревожное поскуливание. Я оглянулся, задумавшись. Почему, интересно, молчал Кабал?       Галахад понял, о чем я думаю.       – Если Гарет вышел сам, ничего удивительного, что он молчал. А что не пошел за ним – так ведь он же привязан.       – Ну да, конечно.       Просто мне на память пришла история с Браном – Кабал тогда тоже молчал в тряпочку. Но тогда он еще и спал. Теперь спали только часовые. Я напомнил друзьям об этой истории, и мы отправились проверить палатку Кея. Никого там сейчас не было, Кей и Марцеллин занимались тем, что потихоньку заменяли выбывшие из строя посты. Друидским травяным порошком там не пахло.       – А не мог он просто перейти в лагерь Лота? – поинтересовался Галахад.       – Среди ночи? – переспросил Гавейн. – Чего ради? Раньше за ним такого не водилось. А спрашивать сейчас об этом самого Лота, по-моему, не самая умная мысль.       Это уж точно.       Что ж, если Кабал и молчал все это время, пусть поработает теперь, решили мы. Уж по следу-то он пойти вполне способен. Хотя бы выясним, связано ли это исчезновение со спящими караулами.       Кабал, похоже, уверенно взял след своего приятеля, обнюхав сперва его смятую постель, а потом, не отрывая носа от земли, последовав к выходу из шатра, и дальше, какими-то немыслимыми петлями, в темноту.       – Не очень-то прямо, – ворчливо прокомментировал Гавейн. – Наверное, он перебирает все варианты его перемещений за последние несколько дней.       – Может быть, – глубокомысленно сказал Галахад. – Хотя, я думаю, он все-таки ищет саму дичь, а не просто след, тогда он перебирает лишь то, что осталось после последнего выпадения росы.       – Слишком поэтично для собаки, – пробормотал я. – Ну да посмотрим. Возможно, Гарет действительно просто гулял в темноте, глядя на звезды или что-нибудь еще. В его возрасте неудивительно.       – И не только в его, – добавил Галахад. – С его-то характером.       – Наш человек, – поддакнул Гавейн.       – Все это результат рафинированного воспитания, – скорбно констатировал Галахад.       Кабал покрутился на одном месте, потоптался, и вдруг рванул в сторону, порыкивая от нетерпения.       – Кажется, Гарета что-то заинтересовало, – заметил Гавейн, – наверное, он что-то увидел или услышал и пошел проверить... О, черт, он бежит прямо к тем караулам...       – Этот огонек впереди – нам туда и надо? – уточнил я.       – Судя по всему.       – Отлично, – сказал я останавливаясь. – Встретимся на месте. Гавейн, ты пока давай потихоньку вперед, а мы с Галахадом сходим за лошадьми. Похоже, без хорошей погони тут не обойдется.       Гавейн кивнул и мы с Галахадом рысцой припустили обратно.       – Есть идеи, кто это? – спросил на ходу Галахад.       – Всегда есть, но никто не говорил, что правильные. Если это опять тот друид, я его просто убью! Если найду, конечно. Не исключено, что он и правда знает про обещание Моргейзы.       – В таком случае, ему достаточно было оставить труп Гарета на видном месте, – «жизнерадостно» заметил Галахад.       – Еще не все потеряно. Может, так оно и случится.       Отправились мы не только за лошадьми. Еще и прихватили кое-что из тяжелой артиллерии. Кто знает, куда нам придется сунуться этой ночью, а никого другого мы решили не впутывать, и из политических соображений и для скорости. А если вдруг придется применить нечто, чему в этом времени совсем не место, тем более, лучше будет сделать это без лишних свидетелей.       Вскоре мы верхом, с третьим конем в поводу, добрались до условленного огонька, где уже поджидал нас Гавейн и где временно расположился штабом Кей – немного в стороне от поставленного свежего караула рядом с воткнутым в землю факелом. Кабал метался вокруг Гавейна, запутывая его в цепочку, и поскуливал.       – Как дела? – тихо спросил я Кея вместо приветствия.       Разбудить их так и не удалось, – хмуро ответил Кей, глянув куда-то влево; проследив за его взглядом, я приметил в траве темную массу, в которой угадывались два недвижных тела. Недвижных, но живых – даже сюда долетал звук безмятежного храпа. На всякий случай я спешился, прихватил факел Кея и подошел посмотреть. В конце концов, храп не всегда служит проявлением богатырского здоровья. Но ничего внушающего опасения за жизнь спящих в этом распространенном нарушении дыхания, похоже, не было.       – Не знаю, как это могло произойти, – продолжал Кей. – Они ведь даже не пьяны.       Я наклонился ниже, осторожно потянул носом и отодвинулся.       – Тот же самый запах, – сказал я, поглядев на Гавейна и Галахада.       – О чем вы? – заинтересованно спросил Кей.       – Об одном нехорошем колдовстве, – негромко ответил Галахад. – Такое уже было.       – Кажется, Кабал потерял след, – сообщил Гавейн.       – Неудивительно, – пробормотал Галахад. – Если это и правда порошок друидов, то он вполне мог перебить все запахи. Как бы у пса и вовсе не отшибло нюх.       – А может, он сумеет взять след самого порошка? – неуверенно предположил я.       – Может, он еще и уснет на ходу? – с тщательно скрытым сарказмом поинтересовался Галахад.       Кабал не уснул, только чихнул несколько раз. А потом стал целеустремленно рваться опять в темноту. Оставив Кея сторожить весь лагерь, и следить за происходящим в оба, пока не поднимая шума, мы пустили пса вперед и отправились за ним через ночной перелесок. Злоумышленники вряд ли могли уйти далеко. След в основном держался некой неприметной тропы, лишь изредка пересекая заросли, срезая путь, когда тропа петляла.       – Убийственно похоже на охоту за призраками, – мрачно проронил Галахад. – Причем теперь она еще и настоящая. Жаль, у Гарета нет маячка, как было как-то у Ланселота.       – И не говори.       Только маячащий впереди Кабал, хорошо еще, что белый и потому различимый даже в темноте.       Мы объехали какой-то очередной курган, свернули, и оказались в вовсе уже незнакомой местности. Поскольку мы не собирались захватывать эту территорию, в ее изучении у нас было достаточно белых пятен.       – Не угодить бы в какую-нибудь волчью яму, – проворчал Гавейн, всматриваясь в чуть мутнеющею туманную тьму, посеребренную звездным светом в просветах ветвей.       – Или не загреметь с обрыва, – прибавил Галахад.       – Зато теперь мы точно едем за кем-то неизвестным, а не по каким-нибудь собственным следам, – решил я. – Если только Кабала не понесло за случайно пробегавшим мимо оленем.       – Отчего ты так уверен, что твой пес настолько туп? – удивился Гавейн.       – Просто он еще щенок.       – Все мы щенки, – сказал Гавейн. – Пока помирать пора не придет.       Мы припустили коротким галопом вниз по какому-то склону, миновали небольшую долину, затем снова начали подниматься вверх, лес стал реже, по дороге попадались огромные валуны. Впереди мелькнула еще одна звезда... Стоп! Никакая это не звезда. Вот и еще высверк... Кабал, зигзагами оббегая валуны, явно стремился к этому ночному маяку.       Мы переглянулись.       – Впереди костер! – сказал я.       – И очень надеюсь, что в этом костре нет никого, мне знакомого, – вслух высказал общую мысль Галахад, и мы, выругавшись, пришпорили коней. Теперь уже было необязательно, чтобы Кабал бежал впереди. Но и он не отставал. Не доезжая немного, мы переглянулись, обменявшись знаками, и поскакали в разные стороны, чтобы окружить виднеющийся впереди огонь. Галахад свернул налево, Гавейн направо. Оба в темноте быстро исчезли из виду. Еще немного погодя я сдержал бег Тараниса – не стоило спугивать дичь стуком копыт. Мягкая, усыпанная хвоей земля перемежалась с каменистыми насыпями среди нагромождений камней. И так удалось подъехать достаточно близко – треск горящих ветвей заглушил посторонние звуки. Шепотом подозвав Кабала, я поднял его к себе в седло. Он напряженно вглядывался вперед, готовый соскочить в любую минуту, как только я отпущу его ошейник, но молчал – этому он, слава богу, уже научился – молчать, когда нужно, а не распугивать лаем всю округу.       Треск и гудение костра действительно приглушили наше приближение, а кроме треска, монотонное пение, становящееся все громче. Если Гарет уже мертв, этим ребятам придется познакомиться с тем, что такое граната. Судя по пению, то, что там происходило, было именно каким-то ритуалом. А какого рода ритуалы любит Маэгон, все мы знали. Сквозь заросли, в бликах пламени в темноте вырос круг камней, одно из бесчисленных сооружений, крупнейшее из которых прославилось под именем Стоунхенджа. В кругу плясали длинные тени. Прикрытый тьмой и одним из стоячих камней, я заглянул в круг.       Количество фигур, отбрасывающих длинные тени, уточнилось до двенадцати. Облаченные в белые балахоны, они составляли внутри стоячих валунов еще один круг, и если бы существовало заклинание, которое могло превратить их в камень, получился бы замечательный двойной кромлех. Еще одна фигура стояла отдельно, у плоского камня-алтаря, у ближайшей ко мне части круга. И еще одна, не входящая в число названных тринадцати, мирно покоилась на этом плоском камне. В костре никого не было. Судя по всему, он служил здесь больше всего светильником. По крайней мере, пока.       Фигура у алтаря как раз сделала шаг к огню, и широкой горстью бросила что-то в зашипевшее пламя, рассыпавшееся фейерверком искр. Потянуло едким дымом, и Кабал тихонько заскулил, нетерпеливо перебирая лапами. Высокий жрец вернулся к камню и поднял с него нож с широким лезвием.       Вперед!       Я спустил Кабала с цепочки и тихо прищелкнул языком. Адская гончая, такая же белая как балахоны друидов, рванулась в круг и, все так же молча, атаковала фигуру у алтаря, подскочив и вцепившись жрецу в правую руку. Нож полетел на землю. Жрец прошипел какое-то ругательство или проклятие и, надо отдать ему должное, даже не вскрикнул, когда собачьи клыки сомкнулись у него на запястье. В то же время, чтобы это отвлечение не перешло слишком стремительно в слишком большую суматоху, в которой может произойти что угодно, я спешился, оставив Тараниса за пределами сцены, и быстро вошел в освещенный круг с Экскалибуром в руке, первым делом крепко ударив рукоятью в затылок ближайшего человека в балахоне, стоявшего спиной к камню, из-за которого я появился.       – Артур!.. – воскликнул кто-то.       – А также Гавейн и Галахад! – прибавил Галахад, с другой стороны круга, непринужденно положив клинок меча на плечо ближайшего к нему друида. Гавейн просто вытолкнул своего попавшегося на дороге вперед, нарушив все еще сохранявшийся круг.       Напугать нам никого не удалось. «Друиды» – те, кто не был занят обмороком, рычащим Кабалом или лежавшим на плече клинком, моментально откинули балахоны, под которыми обнаружились обнаженные, наготове, мечи.       И первый же, подскочивший ближе, так называемый «жрец» с мечом в руке и в потертом кожаном доспехе под белым плащом, попытался бросить в меня горсть тонкой пыли. Я без труда увернулся, безжалостно подрубил ему мечом связки под коленями, и рванул, не задерживаясь, к алтарю. Теперь я уже отчетливо видел, что лежит на нем именно Гарет, то ли мертвый, то ли просто одурманенный и спящий.       Кабал громко взвизгнул. Гавейн, ругаясь, снес голову кому-то рядом, чуть не задев меня, но сквозь суматоху я все же вовремя подскочил к высокому жрецу, только что покрепче стукнувшего Кабала головой о камень и отбросившего его пинком в сторону. Мерзавец даже успел снова поднять жертвенный нож, все еще собираясь продолжить прерванный ритуал.       – Тебе конец, Маэгон! – воскликнул я, намереваясь сбить его с ног. Но тут Маэгон развернулся волчком, нож его просто упал на Гарета, не причинив вреда, а в руках друида оказалась рогатина с широким острым наконечником, прежде просто лежавшая на алтаре, и на которую я не обратил внимания, так как Гарету она, как будто, не угрожала; и я замечательно на нее напоролся… Правда, никакого ущерба моему здоровью она не нанесла – в последний момент я успел повернуться так, что она лишь зацепила легкий кожаный панцирь, ударив вскользь, и на какое-то время в нем застряла. Маэгон с силой толкнул древко, оттолкнув меня назад, после чего снова схватился за нож.       Я выругался на языке, которого в этом мире никогда не слыхивали и, стряхнув рогатину, ударил Маэгона мечом по руке. Маэгон вторично выронил нож и на его белой одежде выступила кровь, а с губ сорвались такие проклятия, что будь я настоящим героем какой-нибудь кельтской легенды, мне бы следовало умереть на месте или, по крайности, остаться инвалидом до конца жизни.       – Какого беса ты делаешь? – задыхаясь спросил я, развернув его толчком острием меча и приперев спиной к алтарю. – Зачем? Чем я тебе так мешаю, что ты готов расстаться с жизнью, лишь бы мне насолить? Даже когда ты не уверен до конца в том, что тебе это удастся?!       – Что значит жизнь? – хрипло, с презрением усмехнулся Маэгон. И черт побери, в свете угасающего костра он выглядел и впрямь величественно, если бы вся эта сцена происходила не на самом деле, я мог бы назвать ее эпической и завораживающей, но только не сейчас – сейчас эстетика момента меня просто бесила. Кругом творился какой-то бедлам, и у меня не было времени оглянуться и посмотреть, что именно происходит, а объясниться наконец с Маэгоном стоило, поэтому и убить его сразу, чтобы помочь друзьям расправиться с остальными, я тоже не мог. Оставалось надеяться, что если что-то пойдет не так, меня предупредят вслух. – День, меж двумя ночами!.. Дни приходят и уходят! Что проку тому, кто останется в этом дне, если он лишен дня грядущего? И какая печаль тому, кто теряет свой день, зная о приходе нового?       – Грядущего дня не будет у тебя, Маэгон. Не следовало заманивать в ловушку Гарета...       Я осекся – по губам Маэгона скользнула шальная улыбка, а в глазах зажегся такой торжествующий огонек…       Маэгон негромко рассмеялся.       – Я заманил не Гарета, Артур. Я заманил тебя. Ты спрашивал, почему я пытаюсь помешать тебе ценой моей жизни? Потому, что ты уничтожишь мой мир, если останешься жив! Я знал, что ты придешь. Я знал, что победить тебя как простого человека нельзя, что ты зло сверхъестественное – и все силы мира сошлись сейчас в схватке над нами, хоть мы их не видим!.. Теперь уже неважно, чья кровь прольется на алтарь – родственная тебе, – он равнодушно кивнул на Гарета, – если и впрямь это так, или моя собственная. Убей меня, и тебе тоже немного останется, до ночи твоего дня – короткого зимнего дня. Когда-нибудь тебя назовут еще Королем Зимы, и тогда ты вспомнишь эту ночь! – он снова засмеялся, будто заметил, что внутренне я вздрогнул – всего лишь от изумления, конечно – оттого, что тут он угадал. Артура и впрямь назовут потом Зимним королем. Вот только вряд ли это случилось при его жизни.       – С какой стати я буду вспоминать то, что давно превратилось в прах? И твой мир мне не разрушить, Маэгон, он умер сам, естественной смертью. Скажи лучше, при чем тут саксы, пикты, скотты и твой мир? Или они и есть твой мир? Думаешь, они его поддержат, если ты будешь с ними, или ты заставишь их жить по твоим законам? Как ты собираешься справиться с ними потом? И где Бальдульф? Тут, неподалеку? Может быть, готов придти тебе на помощь? Самое время, нас тут всего трое. Где же он?       Честно говоря, я был готов к тому, что он и правда может оказаться где-то неподалеку. Если бы он был здесь, в Каледонии, ему бы понравилась идея подобной приманки-ловушки, и он бы ее не упустил. Но если он и скрывался где-то рядом, появляться он не торопился.       Губы Маэгона недовольно сжались.       – Его здесь нет. Ушел на юг, к своему брату. Он не был достоин одержать эту победу. По крайней мере, теперь. Слишком мало веры.       – Так чем же он был лучше «заблудших» бриттов?       – Ничем. Но он мог быть орудием, пока это было нужно нам обоим.       – Вам обоим? Или только ему? Почему он не взял тебя с собой?       Глаза Маэгона вспыхнули гневом.       – Потому, что это я вел его, а не он меня!       – Какая самонадеянность!       – Это ты самонадеян, медведь под заклятьем! И я погублю тебя и очень скоро.       – С помощью скоттов или пиктов? Ты и их пытался использовать.       – Никого, – презрительно сказал Маэгон. – Кроме богов!       Он скосил глаза в сторону. Мне это не понравилось. Захотелось оглянуться. Но судя по звукам, дело вокруг шло на лад. Где-то рычал Кабал, а Галахад приговаривал: «Кабал, не мешай». И судя по его не раздраженному тону, Кабал не мешал не только нам с Маэгоном, но и ему. Я снова мельком взглянул на Гарета. Определенно, дышит. Хорошо. Но надо уже заканчивать и заняться им.       – Посмотри! – скрипящим насмешливым голосом проговорил друид, устремив горящий взор на то, что творилось в кромлехе за моей спиной. – Что это, по-твоему, как не жертвоприношение? Посмотри, сколько здесь пролито чистой крови людей моей веры, в этом священном месте! Эта жертва будет принята! Дело сделано. Теперь, если ты убьешь меня, тебя погубит твоя собственная тень! – заключил он со злорадным торжеством.       Несколько мгновений мы оставались в неподвижности, пристально глядя друг другу в глаза, молча и не мигая.       – Ты ведь никогда не отступишься, Маэгон? Будешь преследовать меня и моих друзей, лишь бы добиться своего. Никогда не оставишь их в покое, даже если меня не будет.       – Никогда! А тебя не будет очень скоро, если ты нанесешь удар. Ты проклят.       – От своей тени я не шарахаюсь.       – Скажи ей это при встрече, – усмехнулся Маэгон.       – Согласен, – сказал я спокойно. И резко отведя меч, размахнулся и нанес друиду удар, с негромким хрустом и слабым невнятным всхлипом снесший ему голову.       Кровь щедро плеснула на алтарь, залив его боковую сторону, немного верх, брызгами запачкав Гарета. Я обошел камень и, аккуратно сняв спящего мальчика с ритуального стола, на котором лежали еще какие-то предметы, положил его на траву. Земля тоже была холодной, но оставлять его на алтаре было бы верхом цинизма. Понимаю, что кто бы говорил, но все-таки…       Кто-то позже напишет немало научных трудов, в которых будут разъясняться образы медведя и вепря. Как воплощение власти мирской и военной, и власти священнической. И кто-то еще объяснит, кто на самом деле скрывается за персонажами сюжета Каледонской Охоты. И кто был Каледонским вепрем.       А как быть с вепрем из Корнубии? Который, по слухам, тот же медведь?       Я проверил пульс Гарета и немного его потормошил, прикидывая, сам проснется, или лучше применить какое-нибудь средство. Не просыпаясь, он что-то невнятно пробормотал и зашевелился, когда вездесущий Кабал, еще немного пошатывающийся и трясущий головой, тревожно сунул к нему свой нос. Осмотрев Гарета, я вздохнул с облегчением, – все разыгранные Маэгоном сцены еще не гарантировали того, что с ним на самом деле все в порядке. Но пульс его бился ровно, сопел он самым безмятежным образом, и видимо, не собирался такое уж долгое время еще оставаться в бессознательном состоянии.       Успокоившись на этот счет, я огляделся. Вокруг уже какое-то время царила подозрительная тишина, разве что кто-то переговаривался знакомыми голосами, чем-то шуршал и чихал. Гавейн и Галахад уже навели в кромлехе безрадостный порядок. Невеселая все-таки штука жизнь, если призадуматься. Стоячие камни взирали отовсюду немым укором, как вечные надгробия всем мертвецам мира. Небо заметно побледнело.       – Все спокойно? – поинтересовался я, повысив голос.       – Спокойней не бывает, – ответил Гавейн похоронным голосом и чихнул.       Галахад подошел ближе, все еще с мечом в руке, и задумчиво посмотрел по другую сторону алтаря, туда, где покоилось обезглавленное тело друида.       – Итак, ты от него отделался раз и навсегда, – констатировал он. Непохоже, чтобы это показалось ему особенным зверством.       – Он мне смертельно надоел.       – Как Гарет?       – В порядке. Интересно, проснувшись, он вспомнит, что вообще куда-то уходил ночью?       – Интересно. Проснется, выясним.       Покряхтывая, шумно хрустя ветками и камешками, к нам подошел Гавейн.       – Тьфу, – проговорил он с чувством, – все-таки надышался я какой-то дряни, так что, не обращайте внимания если мне теперь повсюду будут мерещиться зеленые рыцари... – Гавейн потер нос, неудержимо оглушительно чихнул, затем подозрительно уставился на нас. – Кстати, вы вполне подойдете!       – Сам такой, – сказал я. – Нечего вставать среди ночи и шляться неизвестно где.       Гавейн фыркнул и критически осмотрел поле недавней битвы.       – Оставим все как есть?       – Есть другие предложения? Можем прислать сюда Кея с командой. Он любит все как следует прибирать.       – Мне лично возиться что-то неохота, – пожаловался Галахад, с интересом оглядывая предметы на алтаре и вокруг алтаря. Подобрал рогатину, положил примерно туда, где она лежала до того, как ее схватил Маэгон, взял в руки что-то вроде тяжелого камня с лункой, из тех, что называют чашечниками.       – Мне тоже. Поехали, пока наше отсутствие с утра-пораньше не переполошило компанию в несколько тысяч человек. По-моему, они и не в нервном-то состоянии почти все сплошь вооружены и опасны.       – В этом есть смысл, – согласился Гавейн, зачем-то прикрыл глаза рукой, будто бледный свет начинающегося утра мешал ему сосредоточиться, и присвистнул, подзывая своего коня. Мы с Галахадом решили, что в этом есть смысл и сделали то же самое. Наши боевые друзья появились без задержки, поражая своей дисциплинированностью. Все-таки настоящие боевые кони – по прочим меркам, звери почти сказочные, сравниться с ними могут разве что цирковые, да и то еще, бабушка надвое сказала. Но это был не единственный эффект от нашего свиста. В небольшом отдалении, которое и отдалением-то назвать было нельзя, раздался другой свист, и разнесся по широкому кругу со всех сторон, вокруг кромлеха – переливчатый сигнал, не смолкавший почти минуту.       Мы переглянулись. Галахад аккуратно поставил камень-чашечник обратно на алтарь.       – Ты случайно не додумался спросить Маэгона, кого еще он пригласил на эту вечеринку? – осведомился, обращаясь ко мне, Гавейн.       – Додумался, конечно. Но сам знаешь его манеру говорить обо всем и ни о чем. Единственное, на чем он настаивал, не считая присутствия одних лишь богов, так это на том, что Бальдульф ушел на юг, к брату. Впрочем, это вполне могло значить, что он ушел на пару метров на юг от холма. Но судя по тому, что никто не появлялся до самого конца, можно было и правда подумать, что здесь собрались одни сумасшедшие фанатики.       – Конечно, сумасшедшие, – кивнул Гавейн. – Дрались до самого конца, не пытаясь ни скрыться, ни скрыть своих намерений перегрызть нам глотки, пока живы, хотя бы делая вид, что сдаются.       Лошади заволновались, Кабал зарычал. Вокруг происходило какое-то неясное движение, земля начала глухо подрагивать. Я вдруг машинально задумался, вытер ли я клинок, прежде чем убрать его в ножны. Должен был. Так же машинально. Впрочем, неважно.       – Джентльмены, предлагаю оставить мечи в ножнах, – сказал я. – Примем мы бой или нет, вряд ли они нам понадобятся.       – Похоже на то, – согласился Галахад. – Вы уж извините, но мне кажется, вокруг нас собирается какая-то армия.       – Когда кажется, креститься надо, – напомнил Гавейн. – Но можешь об этом не беспокоиться. Тебе не кажется.       Тьма сгустилась вокруг кромлеха, будто возвращалась ночь. Но это были всего лишь люди, подошедшие молча, почти беззвучно, строем, быть может, неглубоким, но плотным. Похожие на воскрешенных мертвых воинов короля Брана, возвращавшихся к жизни, оставив в ином мире свой дар речи – ведь о том, что они видели в загробном царстве кому попало болтать не след. Все были пешие, кроме одной возвышавшейся темным силуэтом конной фигуры, медленно проплывшей вперед из задних рядов и на некоторое время застывшей в неподвижности, в полном безмолвии.       Гавейн собрал поводья всех наших лошадей и переместился немного в сторону. Галахад взялся за ошейник Кабала и отступил, также присматривая за Гаретом. Кажется, пространство было достаточным, чтобы мы друг другу не помешали, если вдруг придется действовать. Стрела или камень, конечно, в любом случае могут сделать свое дело, но вот вопрос, зачем их использовать при таком явном перевесе сил. Значит, если они и будут, то не в первую очередь. А там поглядим. Может, сперва просто поговорим? Но нам самим разговор начинать не стоит.       – Эй, друид, – позвал хрипловатый голос. Человек говорил по-бриттски, но с акцентом, напоминающим произношение басков. – Отзовись, если ты там.       – Здесь нет друидов, – ответил я.       – Совсем нет? – спросила фигура после почти незаметной заминки.       – Совсем.       – А как же тот, кого звали Маэгон?       – Раз ты говоришь – звали, значит, знаешь, что он умер.       – Это только одно из предположений.       – Очень близкое к истине.       – Только близкое?       – Потому, что он умер не сам.       – Кто же его убил?       – Я.       – А кто ты?       Мой собеседник явно вошел во вкус игры в вопросы и ответы. Не слишком ясные, не слишком туманные. В самый раз для какой-нибудь саги.       – Артур Британец.       – Странно.       – Отчего же. Мне кажется, ты не удивлен.       – Отчего же, – повторил всадник. – Удивлен. Он был уверен, что ты не сможешь его убить.       – Он ошибался.       – А я, выходит, нет.       – Тогда ты действительно не удивлен.       – Пожалуй, что так. Что же ты делаешь в Каледонии, Артур Британец?       – Охочусь на вепрей. А кто ты, чтобы спрашивать?       По рядам прокатилось некоторое оживление, но, разойдясь кругами, быстро утихло.       – Зови меня Бриде, – в голосе послышался затаенный смешок. – Это моя земля.       – Не слишком ли многие на нее посягают? – спросил я.       Пауза воцарилась надолго.       – Люблю я твою манеру брать быка за рога, – еле слышно проворчал Гавейн и тихо завозился, готовя какую-то свою тяжелую артиллерию.       – Ты на нее уже не посягнешь, – ровным голосом произнес Бриде.       – Почему ты думаешь, что мне это нужно? – спросил я.       – Потому, что ты здесь, – сказал Бриде.       – Я здесь для того, чтобы оставили в покое МОЮ землю. Ты можешь мне это обещать?       Бриде наверняка опешил. И я еще могу чего-то требовать, каких-то обещаний?       – Похоже, ты не боишься, что тебе придется сегодня же отправиться к твоим богам.       – А тебе это действительно нужно? Или это нужно было друиду, отправившемуся сегодня к СВОИМ богам?       – А почему это должно быть мне не нужно? – полюбопытствовал Бриде.       – Потому, что мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться, – процитировал я своего любимого Шекспира.       Бриде расхохотался.       – Ты полагаешь, что я знаю, что ты есть?       – Я полагаю, что ты знаешь, что армия моя велика, больше чем когда либо приходившая за последнее столетие-другое, и ты знаешь, что она еще не тронула никого, кто сам не напал на нее, и не разоряла окрестности, грабя и выжигая все кругом. Будет ли так дальше, если не будет меня – вот чего ты не знаешь.       – Ты не прав, – сказал Бриде. – Я знаю – все будет так же, как было всегда.       – И как было всегда?       – Несладко, – ответил Бриде. – С тобой может быть еще хуже. Но. С другой стороны. Ты – это что-то новенькое. До сих пор непреодолимой силой были скотты и саксы. Кто знает, может, стоит попробовать.       Мне показалось, или кольцо вокруг стало не таким плотным. Или это просто всходило солнце?       Я неопределенно слегка повел рукой, мол – тебе решать.       – Если я отпущу тебя, – продолжил Бриде, – и если ты выстоишь, сражаясь с другими своими врагами, ты поможешь мне затем изгнать скоттов с моей земли, которую они захватили?       – Идет, – сказал я. – Будь под моей защитой.       – Под твоей? – переспросил Бриде.       – Под чьей же еще? Ведь не скоттов.       Бриде усмехнулся.       – Обещаешь, что не забудешь об этом?       – Обещаю.       – Тогда будь и ты под моей защитой. Пусть ни человек, ни дикий зверь не тронет тебя или твоих друзей, пока ты возвращаешься в свой лагерь. И еще. Возможно, эта весть тебя еще не достигла. Множество кораблей прибыло в Эборакум.       Я и не заметил, как в одно мгновение оказался у самого края кромлеха.       – Множество?       – Истинно так, – неторопливо подтвердил Бриде. – Не больше двух ночей назад, считая и эту. Я слышал, он хочет двинуться на Камулдунум.       – В этом есть смысл.       – Тогда тебе стоит поторопиться, чтобы опередить его. Я больше не буду тебя задерживать.       – Спасибо, – сказал я довольно рассеянно, и обнаружил, что сказал это почти в пустоту. Бриде и его воинство беззвучно растворялись в утреннем тумане.       – Ты ему веришь? – спросил Гавейн, – Или он сказал это просто чтобы мы убрались отсюда поскорее.       Я пожал плечами.       – В таком случае мы можем и вернуться. А чтобы не возвращались, он мог попробовать и другое средство.       – Интересное произношение, – задумчиво сказал Галахад. – Это оглушение звуков. «Б» почти как «п», и даже некоторые «к»…       – При этом имя его, кажется, начинается все-таки с «Б», – предположил Гавейн. – Но может, и оно в разных случаях варьируется. Кажется, Бриде звали первого исторического короля пиктов, сына некоего Маэлкуна, короля Уэльса…       – Только не надо варьировать Маэлкуна до Маэгона, – предупредил я.       – Не буду. А царствование его относят где-то к середине шестого века.       – По-моему потом было столько королей с этим именем, что можно и не вспоминать, – заметил Галахад. – Почему бы не быть этому имени и до того. Есть в нем что-то такое традиционное, можно даже сказать, кондовое…       – Как в самом названии Британских островов? – поинтересовался я. – Или, как еще их называли, Претанских? С оглушенным звуком «Б»?       – Истинно так, – кивнул Галахад. – Может, именно это имя следовало бы соотнести с мифическим Брутом, потомком троянского Энея и прародителем бриттов?       – Римская пропаганда, – пренебрежительно фыркнул Гавейн.       – Знаю. Я же сказал – с мифическим. А вот это древнее имя само по себе наверняка не случайно пользовалось такой популярностью у пиктских королей! И даже могло дать название и народу и островам.       – Замечательно, – нетерпеливо и почти раздраженно согласился я, пытаясь немного растормошить уже начавшего приходить в себя Гарета и взгромоздить его на Тараниса. – А вот Кольгрим все-таки не мифический, и армия наша не мифическая, и переполох в ней в наше отсутствие может тоже случиться не мифический. Так не пора ли нам отправиться отсюда куда-нибудь подальше?       – Совершенно точно пора! – воскликнул Галахад и метнулся назад, к алтарю.       – Что ты там забыл? – позвал Гавейн, уже взобравшись в седло и продолжая держать поводья галахадовского неприкаянного коня.       Галахад тут же вернулся, с камнем-чашечником в руках.       Посмотрели мы на него не то чтобы неодобрительно, но непонимающе.       – Что, еще не уловили? – приподнял бровь Галахад. – Это же отличный прообраз Грааля! Священный предмет – и чаша, как в классических легендах и камень, как у старины Вольфрама, к тому же, камень красного цвета! Бросить такой трофей может кто угодно, только не я.       – Давай его бросим? – пошутил я, обращаясь к Гавейну, кивнув на Галахада. – Можно вместе с трофеем!       И мы наконец пустились в обратный путь.