Драконье царство

      – Артур? Я могу говорить с тобой откровенно… милорд? – Бедвир неуверенно окликнул меня на галерее над садом, куда я выбрался ненадолго подумать в одиночестве – но не в замкнутом пространстве. Рядом крутился гуттаперчевый Кабал – живой, прыгучий, упругий теннисный мяч очень странной для мяча формы.       – Ну конечно, можешь, – милостиво, но довольно рассеянно разрешил я.       Я сел на нагретый солнцем парапет, спиной к саду, и взглядом предложил Бедвиру сделать то же самое, но он только застыл рядом, придерживаясь необходимой дистанции.       Я мог бы напомнить ему, что он саксонский принц, но не стал этого делать. Может быть, он это отлично помнил – в том смысле, что в дистанции была своя враждебность, в ответ на мою холодноватую рассеянность.       – Это касается Мордреда, – он посмотрел на меня вопросительно, будто спрашивая, может ли он продолжать.       – Да? – кивнул я.       – Мм… что он такое? – спросил Бедвир.       От самого его тона мои брови рефлекторно подскочили вверх.       – Может, правильнее было бы спросить «кто»? – заметил я еще холоднее.       Бедвир хмуро промолчал. Что ж, собственно, в этом и состоял вопрос – что или кто? И вопрос был неизбежный. Я ведь и сам задумывался о такой версии как «доппельгангеры». С нашими колдунами все возможно. Бедвир, между тем, выглядел очень мрачным и подавленным, почти тоскливо.       – Тебя что-то так сильно беспокоит? – смягчился я. – Все в порядке, Бедвир, ты можешь говорить и спрашивать о чем угодно, это не вызовет у меня гнева и едва ли расстроит. Может быть, напротив, давно пришла пора хоть что-то объяснить, но это бывает непросто, когда знаешь, что тебя могут не понять. Ты, по крайней мере, хочешь меня выслушать, не так ли? Уж одному-то другу я, надеюсь, сумею что-то объяснить по-человечески.       Бедвир едва заметно кивнул. В этом кивке было едва заметное облегчение.       – Прости, милорд, но я не знаю, не понимаю, что делают колдуны, что тебя окружают.       Я улыбнулся и понимающе кивнул в ответ.       – А, ты все же думаешь, что это какое-то колдовство. И что, может быть, я сам околдован, и что-то, что происходит, творится мне и всем во вред. Но ты, как и прочие, не уверен, ведь обычно Мерлин приносил благо, и я сам – одно из них. Верно?       Бедвир уныло кивнул, уже не намеком на кивок.       – Нет. Я не околдован. И скажу тебе, что Мордред, поразил меня просто тем, что он есть, тем, что он жив. Потому что… тебя интересует, кто он такой. Как немало кого интересовало, кто и ты сам. Я думаю, что он мой брат. Потому что я знаю, что он должен был быть. И он был когда-то потерян.       – Как и ты?       – Как и я.       – А ты…       – Да?       – Ты говорил о феях в полых холмах…       – Говорил.       – Я думал, ты шутил…       Шорох ветра, скользящего по камню и ветвям, усилился. В это мире столько всего настоящего, осязаемого, и в то же время – нет. Несмотря на весь это ворох очевидных ощущений.       – Отчасти.       В глазах Бедвира зрел испуг. Я знал, следующим его вопросом стало бы: «ты настоящий?»       Конечно, нет. Но зачем же так сразу и наотмашь?       – Нас просто двое, – сказал я буднично. – Так было с самого начала. Нас всегда было двое. Это было скрыто потому, что с нами могло случиться то, что случилось – кто-то мог пропасть или погибнуть, и тогда второй заменил бы первого. Но пропали оба. В конце концов, Мерлин нашел меня. А Мордреда отыскать не смог.       – Может быть, потому, что он жил среди монахов?       – Может быть. Кто знает. Но, в конце концов – он тоже принц – будет скверно, если ему придется жить в безвестии и неподобающе его происхождению. Ему нужно многому научиться.       – Но он так похож на тебя!..       – Что делать, если мы братья?       Бедвир продолжал пристально смотреть на меня.       – Но были свидетели твоего рождения, родился только один ребенок!..       Разве я уже говорил, что мы близнецы? Хотя, все шло к этому достаточно очевидно.       Я усмехнулся:       – Знаешь, Бедвир, сам я очень мало об этом помню! Но много ли знают свидетели? Обычный отвод глаз. Чтобы обезопасить хотя бы одного из нас. С нами было связано много пророчеств. Это всегда таило в себе угрозу.       – И Мордред знает об этом?       – Отчасти. – Я отвернулся и посмотрел в сад. – Ему мы тоже все открываем не сразу. Для него ведь это тоже удар. Не только для всех вокруг. А это, наверное, и правда очень тревожит – то, как мы похожи, при том, что никто не знал, что нас должно быть двое, и не ожидал этого. Теперь у всех двоится в глазах. Поверь, у меня самого тоже.       Бедвир несколько успокоенно усмехнулся вместе со мной.       – Значит, никакой магии?       – Совершенно.       – Но ты говорил о феях…       – Верно. Помнишь, когда-то ты говорил еще, что существует, возможно, посвящение какому-то богу?       Бедвир взволнованно нахмурился.       – Какому?..       – Если я скажу сейчас, едва ли тебе это что-то объяснит. Но я готовился не совсем к тому, чем занят теперь.       Мгновение, другое, третье… В глазах Бедвира отразился понимающий ужас.       – Ты хочешь покинуть нас?..       – Нет, – солгал я. Отчасти, разумеется, солгал. Совсем – это было бы неизящно, да и мотивов и чувств, которыми мы руководствуемся, всегда больше какого-то одного. – Но так может случиться. Так вышло.       – Нет!.. – буквально взорвался Бедвир. – Это невозможно! То, что было сделано – это сделал ты! Люди верят тебе, а не Мордреду!       – Со смертью не спорят, Бедвир! – парировал я резко, обрывая все его возможные возражения. Мне вдруг захотелось оборвать все разом. Хотя вот уж с кем всегда было бы неплохо поспорить, так это со смертью…       Бедвир пошатнулся, чуть отпрянув. Никогда не видел у него таких огромных глаз. А ведь сколько мне уже удавалось его поражать.       – Нет, ты же не хочешь сказать!..       – Это просто может случиться, Бедвир! Я знаю, что это слишком много для любой веры – люди уже истратили ее на меня слишком много! И едва ли это можно повторить! Никакая вера не выдержит такого испытания дважды! Но Мордред еще может вам пригодиться. Я надеюсь на это!       – Но что он сделал?! Не он извлек меч из камня на глазах у друзей и врагов, не он выиграл войну, не он победил дракона. И ты хочешь сказать, что он может заменить тебя? Почему?!.. – В этом «почему» было столько отчаяния, что, похоже, это значило, что он нашел ответ. Правильный. Преждевременно – но это всегда было бы «преждевременно». Рушивший его мир и его веру. – Потому что это он настоящий Артур, верно? – спросил он потерянно. – Поэтому ты отказывался достать меч сразу. Поэтому назвался другим именем. Может быть, оно было правильным? Настоящим? Эрик, плата за кровь, возмещение утраченной жизни? Ты должен был появиться, если бы Артур не был найден! И то, насколько вы все были странны… Ты не настоящий! Ты только волшебное существо! – «Только волшебное существо» – и я обещал, что его слова меня не расстроят? оставалось только держать марку. Кабал неуверенно тявкнул. Я крепко ухватил его за шею, чтобы он не мешал. Кабал, кажется, захрипел, и я ослабил хватку. – И может быть, ты не имеешь права на корону, а мы – не имеем права на такого короля?! Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой?!.. – Бедвир уже почти кричал.       Ничего… – подумал я, хотя его слова во мне самом вызывали настоящую бурю. – Даже если его кто-то услышит – пусть, будет проще со всем этим порвать и убраться отсюда. Это закономерно не могло кончиться хорошо. Это и правда было слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. Но как будто «правда» бывает лучше и легче и не приносит разочарований. Еще как приносит!       – А то, что делали вы все, – проговорил я негромко, но жестко, – тоже было слишком хорошо, чтобы быть правдой?       Бедвир остановился, еще не понимая, о чем я, недоумевающе моргая – его мысли неслись вскачь, но какой-то краешек сознания пытался уследить за мной, за тем, о чем я говорил.       – Вы хотели, чтобы я появился! Вы сражались за то, чтобы появился верховный король, вы сражались со мной в этой войне, и вы ее выиграли – вы все! Если мне придется уйти, я оставлю тут вместо себя не только Мордреда, а вас всех, откованных как отличный меч, из самого лучшего материала! Ты думаешь, про «Круглый Стол» я тоже говорил когда-то просто так? Вы все теперь «волшебные существа»! Как тебе такое, Бедвир? Я еще не знаю сам, выйдет ли какой-то толк из Мордреда! Но из вас-то всех – выйдет?!       – Артур… – выдохнул Бедвир просто с тоской глядя мне в глаза. Почему-то снизу вверх. Не то, чтобы он был ниже меня, но он же, кажется, стоял? Оказывается, я уже бессознательно поднялся, испепеляя его взглядом. – Я не хочу, чтобы ты оставлял нас… пожалуйста!.. Ведь нельзя было сделать все это, чтобы потом бросить и отказаться! Ты единственный настоящий Артур! Другого быть не может! Я не верю, что это был не ты! Это всегда был ты! Вот и сейчас, ты просто ничего не отрицаешь. Мало ли, что я сказал? Это говорил мой страх! Каким бы именем ты ни назвался, разве Мордред назвался Артуром? Разве он похож на тебя хоть чем-то кроме внешности? Может быть, вы сами не знаете теперь, кто из вас настоящий? Но это ты! Так сказали звезды, так сказала судьба, так говорила война, и так говорит мое сердце! Если ты сомневаешься сам, прости мое мгновенное сомнение! Я даже представить не могу, как оно должно было тебя ранить!.. Но это лишь оттого, что я не хочу сомневаться! И мне не нужен другой король! Кроме тебя!       «Трещина пролегла», – подумал я, глядя на него и ощущая странное упрямство, будто хотел бы доказать ему то, от чего он отказывался. – «Ее все равно не заклеить. Как бы ты теперь ни старался. И это к лучшему…»       Но жизнь каждый день приносит новые трещины. Это просто энтропия. Никуда от нее не деться. Каждый миг жизнь угасает. Но все еще продолжается, и появляется новая. Не следует сожалеть о разбитом. Или появится что-то новое, чего не стоит упускать и терять, думая только об ушедшем, или сам последуешь за разбитым вслед, и сожалеть станет некому.       – Прости, Бедвир. Я сделаю все, что смогу. Может быть… – я резко остановился, ощутив, что от этих последних слов, от самого неожиданного порыва, который я вдруг не смог сдержать, по моей коже поползли ледяные мурашки. Неужели я в самом деле не смогу их бросить? Просто не смогу?       И что тогда – «только смерть освободит меня»?..       Пристально глядя на меня, Бедвир вдруг вздрогнул и чуть отступил.       – Ты так побледнел. Как будто тебе только что было откровение. Останься с нами!       Вот теперь пришел мой черед вздрогнуть…       Ну что, баньши, закричишь или засмеешься?       Кабал тоненько вопросительно заскулил.              

***

      Гавейн, весело насвистывая, ввалился в комнату, и бросил на стол передо мной не обремененный завязками и целыми печатями пергаментный свиток.       – От Леодегранса! Он собирается быть здесь через пару дней, похоже, он бесспорно и окончательно намерен повенчать вас с Гвенивер прямо в старый добрый праздник Лугнасад!       – А… – я уставился на свиток все еще немного в ступоре.       – Разумеется, я обещал гонцу, что немедленно вручу тебе это лично. Но тебя же не беспокоит, что я вскрыл и прочел это заранее?       Я пожал плечами:       – Нет, нисколько, разумеется... – Эх, когда я последний раз получал в Камелоте письмо от Леодегранса, с него обильно сыпалась крошка от высохшей крови. А теперь послание казалось ароматным, будто его если не надушили и не везли в сумке, полной лаванды, то старательно окурили чем-то благостным.       – Он еще пишет, – продолжал Гавейн, по-хозяйски усевшись на стол – кажется, это было нашей общей любимой чертой, – что скотты немного шалят на севере. Ты еще помнишь обещание тому парню по имени Бриде? Помочь ему со скоттами?       – Помню.       – Будем что-нибудь делать, или уже достаточно?       – Думаю, что стоит выслать туда кого-нибудь разобраться на месте. По-моему, для Мордреда это может быть отличным первым опытом. Отправим его вместе с Бедвиром, и посмотрим, сможет ли он что-нибудь сделать.       Гавейн благодушно склонил голову, кивая.       – Знаешь, пожалуй, я и сам бы с удовольствием съездил напоследок.       – Правда? – приятно удивился я.       – Ну конечно, правда. Когда еще удастся? И не по морю – для разнообразия!       – А правда, почему бы нет!.. Давай! Все равно до полного восстановления станции еще далеко.       – И Галахад тоже!       – Ты уже успел его спросить?       – Ага. По дороге.       – Ого. Отлично! Надеюсь, остальные не против?       – Пока нет.       – Хорошо.       – О кей, – Гавейн сцапал со стола свиток и двинулся к выходу.       – Эй! – позвал я ошарашенно.       – Что? – Он недоуменно обернулся.       – А письмо-то оставь!       – Да пожалуйста! Я думал, оно тебе не нужно!       – Ну конечно! Там, можно сказать, решается моя семейная жизнь!       Гавейн расхохотался и вернул мне свиток.       Я сверился с маленьким самодельным календариком на клочке пергамента. Мы вернулись в Камелот двадцать второго июля. Сейчас было двадцать девятое. Прошла только неделя. А будто целый год. И кто-то уже соскучился настолько, что готов был снова рвануть на Север за приключениями. А может и не соскучился. Просто, раз уж так высоки шансы наконец вернуться домой – отчего бы не развеяться спокойно напоследок, уже не думая о том, что это может быть навсегда. Как драматично все это выглядело совсем недавно, не правда ли? Ужасно утомительно. Но теперь все не так… И по-настоящему серьезных проблем уже нет, и… я задумчиво посмотрел на свиток. Кажется, меня угнетало это намерение Леодегранса прибыть сюда с Гвенивер в ближайшие дни. Будь все позже хотя бы на месяц – уже спокойней можно было бы отвертеться. Но Лугнасад – конечно, это же такой замечательный праздник – праздник созревания зерна и будущего урожая. Разве можно было забыть, что «осень – пора свадеб» здесь начинается раньше? Хотя тут практически нет такого понятия как осень – есть зима и лето. Если раньше… – а куда там раньше? А вот согласие Леодегрансу я ведь дал, как-то не чувствуя, насколько это может быть серьезно? Или не чувствуя, насколько может быть несерьезно… Подсознательно я был уверен, что останусь тут?       Гавейн уже ушел, и я беспрепятственно выскочил из-за заваленного пергаментами стола, забегав по комнате. Нет! Какой смысл! Это совершенно невозможно! Но теперь обидеть их отказом? Сбежать на Север? Нет. Мордерд должен оказаться там без меня. Не должно быть никакого «отвлекающего двойника» – и уж что там у них получится, то получится. А что получится здесь? Может быть, удастся как-то оставить брак фиктивным какое-то время, даже если он будет заключен? Гвенивер ведь, в сущности – еще маленькая девочка. Вряд ли она будет против. а там – мало ли что случится. И я решил – снова – не придавать этому большого значения. Тем более, кажется, никого другого это тоже совершенно не волновало.              – Ланселот, а ты как? Остаешься? Надеюсь, хотя бы тебе уже хватило Малой Британии?!       Ланселот засмеялся.       – Да уж, пожалуй, по горло!..       – Ну и слава богу! – вздохнул я. – А то все задумали сбежать напоследок! Хорошо! А то помню я твои идеи – что в этот мир оказалось так легко вжиться и почти позабыть свое настоящее время…       Гамлет посмотрел на меня странно застывшим взором. «Гамлет», – подумал я. А я вдруг снова начал мысленно называть его Ланселотом. Впрочем, какая разница? Просто теперь это не имеет такого уж значения. И не означает никакой власти этого мира над нами. Забавно, что это когда-то показалось ему таким имеющим значение. Или не показалось. В конце концов, разве он не был единственным, кто совершил свое путешествие в полном одиночестве? И мы до сих пор не знали всего, что там было. Рассказывал ли он обо всем? А мы ведь все и всегда ходим по грани, едва отделяющей нас от безумия. Не только я. Не стоило бы об этом забывать.       Гавейн и Галахад тоже совершали часть пути в одиночку – но мы двигались все время на сближение, разными путями, но к одной точке. А Ланселот – переправился через пролив, и тот пролив произвел на него впечатление реки, отделяющей царство живых от царства мертвых – путь только в один конец, даже если кажется, что возвращаешься. Что-то в нас, не имеющее отношения к этому миру – не может преодолеть «бегущую воду»? В любом случае – кто входит в одну реку дважды? «В одну реку мы входим и не входим» – это уже другая река и другие мы.       – Не стоит, – сказал я серьезно, уже без всякого намека на шутку. – Верно. Я до сих пор поражаюсь, как ты проделал ту поездку в одиночестве. Пожалуй, даже представить толком не могу.       – Страшновато, – кивнул Гамлет, немного расслабившись. Не сразу, это явно далось ему не так уж легко. – Но кажется, тогда я не сознавал этого, как сейчас. Сейчас страшновато вспоминать собственные мысли – как чуть не переродился во что-то иное.       Я слегка улыбнулся и хлопнул его по плечу.       – Понимаю.       – Как будто временами это вовсе был не я.       – Ну, когда-нибудь ты будешь вспоминать это как отличное приключение!       Гамлет мягко, но нервно улыбнулся.       – Когда мы вернемся.       – Именно. Да и представляю я твою поездочку вместе с Галахадом, если бы ты задумал туда прокатиться! Хорошо, если хоть кто-то из вас вернется назад.       Наконец Ланселот засмеялся без всякого напряжения.       – Да. Вполне достаточно… Тем более, скоро, может быть, нужно будет отправиться совсем в другую сторону – за зеленое Ирландское море!       – Совершенно верно. Я-то пока этого не смогу. А если колдуны отправятся не полным составом, их обязательно надо будет кому-нибудь сопровождать. На этот-то раз.       Ланселот усмехнулся, и совсем уже с удовольствием оперся на парапет башни, скользя по окрестностям беспечным и беспечальным взглядом ничем не привязанного к ним человека.       – Зато теперь уже приходят мысли о том, какой это был замечательный эксперимент! Когда еще побываешь в сказке – со всеми легендами скопом и одновременно?!       – Да уж, правда что, – механически улыбнулся я.              Сборы компании, отбывающей на Север, как будто прошли мимо меня. Вот и прекрасно. Олаф и Фризиан обещали присмотреть за Мордредом и, кажется, пока он не причинял никому проблем. Тем более хорошо, что он наконец перестал быть моей «тенью», находящейся слишком близко для самостоятельного существования. А мы, отчасти вняв письму Леодегранса, начали готовиться к приему целой прорвы гостей, так как стало ясно, что к празднику сюда намеревается прибыть не только Леодегранс, но практически вся компания, что собралась в Лондоне к Белтейну. Осознали мы это несколько поздно – за пару дней до праздника. Но зато и беспокоились заранее чуть меньше, чем могли бы. Основное осознание пришло с приездом в тот же день гонцов от Кадора и Лота, с вестями об их прибытии в самое ближайшее время.              Я вломился в комнату Мерлина без всякого предупреждения и практически на полном ходу.       Мерлин подскочил от неожиданности и нажал на кнопку внутри предмета, очень похожего на старый резной ларец. Трехмерная цветная проекция, висящая воздухе, тут же погасла.       – Не запираешь дверь? – спросил я рассеянно.       – Да как-то нужды не было… – проворчал Мерлин. – Обычно никто не входит так запросто.       – Ага! Отвык, пока я был на Севере?       – И в сущности – ну и что?! Только поддержало бы дурную колдовскую репутацию.       – Действительно. Так вот! По-поводу письма Леодегранса… – Я наконец аккуратно прикрыл за собой дверь. – Кстати, как оно? – я кивнул на ларец.       Отец понял, что я спрашиваю не о письме, несмотря на зачин в перемене темы.       – Сорок пять.       – Отлично. Знаешь, пожалуй, чтобы не устраивать тут серьезных гражданских войн, я действительно все-таки женюсь.       – Хорошо, – рассеянно кивнул он.       – Это все, что ты можешь сказать?       – Ну, ты же, судя по всему, знаешь, что делаешь?       – Конечно… и в конце концов, не в этом мире это абсолютно ничего не будет значить. Пустая формальность. Как и коронация.       Отец посмотрел на меня укоризненно и насмешливо прищурившись, понимая, что я ехидничаю.       – Вот именно.       – И все-таки, я хотел бы объяснить, зачем это делаю. Для того же, для чего обычно идут на такой политический шаг. Чтобы между мной и Кадором с Лотом была преграда, и они понимали, что могут не быть ближайшими наследниками. И когда они привыкнут к этой мысли, Мордреду, когда-нибудь, будет легче занять свое место.       – Возможно.       – И что же? – нахмурился я. – Никаких возражений?       – А почему у меня должны быть возражения? Разумный политический шаг, ничего больше. Ты же не задумываешь ничего безумного. Зачем же я буду тебе мешать?       – Что-то тут не так… – заметил я с подозрением.       – Сорок пять процентов – это еще очень мало. Мощность потихоньку восстанавливается, но когда восстановится полностью – сказать трудно. Мы не сбежим отсюда через неделю-другую.       – Разумеется. Понимаю.       – И если ты считаешь, что это полезно с политической точки зрения, значит – полезно. Пока у нас тут, кажется, все идет хорошо. Все твои авантюры, похоже, работают.       – Гм…       – У тебя есть какие-то сомнения?       – Да. У меня есть сомнения. Политика политикой, но есть же в этом и что-то личное.       – Гвенивер ведь принцесса?       – Да.       – Значит, в любом случае, только политика ей и светила.       – Как-то это все же все… – меня поразило его кажущееся равнодушие. Или настоящее?       – Боишься потерять свою свободу? – усмехнулся отец.       – Да вообще-то уже потерял – как только вытащил этот меч.       – Значит, терять вроде бы нечего. Просто не относись сам к этому слишком серьезно. Наверное, в этом все дело.       – Да, наверное. И кстати, как думаешь, как к этому отнесутся другие?       – То есть – наши коллеги?       – Ну конечно, о ком же я еще могу спрашивать?       – Почему бы не спросить их самих?       – Потому что – затем я и спрашиваю тебя – чтобы не спрашивать их.       – Или потому что их мнение не имеет значения? Что тебя все-таки беспокоит?       – Не знаю.       Отец пожал плечами.       – Пока не вижу в происходящем ничего драматичного. Королевство, война – и вдруг какая-то свадьба. Ну и что? Все взрослые люди.       – Наверное, действительно, ничего особенного. Просто рутина. В конце концов, я не пытаюсь пристукнуть Лота и жениться на Моргейзе! Вот это – было бы уже не очень хорошо, правда?       – Но ты же не имеешь в виду, что хочешь это сделать?       – Нет, не имею. – Я слегка задумался. – И знаешь, что еще мне кажется? Теперь, когда я понимаю, как и откуда тут взялась такая Моргейза, я как будто вообще потерял к ней интерес. По крайней мере, его львиную долю. Теперь я лучше сознаю, что она совсем другой человек, смесь самых разных фантазий, догадок, домыслов, и совершенно непредсказуемо – на что она похожа на самом деле. И если она такова потому, что я связывал ее с опасностью, тем более она действительно может оказаться угрозой. Теперь мне хочется помягче отодвинуть ее подальше от власти. Просто на всякий случай.       – Я тебя очень даже понимаю, – кивнул отец.       Я выдохнул. По-прежнему чувствуя неуверенность и неудовлетворенность, и глухое раздражение.       – Хорошо. Значит, кажется, с этим мы разобрались. С мотивами и опасениями. Продолжаем вести себя разумно и пытаться не разрушить тут больше, чем это может быть неизбежно…       Мерлин продолжал, задумавшись, пристально смотреть на ларец. Я покачал головой, вышел, и снова плотно закрыл за собой дверь.       Мерлин был больше занят уже не этим миром, а совсем другим. А этот – полностью оставил мне.              Наутро мы распрощались с быстро и непринужденно собравшимся небольшим войском – скорее, оперативным, очень подвижным отрядом. Который должен был достаточно быстро вернуться снова – серьезных трудностей, которые могли бы его задержать, никаких не предвиделось. В любом случае, мы ведь будем держать связь, и вовремя узнаем обо всех неожиданностях. Всерьез мы будто вовсе и не прощались, это было очень легкое расставание.       Я уже упоминал, что Мордред не тяготел к красному цвету, хотя когда-то по наущению и настоянию Мерлина он и встречал нас в красном плаще. Именно затем, чтобы быть замеченным и вызвать сравнения, что в целом его только угнетало. И несмотря на то, что, может быть, было бы тактически выгодно, чтобы кто-то принял его за меня, к его облегчению, никто не пытался снова вдохновить его на этот маневр. И его новый конь был теперь рыжим – не вороным как Таранис, и не белым как старичок Гвен. Командовали этой небольшой кампанией Гавейн и Галахад, так что отбывал в свой первый поход Мордред в самом радужном настроении. Не исключено, что и самим Камелотом он уже страшно тяготился, и рад был не только тому, что отправлялся на поиски славы, а тому, что вырывался на свободу.       Один караван отбыл, а другой уже приближался, пестрый и праздничный. Окруженный той же нагретой летней пылью, легкой дымкой, сияющей, сказочной звездной вуалью. Неважно, что это был только поднятый дорожный прах. Разноцветные ленты плескались в воздухе, укрепленные на пиках всадников, вплетенные в упряжь и конские гривы. Леодегранс, в сопровождении доброго друга Эктора, все же прибыл на день раньше других гостей. Гвенивер везли уже почти как королеву. Ну разумеется, как же еще должны были везти невесту верховного короля, раз я имел неосторожность дать Леодегрансу – и Гвенивер – свое слово?       Этот мир был отражением наших фантазий. Он был найден в бесконечности возможностей специально для нас. И здесь нас преследовали только удачи. Он ждал нас, и отзывался на каждое прикосновение. Наше прикосновение. Мое прикосновение. Так же, как только я знал, как достать меч из камня. Может быть, на самом деле Гвенивер для меня идеальна? Хотя я и не думал об этом раньше? Может быть, она «создана» нарочно для меня? Как весь этот мир – украшенный лентами поезд невесты, страстно ждущей своего жениха. Как сама эта невеста, ждущая прикосновения, чтобы на него отозваться…       Весь мир, целый мир, мягкий и податливый…       Я смотрел на увитую лентами и цветами повозку, я видел в ней Гвенивер, среди ее дам, рядом с леди Элейн, взволнованную, с венком цветов вместо короны. Но пока еще в нарочито скромном строгом платье. Белом, простом, торжественном, как…       В моей голове что-то непрошенно щелкнуло.       «Жертва», – подумал я со странной иронией. – «Они принесли мне жертву».