Драконье царство

      Они принесли мне жертву, чтобы я тут остался. Но разве это что-нибудь значит? Значит, что я кому-то что-то должен? Это такая наивная попытка управлять мной со стороны? О, имея дело с духами, призываемыми через какие угодно пентаграммы, надо быть очень осторожными!.. Неважно, что вы предлагаете им взамен – короны или невинных дев!       – Ты ведь справишься тут без нас? – спросил отец довольно рассеянно, упаковывая свои загадочные ларцы в плотную ткань и стягивая их ремешками, чтобы удобнее взгромоздить на вьючную лошадь. Его мысли явно давным-давно были не в Камелоте. – Войну вы закончили, теперь ты уже на месте, Мордред тоже при деле, и тут, как будто, все ясно… А нам определенно надо наконец выехать на место, чтобы провести необходимые проверки.       – Ну разумеется! – Я еще был удивлен, что они не отбыли раньше. – И я не хочу, чтобы сейчас вы ехали одни. Возьмите с собой Ланселота и какой-нибудь приличный отряд.       Уже заканчивая, я подумал, что сморозил нелепость.       – Отряд не надо, – тут же отреагировал Мерлин. – Зачем пугать невинных людей или озадачивать лишний раз?       – Да, да, совершенно справедливо. – Я поднял со стола павлинье перо и помахал им в воздухе. Моя помощь явно никому не требовалась. – Это по инерции. И в конце концов, теперь вас знают лучше – именно поэтому поездка может быть более опасной, чем прежде. И все-таки, конечно… Но Ланселота – возьмите обязательно. Все же будет не так нервно. Мне, по крайней мере. Да и он, чувствую, будет рад. Пора уже всем потихоньку приходить в норму. Она нам еще пригодится.       – Еще бы, – воскликнул отец. – Ну что ж, главный успех достигнут. Полное перемещение в критическом случае возможно, и теперь мы знаем, куда оно приводит. И какими может сопровождаться побочными эффектами.       – И разумеется, оно возможно в одном и том же времени – как телепортация?       – Вероятно, ты прав.       – Интересно, будет ли тогда, при простой телепортации, смещение как-то влиять на перенастройку буфера? Проблема ли это только «времени», или пространства тоже? Или подобное смещение окажется слишком незначительным для возможных побочных эффектов?       – По одним вычислениям трудно сказать.       – Но прямо здесь, рисковать, наверное, уже не стоит? Хотя потом – кто знает, будет ли шанс вообще? – Хотя руководство Союза было предупреждено о некоем эксперименте, время и точное назначение которого было слегка замято. – С другой стороны, с такими возможностями можно столько всего натворить…       – Мм? – отец приподнял бровь, чуть повернув голову, но не сводя взгляда с аккуратного свертка.       – Неважно, – сказал я.       – Думаю, да, здесь не стоит. Эксперимент может слишком затянуться.       – И даже забросить нас в совершенно непредсказуемое измерение, только предположительно соответствующее этому времени, по неизвестно какой шкале. И уж как оттуда переместиться в исходную точку…       – Пока не будем.       – Жаль, конечно.       – Есть немного. Но не все сразу. Занимает слишком много времени.       И они отбыли. Вчера же, через полдня после того, как Гавейн, Галахад и Мордред умчались в разгорающуюся зарю на поиски своих «каледонских вепрей».       – Не наделай глупостей, и не вздумай захватить еще полмира, пока нас не будет, – весело пошутила на прощанье Линор, поправляя нарядную упряжь на своей ухоженной лошадке, пританцовывающей на месте и возбужденно потряхивавшей гривой, тянясь к хозяйке мягкими губами.       – Что значит «еще»?! – удивился я почти покоробленно. – Я еще и первую половину не захватил!       – Мало ли, – усмехнулась Линор. – Я помню сказки про поход на Рим!       – Задержитесь надолго – будет вам Рим! – пообещал я зловеще. – И Святая Земля тоже!       Она засмеялась и рассеянно поцеловала меня в щеку.       – Никогда в тебе не сомневалась!       – Имейте в виду! Я не шучу! – проворчал я в ответ.       – Ты же еще даже не захватил Ирландию, – в ее голосе прозвучало снисходительное пренебрежение, и почему-то на это отвечать уже не захотелось. Это все были шутки, но отчего-то уколовшие, оставившие настоящее чувство неудовлетворенности. Как будто все это могло быть зачем-то нужно. Как будто то, что было – было слишком мало. Но на самом деле, это ведь было не так. Это уже было чересчур. Но если задуматься, то что и почему должно было нас сдерживать, раз уж начало положено? Кому нужна наша осторожность, в мире, слишком далеком от нашего? Да и в нашем собственном, говоря откровенно? Все есть как есть. Если что-то возможно – значит, это возможно – не больше и не меньше.       Я только улыбнулся и подсадил Линор в седло. В помощи она ничуть не нуждалась, но должны же мы как-то выражать свои привязанности.       Нет, конечно, мне было совсем не до Ирландии и не до Рима. Это шутки, только шутки, и легкое сожаление, несмотря ни на что, о том, что мы тут не останемся. Ностальгическое, легкое, и абсолютно ни к чему не обязывающее. Хотя я почему-то злился.       Смесь того, что все возможно, и все необязательно. И тревога из-за этого. Должно ли так быть? Всепоглощающая зыбкость.       Как вот этот союз с Гвенивер. Которую я остался встречать во внезапном полном и странном одиночестве. Наедине со своими неожиданными чувствами, которые, я не очень понимал, должен ли испытывать или сдерживать. У всех каникулы – в Каледонии, на «Янусе», а у меня – здесь…       Пока здесь не было ни Лота, ни Кадора, настроение вокруг царило бодрое и приподнятое. Кей был ужасно рад видеть родных, и за Гвенивер был рад тоже, как за сестру. Бедвира тут не было, но пожалуй, у него были бы те же чувства. Если бы я не отослал его подло на Север, лишив этой встречи.       Неважно, насколько это было правильно или неправильно, я ведь тут сам себе правило! – Тепло поприветствовав братскими объятиями Леодегранса и Эктора, я двинулся прямо к изукрашенной лентами и серебряными бубенцами повозке, вызвав в толпе собравшихся возбужденное замешательство и, отвесив глубокий почтительный поклон графине Элейн, протянул руку Гвенивер, чтобы помочь ей сойти. И едва она меня коснулась, весело подхватил ее, закружил, и лишь затем опустил на землю. Что-то тут было правильно, что-то нет, но все вместе вызвало бурную радостную реакцию, как сталкивающиеся тучи вызывают молнии и проливаются ливнем. Все были счастливы! И это было почему-то чертовски странно. Я испытывал одновременно благодушие и какое-то коварное злорадство, разделившее мое сознание ровно пополам. И эта двойственность ничуть мне не мешала. Скорей, наоборот. Неискренность позволяла быть искренним, чего порой никак не допустишь без этого странного фона. Я был рад Гвенивер, чего сам от себя никак не ожидал. И встречал ее без всяких сомнений и смущения.       Замок был еще почти пуст, и конечно, Леодегрансу и Эктору достались всё внимание и самые лучшие помещения. Епископ Блэс также пребывал в самых радужных чувствах. Может быть, тем более радужных, что наши колдуны покинули Камелот еще вчера. И как-то легко и незаметно, мы сперва договорились с ним, что венчание состоится прямо завтра, первого августа, неважно, прибудут ли уже другие гости или нет. Леодегранс определенно был настроен чуть ли не на то, чтобы к тому времени, когда сюда прибудут Лот и Кадор, мы уже были повенчаны. Никаких колдунов и колдуний, и никаких рвущихся к власти прочих родственников.       – Тогда почему бы не прямо сейчас? – как бы между прочим спросил я. – А на завтра оставим только все торжества.       Ответ нельзя было счесть радостным визгом только потому, что для Леодегранса и Блэса это определение показалось бы совершенно несолидным. Что касается мнения самой Гвенивер, она была потрясена и взволнована, но тоже рада. Я совсем ее не пугал. Отец и епископ – может быть. А я – совершенно нет. Ну что же, прекрасно.       Можно было обставить церемонию пышнее, можно было устроить все куда значительней. Но буквально все предпочли не терять ни минуты. Это было почти смешно. По крайней мере, весело. Как военный поход в цезаревском духе. И Леодегранс счел, что тут есть нечто большее чем формальность, и это порадовало его еще раз. Что свадьба его любимой единственной дочери не будет обычной рутиной. Здесь, в Камелоте, не было ничего обычного. И она, конечно же, заслуживала самого неординарного и захватывающего. Ради этого он не находил нужным ждать никого, даже чтобы похвастаться своим положением и насладиться триумфом. Он насладится им позже, когда все будет скреплено законом и всеми высшими силами. Это будет еще лучше!       И стало быть, пока наши гости отдыхали, мы с Кеем спланировали все сами. Ведь нельзя сказать, что мы совсем не были к этому готовы. С момента получения первого письма прошло целых два дня.       – Послушай, – проговорил только Кей с некоторой тревогой, выскочив из помещения, где только что энергично раздавал указания всякой челяди. – Не дурно ли, что Мерлин отбыл именно в эти дни? Он против этого союза?       – Ничуть, – заверил я. – Просто именно в Лугнасад ему обязательно нужно быть в одном священном месте. А я бы предпочел, чтобы все случилось сейчас. Именно потому, что это Лугнасад. Ты же знаешь, что я христианин только отчасти.       – Верно! – успокоенно засмеялся Кей.       – Кроме того, и Лот и Кадор отлично знают, что может произойти в эти дни. Они знают о моем слове, данном Леодегрансу. Не исключено, что они могут задержаться намеренно. Но как ты понимаешь, я не собираюсь откладывать собственный праздник ни ради кого!       – Ты совершенно прав! – серьезно кивнул Кей, и, воодушевившись, хлопнул меня по плечам и крепко энергично встряхнул. Только что не двинул в порыве братских чувств об стену. – Они – действительно могут! И пошли бы они к черту!       – Именно, Кей. Именно!       Он немного удивленно потряс головой и понизил голос.       – Знаешь, я бы все-таки не сказал по тебе раньше, что ты хочешь так явно показать им, что корона Камулоса не для них.       – Ну, что касается моего племянника Гарета – это неважно, – ответил я серьезно. – Тем более что это касается только самого Гарета, но не его родичей. А насчет Константина, ты всегда был более чем осведомлен. Прекрасно знаешь, что до сих пор в ходу слух, что следующий в очереди на трон, если у меня не будет наследников – Кадор. А стало быть, Константин.       Кей поежился и поморщился.       – Я чертовски тебя понимаю! И… – он немного помялся. – Это все-таки сказочное везение, что ты вернулся так вовремя… Но меня до сих пор гложет страх!.. – на этот раз он остановился не продолжая.       – Что это быстро кончится, верно? – подсказал я.       Кей, отвернувшись, опустил голову.       – Это незаконный страх, – почти промямлил в сторону. – Трусость – смертный грех.       – Верно, – отозвался я рассеянно. – Верно.       Он поднял голову и увидел, что я ехидно улыбаюсь.       Трактовав мою улыбку неправильно, он снова с облегчением усмехнулся.       – Отлично, ну, займемся дальше твоим венчаньем!       Откуда-то поблизости появилась и повсюду замелькала сухонькая фигурка Брана. Я обрадовался старому друиду, будто сто лет его не видел. Но разумеется, он никуда не пропадал, просто потерялся на втором плане, пока тут были колдуны совсем другой природы. Я и забыл, что он тоже пользовался немалой известностью и уважением. Заслуженными, с законными корнями именно в этом мире. И теперь, как и прежде, он снова крутился рядом с Блэсом, по старой памяти дружески бранясь с ним.       – Бран! – в веселом порыве, столкнувшись со стариком, я крепко обнял его за плечи, чем немало озадачил. Но и подбодрил – просто тем, что не забыл его, и так к нему расположен.       – Экхе-кхе… – загадочно откашлялся Бран. И словно бы тоже по старой привычке потыкал в меня своей сухой сморщенной лапкой. Меня по-настоящему умилило его неизменное благодушие, смешанное с удивленным смущением: «Неужели когда-то я первый все это обнаружил?» Неважно, на каком втором плане он затем оказался, и как бы все происходящее ни выглядело подозрительно. – Верно делаешь ты, что времени не теряешь. Не все, кого ты ждешь, желают тебе добра.       – Знаю, Бран, знаю…       – Но, кхм… – Бран снова покряхтел и затих в моих объятиях, будто к чему-то прислушиваясь.       – И верно не ждешь Лотианскую ведьму, – беспечно-бестактно добавил себе под нос епископ Блэс. – Осторожность не повредит! Дабы не сглазила она этот брак, по мерзостной натуре своей...       Блэс как будто по привычке молотил языком. Прекрасно зная, что ни Бран, ни я, все же не относились к Моргейзе дурно. Но на этот раз мы оба сделали вид, что не заметили. Бран продолжал неуверенно тыкать в меня лапкой.       – Кипит твоя кровь, – проговорил он задумчиво. – Кипит… Просыпается спящий в ней дракон.       – Гм, – я выпустил Брана, наконец обнаружив, что все еще держу его. – Знаешь, мне кажется перед свадьбой – это вполне обыденное дело, – заметил я.       – Обыденное, – загадочно кивнул Бран, со всей той многозначительностью, о которой я уже успел забыть. Про насмешливый взгляд непрозрачных темных глаз я забыл тоже. – Когда кружат в хороводе миры и сочетаются звезды в небесах, чтобы пролиться плодотворным огненным ливнем, и зреют соки в колосьях и бушуют в зернах, и жизнь обращается в нечто ей противное, спящее и потаенное, чтобы вернуться юной и новой, сбрасывая бремя, имя которому – вечное время!       – Гм… – повторил я в высшей степени содержательно.       – Дракон ведает, что творит, – прошуршал вкрадчиво Бран. – Всегда ведает. Но пожелает ли остановить подземное пламя, или даст ему взлететь до небес? И расцвести там невиданными цветами?       Интересно, каким чертовым порождением моей фантазии был сам Бран?       Каким бы ни был – он всего лишь ответ моему воображению. И это – единственная причина, по которой кажется, что он что-то знает. Потому что склонен говорить словами, что бесцельно бродили у нас в головах.       Но на деле – он не знает ничего! В том мире, где мы все теперь реальны, и уже ничего не создаем случайными мыслями. Именно теперь, когда все уже создано, и мы встретились, мы больше не влияем друг на друга всерьез. Инерция материи так же прочна как каменные стены, за которыми уже никто не прочтет, что мы думаем. И я засмеялся Брану в ответ, все так же добродушно – откуда взяться причинам, по которым я мог бы забеспокоиться? Я вдруг понял, насколько свободен от всего, что меня окружало, и это наполнило меня новым пьянящим азартом.       – Бран, я почти забыл колдовскую силу твоих слов! Но я согласен с тобой и без них – сегодня самый удачный день! Торжества пусть продолжатся впредь, но все начнется сегодня!       И Бран удовлетворенно кивнул, чем вызвал у меня еще один ехидный внутренний смешок.       Итак, благословенье с двух сторон – христианского епископа с правого плеча, и друида с левого – обеспечены! И я наконец еще лучше понял, чему так рад Леодегранс – именно отсутствию тут «Лотианской ведьмы». Ради этого он был готов рискнуть всей помпой – но она еще будет, торжества продолжатся столько, сколько понадобится для того, чтобы это событие стало значительным, и не ускользнуло ни от чьего внимания. Никто не сможет сказать, что не заметил его.       Даже я.       Церковь была уже убрана и готова, народу в ней собралось предостаточно, чтобы ее стены начали ломиться, Камелот ведь стал оживленным местом. И сегодня сюда пускали не только почетных высоких гостей, а всех желающих. И все желающие желали мне добра.       Разве когда-то моя спонтанная коронация в Лондоне сильно отличалась от того, что происходило сейчас, да и вообще творилось все время? Стремительное нападение, импровизация, пока никто не успел опомниться. И если кто-то мог сказать что-то – по какой причине этот брак не может состояться, то никто ничего не сказал. Ни у кого не было ни единого шанса. Прежде чем день склонился к закату, Гвенивер принадлежала мне по праву. А Эктор, Леодегранс, Блэс, Кей, Бран, Пеллинор и все прочие поздравляли нас от души. Мы запланировали церемонии на неделю вперед. Состоявшийся первый праздничный пир вышел бесшабашным и ничуть не чинным. Со смехом, возлияниями, актерами, которые давно уже не были бродячими и объединили дешевое веселье с подобием лоска, хоть, конечно, им было далеко до настоящих бардов. Удивленный, радостный, благоговейный блеск в глазах Гвенивер – он был искренним. И пока тут не было всей прорвы гостей, я мог себе позволить беззаботно носить ее на руках когда мне вздумается.       Так же на руках я отнес ее в спальню. Каждый праздник начинается с ночи.       Я так и не заметил, или не счел нужным заметить, испытывала ли она какой-то страх. Как будто – да, но была слишком захвачена странностью и легкостью, зачарована сказочностью, мишурностью и ненастоящестью происходящего. Как весь этот мир, она отзывалась на каждое мое прикосновение, на каждый поцелуй, изумленно и радостно. Я прокрался через ее страх незамеченным, удивил, отвлек, соблазнил, бесповоротно и безнадежно. Так что очень скоро стало поздно в чем-то сомневаться. У меня было множество жизней, пускай не моих, и я знал столько хитростей. Хотя, я сплошь импровизировал, чужие жизни только добавляли уверенности, что я не могу ошибиться. А может, я был в этом уверен и без них.       Все случилось так легко, что я был страшно горд собой и доволен, будто это было еще одним подтверждением того, что этот мир – теплый мягкий воск в моих руках. Как Гвенивер. Забывшаяся и забывшая, что может бояться или стыдиться. Я прокрался ей прямо в душу. Я принес ей запретное яблоко. Она терялась в моих объятиях – внутри меня, как овечка, съеденная волком! Но и я был внутри нее. Замкнутое кольцо, или бесконечность огоньков между двумя зеркалами…       Я чувствовал, что сошел с ума, и безоглядно продолжал терять остатки разума, а она готова была терять его вместе со мной, доверяясь полностью. Я встречал только нежность и восторг, захватывающее падение в мягкую глубину, в которой можно утонуть, я упивался ею. Как я мог сделать ее своей сообщницей так скоро, и не вызвать ни капли испуга? Ничем не обидеть? Просто загипнотизировал, как всех остальных. Мы ведь это умеем… отец говорил верно.       Это было неважно. Я продолжал утаскивать Гвенивер за собой в безумие, как будто это яркое горячее неистовство могло мне что-то вернуть, могло возместить нехватку свободы, невозможность делать то, что мне хочется, не задаваясь вопросами. Откуда ей было знать, откуда во мне столько сумасшедшей страсти? Откуда ей вообще было что-то обо мне знать? И о страсти тоже?       А вот я знал, что поступаю неправильно, не имею на это ни малейшего права. Но знать об этом не хотел.       Я похитил Гвенивер. Не Мельвас, не Мордред, а именно я. Со всем ее сердцем, со всей душой, принадлежавшей теперь мне. Может быть, всю ее жизнь.       Потом, позже, когда она начала остывать и приходить в себя, ее наконец пробрала испуганная дрожь. Но я крепко прижимал ее к груди, согревая, не давая ни на миг почувствовать одиночество – в сущности – во грехе.       – Тише, маленькая, – шептал я ей, ласково целуя в лоб. – Ты прекрасна! И все в этом мире – прекрасно!       Потому что все, что есть в этом мире – это ложь.       И она затихла и успокоилась, доверчиво ко мне прильнув. И я долго слышал и ощущал ее ровное дыхание и стук ее сердца, почти внутри себя самого.       И сам того не заметив, крепко заснул, прижимая ее к себе как ребенок – игрушку.       А проснулся от легких прикосновений. Гвенивер уже проснулась, и с завороженным интересом меня разглядывала. То и дело осторожно трогая пальчиком.       – На тебе нет ни одного шрама! – воскликнула она с радостным удивлением, увидев, что я открыл глаза. – Я думала, они есть у всех! Ведь ты столько сражался!       – Вот так вот повезло! – усмехнулся я ей в ответ.       – Ты волшебный, – с детским восторгом проговорила Гвенивер. И наконец, в утреннем свете, разлитом по комнате, залилась краской. – Сказочный!..       «Точно, – подумал я. – И когда я растворюсь в воздухе… Буду ли я там, в своем мире, за давностью лет, считаться вдовцом?»              * * *       Не приходя в сознание? Отличный способ действий! Я сам еще точно в него не пришел. И мне было хорошо!       Сейчас, когда я стоял на площадке башни, обдуваемый согретым солнцем ветром, таким плотным, но податливым, что в нем можно было купаться, в его теплой мягкой влаге, окутывавшей меня целиком. Левой рукой я опирался на один из каменных зубцов, правой – на другой, и пристально глядел в прорезь меж ними, на лежащую подо мной землю. Теплую и манящую. Ждущую, как истосковавшаяся женщина.       Как же давно мне не было так хорошо? Я чуть прикрыл веки, растворяясь в эйфории. Наверное, в последний раз так было, когда я узнал, что смогу путешествовать во времени. Время… Моя радость слегка потускнела. Я снова посмотрел на землю. На ней ведь есть столько всего, что можно изменить. Можно исправить. Можно захватить, наконец! Перевернуть так, как захочется. Сделать так, как считаешь нужным. Да, для этого нужно было шагнуть куда-то во времени! Но может быть, однажды, нужно на чем-то остановиться. И больше не искать бесконечно. Может быть… Не знаю. Пока я могу и то, и другое. Ни один из путей еще не закрыт. И я снова подставил лицо солнцу, и втянул в легкие ветер, полный запахов согретой летней земли, еще буйной, уже щедрой… Земли, что была такой юной для меня, для тех мест, из которых я пришел. Она кружила мне голову.       И все-таки, время… Пространство, сколько бы его ни было – это ведь так мало. Только один из миров. Как только одна из женщин. Но обычно рано или поздно мы делаем какой-то выбор? И остаемся. Не сейчас. Нет, не сейчас… Наверное.       Я открыл глаза и, прищурившись, снова посмотрел вниз, и криво улыбнулся, завидев выступивший из-за лесной массы конный отряд. Еще нельзя было разглядеть, чей он именно… Нет, неправда. Уже было можно. По пышным носилкам посреди отряда, и по тому, насколько отряд был не собран. Кадор никогда не позволил бы себе такого. Не говоря уже о том, с какой стороны света приближался этот поезд. Это ехал Лот. И Гарет. И Моргейза. Неважно. Кто бы ни был – те, кого я решил обделить. Значит, мои враги. И другого не дано.       А если посмотреть на другую сторону света… Я обернулся и недобро засмеялся. Прекрасно. Они подоспеют одновременно. Вот и ровный четкий строй из Корнуолла. Если не считать Константина, выделывающего кренделя на очередном несчастном взмыленном коне. Глашатай впереди и штандарт. С головой вепря. Пока еще без яблока в зубах. Но там посмотрим…       – Артур! – окликнул голос Гвенивер у меня за спиной.       – Да, милая! – отозвался я ласково, оборачиваясь и медово ей улыбаясь.       Как залетевшая на башню белая птица – ее платье все еще было белым, с отделкой из переливающейся серебряной парчи. Она выглядела очень счастливой. Бодрой и разрумянившейся. – Ты пришла сюда одна? – заботливо удивился я.       Она восторженно кивнула:       – Да! Я ведь могу теперь ходить где хочу! Это так здорово! – Она только что не подпрыгивала на одной ножке. И мне вдруг живо вспомнился Гарет. Я им всем даю надежду. А что потом?       – Верно, верно. – Я протянул руки ей навстречу, и она вприпрыжку понеслась мне в объятия. – Но боюсь, теперь тебе придется быть более осторожной.       – Они уже едут? – быстро сообразила Гвенивер. Не зря она была принцессой.       Королевой.       Как странно. Почему-то именно как о королеве, я о ней до сих пор еще не думал.       А еще я вдруг подумал, что было бы так легко сейчас закружить ее, подкинуть в воздух и… ведь под нами отличные каменные плиты.       Продолжая мягко обнимать Гвенивер, я отошел от парапета, увлекая ее за собой подальше от края.       Какого черта творится в моей голове? Это не может быть серьезно. И почему вдруг так? Я, кажется, всегда немного опасался, что могу потерять контроль над собой. Но почему? Гораздо раньше, чем случилось то, что должно было перетряхнуть все ящики в моем мозгу. И не просто потому, что среди историков с «Януса» полно сумасшедших, как всегда среди тех, кто упорно пытается представиться себе бесконечность и прочие абстракции. Даже не потому, что когда-то слишком увлекся, совершив множество несанкционированных экспедиций из чистого любопытства. Все ведь было гораздо раньше, не так ли? Даже у нас есть прошлое, и что-то похожее на детство, со случающимися в нем медведями…              Которое мы с Линор провели вдали от обоих родителей. На Земле. В Шотландии, неподалеку от старого портового города Ирвин. У довольно-таки дальних родственников. Это были скорее хорошие воспоминания. Наша тетушка была ученым, и просто очень заботливой женщиной. Чему она нас только не учила. И очень легко. Мы будто все схватывали на лету. И у нее был отличный загородный дом, где было так здорово проводить время. Но там же жил и наш дядюшка. Тоже ученый, и совершенно сумасшедший. Как и историки с «Януса», тот, кто слишком упорно пытался представить себе вечность и другие абстракции. Он был гений, военный инженер, но то, что случилось с его личностью, было полной катастрофой. Тогда мы с Линор впервые столкнулись с атмосферой повисшего в воздухе террора. А нам ведь было всего лишь от года до четырех.       Ведь тетушка была так добра, что не могла бросить и своего сумасшедшего брата. И скрывала его безумие. Как и собственные синяки и даже шрамы после его буйств. Хотя при нас, детях, он вел себя немного тише. И мы воспринимали это по-своему. Как будто мы действительно сдерживали его, имели какой-то вес. Защищали тетушку и ее старенькую мать. Ведь слова: «Не веди себя так при детях» немного, но действовали. Я больше принимал это на свой счет. Потому что был мальчиком – я был таким же как он. И видимо, это имело какое-то значение, ведь прочие в доме были дамами. (Может быть, я мог быть таким же плохим?) Я воспринимал себя еще и почти на равных с ним, ведь о нем так же заботились, как о неразумном ребенке. Я играл в его игрушки, ведь именно от него мне достались целые коробки с оловянными солдатиками и космическими кораблями, сплошь военными, игрушечные бластеры – и я даже знал, где в доме лежат настоящие…       Я ощущал его таким же, как я, и как противника, конкурента. Мы были одним и тем же, только с противоположным знаком. Так, как он вел себя, он не должен был поступать. Кто-то должен был объяснить ему это. Несмотря на запрет, я как-то пробрался в его комнату и заявил ему все, что думаю. И получил в ответ разбитый нос и пару сломанных ребер. Увидев море крови, пролившейся из моего носа, тетушка, наконец, пришла в ужас и сделала то, что давно стоило сделать, отдала безумца медикам. Итак, в каком-то смысле я победил. Прямое столкновение привело к тому, что агрессор был убран из дома, исчез с «моей» территории, был изгнан. Но я же был неправ. Я знал, что нарушаю запрет. Если бы я этого не сделал, ничего бы не случилось. И тогда я впервые почувствовал себя – настоящим злодеем. А я ведь привык к мысли, что всех защищаю. Что я не такой, как человек, чья модель поведения невольно наложила отпечаток на мое сознание в самом начале моего существования. Может быть, создала меня таким, каким я стал.       Не в итоге сотни конфликтующих чужих жизней, что я помнил. А одной единственной. Хотя это было так давно. А в этом мире и вовсе никогда не случалось.       «Но я же не сумасшедший!» – пробормотал я неслышно под нос. Я только всегда этого боялся. Неосознанно. Но ведь мой знак – противоположный! Был таким всегда. И мне незачем было считать себя тогда злодеем. Ведь я не был виноват в том, что случилось?       В том, конечно, что нарушил запрет, была моя вина. Но не могло же это продолжаться вечно. Это могло закончиться чьей-то смертью. Следы не своей крови я видел в доме не раз. Как я мог поступить иначе?       И все же я предпочел почти забыть и никогда не вспоминать это. Но все невольное пристрастие к войнам, которое отмечал еще Линн, и мои идеи, что в них нет правых сторон – хотя во многом это правда – значит, это досталось мне не от отца с его обычной объективностью? И не потому, что мне просто была интересна военная история. Даже наше сходство с отцом – это сходство «близнецов», выросших в разных семьях, и потому не отталкивавшихся друг от друга. Когда мы встретились, мы стали почти друзьями. И просто отлично понимали друг друга. Не считая того, что я еще воспринимал его как какое-то сказочное существо, о котором прежде слышал только легенды. И конечно, я предпочел считать, что все, что есть во мне – от него.       Но это было следствием своеобразной войны, пережитой еще в детстве? Эта мысль меня немного шокировала своей простотой. Я все время искал не там. Дело не в «Янусе». Побеждая, я почти всегда чувствовал себя неправым. Почти всегда чувствовал, что становлюсь кем-то, кого не хочу знать. Я едва пережил этот «поход на Север». Ведь на самом деле, именно так! Потому что драконов побеждают только драконы. Потому и меня зовут здесь Драконом. А мой двойник носит имя Мордред. Но ведь на самом деле – он Артур. Как и я сам...       Я не безумец и не злодей!       Ну разве что только отчасти. Потому что твоя победа всегда наносит кому-то вред. Настолько, насколько это вообще естественно для мира и неизбежно. Пусть драконов побеждают драконы. Не стоит воспринимать это так трагично…       – Артур!.. – робко позвала Гвенивер, видящая, что со мной творится что-то неладное – я, вдруг нахмурившись, застыл на месте и почти окаменел, даже дышал через силу.       Я вздрогнул, все еще обнимая ее, и перевел дух. И почувствовал, что по лбу градом катится пот. Я смахнул его и попытался улыбнуться. На самом деле, мне ведь стало гораздо легче!       Гвенивер! Какое она имела к этому отношение? Неужели она все это сделала? Мне, оказывается, так нужно было ощутить рядом чье-то по-настоящему живое тепло, я даже не осознавал этого. Хорошо, что я хоть не напугал ее… Я не зря сравнил себя с ребенком, прижимающим к себе плюшевого медвежонка. Я таким и был, совсем потерявшимся, не в настоящем одиночестве, а только внутри своей головы. Мне нужно было что-то живое и настоящее, чтобы почувствовать реальность. И вдруг захотеть защитить ее от дракона, пусть им чуть-чуть не стал я сам.       Кого еще я мог защитить, если начал уже чувствовать себя сплошной обузой. Без которой справится кто угодно?       – Ты задумался? Тебе плохо? – спрашивала Гвенивер тревожно, а ее руки, обвивающие меня были такими сумасшедше теплыми, и это так кружило голову.       – Прости, Гвенивер. – тихо проговорил я. – Если сможешь. Но ты так нужна мне! Ты не представляешь…       И она буквально расцвела. Если зажегшиеся в глазах маленькие солнца – только метафора, то в какой угодно миг, только не в тот.       – И я люблю тебя! Ты правда – сказочный! – и последним словом она снова вогнала мне в сердце иголку.       Но я не стал обращать на это внимания и просто поцеловал ее. Теплая реальность, может быть, сказочная, но совсем не сказка. Не призрак и не химера. Мы оба существовали. И мы, и оба наших мира.       Я был совсем другим человеком, ничуть не похожим на того, кем был пять минут назад, и даже не тем, кем был многие годы, не способный отыскать себя среди всех этих чужих жизней. Но оказывается, на самом деле я никогда себя не терял. Только не всегда помнил об этом. О том, что могу значить что-то сам по себе, что бы меня когда-то ни создало...       Стоп!.. Стоп! Стоп! СТОП! А вот и не могу?.. Выстроенная мысленная конструкция рассыпалась с не слишком мелодичным звоном, обрушившись в клубы мелкой, рассеивающейся пыли. Да ведь все это совершенно неправда! Мою сестру звали вовсе не Линор, а Тайра – там, в том мире, о котором я только что вспоминал, как о своем, абсолютно всерьез, делая какие-то многозначительные выводы. И происходило это на пять веков раньше, чем я родился! А на совести обладателя этой памяти было потом такое… Ох… все-таки запутался – не только запутал когда-то кого-то другого насчет того, кем я был, и что должен помнить, создал себе несуществующее темное прошлое. Такой яркий сон наяву – а это снова оказалась чужая память. И тут же услужливо промелькнула масса схожих и несхожих историй – всего лишь разбуженных какими-то сходными чувствами. Тогда как мое настоящее детство, было, пожалуй, слишком стерильным, и не могло ничего противопоставить этому потоку, кроме того, что ему там было совершенно не место.       Ну тогда… тем более, все в порядке. Это всего лишь чужая память, которой оказалось слишком много. Нужно просто стряхнуть ее. А может быть, и то, что действительно было, имело ничуть не больше значения. Так что вот она – реальность. Прямо здесь. Только здесь. О которой даже можно будет что-то вспомнить.       Это, настоящее прозрение, наступило без всяких внешних спецэффектов. Все досталось предыдущему яркому бреду. Уже с ним я сумел примириться. А теперь, с его отсутствием, будто ничего не изменилось, лишь окончательно прояснилось. Мы тихо рассмеялись и направились к лестнице, ведущей вниз, на грешную землю. Голова Гвенивер уютно лежала на моем плече. Я беззаботно махнул свободной рукой, и вдруг снова застыл, и волосы на моей голове встали дыбом. Я ощутил тыльной стороной пальцев что-то холодное, неподатливое и гладкое, будто ударился, наткнулся на металлическую стенку замкнутого ящика из моих кошмаров. Что я мог тут задеть?!.. Снова резко остановившись, я огляделся. Ничего здесь не было. Парапеты, нагретые солнцем или остуженные собственной тенью, были далеко. Может, просто порыв холодного ветра? Прядь, воздушная паутинка в общем потоке?       – Что ты увидел? – спросила Гвенивер с нарастающим страхом.       – Ничего. Гвенивер, пожалуйста, возьми меня за руку. Вот за эту. Можно обеими руками. И сожми так сильно, как сможешь.       Она удивилась. Но сделала, как я просил. Не задавая вопросов. Серьезная, как солдат. Я снова задышал ровнее. Я чувствовал ее. Чувствовал Гвенивер и всю реальность. В глубине души я знал, что это – реальность, и ничуть не сомневался. Все страхи – это только липкий морок, который можно сорвать и отбросить прочь как пряди паутины. Это просто что-то прилетевшее извне, не имеющее ко мне настоящему никакого отношения.       – Спасибо, Гвенивер.       – Ну конечно, – сказала она ласково и, подняв мою руку, которую сжимала, поцеловала ее, ошеломив и растрогав меня окончательно.       «Я не сойду с ума», – подумал я твердо. – «И не брошу тебя, Гвенивер. По крайней мере, пока не буду уверен, что ты будешь счастлива».